***
Как она попала из логова маньяка в южно-русских летних горных лесах на зимнюю обочину близ американского городка, да ещё и одетой в своё выпускное платье (которое пылилось в шкафу уже где-то с год), Анна не знала, только дёргала алую шёлковую нить, приведшую её к спасению. Как она нашла людей тоже запомнила плохо. Просто события были столь стремительными, что разум не поспевал за ними, отдавая хозяйку во власть инстинктов и мотку ниток. В больнице, куда её доставила какая-то молодая семейная пара, - чета Хейлов - решившая отдохнуть на выходных за городом, было как-то странно. Чужие разговоры на американском английском хоть и были в общем смысле понятными, но диалект вводил в ступор, заставляя молчать и проклинать себя за слабое знание языка. Тогда ей приписали посттравматический синдром и ещё кучу всякого психического дерьма. Полиция, журналисты и зрелая пара, что заполонили её палату, откровенно напрягали. Журналисты что-то наперебой спрашивали, ослепляли фотовспышками... Полиция и врачи выгнали тех из помещения с трудом, но Анна была благодарна им. А потом оставшиеся детективы, под пристальным взором медперсонала, показали фото. Фото того ублюдка, который протащил её за ноги пару километров и пытался то ли изнасиловать, то ли сожрать её. Хотя, могло быть и всё вместе. Анна про себя припоминает, что пробила ему глазницу и череп чешским художественным карандашом мягкости 9В. На глянцевой карточке тот был уже чутка подгнившим с тем же самым карандашом в пустой глазнице. Мужчина и женщина - та самая зрелая пара - отреагировали тихо, поражённые шоком. От чего, девушка понимала весьма смутно, да и не особо-то и хотела. Только безразлично смотрела на потуги женщины убедить её в том, что та её мать, некий Эрих - отец, а она сама - Ханна. И молчала. Ханна - дочь Марты и Эриха Тилль - выпускница школы Шеффилд, пропавшая полгода назад. Ханна - старше Анны на полгода. У Ханны, но не у неё, не вырезали аппендицит. И Ханна не пробивала никаким психованным мужикам голову карандашами с мягкими сточенными грифелями. Дело мутное, понимает Анна, когда спустя две недели мельком видит фотографию мёртвой***
Учиться чужому языку сложно, поняла Ханна-Анна. Но вполне себе легко, если ты сутки на пролёт находишься в обществе иностранцев, которые пытаются тебя разговорить, таскают по психиатрам и семейным психологам, записывают на различные восстанавливающие терапии и в анонимные клубы жертв маньяков. Последнее вполне себе серьёзно. Ханна-Анна каждый раз нервно смеётся и закрывает ладонями лицо - смотреть на "серьёзных взрослых" без испанского стыда невозможно и тошно. Периодически к ним заглядывает Том Лэр - весёлый полицейский в теле, юмор которого многие не понимают. Ханне-Анне остаётся только молчать - из всех присутствующих она единственная, кто расправился со своим мучителем, и из-за этого на неё косятся крайне неодобрительно. Это всё слишком сложно, с ужасом начинает осознавать она, замечая постоянное дежавю и что-то непонятно-стрёмное, напоминающее эффект Манделы*. Она смотрит на людей, о которых и знать-то не должна, но она их припоминает. Анна-Ханна кричит, тянет себя за отросшие волосы и громит ванную. Бьёт голыми кулаками зеркало, размазывая свою кровь по молочному кафелю и лицу. Посещение психолога становится всё чаще. И взгляд у этой суки больно любопытный, словно она наблюдает за экспериментальным образцом и попутно делает заметки для кандидатской работы. Уж Анна-то знает, как смотрят на объекты - помнит своего старшего брата и его докторскую. От таких взглядов передёргивает. Таким людям хочется выцарапать глаза. Анна устала. Что ж, быть Ханной, девочкой с посттравматическим синдромом и ещё кучей психологических травм проще, чем быть Анной, жестоко убившей пусть и того ещё ублюдка, но человека. На последнего ей плевать, но она не признается в этом даже себе. Но это ещё не значит, что она так просто сдастся. Она вернётся домой.***
Мужчина кривит губы в усмешке, смотрит он на своего подчинённого с долей недоверия и злорадства. Маги видят чуть больше обычных людей, но не больше перевёртышей, кем собственно и являлся его десница, что сейчас подёргивал оборванную шёлковую нить, красную, как кленовые листья по осени, что словно невзначай обвивала левый мизинец обманчиво холёной кисти. Та, несмотря на ветра, всегда тянулась куда-то вверх, извиваясь подобно дыму. - Родственная душа? Хо, лорд Седрик, да вы удивляете всё больше и больше! - Князь Меридиана за мгновение сменил маску добродушного веселья на предупреждение: - Будьте аккуратны - даже боги ошибаются. Или просто забавляются. Может быть, по ту сторону будет стоять не нежная фиалка, а кровный враг, а, Седрик? - Я приму к сведению Ваши слова, мой Князь, - кладёт руку на сердце змей и кланяется. Слова сюзерена оседают тяжким камнем беспокойства где-то внутри. Седрику подобные проблемы ни к чему, и он решает просто забыть о них, оставить на потом, тем более он должен подготовить почву для поиска сестры Князя. Миранда с ненавистью смотрит на алый шёлк, тянущийся в небо.***
Легализоваться на Земле оказалось делом не то чтобы сложным, но муторным до безобразия. За место для подставного книжного магазина пришлось побороться - слово тут, слово там, пара жалоб, девять подстав, лёгкая корректировка чужих воспоминаний, одиннадцать судебных заседаний и три года работы на Земле освобождают тёпленькое местечко с достаточно истончившейся для портала завесой. Привести помещение в надлежащее состояние было не обязательно, но воспитание не вытравишь никаким образом, а оно требовало обставить всё в лучшем виде**. Оставалось только закупиться нужной литературой и замаскировать проход в другой мир от слишком любопытных. Таких как старая перечница Кондракара например. Седрик не горел желанием тратить время впустую, просиживая его в параллельном мире, не имея нормальных возможностей разрабатывать адекватные тактики корректировки внутренних брожений на Меридиане. Наверняка чернь распустится без регулярных зачисток. Непорядок. Единственное, чем он может помочь в данный момент, так это заняться поисками сестры Князя. И созданием буферной зоны на Земле на всякий случай. А сейчас ему нужно разослать письма в типографии на заказ новых книг. Магазин хоть и для прикрытия, но свои функции выполнять будет.***
Ханна делает глубокий вдох и переворачивает табличку с режущим взгляд "Open" к улице и морщится от вида витиеватого "Closed". Смотреть на латиницу без ломоты в висках невозможно - так она приелась. Теперь из-за магазина, который ей навязали, голова болит постоянно. "Родители", озабоченные душевным состоянием "дочери" и тем, что та в своих увлечениях стала сочетать физику с религией, поспешили отправить ту на бизнес-курсы и флористику, после вручив в руки ошарашенной переменами девушки - стремительно окончившей обучение, чтобы вернуться к теории струн, а следовательно и поиску пути домой - ключики от магазина и квартиры над ним. Вывеска, что вот это цветочный магазин, заставляла скрипеть зубами и вспоминать ванильные мультики из детства, когда Анна, вместо всяких Винкс и ещё какой-то дичи, предпочитала смотреть Бэтмена и Убить Билла. Впрочем, дарёному коню в зубы не смотрят, нужной литературы в сети очень мало, не все библиотеки могут предоставить нужный материал, да и не вся информация есть на данный момент. А денюжка нужна всегда. И именно поэтому Ханна сейчас не громит магазинчик, а терпеливо складывает свадебный букет для Рейчел Томпсон, осторожно вписывая послание для дурочки-невесты из бегонии, гамамелиса и гипсофила***. Терпения уже откровенно не хватает. Нет, это абсолютно не связано с чьей-то свадьбой (кобеля-жениха и дуры-простушки к примеру). Весь этот мир, все эти люди и язык... В горле застревает ком горечи и хочется плакать. Просто наконец вдоволь проораться без последующего визита к психологу. А ещё эта грёбаная нить на мизинце. Она появляется крайне редко, призрачным шлейфом, и поэтому Анна думает, что это признак того, что её котелок окончательно протёк. Она даже примерно знает, как называется болезнь с подобными признаками. И Анна никому о них не говорит — получить диагноз шизофрения не особо хочется. Нить так и норовит оплестись вокруг запястья, и перетянуть то до посинения.***
Когда Ханна поднимает голову, стремясь размять затёкшую от долгой работы шею, она вновь видит кого-то знакомого возле ещё не открытого книжного магазина. Мигом на грудь наваливается дурнота, спазм перетягивает горло, к голове приливает кипятком кровь, а из глаз катятся слёзы. Опять это чувство дежавю. Опять вселенная играет с ней. То, что Ханна раньше никогда не видела этого человека, одновременно и успокаивает, и настораживает. Они не должны были помнить его. Поэтому она обманчиво спокойно досиживает рабочий день, заполняет бумаги, переворачивает треклятую табличку надписью "Open" к себе, замыкает двери и ложится спать. Не спится. Абсолютно. Беспокойство шкребётся откуда-то из-под рёбер, заставляя морщиться и ёрзать на постели, заставляя ту возмущённо скрипеть. Забыться неспокойным сном получается ненадолго - Ханна просыпается от нехватки воздуха. В первые мгновения она толком не может понять, что происходит, и пытается ослабить тиски на шее. Судорожно нащупав торшер на прикроватной тумбочке и щёлкнув выключателем, она падает с кровати, из-за чего что-то сильнее сжимает шею. Левую руку прострелило режущей болью. Алые шёлковые нити плотно окутали шею в несколько слоёв, и при попытке сорвать их разорвали кожу шеи и пальцев в кровь. Откинув злосчастные волокна подальше от себя, Анна отползла в противоположный угол комнаты, и накрылась с головой простынью, судорожно дыша и кашляя. Горло сдавило уже не от пут, а от подступающей истерики. Находиться под простынью было как-то странно для взрослого, но под ней было обманчиво спокойно. - Когда всё это уже закончится? - подтянув колени к себе, девушка уткнулась в них лицом, мимолётом замечая, что простынь приятно холодит разгорячённую кожу. Тело била дрожь, холодный пот стекал по лбу - Анну никогда так сильно ничто не пугало. Тихие всхлипы нарушали ночную тишину. Ложиться спать было страшно. Нить, что когда-то спасла ей жизнь сегодня чуть не убила её. Почти милосердно - во сне. Резко поднявшись на ноги, Ханна помчалась в ванную комнату, стараясь не смотреть в угол, в который она и откинула нити. Включив свет и с грохотом закрыв дверь, девушка метнулась к раковине и зеркалу. - Хах, жалкое зрелище мы с тобой представляем, да, Ханна? - невесело и нервно скривила губы в улыбке Анна, вглядываясь в своё отражение. Лицо было бледным, под глазами залегли тёмные круги, а ворот пижамной футболки слегка замарался кровью. Оттягивать футболку, чтобы посмотреть на шею, было страшно. - Я схожу с ума, - без особых эмоций выдохнула прямо в отражение Тилль, опираясь о бортик раковины пострадавшими руками. - Похоже, сегодня засыпать не стоит. Стоило словам вырваться, как исчезнувшая было с пальцев нить, замелькала перед глазами вновь. Придушенно взвыв, Анна сдёрнула с себя футболку и обмотала ей руку, в надёжде хотя бы не видеть ужасающий росчерк алого. Тот лишь насмешливо извивался перед глазами. Отступив к закрытой двери, Ханна упёрлась в неё спиной и сползла на пол, стараясь оттянуть свою руку как можно дальше от себя. Истерика нахлынула тихим горьким смешком и судорожным шёпотом: - Господи, мама, мамочка, забери меня. Забери меня домой, мама! Пространство вокруг безмолвно. У Ханны здесь есть мать и отец, у Анны - ничего. На востоке зиждется рассвет, шёпот ночи сменяется весёлым щебетом птиц - что Анна уже вряд ли услышит в своём мире - и шорохом колёс за окном. Новый день уже начался.***
Мужчина из книжного магазина через дорогу одновременно с ней проворачивает ключ в двери, переворачивает табличку, кидает мимолётный взгляд, и они рассаживаются по кассам. Ханна сидит на месте чуть дольше своего коллеги, который почти сразу подорвался куда-то внутрь магазина. Какое-то непонятное беспокойство скребётся внутри девушки, но та лишь отмахивается от него, списывая всё на ночную чертовщину, и заклеивает пластырями пальцы, время от времени поправляя лёгкий весенний шарф из синтетики - от ощущения шёлка на коже неимоверно тошно и, чего греха таить, страшно. Новый житель квартала волнует её - почему-то Анне кажется, что он должен выглядеть как-то иначе. Мысль приходится задвинуть куда-то на задворки сознания, потому что перед ней стоит задача, равная трём тысячам долларов. Оформить её не так уж и сложно, но она претит своей нарочитой помпезностью и вычурностью. От выполнения десятка букетов саднят изрезанные пальцы. Из оставшихся белых жасминов**** девушка складывает небольшой букетик - практически с ненавистью. Немного подумав и вспомнив историю участка на котором стоит книжный, добавляет четырёхлистный клевер. Так, на удачу. Приближается время обеда, и именно поэтому Ханна спешит покрасивее уложить маленький букет в такой же небольшой керамический горшочек. Табличка в раздражённом обороте хлопает по стеклу, ключи звенят в замке, запирая на пару минут магазин. По пути к книжному, через дорогу, Ханну чуть не сбивает машина, но та на режущий гул лишь показывает средний палец. Дружелюбия у девушки сегодня не много. Над дверью висит музыка ветров, что своим звоном лишь успокаивает. Это даже удивляет Анну. На мгновение. За кассой сидит мужчина на вид лет тридцати, что до этого читал "Фауста". Невольно девушка скользит взглядом по его длинным волосам, вспоминая какого-то металлиста. Глаза у того скучного серого цвета, спрятанные за стёклами очков. Больше ничего интересного она в нём не находит. - Здравствуйте! Я могу чем-нибудь помочь? - одна из стандартных фраз сбивает Ханну с мысли. Что ж, голос у этого человека почти приятный - слишком любезный. Пауза затягивается и девушка про себя молится, чтобы не было акцента: - Н-нет! Я просто хозяйка цветочного напротив, - она нелепо взмахивает левой рукой, чуть не выронив ношу. - Меня зовут Ханна Тилль. Будем знакомы! - девушка протягивает ладонь, попутно оставляя букетик на столе. - Вот как... Что ж, меня зовут Рик Хоффман. Приятно познакомиться! Ханна не обращает внимание на то, что Рик во время рукопожатия обхватывает её кисть двумя ладонями. Его тяжёлый и пристальный взгляд заставляет лишь нервно дёрнуться уголок губ. - Ну, не буду Вам мешать, - Ханна спешит сбежать. Внутри всё скручивает от ощущения опасности. - До встречи! - До свидания, мисс Тилль! - оторопело прощается мужчина. Он лишь удивляется такому внезапному и скоротечному "набегу". Тонкий флёр чужой крови щекочет нос. Седрик глубоко вдыхает запах металла и провожает взглядом алую нить, скрывшуюся за дверью.