1-е, Заката солнца, 4Э 201.
«Всю жизнь мне приходилось играть одну и ту же роль — роль слабого, беззащитного дитя, прекрасного столь обманчиво. Нет, я не жалуюсь — я давно привыкла к этому маленькому телу убийцы, которое ловко и быстро может прикончить кого угодно. Я пережила, наверное, уже сотню Слышащих — все они были смертными, слабыми и умирали в конечном итоге. Поначалу я спрашивала себя, почему Мать не захотела сделать Слышащей меня? Ведь я, как никто другой, подошла бы на эту роль. Матери не пришлось бы постоянно выбирать себе Слышащих, а я была бы главой… Вечно! Братство могло стать бессмертным и могущественным! Глупость… Мечтать о таком могла лишь маленькая глупая девочка, но не старый вампир… Никто и никогда не воспринимал меня всерьёз, все видели во мне лишь дитя! Стоит признаться себе в том, что я просто была никем всю свою долгую жизнь, всего лишь жалким ребёнком, даже не женщиной… Ох, как же я ненавижу свою жизнь! Неужели я действительно проклята всеми? Даже Ситисом и Матерью Ночи? Да, наверное, это так. Иначе, всему тому, что со мной происходит нет никакого объяснения. Разочаровавшись в Нечестивой Матроне, я перестала уважать её ещё столетие назад, но тщательно это скрывала. Я находила отдушину лишь в ночной охоте и общении с братьями и сёстрами, они вливали в меня новую жизнь. Но Астрид, она… Стала для меня всем! Ни одну Главу я не любила так, как её — за всю историю Братства Астрид была единственным настоящим и честным человеком. Она никогда не прикрывалась традициями, догматами и служением древним останкам в гробу, а просто убивала ради денег и удовольствия. Но однажды в пылу чувств я проболталась о том, что люблю Астрид, и что она для меня даже большая Мать, чем Мать Ночи, и вскоре пожалела об этом. Ведь Слышащая могла обвинить меня в неверности и предательстве! Должна признаться, что гибель Астрид уничтожила мою душу. Её смерть очень изменила меня, я стала чёрствой, жестокой и лицемерной, как никогда! Я постоянно лгала, притворяясь доброжелательной сестрой, когда внутри у меня всё горело и рушилось, подобно Фолкритскому Убежищу! Но я… Просто не могла позволить себе быть чудовищем тогда… И не могу быть им сейчас. Новая Слышащая раздражает своей простотой и наивностью, но больше всего — безответственностью и любовью к выпивке. Глава Братства не должна вести себя так! В последний раз я даже чуть не вцепилась ей в глотку, когда та лежала в бочке с закрытыми глазами. Будь на месте Моруэн Астрид, то сразу же выдрала бы мне клыки, а эта дурочка решила, что ей лишь показалось, будто мои зубы щекочут шею. Я могла бы давно выпить всю её кровь до последней капли, если бы только захотела. Но я не хочу нарушать догматы. Да, я одна из немногих, кто всё ещё соблюдает догматы! И потому не стану пачкать руки убийством Слышащей. В конце концов, уверена, что всё равно переживу её рано или поздно. Но соблазн убить был очень велик в этот раз, когда я увидела её обнажённое тело — женское тело, которого у меня никогда не будет. Ситис, сколько раз я мечтала иметь любовника или любовницу, но никто по доброй воле так и не решался переспать со мной. А всё из-за проклятого маленького тела! Всю жизнь я завидовала женщинам и с особым упоением убивала их, упивалась их кровью. Я подсыпала Слышащей в бочку с водой некоторые травы, дурманящие и возбуждающие, но поступила так не по своей воле. Этого хотел редгард. Я не могла не подчиниться, он ведь теперь Уведомитель, а значит выше меня в иерархии Братства. Уж не знаю, зачем Назиру это понадобилось, и почему он так настаивал на том, чтобы я уговорила её взяться за тот контракт, говорил загадками. Но для чего беспокоиться о личной жизни Моруэн? У неё есть любовник, я точно знаю. Ещё в прежнем Убежище мне приходилось видеть их с Хранителем вместе. Глупая нордка скрывает от всех свою страсть к нему, но от меня ей это скрыть не удалось. Ох уже эти смертные людишки — глупые женщины и жалкие мужчины, никогда не понять мне ваших наивных человеческих переживаний! Они смешны и жалки, столь же никчёмны, как вы. О, Ситис, как же всё надоело, надоела бесконечная рутина! С меня хватит, я тоже хочу отдохнуть. Уйду из этого опостылевшего места хотя бы ненадолго, чтобы побыть в тишине и одиночестве, вдали от всех. Пусть они варятся тут сами, в своих контрактах и интригах, а я найду себе более интересное занятие». Закончив читать, она усмехнулась и подвинула к себе глубокую чашу, стоящую на краю стола: одним быстрым движением девочка подожгла несколько исписанных листов от свечи. Она проводила сгорающие в огне листы немигающим взглядом, и уже через мгновение от них остался лишь серый пепел на дне. Теперь никто не узнает, что происходит у неё в голове — всё поглотил огонь. Облегчённо вздохнув, скорее по старой привычке, Бабетта провела кончиками тонких пальцев по резному узору на краю двемерской чаши — задумавшись, она вновь взялась за перо и быстро нацарапала короткую записку. Собрав различные инструменты и часть алхимических ингредиентов в заплечный мешок, девочка покинула Данстарское Убежище, оставив письмо на дубовом столе покоев главы Братства.***
Хранитель настойчиво растирал ледяные руки Моруэн, крепко спавшей на том жутком ложе, где ещё недавно она была связанной пленницей. После того, как он снова напоил нордку лечебным зельем та уснула, и вскоре бледные щёки женщины украсил едва заметный румянец. Дыхание уже не казалось таким слабым, и Цицерон почти ликовал, не сводя глаз с её лица: он настороженно замер над ней в ожидании пробуждения. Когда веки нордки дрогнули, у него перехватило дыхание. Шевельнувшись, она медленно открыла глаза и долго смотрела в лицо Хранителя: полностью покрытое кровью, оно выражало такое искреннее счастье, что Мору сразу обуяло чувство вины. Как можно было не верить ему? И выдумать всю ту историю про Матушку. После долгого молчания она прокашлялась — голос не слушался, в горле будто застрял огромный колючий ком. Одним мимолётным касанием Хранитель убрал прядь соломенных волос с её лица, будто подбадривая — так не терпелось ему снова услышать голос Слышащей. — Цицерон… Я совершила большую ошибку, поверив маленькой предательнице. Но ты… Вновь спас меня. Карие глаза мягко смотрели на бледную нордку с уродливыми шрамами. Сейчас ей казалось, что она не заслуживала спасения, такого его взгляда, и уж тем более — не заслужила его любви. Проклиная свою чёрствость, свою прошлую грубость по отношению к Хранителю, Моруэн прикрыла глаза, испытывая глубокое чувство вины. Осторожно взяв её лицо в свои руки, имперец молчал какое-то время, размышляя. Она ещё ни разу не видела Цицерона таким сосредоточенным. В тот момент ей хотелось прочитать его мысли, залезть к нему в голову и узнать, что на самом деле там происходит, но такими способностями Слышащая не обладала. С замиранием сердца нордка ждала, что ответит ей ассасин. В тёмных глазах Хранителя не было и тени насмешки или иронии, лишь серьёзность и осмысленность. Будучи таким серьёзным, он казался старше её в два раза. — Да, Цицерону пришлось ослушаться твоего приказа оставаться в Убежище, но надо было быть круглым дураком, чтобы отпустить Моруэн одну в такое место, — он снова бросил на неё мягкий взгляд и, понизив голос, добавил: — Я бы не смог иначе. Приподнявшись на локтях, Моруэн обвила плечи мужчины руками и подарила такой нежный поцелуй, на который только была способна. Хранитель тут же подхватил его, отчаянно впившись в губы, но теперь она не оттолкнула ассасина, как в прошлый раз. Слишком долго нордка сдерживала себя, притворяясь холодной и жёсткой, слишком много времени откладывала этот момент, запрещая себе даже саму мысль о нём, и потому сейчас отчаянно и жадно целовала его. Янтарные глаза ассасина затуманились поволокой, а разум погрузился в морок, растворяясь в сладком аромате её кожи. В этом поцелуе выплеснулись все сдерживаемые им чувства: на короткий миг Хранителю показалось, что они уже далеко отсюда, и каменные стены ледяных покоев некроманта перестали давить со всех сторон мёртвым грузом. Когда его губы снова позволили ей дышать, вернув к реальности, то оглянувшись по сторонам, Мору увидела знакомую обстановку жуткой ледяной пещеры. И хотя она была закутана в шкуры, но чувствовала, что на ней по-прежнему отсутствовала одежда. Нордку тут же охватило чувство стыда перед Цицероном, который видел главу Братства в столь неприглядном виде — голой, пленённой, привязанной к кровати. — Нам нужно скорее покинуть это место, здесь нельзя оставаться! — воскликнула она, блуждая сосредоточенным взглядом по углам комнаты, в поисках своей одежды. Хранитель сразу метнулся к столу в углу залы, и в следующий миг бросил кожаную броню женщины на кровать: — Слышащая была так плоха, что мне пришлось оставить тебя на этом месте и ждать пробуждения. Моруэн хотелось вскочить с кровати и быстро одеться, но тело плохо слушалось — медленно поднявшись, она стала натягивать броню, игнорируя сильнейшую боль в левом плече, заботливо перевязанном Цицероном. Увидев её неуклюжие движения, Хранитель принялся помогать застёгивать пряжки на броне нордки. — Рана была просто жуткая, Цицерон боялся… Боялся, что Моруэн не выживет, — он немного смутился, встретившись с ней взглядом. Кажется, ему самому неприятно было вспоминать то, в каком ужасном состоянии пребывала Слышащая. Кое-как справившись с бронёй с его помощью, нордка заметила стоящие рядом с кроватью сапоги и, наклонившись к ним, едва не потеряла сознание. В глазах потемнело, а голова закружилась так, что к горлу подкатила тошнота. Усадив её обратно на кровать, ассасин помог надеть сапоги. — Похоже, я всё ещё очень плоха, некроманту почти удалось превратить меня в своего послушного зомби, — попыталась пошутить женщина, слабо улыбнувшись. — Но нам всё равно стоит как можно скорее убираться отсюда, — добавила она, заметив груду размазанных по полу и стене останков в огромной кровавой луже, принадлежащих Арондилу. Будто по щелчку пальцев, в нос сразу ударил тошнотворный запах разлагающейся плоти, который до сего момента она не ощущала. Лицо Хранителя исказила гримаса ярости, сменившаяся в следующий миг удовлетворённой улыбкой: — Гадкий мер давно в Пустоте, я порезал его на мелкие кусочки. Нашинковал, как капусту! — Цицерон помог встать и, перекинув руку нордки через своё плечо, взвалил на другое их рюкзаки. Вместе они заковыляли прочь из ледяной пещеры, едва не ставшей могилой нордки. Теперь ей лишь оставалось в очередной раз восхищаться мастерством Цицерона, бросая удивлённые взгляды на многочисленные трупы драугров, встречавшиеся по пути в коридоре. Выбравшись наружу, в глаза ударил яркий солнечный свет, отражавшийся от ослепительно белого снега, а кожу обжёг ледяным дыханием мороз, сотней острых игл вонзившийся в лицо женщины. Цицерон, зачерпнув полную пригоршню снега, первым делом принялся омывать своё окровавленное лицо, сняв перед этим действом перчатки. Рыжие растрёпанные волосы в беспорядке расплескались по плечам, и он быстро заправил их за уши. Умываясь, Хранитель всё время морщился от холода, его постоянно передергивало, а нордку такое зрелище изрядно повеселило — она рассмеялась, не удержавшись, а когда смех иссяк, то серьёзно промолвила: — Я же говорила, что тебе не понравится. Но ты всё упрямился, хотел пойти со мной! Наспех вытерев мокрое, раскрасневшееся лицо шкурой, Хранитель окинул ее саркастичным взглядом, но тут же нашелся с ответом: — Можно подумать, что Слышащей тут очень понравилось, ха-ха-ха, — съязвил он в ответ, передразнивая её смех. — Цицерон хотя бы неплохо повеселился в этой ледяной дыре, — воспоминания об альтмере заставило ассасина кровожадно улыбнуться и Моруэн тоже скривилась ему в ответ, показав язык. Как же она скучала по насмешливому имперцу, по его жестам и вздорному переменчивому характеру! Но в следующее мгновение на женщину накатила горькая тоска — у неё ведь не осталось ни одного хорошего воспоминания об этом приключении, и сказать в ответ было просто нечего. Моруэн и сама хотела бы повеселиться, исполосовать поганого альтмера вдоль и поперёк, но только тот оказался куда быстрее и ловчее её. Прикусив от досады губу, женщина упрямо побрела вперёд, стараясь не замечать пронизывающий ветер. Вскоре яркое солнце начало клониться к горизонту — дни на севере были очень короткими, а к вечеру воздух стал ещё морознее. Они шли по морскому побережью не останавливаясь, и всего лишь раз за весь путь нордка замедлилась, чтобы пару мгновений полюбоваться вечерним небом, с которым ещё недавно успела распрощаться. Над самой головой проплывали воздушные перистые облака, окрашенные сочными закатными красками. Все оттенки красного смешались в них: от нежно-розового до кроваво-красного. На побережье прямо из черного песка местами торчали каменные останцы, напоминавшие древних троллей, застывших навеки в разных причудливых позах, а на другом конце неба уже смутно виднелись силуэты двух лун. Когда оба ассасина добрели до заброшенного шатра, то кругом уже стемнело. В холодном синем небе величественно возвышался огромный багровый Массер, обрамлённый мириадами ярких звёзд, усыпавших весь небосклон. Далеко и высоко спряталась в его тени стеснительная секунда: мёртвенно бледная, она всегда была недоступна и лишь наблюдала издалека. Море Призраков волновалось, и волны его с шумом разбивались о камни на берегу — ветер не утихал ни на миг, казалось, что погода с каждой секундой становилась всё хуже. Нужно было остановиться и решить, что делать дальше, ибо им хотелось согреться и поесть, да и плечо Моруэн снова нуждалось в перевязке. Оказавшись в шатре, Цицерон первым делом избавился от пропитанного кровью костюма шута, под которым обнаружилась кожаная броня Братства. «Так вот, как ловко ты притворяешься беззащитным дураком, Хранитель! Хитрый ход — носить броню под цветастым костюмом!» — подумала Мору, загадочно улыбнувшись имперцу. Ассасин ответил ей непонимающим взглядом и, взяв колун с котелком, покинул шатёр. Земляной пол шатра был частично покрыт грубыми шкурами, а в центре находилось потухшее костровище. Наверху было отверстие для дыма, но сейчас оно являлось лишь источником сквозняка, гуляющего по всей палатке. Сходив за ветками сухого кустарника и мёртвого дерева, раскинувшегося неподалёку от них, Цицерон вернулся с охапкой дров и котелком, полным снега. Он быстро развел огонь в очаге и подвесил котелок — снег пришлось растопить, чтобы получить воду. Благо, проблем с этим не возникло — белого добра повсюду было в избытке, и при желании они могли согреть столько воды, что хватило бы на целую бочку для купания. Закончив с костром и водой, Хранитель метнулся к нордке, сидевшей на спальнике и пытавшейся одной рукой расстегнуть броню. Раненое плечо не позволяло быстро сделать это, и ассасин вновь пришёл на помощь, помогая справиться с многочисленными пряжками и ремешками. Оставшись в одних штанах, Моруэн смущённо прикрылась рукой, но Хранителя не интересовали прелести нордки: смочив льняные полоски в горячей воде, он сосредоточенно принялся промывать рану, которая слишком долго заживала. После промывания имперец плеснул на неё лечебное зелье — нордка вздрогнула и зашипела, будто каджит, от стремительно нахлынувшей боли: — Провались ты в Обливион, проклятый некромант! Хранитель поднял на неё глаза: — Думаю, он тебя уже не услышит. Но можешь быть уверена, Слышащая, этому червяку там самое место, — усмехнувшись, весело сказал он. Схватив стоящую рядом бутыль в зелёном стекле, она выдернула зубами пробку и сделала несколько глотков. Фруктовое вино оказалось неплохим, но уж больно холодным, таким холодным, что язык и зубы во рту сводило. Поморщившись, угрюмая нордка отставила бутылку в сторону, и молча стала наблюдать за действиями Хранителя. Наложив на плечо свежую льняную повязку, ассасин вынес котелок за пределы шатра и, быстро прополоскав остатками воды свои волосы, вернулся в шатёр. Он снова наполнил котелок содержимым той самой бутыли с вином, и даже откупорил новую для того, чтобы сделать с ней тоже самое. Мору тем временем туго закуталась в шкуру, пока Цицерон доставал из заплечного мешка кусок сыра, две корочки хлеба и какой-то цветастый маленький мешочек. Порывшись, он извлёк оттуда палочку корицы и немного гвоздики, и бросил все ингредиенты в котёл с вином. Заметив удивленный взгляд нордки, он пояснил: — Редгард показал, как варить пряный напиток со специями из Хаммерфелла. В Убежище часто бывало холодно, но горячее вино помогало Цицерону согреться, — переминаясь с одной ноги на другую, Хранитель растёр замёрзшие ладони. Его волосы заметно потемнели от воды и оттеняли светлую кожу, придавая лицу нездоровую бледность и делая веснушки ещё заметнее. Но бледность и веснушки Хранителя всегда нравились Моруэн, и сейчас она почти залюбовалась им, не сумев отвести взгляд. — Цицерон не любит ни вино, ни медовуху, но без этого иногда тяжело обходиться в Скайриме! — замешкавшись, добавил он. Моруэн широко улыбнулась: — Кажется, теперь ты начал понимать, почему Слышащая так много пьёт? Цицерон улыбнулся в ответ: — Иногда даже слишком много! Но раз вино помогает Моруэн, то… — тут он снял котелок с огня и разлил ароматный напиток по двум серебряным кубкам, протянув один из них нордке. Вдохнув приятный пряный запах, она с наслаждением отхлебнула из кубка и задумалась: «Хаммерфелльские пряности, согревающие и тягучие. Не так ли пахла вода, в которой я купалась в Убежище и видела странное видение? Уведомитель… Нужно призвать его из Пустоты и всё выяснить, наконец». Резко отставив кубок в сторону, женщина вытянула руку и, сконцентрировавшись, произнесла слова древнего заклятия призыва. Сил было крайне мало, но она вложила все остатки энергии, опустошившись полностью. Хранитель шарахнулся в сторону, выронив кубок с вином, и обжёгся, когда оно пролилось, ошпарив его руку: — Эй, Слышащая, какого даэдра ты делаешь?! Но возле выхода из шатра уже открылся фиолетовый портал, и это обескуражило имперца ещё больше — разъярённый ожогом, он мгновенно вытащил оба кинжала из сапог и прицелился в призрачный силуэт, который с каждой секундой становился всё более реальным, приобретая обличье человека в чёрной робе. Моруэн подскочила к Цицерону и, схватив его за оба запястья, воскликнула: — Стой, не нужно! — обмякнув в следующее мгновение, она опустилась на пол. Выйдя из портала, Люсьен Лашанс направился к ним, вытаскивая клинок из ножен и направляя его на Цицерона: — Слышащая в опасности? Он хочет убить тебя? Хранитель гневно уставился на ассасина и вновь прицелился в его сторону: — Что ляпнул этот идиот? Цицерон никогда бы не посмел сделать больно Моруэн! Да кто ты вообще такой?! Уведомитель сделал ещё шаг, почти вплотную приблизившись к имперцу, как вдруг нордка резко поднялась, заслонив собой Цицерона: — Перестаньте немедленно! Уведомитель, это Хранитель, и пока он лишь спасал мою жизнь. Двое ассасинов сразу убрали своё оружие, но буравить друг друга злым взглядом не перестали. — А-а, так ты тот самый Уведомитель, в чьём обществе Моруэн проводит своё время? — саркастично и с надрывом выпалил имперец. Гневно прищурив янтарные глаза, он принялся критично рассматривать ассасина с головы до ног. — Что ж, стоит отдать тебе должное, для мертвеца ты выглядишь слишком… Хорошо! В воздухе маленького шатра так и сквозило ревностью и злостью, и Мору сильно пожалела, что призвала ассасина в присутствии Хранителя, но выбора не было. — В его руках были кинжалы, вы боролись, я решил, что… — прошелестел Лашанс, но нордка прервала, не дав договорить: — Хватит, сейчас нет времени на пустые разговоры. Мне известно, кто предал Братство — Бабетта! Она отправила меня на смерть намеренно! И солгала мне, заманив в ловушку к некроманту. В глазах Лашанса мелькнуло сомнение: — Бабетта? Очень, очень странно. Зачем Бабетте предавать тебя? Она старейшая из ныне живущих членов Братства. Мору уставилась в лицо ассасина непонимающим взглядом. Слепая ярость мешала ей думать, но доля истины в его словах была: мотивы Бабетты действительно не ясны. — Не-дитя очень хитра, ты плохо знаешь её! — тут же возразил ему Цицерон. Лашанс опустился на спальник и задумчиво уставился в пустоту. Следом за ним уселась и нордка, лишь Хранитель в напряжении стоял на месте, не шевелясь и не спуская с Лашанса настороженного взгляда. — К любому предателю должна прийти во сне Ярость Ситиса, Слышащая. Но Бабетта бессмертна, — тут он снова задумался и замолк. — Ярость Ситиса могла… Не прийти к ней? — продолжила за него Моруэн. — Такое возможно? — Не узнаешь, пока не проверишь, — загадочно промолвил Люсьен. — Что ж, тогда отправляйся в Убежище, Уведомитель, и проверь — нет ли там опасности. Если что-то обнаружишь — вернись и предупреди нас. Мы должны быть готовы ко всему, — уверенно сказала нордка, а Хранитель согласно закивал головой. — Хорошо, Слышащая, я сделаю это для тебя, — мягко ответил ассасин. Цицерон напрягся, интонация Уведомителя явно ему не понравилась. Моруэн вспомнила, что хотела выяснить кое-что ещё, но думала, как бы сделать это при имперце, не спровоцировав драку между ним и Лашансом. — Скажи, Уведомитель, не пытался ли ты подать мне какой-либо знак с помощью видений или снов? Чёрные и глубокие, как сама Бездна, глаза ассасина вперились в её лицо: — Пытался, но не смог. Твоё сознание было одурманено, и у меня ничего не вышло. «Всё ясно. Маленькая бестия и тут постаралась. В тот вечер она целенаправленно подмешала что-то в воду! Как я сразу не заметила это?» — Меня одурманила Бабетта. Теперь всё встало на свои места. Но нельзя терять времени, отправляйся скорее в Убежище! Если обнаружишь вампиршу, то не убивай её, а запри в пыточной. Очень хочется взглянуть в её лживые глаза. Уведомитель ответил коротким кивком, и уже через мгновение его и след простыл. Оставшись наедине с Хранителем, Мору вновь взяла в руки кубок с вином и, пригубив, осушила его. После вина она накинулась на хлеб с сыром, почувствовав дикий голод, а когда насытилась, то сильно захотела спать и, укутавшись потуже в спальник, мгновенно заснула, провалившись в целительный сон. Цицерон поддерживал в шатре огонь, не давая тому потухнуть, принося и подкидывая в очаг дрова время от времени. Ему хотелось спросить что-то про Уведомителя, но беспокоить Слышащую он не стал, понимая, как важно для неё было отдохнуть и восстановиться. Ассасин сидел на шкуре и смотрел в огонь, попивая пряное вино. В котелке его осталось ещё немало, и имперец, не долго думая, решил скоротать вечер, наслаждаясь горячим напитком. Снаружи страшно завывал ветер, сквозь который едва пробивался шум волн — там, за пределами маленького шатра, бушевало море и стоял лютый, пронизывающий холод. Несмотря на то, что Слышащая была ранена, Хранитель внутренне ликовал, что сейчас находился с ней здесь, а не в Убежище, возле гроба Матушки. Нет, конечно, Матушку он любил, но не так, как эту женщину со шрамами, всегда казавшимися ему столь прекрасными. Во внешности хрупкой бледной нордки было что-то звериное и дерзкое, что привлекало Цицерона, наверное, её волчьи глаза цвета плавленного золота, внутренняя твёрдость и уверенность в себе. С трудом переборов соблазн прикоснуться к её коже, он отложил пустой кубок подальше — с вином он уже явно перебрал сегодня. Улёгшись на спальник, Цицерон долго пытался заснуть, но никак не получалось: под воздействием горячительного напитка в голову лезло много навязчивых мыслей, всё сильнее затягивая в свой круговорот. Где-то вдалеке фоном зазвучал скрипучий и мерзкий голос шута, с каждой минутой становясь всё ближе и громче, будто призывая его к чему-то. Ассасин никак не мог разобрать слов — шум стал просто невыносимым, и ему казалось, что голова скоро взорвётся. В следующий миг перед ним снова возникло знакомое лицо в белом гриме, совсем близко: шут смотрел на него безумными глазами и кричал, брызгая слюнями, визжал изо всех сил, а потом хохотал: — Ты убил, убил, ты победил! Но пора убить убийцу, ха-хаха-ха-ха! — ужасный смех паяца сотрясал всё вокруг, казалось, весь Нирн дрожал вместе с ним. Ассасин протянул к нему свои руки, но не достал, пальцы прошли по воздуху, сквозь него. Ненавистное лицо маячило впереди белым пятном и всё, чего страстно желал убийца — добраться до него. Ворочаясь с одного бока на другой, Цицерон вдруг вцепился мёртвой хваткой в запястье Слышащей, лежащей на соседнем спальнике. Его охватила какая-то горячка: реальность ускользала за пределы разума, и Хранитель, окончательно потеряв связующую нить действительности, провалился в вязкую пустоту кошмарного сна.***
Моруэн проснулась от чувства резкой боли в запястье и сразу поднялась, интуитивно схватившись за рукоять клинка Горя. Распахнув глаза, она увидела скорчившегося на спальнике Хранителя, с застывшей на его лице жуткой гримасой, полной злобы и ненависти — он будто сражался с невидимым врагом. — Цицерон, приди в себя, наконец! — повернув его на спину, Моруэн отчаянно тормошила мужчину, пытаясь разбудить. Вопреки ожиданиям, он не проснулся — не открывая глаз, Хранитель всё также дёргался и, чтобы привести в чувство, Моруэн пришлось начать бить его по щекам. Тут он снова схватил нордку за запястья, и с силой толкнув, перевернул её, оказавшись сверху и придавив весом своего тела. Глаза имперца распахнулись — налившись кровью, они источали такую дикую ярость, что Моруэн всерьёз испугалась: — Это же я, Слышащая! Он смотрел на неё немигающим взглядом полным безумия, но словно не узнавал. Не ослабляя мёртвой хватки, Цицерон вдруг резко оторвался от запястьев и быстро ухватил женщину за шею. Янтарные глаза смотрели холодно и жёстко — это был чужой, незнакомый взгляд безжалостного убийцы, маньяка, настигшего свою жертву. Он пугал её до дрожи в коленях, пугал так сильно, что хотелось свернуться в комок и зарыдать, но она держалась, успокаивая себя единственной мыслью, что он вот-вот очнётся и снова станет прежним Хранителем. От осознания собственного бессилия нордку прошиб холодный липкий пот, испариной выступивший на лбу. Столь же беспомощная и слабая, как в пещере некроманта, она не могла защитить себя от безумия Цицерона. Неужели сон, приснившийся однажды в фолкритской таверне, всё же оказался вещим? Неприятные липкие капли пота скатились к вискам, Моруэн попыталась закричать изо всех сил, но вышел лишь сдавленный хрип: — Отпусти… Скорее… Ты… Задушишь меня! С каждой секундой женщина беспомощно хватала ртом воздух, но Цицерон, казалось, не слышал и не видел её. В следующий миг она начала задыхаться — воздух стремительно заканчивался и в глазах начало темнеть. Отчаянно сопротивляясь, Мору вцепилась в его пальцы ногтями, силясь разжать их, но всё было тщетно — убийца всё также крепко держал её горло железной хваткой. Он пришёл в себя в тот миг, когда нордка едва не потеряла сознание, и сразу отпрянул, в ужасе уставившись на свои руки, которые только что душили Слышащую. С глаз убийцы будто спала огненная безумная пелена, и он воскликнул: — Что я наделал, что… Произошло?! Побледневшая измученная нордка беспрерывно кашляла, судорожно вцепившись в мех шкур, лежащих на полу шатра. Откашлявшись, она бросила на него гневный взгляд и хрипло ответила: — Ты ещё спрашиваешь? Да ты едва не прикончил меня, Цицерон! Хранитель резко и страшно побледнел, едва не превратившись в призрака, между бровей пролегли две глубокие вертикальные морщины — очевидно, он сам оказался шокирован происходящим: — Это был не Цицерон! Проклятый шут снова играл со мной в свои игры, Слышащая, прости дурака!!! Умоляю! — не в силах стоять, возвышаясь над ней будто статуя, имперец пал на колени и обхватил голову руками, отчаянно возненавидев себя. Он понимал, что такому поступку не могло быть оправдания, ведь он чуть не нарушил догматы, пытаясь убить Слышащую! Да он бы убил этого шута ещё сотню, тысячу раз, если б смог! Но он не мог… Раз за разом, тот приходил к нему во снах и доводил Хранителя до безумия, до отчаяния. — Матушка! — воскликнул убийца, взмолившись. — Ты даровала мне хохот шута, чтобы спасти от безумия?! Но это проклятье, а не дар. Ты прокляла меня, сделав своим безумцем, заставляя слушать этот смех вечно, да! А теперь, что же теперь? Твой сын едва не убил свою Слышащую! Нет мне прощения! — в отчаянии восклицал он, сокрушённо хватаясь за голову и обращая мольбы в Пустоту. Отдышавшись, нордка окинула имперца настороженным взглядом, хотя и понимала, что он не лжёт. Им действительно овладело безумие, захватив его разум полностью, безраздельно. Моруэн бы ни за что не поверила, что Хранитель намеренно пытался её убить. Она верила ему даже сейчас, несмотря на всё произошедшее. — Ты и впрямь был одержим… Этот безумный взгляд! Тут он схватил клинок Горя, валявшийся на её спальнике, и протянул его нордке: — Ты должна убить меня, Слышащая! Побледневшая женщина ошарашенно отпрянула в сторону. — Что? Ты окончательно сошёл с ума, Цицерон? — Прошу тебя, Моруэн, убей меня! Положи конец моим мукам, этому безумию! — взмолился Хранитель. Лезвие Клинка опасно сверкнуло в полумраке шатра, переливаясь магической энергией. Оно всегда притягивало взгляд, гипнотизируя любого, кто долго смотрел на него и, казалось, даже шептало, отчаянно желая крови. Отогнав саму мысль о использовании клинка против Цицерона, Мору отвернулась, склонив голову вниз. — Я никогда… Не смогла бы этого сделать. Медовые глаза Хранителя выражали искреннее раскаяние, смешанное с непониманием: — Почему?! Ведь я чуть не убил тебя! Его искренний вопрос взбесил Моруэн, и она мгновенно пришла в ярость, сорвавшись на крик: — Да потому, что безумно люблю тебя, идиот! Как ты не поймёшь это, наконец?! Клинок Горя бесшумно выскользнул на мягкий пол из его руки. Хранитель медленно приблизился к ней и посмотрев осмысленным взглядом почти прошептал: — Я не достоин любви Слышащей… Разве можно любить такого безумца, как Цицерон? Хранитель искренне не понимал. Не понимал, почему Слышащая не перерезала ему горло сразу же, как только он схватил её, пусть и не осознанно, во сне, но угрожая её жизни. Никто другой бы не дал ему такого шанса, но Моруэн уже не в первый раз давала ему возможность жить и быть… Другим. Не в первый раз доверяла ему свою жизнь полностью, даже будучи на волоске от смерти. Несмотря на всё его безумие, Моруэн всё-таки любила Хранителя. Любила по-настоящему, таким, какой он есть. И как ни старалась нордка выкинуть его из сердца, но так и не смогла. Это чувство оказалось очень сильным, глупо было обманывать себя, пытаясь отказаться от него. Схватив его лицо и прижавшись к нему щекой, она тихо промолвила: — Ошибаешься, брат мой. Это я никогда не была достойна тебя. Моруэн хотела сказать что-то ещё, но горячие губы ассасина нашли её губы, и накрыли их мягким поцелуем. В следующее мгновение Цицерон легко подхватил хрупкую нордку и бережно положил её на спальник. Едва он вдохнул тонкий аромат её кожи, как сразу потерял голову, и начал осыпать лицо, шею и грудь лёгкими поцелуями. Осторожно и нежно касались кончики пальцев шрамов женщины, и от таких прикосновений внутри всё горело огнём — ей хотелось быть с ним, чувствовать его и раствориться в нём полностью. Пальцы, которые ещё несколько мгновений назад сжимали шею нордки, сейчас были так осторожны и нежны, что казалось, все прикосновения принадлежали уже другому человеку, другому Цицерону. Но сейчас ей было наплевать на то, что происходило до этого — нордка хотела утонуть в нём, в его глазах, нарушив свои же запреты. Ощутив это желание, Хранитель сжал Моруэн в объятиях, жарко и глубоко поцеловав её. Сегодня двое убийц остро нуждались в близости и всех тех словах, которые должны были быть сказаны очень давно. Они наслаждались друг другом всю оставшуюся ночь, пока первые лучи рассветного солнца не озарили верхушки заснеженных гор. Понимая, что в будущем всё могло не повториться, никому не хотелось наступления следующего дня. Разум отчаянно желал остановить мгновение, чтобы остаться здесь вдвоём навсегда — вдали от всех своих обязанностей, должностей, клятв и догматов, сковывающих железными путами. Там, в Убежище, Братство было превыше всего, но здесь всё оказалось совсем иначе. Здесь двое убийц принадлежали только друг другу. Но всё когда-нибудь заканчивается, и закончилась долгая ночь, полная бесконечной страсти и чувств. Доведя себя до изнеможения, они провалились в мёртвый сон на полу шатра любовников, одиноко стоящего на берегу ледяного моря Призраков. В сегодняшней битве никто не одержал победу, как и не был поверженным, ведь имя той битвы — любовь. А в любви нет побеждённых и победивших, есть только те двое, которые встретились однажды возле сломанного колеса деревянной повозки даже не подозревая, что станут смыслом друг для друга. Однажды и навсегда. И не важно, что было до и после этого, не важно, будут ли они вместе всю оставшуюся жизнь — век убийц всегда короток. Но важным было лишь то, что сейчас они снова вместе и любили друг друга, несмотря на безумие одного и власть другой.***
Пламя свечи выхватывало из полумрака чучело головы медведя, висящее на стене. Зверь жутко разинул пасть, оскалив огромные острые клыки, а глаза источали такую ярость, что казалось, он вот-вот оживёт и бросится на первого встречного, разорвёт ему глотку. «Вот уставился, жуть какая! Лучше бы этот тавернщик свою рыжую башку на стену повесил, живодёр поганый!», хмыкнув, подумал Назир, сидящий на деревянном кресле за небольшим столиком в таверне «Пик Ветров». Сложив ногу на ногу, он плеснул в серебряный кубок немного коловианского бренди и несколькими глотками осушил его до дна. На секунду редгард скривился — напиток был очень крепким, но оставлял приятное послевкусие. Назир уже довольно долго сидел тут, смакуя бренди и бросая время от времени алчный взгляд на спящую на огромной кровати данмерку. Длинные тёмные волосы расплескались по подушкам, будто сотни ядовитых змей, женщина любила спать не укрываясь: закинув ногу на ворох шкур, она лежала в обнимку с толстым грубым покрывалом. Гладкая серая кожа и пухлые чувственные губы так и манили редгарда, не давая ему думать ни о чём другом. Только с ней он мог забыть на время обо всей рутине, ведь Ангаран вытворяла в постели такое, чего до неё не вытворял никто из всех многочисленных любовниц, которые встречались в его жизни. Но данмерка имела богатый жизненный опыт, была старше почти в три раза, и в обольщении мужчин ей просто не было равных. Тишину за стеной вновь нарушили мелодичные звуки лютни и вскоре послышался звонкий голос девушки — в главном зале таверны сегодня вечером пела Карита. «Лучший бард всего Данстара», как она себя называла, заливалась соловьём, исполняя песню о Довакине: «Мощь ту’ума врагов, как мечом, всех секла, Довакина так сила звучна! В Свитках сказано так — когда брат брату враг, взмоют в стуже два мрачных крыла! Алдуин, Бич Монархов, тень давних веков, жадность чья бы весь мир пожрала! Но наступит пора, и дракона игра станет прахом навек, и тогда! Скайрим гнёт Алдуина утробы стряхнет, Довакина прославят уста!» Назир уже почти выучил этот текст наизусть и тихо шевелил губами, повторяя слова. «Когда брат брату враг… Да уж, случается и такое. Но в нашей семье бывало гораздо хуже. Радует, что всё плохое, наконец, позади. Братство теперь сильно, как никогда, и мощь его будет лишь возрастать с течением времени. Интересно, как всё прошло с контрактом у Моруэн? Ангаран так просила меня убедить Слышащую взяться за него, мол, это лишь укрепит нордку на позиции главы, сделает её ещё большим авторитетом в глазах посвящённых. Но почему её позиция так волнует данмерку?» — стоило редгарду задуматься о чём-то важном и серьёзном, как мысли сразу начинали путаться, и в конечном итоге Назир и вовсе забывал про это, возвращаясь к мыслям о чудесных изгибах тёмной эльфийки. Она словно околдовала редгарда своим острым умом, обаянием и безупречной красотой. Вдруг в деревянную дверь кто-то быстро затарабанил, и когда Назир резко вскочил, схватившись за эфес скимитара, и открыл дверь, то обнаружил за ней лишь ребёнка — беспризорника с большим серебряным разносом, на котором лежала разнообразная выпечка. — Хозяин таверны, Торинг просил меня отнести вам небольшое угощение, — замешкавшись, промямлил Алисан. Увидев на кровати обнажённую спящую данмерку, мальчик тут же покраснел и смущённо опустил глаза. — Передай ему спасибо, а теперь проваливай отсюда, малой! — резко отчеканил Назир, схватив у мальчика разнос и закрыв перед ним дверь. От стука двери данмерка мгновенно пробудилась, и, окинув редгарда лиловыми глазами, сонно спросила: — Ещё не ушёл, мой лунный сахар? Взяв заварное пирожное, Редгард надкусил его и поставил разнос на кровать, перед женщиной. — Решил остаться с тобой до утра. Потянувшись медленно и грациозно, данмерка съела надкушенное редгардом пирожное и, облизав кончики пальцев, мягко промурлыкала: — Значит, у нас ещё есть время порезвиться? Но сначала тебе стоит выпить зелье, мой друг. Тебе понадобится много сил, чтобы удовлетворить меня. Не удержавшись на почтительном расстоянии, Назир сгрёб данмерку в свои объятия: — Поверь, сил хватит и без него. Высвободившись из объятий редгарда, женщина вскочила и, взяв небольшой бутылек в тёмно-красном стекле с прикроватной тумбы, решительно протянула его Назиру: — Пей. Я знаю, что тебе это необходимо. Несколько мгновений он сверлил Ангаран укоризненным взглядом, но потом всё же принял его и осушил бутылек до дна. Мудрая данмерка права — он действительно был уже немолод, и сил на всю ночь для любовных утех могло не хватить. Одарив мужчину удовлетворённой улыбкой, она снова легла на кровать. — Так-то лучше, Уведомитель. Скажи мне, вернулась ли ваша глава в Убежище? Назир заметно помрачнел — в его тёмно-карих глазах мелькнуло тревожное чувство. — Ещё нет. Я начинаю волноваться, Моруэн нет уже двое суток, и это странно, учитывая, что место встречи с заказчиком находится не так далеко от Данстара. Изящно повернувшись, данмерка легла на живот и, согнув ноги в коленях, принялась игриво болтать ими в воздухе. В следующий миг она хитро улыбнулась и намотала прядь тёмных волос на указательный палец. — А я считаю, что волноваться не о чем, — уверенно и спокойно ответила женщина, окинув редгарда мягким взглядом. — Скорее всего, сразу после разговора с заказчиком она отправилась в Рифтен, исполнять контракт. Насколько я знаю, ваша глава была тесно связана с гильдией воров. Редгард нахмурился: — Конечно, связь была. Моруэн дважды приходилось бывать там по делам Братства. Но… Постой, откуда тебе это известно? Ангаран таинственно улыбнулась и загадочно помолчав какое-то время ответила: — О, мне многое известно, мой дорогой Назир. И поверь, Слышащая была связана с ворами ещё задолго до своего прихода в Братство. Назир был в замешательстве. А ведь и правда, никто в Братстве ничего не знал о прошлом Моруэн. Нордка никогда не рассказывала о своей прежней жизни. Очевидно, Ангаран знала многое о их нынешней главе, но откуда? Увидев немой вопрос в его глазах, данмерка медленно продолжила: — Одна из лучших воровок гильдии. Хочешь спросить, с чего я это взяла? — Именно. — А с того, что один мой дальний родственник — Рейвин Имиан нанялся в гильдию как раз в то время, когда ваша глава училась там всем воровским премудростям. «Интересно, когда Ангаран успела навести справки на Моруэн? Хотя, пожалуй, это даже не удивительно — данмерка много лет служила информатором Астрид, а это значит, что благодаря своим связям, она могла быстро узнать всё про кого угодно», настороженно размышлял Назир. Он по-прежнему не мог понять, для чего Ангаран завела такой разговор, и в голове редгарда творилась сущая каша — кажется, думать и трезво рассуждать он был просто не в состоянии. Желая поскорее закончить разговор, он изобразил безразличное, скучающее лицо: — Ну и что с того? Прошлое Моруэн касается только её. Для чего ты рассказала всё это мне? Одним движением женщина легко толкнула сидящего редгарда на кровать, и склонившись над его лицом, спокойно промолвила полушёпотом: — Для того, чтобы ты не нервничал попусту и знал, что ваша нордка вовсе не такая простушка, за которую себя выдавала. Ничего с ней не случится, можешь быть уверен. — Рад, если так. Но тебе не кажется, что мы отвлеклись? — взгляд редгарда помутнел от вожделения и он тут же припал губами к пышной груди данмерки. Ангаран хитро и довольно улыбнулась и, обвив руками его плечи, запрокинула голову назад: — Ты прав… У нас слишком мало времени, чтобы тратить его на болтовню.***
Проснувшись, Мору обнаружила, что осталась в шатре одна. Вихрем пронеслась в голове дикая мысль: неужели Цицерон покинул её? Быстро вскочив, нордка сразу принялась одеваться — нынешним утром рука наконец восстановила свою способность двигаться, и застёгивание брони больше не являлось сложной задачей. Натянув сапоги и укутавшись в шкуру, женщина выскочила из шатра и принялась искать взглядом Хранителя. Вчерашний ветер заметно поутих и волны стали совсем небольшими. На ярко-голубом небе проплывали белые воздушные облака, солнце ненадолго скрылось за ними, но уже скоро вновь показалось и ярко светило, ослепляя нордку. Она крутила головой по сторонам, вглядываясь в окрестности, пока не увидела знакомый силуэт. Хранитель был неподалёку — полоскал в морской воде свой костюм. Ледяная вода отлично смывала кровь, но зная, как Цицерон ненавидит холод, Мору легко представляла себе весь спектр его чувств во время такого занятия. Заметив нордку, он поднялся, и, как следует отжав мокрую одежду, поспешил к шатру. — Я уж думала, ты покинул меня! — широко улыбнувшись, Мору окинула его взглядом полным радости. Хранитель подскочил к ней и притянул нордку к себе: — Не дождёшься! Назойливый Цицерон никогда не покинет свою дорогую Слышащую. Обвив его шею руками, Мору взглянула в глаза Хранителя — в них ещё блестели отголоски прошедшей ночи, но было во взгляде что-то новое и странное, отдалённо похожее на грусть. Не придав этому значения, Слышащая сказала: — Нужно возвращаться домой, в Убежище. Не знаю, что будет ждать нас там, но раз Уведомитель не вернулся — значит, всё не так плохо. Цицерон отвёл взгляд и усмехнулся. — А что если кровожадное Не-дитя уничтожило призрака и всех в Убежище? — решил пошутить он, сказав это нарочито грозным, устрашающим голосом. — Это вряд ли, — усмехнулась в ответ нордка. — Но хватит гадать, пора бы самим узнать всё, что происходит. Оставшийся путь до Данстара они прошли быстро и молча — Цицерон был полностью погружён в свои мысли и ни разу больше не заговорил с ней. Мору списала эту неразговорчивость на усталость, да и возможно, что он волновался о Матери Ночи — ведь Хранителю пришлось отлучиться из Убежища на несколько дней в столь смутное время. Вернувшись, они не нашли ни Бабетты, ни Уведомителя — лишь несколько посвящённых находились в Убежище. Хранитель сразу же направился в Святилище, чтобы проверить всё ли в порядке с мумией и выполнить все необходимые ритуалы. Спустившись вниз, в обеденную залу, Моруэн обнаружила светловолосого норда и орка, сидящего за столом. Гутрум уже вернулся после контракта и радостно приветствовал главу Братства: — Здравствуй, Слышащая! Рад видеть тебя дома! Не снимая шерстяного плаща, Моруэн подошла к нему: она нервничала, но не подавала виду — никто из новичков не должен был узнать о происходящем. Гутрум стоял возле котелка и помешивал ароматное варево черпаком. В желудке сразу неприятно заурчало — нордка была жутко голодной. — Приветствую, брат мой! Я ищу Бабетту, где она? И Уведомитель Назир… Его тоже нет? Парень посмотрел главе прямо в глаза и ответил без промедления: — Бабетты нет в Убежище уже пару дней — увы, но никто из нас не знает, куда она исчезла. Уведомителя нет со вчерашнего вечера. «Исчезла? Куда могла исчезнуть Бабетта? Это очень, очень странно», в смятении думала нордка. — Хм… А Уведомитель не предупреждал, что собирался уйти? Юноша взял со стола две пустые миски и, наполнив их ароматной похлёбкой, поставил одну перед угрюмым орком, а вторую для себя, напротив него. — Не предупреждал. Думаю, не стоит беспокоиться, скоро он вернётся. Ты голодна, Слышащая? — норд указал рукой на похлёбку, приглашая отведать приготовленный им суп. Моруэн лишь отрицательно покачала головой. Теперь всё стало ещё более непонятным: ни Назира, ни Бабетты не было, и никто не знал, куда те подевались. — Уведомитель отлучается не в первый раз, — грубый голос орка нарушил размышления нордки. — Уже третий день подряд. Гутрум неодобрительно посмотрел на своего брата, будто тот сказал лишнего. Возможно Назир просил не говорить главе Братства о своём отсутствии, но прямолинейный орк рассудил, что Слышащей нужно это знать. Моруэн окинула его заинтересованным взглядом: — Очень ценная информация, как тебя зовут, брат? Плеснув себе в кружку эля, орк в глубоком капюшоне сверкнул зелёными глазами и, чуть помедлив, назвал своё имя: — Балруб гро-Дуррг. Нордка внимательно смотрела в лицо орка, испещрённое грубыми шрамами, невольно задумываясь о том, какова была их история. — Спасибо, Балруб. В нашей семье не должно быть секретов, поэтому вам не стоит ничего скрывать от меня, — спокойно пояснила она, пристально посмотрев на Гутрума, который опустил взгляд в стол, устыдившись. — Прости, Слышащая, но Назир велел мне никому не рассказывать о том, что он не ночует в Убежище. Жёлтые глаза нордки вспыхнули опасным огоньком, но она еле удержала себя в руках, чтобы не показать, как ей всё это не нравится. Моруэн не понимала, для чего понадобилась такая скрытность, ведь Назир никогда не вёл себя так. — Вот как? Очень не похоже на него. А где он ночует, не сказал? — Нет. Мне ничего об этом неизвестно, — печально промолвил норд, огорчившись тем, что расстроил главу Братства. — А я считаю, что Назир ночует в таверне «Пик Ветров», — орк снова удивил нордку своей смелостью и прямотой. Моруэн вопросительно вскинула бровь: — А основание так считать у тебя есть? Откуда тебе это известно? Опрокинув кружку эля одним рывком, орк ответил, вперившись в лицо нордки своими звериными глазами: — Я не говорил бы попусту, если бы сам не видел. Вчера, когда возвращался с тракта, то решил заглянуть в таверну, чтобы взять себе выпивки на вечер. Уведомитель заходил в одну из комнат, но меня вроде бы не заметил, — после этих слов, Балруб вновь до краёв наполнил пустую кружку и хотел было опрокинуть её, но помедлил, задумавшись. — Или, может быть, сделал вид, что не заметил, — хмыкнув, добавил он. Нордка облегчённо выдохнула. — Наконец, хоть что-то здесь прояснилось. Спасибо тебе, Балруб гро-Дуррг. За свою честность ты заслужил премию, — Мору потянулась к поясной суме и, достав горсть монет, положила их на стол перед орком. Тот довольно оскалил клыки и тут же сгрёб их со стола мощными ручищами. — Слышащая! Ты всегда можешь на меня рассчитывать, я не имею привычки лгать и подхалимствовать, — выпалил орк, покосившись в сторону норда. — Рада слышать, Балруб. Но не думаю, что Гутрум лжец, он всего лишь исполнял приказ Уведомителя, ведь так? — мягко спросила нордка у совсем поникшего светловолосого юноши. Подняв на неё лучистые голубые глаза, он горячо проговорил в ответ: — Я бы никогда не стал лгать Слышащей! — Вы должны помнить о пяти священных догматах, братья мои. И чтобы вы не сделали, знайте — Отец Ужаса всегда узнает об этом, — серьёзно и поучительно проговорила Мору, двинувшись на выход из залы. Гутрум тут же отставил свою миску в сторону, и дрогнувшим голосом задал тревожащий вопрос главе Братства напрямую: — Что-то случилось, сестра? Ты больше не доверяешь Уведомителю? Моруэн остановилась и обернулась — слабо улыбнувшись, она старательно скрывала за улыбкой напряжение и нервозность: — Раз все мы ещё живы, ничего страшного не случилось. Скоро я всё узнаю, — с этими словами, нордка удалилась из обеденной, направляясь в свои покои, оставив двух братьев в смешанных чувствах. Открыв дверь комнаты, глава Братства быстро шагнула за порог и сразу устремилась к дубовому столу, на котором оставляла карту. Теперь там лежало запечатанное письмо. Сломав печать, она пробежалась глазами по аккуратным строчкам, написанным рукой Бабетты: «Отлучусь на неделю. Хочу привести мысли в порядок. Буду заниматься алхимией в заброшенном доме, что находится севернее Часовни Боэтии.Бабетта»
Сунув письмо за пазуху, Мору нахмурилась. «Теперь всё стало гораздо сложнее и запутаннее. Будь она предательницей, то не стала бы оставлять письмо с указанием места, куда направится. Для чего Бабетта сообщила его мне? Может это очередная ловушка? Да что тут происходит на самом деле? То, что Назир ночует не в Убежище тоже весьма любопытно. Но он мог завести себе любовницу, в конце концов, редгард ведь не совсем старик, чтобы игнорировать потребности своего тела. А вот для чего отлучаться Бабетте, я не понимаю. И это действительно странно. Мне немедленно стоит отправиться на её поиски, нужно выяснить всё как можно скорее и увидеться с ней лицом к лицу». Внимательно изучив карту Скайрима, Моруэн просмотрела все окрестные поселения, находящиеся рядом с часовней Боэтии. Севернее располагалось лишь одно место со странным названием «Пост предателя». «Если это шутка, то не слишком удачная!» — гневно думала женщина, удивляясь столь необычному выбору Бабетты.