10 НОЯБРЯ, НЕ ЕБУ КАКОЙ ГОД. ГОРОД САППОРО НА СЕВЕРЕ ЯПОНИИ.
Ровным полупрозрачным слоем стелясь на землю, снег сыпал с небес большими пушистыми хлопьями; некоторые из них, кружась в медленном танце и по спирали спускаясь вниз, попадали в тёмно-бордовые волосы парня и таяли от жара тела. Глубоко вдохнув пропитанный колкостью воздух, Танджиро плюхнулся на холодную землю задницей, поникая головой и зарываясь рукой в уже чутка мокрых волосах на затылке.
День за днём, неделя за неделей — таким темпом уже месяц прошёл и на улице сыпал не первый в этом сезоне снег, а Камадо всё ещё находился в этом «отпуске», с каждым днём всё больше теряя свою надежду.
Сейчас он находился чуть ли не в самой северной точке Японии, в новоиспечённом городе Саппоре, довольно быстро набирающего свою влиятельность и стремительно расширяющегося. Верно, Танджиро не обладал особыми знаниями политики и истории (вообще мало какими знаниями обладал) — просто черпал всякую информацию у приютивших его на целый месяц жителей дома с гербом глицинии. Это стало для него одним из способов вырвать себя из прострационной скуки.
Сначала было даже немного весело: он игрался с детьми — двумя чудными белокурыми девочками, дочерями хозяинов дома, — рассказывал им всякие истории и (в кои-то веки) делал это всё без поддельной улыбки. Их счастливые лица, искренне удивлённые взгляды и озорные глаза — всё это напоминало о
прошлом, о его семье. Но, честно признаться, эта радостная беззаботная жизнь была настолько далёкой, такой огромный временной промежуток разделял сейчас Танджиро и его живую семью, что он уже и не чувствовал никакой грусти, только слабую ностальгию по беспечным временам.
Говоря прямо, особо большого смысла жить у Танджиро не было. Глупо, да: не у многих людей на свете действительно есть какой-то видимый смысл жить. Просто кто-то не задумывается об этом и живёт счастливо, просто по инерции день ото дня сохраняя тот невидимый и, возможно, даже несуществующий смысл. Танджиро же в какой-то момент времени попросту погряз в своём горе и в конце концов, даже забыв былую грусть, по инерции направлялся в не очень позитивном направлении, постоянно обращая внимание на свой смысл жить и проверяя его время от времени. Именно это, должно быть, и загубило его. Как-то так. По крайней мере, это его мысли, заблуждения.
И точно так же — по инерции — он желал вернуться уже к своей работе. За столько лет пребывания в рядах охотников на демонов простая жизнь иногда казалась невыносимой. Да, было приятно пообщаться с людьми (хоть и невсегда), но было скучновато. То есть, нет, Танджиро не ярый искатель адреналина и приключений на зад, но что правда, то правда: простая жизнь ему осточертела. Изо дня в день — одни и те же люди, одни и те же проблемы и изредка новые новости.
Ещё две недели назад он собрался с мыслями и отправил письмо Оякате-саме с прошением возвратиться к работе, но почему-то Танджиро так и оставался тут, хоть и день ото дня связывался с главой. Перечитывая письма Ояката-самы, он понимал, что его явно обводили вокруг пальца словесными уловками. Как глупо… Он не думал ничего плохого об Убуяшики Кирии, однако этот десятилетний ребёнок ловко водил Танджиро за нос. Даже если Ояката-сама не хочет, чтобы Камадо продолжал свою работу как столп, он всё равно не решался сказать что-либо против. В конце концов, ему виднее; Кочо как-то рассказывала о том, насколько хорошая интуиция у их семьи, и память, и дедукция.
Ну, по крайней мере, Ояката-сама хоть и отправил его сюда с целью отдыха, но наказал, чтобы Танджиро охранял этот городок от демонов в случае их появления. Стоит, кстати, отметить, что демоны здесь отчего-то не водятся; за весь этот месяц Танджиро встретил лишь одного, безумно голодного и всего потрёпанного демона, будто бы он блуждал месяцами по глухому лесу в поисках пищи.
Впрочем, неважно: всё равно это работой никак не назовёшь. Днём ранее Танджиро вновь отправил письмо Ояката-саме, и второй день уже ждёт ответа. Ворон, должно быть, сильно устал летать из одной точки Японии в другую, оттого и такой медленный, и, тем более, порой пелена снегопада напрочь застелала взор.
Время от времени Танджиро расхаживал по двору дома, выискивая в небе смутные очертания птицы, и гулял по улицам города от скуки: хоть и было интересно наблюдать за детьми хозяев дома, но всё же это быстро надоедает и в какой-то момент становится сложно не обращать внимания на детский эгоизм. Танджиро был абсолютно согласен с Гёмей-саном: в малой или большой степени, но дети жестокие существа, невольно скрывающее это за пеленой миловидности и озорства. Теперь же Камадо везде бегал от тех девочек, ведь с самого начала проявил чрезмерную дружелюбность и встречную игривость.
Запрокинув голову, парень упёрся лопатками в высокий забор, который, как казалось при взгляде снизу, устремлялся в самую высь, желая достать до свинцом нависших над землёй небес.
Черноватое небо рассекла чья-то куда более чёрная тушка, и громкое каркание разразило намертво тихую округу.
«В кои-то веки», — слабо улыбнулся юноша. Измотанный ворон медленно спускался вниз, взмахи его крыльев выглядели болезненными и дрожащими; подлетев к Танджиро, он с нетерпением плюхнулся на вытянутое предплечье, чуть ли не роняя из клюва свёрнутый пергамент.
— Спасибо тебе, — натянув более уверенную благодарную улыбку, Танджиро оттряхнул Тенноджи от снега и погладил. Всё его тельце тряслось, спина судорожно вздымалась и опускалась, а глаза слипались. Когда Камадо забрал письмо из клюва, ворон слетел к парню на коленки и сжался, собираясь заснуть.
Непонятное злорадство на мгновение проскочило в сознании Танджиро: «Наконец-то ты замолк», — но, едва ощутив колкую совесть, парень одёрнул себя на письмо Ояката-самы.
«Клянусь, я не позволю вам снова одурачить меня, — мысленно вознёс Камадо. — Если вы снова оттянете моё заключение, я… Я не знаю, что я сделаю, но я что-нибудь да предприму».
И вот — он открыл это маленькое долгожданное письмо, первых строчек которого уже хватило, чтобы разжечь пылающий огонёк в душе Камадо:
Дорогой Танджиро, думаю, ты прав. Тебе пора вернуться в ряды охотников на демонов…
◯
ТОТ ЖЕ ДЕНЬ. НЕСКОЛЬКО ДЕСЯТКОВ КИЛОМЕТРОВ К СЕВЕРУ ОТ АСАКУСЫ.
Звёзды успели за несколько мгновений подняться на тёмный купол ночи, а луна — зависнуть над далёким горизонтом. Крупными хлопьями посыпал холодный снег. Белыми мелкими точками он падал с высокого небосвода из сероватых, словно мех крысы, облаков, спускаясь на землю уже огромными липкими комьями, в головокружительном танце носясь по всей округе, до куда только взор доставал.
Зенитсу медленно шёл вперёд, легко переставляя ноги. На удивление, ему идти не сложно, как будто с первым снегом упал и невидимый груз с плеч. Теперь он мог дышать в полную грудь, набираясь воздухом, и чувствуя, как холод щекотит горло. Зноба отдавала колящими щелчками по коже, наводя на мысли об обморожении, и заставляя хмуриться. Парень не мог перестать дрожать, стуча зубами, и обхватив себя тощими руками.
Окинув взглядом расстилавшийся впереди ландшафт, Зенитсу громко выдохнул. Пустота прокралась внутрь; пустота творилась вокруг. Гладкая низменность, прерываемая редкими деревьями, длилась до самой линии схода небес и земли, где сквозь бело-чёрную пелену просвечивали вершины острых гор. Лишь откуда-то издалека доносилось карканье небольшой кучки воронов. Юноша усмехнулся сам себе, ведь ему начинало казаться, будто эти птицы везде по пятам преследуют его. Сколько бы он не старался скрыться от них, бегал днями без передышки, но они вечно находили его. Хоть всё это время и стоял лютый мороз, но пятки горели от такой беготни.
А глубокие чёрные глаза воронов выражали своё нетерпение того, когда же парень уже обессиленно повалится на землю и, сделав последний вздох, умрёт. Падальщики ожидали, когда насытятся своей нечестной добычей.
Всё это время, что он опять провёл, блуждая по глухим окрестностям, не в силах найти город или деревню, юноша боялся всего, как, в принципе, было всегда. Но сейчас… Сейчас сил не оставалось на внутренние конфликты, мысли попросту путались, прекращая размышления. Он устал от постоянного страха перед всем.
Бросив ехидную улыбку в сторону одной вороны, сидящей на ветке и в ожидании переминающейся с ноги на ногу, Зенитсу не естественным для себя тоном проговорил:
— Можешь мечтать сколько угодно, но не сегодня, — если он когда-то и умрёт, то только не в том месте, где его плоть потом растерзают эти прогнившие насквозь туши. Пусть мучаются в нетерпение сколько захотят, насколько их хватит, да хоть пока сами не сдохнут, но Зенитсу не намерен в скором времени уходить на тот свет. Пусть он от всего и устал, но пока что не переставал неутомимо твердить себе о том, как хочет жить. Юноша ещё хочет знать, что ожидает его в будущем — каждый день мечтает о всех предстоящих трудностях и хорошей жизни. И в нём ещё не угас тот огонёк, требующий вспомнить своё прошлое.
Ворон никак не отреагировал, склонив голову на бок в ожидании желаемого. Он, естественно, не мог понять слов и всех убеждений, но был удивлён странным поведением юноши, думая, что это первые признаки смерти.
Сверкнув своими потухшими янтарными глазами, измученными сильным недосыпом, Зенитсу медленно продолжил идти. Тонкий и неплотный слой навалившего снега, из-под которого ещё виднелась мелкая травка — светло-синяя от инея, охватившего всю растительность белой прослойкой, — хрустел и таял под ногами, оставаясь чёткими мокрыми следами растаявших хлопьев.
«Когда наступит эта беспощадная зима, уничтожающая всё живое на своём пути?»
— Ещё осень, — с надеждой прошептал юноша, не обращая внимания, как ворон шумно поднялся в воздух и пересел поближе. За ним подлетела и его соперница. Чувствовалось, что пернастые настроены на скорую драку за еду. — Поздняя-поздняя осень. Зима… ещё не пришла. Она не уничтожит меня.
Эта фраза принадлежала той девушке из воспоминаний. Хоть её глаза и были необычного перелива из красок зимы, но совсем не совпадали с природой, окружающей Зенитсу сейчас. Зеницы девушки имели цвета ясного неба, светлого, чистого покрова снега и сияли детским счастьем.
Тёмная ночь и тучи, покрытые лунным серым блеском, а снег иногда казался коричневым от смеси его с размякшей грязью, под голыми ветками берёз и пышными кронами елей его было только капелька.
Вскоре всё должно покрыться белыми сугробами, тучи разойдутся, и тогда будет больно смотреть на эту ослепляющую картину. Солнечные лучи будут отражаться от каждого кристаллика снега, создавая безупречный вид, на который нельзя смотреть без рези в глазах. Именно так выглядит смерть.
Что-то внутри него отчаянно вопило о том, что скоро всё закончится, скоро вся его жизнь обернётся чёрным пеплом на хрупком снегу. И это произойдёт не от вечного холода зимы, а от чего-то другого. Чего-то предстоящего. Зенитсу шкурой чувствовал, как близится что-то невообразимое, меняющее ход событий и некое «прежнее предназначение».
«Это» нависло тёмной тучей из догадок и вопросов над парнем. Он не понимал, что именно предстоит, но спустя несколько дней размышлений понял — предназначение. Что-то, связанное с этим словом.
— В одно заснеженное утро… — томно пропыхтел Зенитсу, останавливаясь на месте и всматриваясь в, казалось, безгранную чернильную тучу, — Утро, когда на улице свистел снегопад… Того демона…
…убил охотник.
