Please, Don't Die

Спросите Ким Сокджина счастлив ли он, и он без промедления ответит однозначным кивком головы и подкрепит ответ прекрасной улыбкой. Той самой, от которой добрая половина фанатов (и неважно девушек или парней) начнут издавать звуки умиления, отдавая свои сердца парню. Никто не устоял бы. Никто, кроме, пожалуй, его мальчиков. Они-то привыкли видеть эту его безупречность каждый день, поэтому и не ведутся. Хотя, Сокджин-хён хотел бы — возможно, он не был уверен наверняка — но всё же хотел бы увидеть как один из них сделает этот «ах», скажет о том, что Джин хорош. Ким Намджун. И да, это вторая причина, почему Джин врёт всем подряд о своём счастье. Грёбаный Намджун, не обращающий внимания на улыбки Джина. Потому что он натурал. Натуралы, обычно, смотрят на дамочек, что вертятся вокруг него и Джина. Делятся своими секретами и мечтами с лучшими друзьями о том, какие девушки привлекательнее. В этом нет ничего удивительного. То есть, Вы вообще видели Намджуна? Вот и Джин видел. Каждый Божий день. И с каждым днём всё больше и больше влюблялся в него. — Хочу себе девушку. Умную, добрую. Скромную, но и раскрепощённую. — А как же Сокджин, Намджун-хён? — смеётся Чимин, получая недобрый взгляд от Джуна. — А Сокджин будет рад за друга, если тот найдёт себе такую, — улыбается самый старший Ким, обнимая Чима за плечи и лохмача его волосы. Это правда. Он, естественно, будет рад. Немного мёртв, но всё же рад. Ведь это его тупая влюблённость, и только его. Намджун не виноват, что у Сокджина сердце болит. Если честно, то Джин частенько подумывал о том, что его этот орган безнадёжно сломан. То есть, его сердце всё ещё работает. Пусть и с перебоями, но работает. Перекачивает кровь, разгоняя её по венам, телу в своём особенном ритме. Но этот факт не исключает наличия поломки. Просто это глубже, сложнее. Джин не понимает, просто знает, что это так. А ещё он знает, что однажды это пройдёт. И пусть его сердце так и останется сломанным, но уже не будет так больно от каждого прикосновения намджуновских рук. Ким в курсе, что сломанные сердца уже не смогут полюбить вновь. Продолжая отбивать ритмы, они превращаются в бесполезные органы, пульсирующие мышцы, не способные чувствовать. Больше не будет этого трепета, этих мурашек по коже, этого приятного тепла, что наполняет каждую клеточку. Он хочет верить, что эти поломки не вечные, что их можно исправить и что это вовсе не так ужасно. Он верил до тех пор, пока Джун не стал рассказывать парням о «той самой». До тех пор, пока боль в его груди не стала физической. И это первая и самая главная причина, почему он врёт, что счастлив. Сердце предательски заныло, и от неожиданности Джин охнул, но быстро выкрутился, приговаривая, что они опаздывают на репетицию. А дальше благодарный взгляд от Джуна, потому что лидер устал всем об этом напоминать в одиночку, и тревожный от Чимина, потому что Пак всегда внимателен и сразу видит ложь. — Ты прав, — говорит Мон. — У нас тур на носу, а мы всё никак собраться на репетицию не можем! Намджун всю неделю ворчал о важности этого события, нервничал и взрывался, когда парни дурачились или пропускали занятия. Сложность и важность этого тура были лишь в одном — президент. Поэтому Нам так сильно переживает. Поэтому он срывается, психует чаще обычного и отрывается на всех подряд. Поэтому он мчится в комнату всё ещё спящего Юнги, не боясь быть убитым ещё на входе в его комнату ракетной установкой, которую Мин поклялся установить уже на третий день ранних подъёмов. Поэтому и только поэтому ему плевать на этот странный сокджиновский «ох» и на его руку, сжимающую футболку у сердца. — Дело в том, что на концерте будет президент, — отвечая на немой вопрос Джуна Бан Шихёк, три дня назад, и это не озвученное «но мы же и так всегда выкладываемся, и для этого не нужен глава государства» надолго зависает в воздухе. — Проблема в том, что мы не знаем в каком именно городе и на котором из концертов. Это секретная информация, вообще, хорошо, что мы хоть это знаем. Нужно не ударить в грязь лицом, мальчики. Справитесь? — Кстати, — улыбается Сондык, подмигивая Хосоку, мысленно готовя парней к своей изощрённой хореографии, которую вынашивал в голове как раз для этого момента. — У меня уже есть парочка идей. — Вот и замечательно. Концерты пройдут в пределах Азии, всего двадцать три. Вы молодцы. Вы справитесь. О туре им сообщают неожиданно, что, конечно же, никак не радует Сокджина. Он попросту не успевает перестроиться, собраться с мыслями, как вот уже он на сцене, выплясывает свою партию, касается рукой руки Намджуна, перехватывая микрофон, и сходит с ума, когда младший после выступления проводит рукой по его спине, сминая футболку, шепча на ухо: — Мы молодцы. В такие моменты сердце Сокджина стремительно падает вниз, в пятки, под ноги Джуна, пропускает удары или устраивает номера с тахикардией. В такие моменты Сокджин думает, что не выдержит больше и дня. Но тур продолжается, а время стремительно утекает, как песок сквозь немеющие от чего-то пальцы Джина. Им остаётся лишь одиннадцать концертов, и нервы Намджуна натягиваются так сильно, что вот-вот лопнут. Юнги тоже стал раздражительнее; от его недосыпа страдали все вокруг, ведь такого отборного мата в семь утра не слышал ни один человек в мире. Тэхён и Чонгук старались поддерживать Чимина, который после каждого выступления впадал в состояние амёбы, переживая за то, сколько раз дрогнул его голос. Но даже они не выдержали, когда оставалось семь концертов. Кто-то с кем-то поссорился. В этот раз даже Джин не понял что произошло. Хосок пытался объяснить, но пока говорил, несколько раз потерял мысль, запутывая парня окончательно. А потом случился первый обморок. После пятого концерта в Осаке Джин чертовски выдохся. Когда Джун, рассыпаясь на комплименты перед парнями, в привычном жесте обнял Джина со спины и стал шептать тому что-то нечленораздельное на ухо, а после просто оставил на его щеке нежный поцелуй. Тогда Сокджин и почувствовал, что его земля стала двигаться чуточку быстрее, а он больше не успевает за ней. В тот момент Ким понял, что это его предел. Его хватает на несколько завершающих песен, а уже после концерта, едва дойдя до гримёрки Хоупа, случайно путает её со своей и заваливается туда, словно пьяный. На вопрос Чона он не может выдавить и слова в ответ, просто падает в его руки, отрубаясь на пятнадцать минут. — Чёрт, ты меня напугал, — говорит Хоби, перекладывая мокрое полотенце со лба Джина на его щёки, когда тот приходит в сознание и пытается принять сидячее положение. — Порядок? Может, позвать парней или персонал? — Нет, дай мне секунду, — говорит Джин, чувствуя, как всё ещё колотится его сердце. Он смотрит на взволнованное лицо Чона и думает о том, что этот обморок, постоянная слабость в теле и аритмия, в конечном счёте, его погубит и с этим уже давно нужно было что-то сделать. — Раньше со мной такого не было. — Стареешь, хён, — смеётся Хосок. — Я… Должен тебе кое-что рассказать, — Джин говорит это так тихо, словно и сам не верит в то, что делает. Вот-вот и он признается во всём другу. О своей усталости, и о сломанном сердце, и что влюблён в лучшего друга, чёрт возьми, который сводит старшего с ума. Ему тяжело, конечно, но слова льются бесконечным потоком, а Чон и рад выслушать его. К концу речи Сокджин замирает и, кусая губу, произносит: — Хосок-и, только не говори Намджуну. Он взбесится. — Понял. Но ты же будешь в порядке? Сокджин-хён. Я очень переживаю за тебя. Просто сделай то, что хочешь. Парни поймут. Особенно Намджун. Расскажи ему. — Сейчас не самое время для этого… — Только ты так думаешь. И Сокджин соглашается. Потому что Хосок единственный, кто всё время пытается выдернуть их всех из этого состояния концертного апокалипсиса, кто всё ещё держится и хоть что-то, но понимает. Утром же Намджун не может найти ни первого, ни второго. Чимину удалось вызвонить Хоупа только к началу репетиции, и тот торжественно обещает вернуть Кима как раз к середине. — Ну, и где они? — спрашивает лидер, складывая руки на груди и старательно скрывая обиду «человека, которого не предупредили». — Не зна-аю, хён, — удивлённо тянет Пак, вскидывая брови. — Сказали, что решают сердечные дела Сокджина. Может, он влюбился? — Нашёл время, — фыркает Джун, игнорируя умиляющуюся морду младшего. Когда они возвращаются, то Сокджин выкладывается по полной, потому что Намджун действительно обижается на него. Старший всё ждал каких-то слов в свой адрес, замечаний, изменения в поведении. Или хотя бы банального вопроса о том, где они были. Но Нам молчал всю репетицию, стараясь избегать касаний или даже мимолётных взглядов. Во время вечернего концерта, они взаимодействуют, как и обычно, но Джин отчётливо понимает — всё это лишь игра на публику, не более. От этого становится чуточку хуже, всего лишь на несколько унций боли в груди. Особенно, когда Нам проходит мимо, чтобы обнять Чимина со спины, как делал это с Джином, крикнуть о том, какие они молодцы и сообщить, что осталось всего три концерта. Джин спрашивает сам о том, что происходит между ними, когда Намджун предлагает Юнги поселиться вместе в номере пусанского отеля. — Всё хорошо, хён, — говорит Ким-младший. — Просто нам с Юнги нужно кое-что обсудить. — Правда? — переспрашивает Мин, обречённо выдыхая, и не дожидаясь Намджуна плетётся в машину, бормоча что-то по типу: — Если ты опять будешь мешать мне спать… На что Ким Намджун только усмехается, снова смотрит на виноватого Сокджина и старается не сорваться, чтобы не начать умиляться с этого милашки. — Если нужно, тогда ладно. Джунни? — Сокджин закусывает губу, с трудом решаясь на признание, потому что он не так представлял себе этот момент. Но как только младший бросает на него внимательный взгляд, тот снова теряется в мыслях. — Я не предупредил тебя в тот раз, прости. И завтра мне тоже нужно будет отучиться перед репетицией. Это важно. — Сердечные дела, да? — грустно усмехнулся Мон, пожимая плечами. — Что? — переспрашивает Джин, недоумевая. — Да ладно, все уже знают, что ты влюбился в кого-то. Удачи там, что-ли. Впервые за всё время тура Сокджин понимает, что Намджун устал не меньше его. Он видит это по тому, как младший пытается улыбнуться, но его глаза говорят об обратном настроении; по тому, как он хлопает хёна по плечу, вздыхая так, словно воздух жидкий; по тому, как смотрит, хмурясь. Словно разочарован в нём. Словно всё ещё обижается. И у Сокджина в который раз ноет чёртово сердце. Он честно устал от этого ощущения. И всё, что ему хочется — просто немного отдыха и ясности. Но противные мысли не отпускают, а болеутоляющие не помогают, да и, попав в отель, происходит что-то странное. Юнги отвоёвывает себе отдельный номер, и Намджуну всё же приходится остановиться с Сокджином. Последнему даже кажется, что они помирились и всё снова как прежде. Потому что они не могут долго находиться в ссоре. Не с импульсивностью Сокджина, и уж явно не с рассудительностью Намджуна. Но на следующий день лидер раздражён в три раза сильнее, чем обычно, потому что, как он объяснил парням, он уверен, что именно в Пусане они и встретят президента. На что Чимин ответил: — Это потому, что Сокджина-хёна тут нет, вот ты и бесишься. — Главное, чтобы он нормально потом выступил и не залажал. А со своими бабами потом можно разобраться, — рычит в ответ Намджун, слишком поздно замечая застывшего в дверях Сокджина. Намджун фыркает, когда Хоуп бежит обнимать Кима-старшего. Потому что Хосок чувствует, что тот вот-вот и распадётся на атомы просто у него в руках. Сжимает его в руках, стараясь собрать в целое, а потом очень тихо спрашивает: — Ну как? Она дала ответ? — Да, положительный, — говорит Джин, опуская голову. — Поздравляю, брат. Счастья вам, любви. А теперь, блять, мы начнём эту ёбаную репетицию или как? — орёт Намджун, пугая Тэхёна, который успел втыкнуть в телефон и выпасть из реальности, проваливаясь в сон. — Хён? — грустно тянет Хосок, отпуская на секунду Сокджина, у которого улыбка до ушей, фальшивая, но натуральная, так, чтобы никто не понял. — Сейчас всё будет. Чего ты злишься? Чимин что-то шепчет в этот момент на ухо Чонгуку, и макнэ отпрыгивает в сторону, шипя и смеясь одновременно, выплёвывая «извращенцы». Юнги тащит свой зад на свою позицию в танце, предварительно включая музыку, потому Намджун хоть всех и заебал со своими репетициями, но всё же он прав: у них есть три последних концерта в Пусане, в Тэгу и в Сеуле. В столице было бы слишком очевидно встретить Мун Чжэ Ина, а вот в Тэгу или Пусане — вполне вероятно. Парни занимаются около часа, причём усердно, так как никогда ещё. Правда, Джин начинает лажать, случайно сталкиваясь плечом с Тэ, на что парень ржёт и обнимает хёна, а Джун скрипит зубами. Через минут пятнадцать Ким-старший просит перерыв, и вместо понимающего «да, конечно, хён», слышит несколько матов в свой адрес. Ещё через час у Джина разрывается телефон от звонков, и он начинает отвлекаться на них. — Нахуй, короче. Я заебался. Репетиция закончена, — рычит лидер. Он забирает вещи и уезжает куда-то с Юнги, пока остальные переглядываются между собой, а после тоже собираются и едут в отель. Хосок старается не отлипать от Джина весь вечер, но тот лишь качает головой, мол, с ним всё хорошо. Что он поговорит с Намджуном о своих чувствах, когда тот вернётся. И, конечно же, всё меняется, когда Джин набирает его по телефону, но слышит очередной упрёк. — Чёрт возьми, мы тут все устали! — Но я… — начинает старший, но телефон вибрирует и он отвлекается. — Погоди, у меня вторая линия. — Да ну нахуй! — бросает Нам напоследок и отключается. Не потому, что дело в концерте или в президенте. Потому, что у Джина кто-то появился. И младшего это пиздец как бесит. Ведь Чонгук прав. Он чёртов извращенец, что вкрашился в самого прекрасного мужчину на земле. Как и говорил Пак. В чёртового Сокджина, у которого кто-то там появился. Только когда Юнги, вымученным стоном, говорит ему, мол, «чувак, ты запал на него, как девчонка», до Намджуна доходит этот простой факт. — И что мне теперь, блять, делать? — Сам решай, ещё советы тебе давать? Боже, — ворчит Мин. — А знаешь, ты его сегодня неплохо так опустил. Будешь извиняться, заодно и признаешься, что всё это гормоны и недотрах. Как тебе? — Он долго обижаться не будет, я его знаю, — Джун хлопает себя по лицу ладонью. — Он же натурал, блять. Нахуя ему мои признания? И вообще-то, это глупо. Я же не подросток какой-то. — Я бы так не говорил, Джун, — выдыхает Юнги. — Вы оба какие-то странные. Просто поговори с ним. А там посмотрим. И Джун почему-то свято верит в его слова, надеясь, что будет не так уж и плохо. В любом случае, он скажет, что просто переживал за концерт. Сокджин отличный друг и он поймёт. Однако, по приезду в отель, Намджун не находит хёна в их номере. — Эй, где мой придурок? — закатывает глаза Джун, рассматривая на кровати Сокджина сонного Хосока. — В моём шикарном номере с шикарной двуспальной кроватью на меня одного, вероятно, — зевает Хоуп, накрываясь одеялом до самых ушей. — Сказал, что не хочет никого видеть, разревелся и выпросил у меня мой номер. Ты его сильно обидел, наверное. — Знаю, — фыркает тот. — Скоро вернусь. Хосок только машет рукой на прощание и хмыкает, кутаясь ещё больше, проваливаясь в сон моментально. А Джун выдыхает, зная, что ничем хорошим их с Сокджином разговор не закончится. Младший всё думал, как будет извиняться и как будет выглядеть при этом. Ведь завалиться к нему в номер со словами: «Привет, чувак, я тут ревную тебя, поэтому и наорал сегодня», — наверное, было бы странно. Джун закатывает глаза, выдыхает и издаёт вымученный стон, подходя к приоткрытой двери, откуда вываливается горничная. — Здравствуйте, Ким Намджун, — улыбаясь, проговорила девушка. — Сокджин-оппа просил не беспокоить… — Я Вам автограф, а Вы меня пропускаете, идёт? Девушка смеётся, но соглашается. И Нам снова тяжело выдыхает, открывая дверь. Он находит его через несколько минут. Сокджин лежит на кровати, обхватив колени руками, прижимая их к груди. Внутри него такая пустота, которую всё время хочется вырвать из груди и бросить под ноги Джуна. И эта пустота заполняет его с каждым укором от младшего, и Сокджин не знает, понятия не имеет, как это контролировать. Она в один момент становится чем-то липким, вязким. Комом застревает в горле, каждый раз, когда он хочет признаться ему. Но Намджун обрастает злостью и отвращением, и это ранит многострадальное сердце Сокджина. Оставляет там рубцы. Не его вина, что это уже невыносимо. И не он виновен в том, что теперь ему хорошо только с Намджуном, который, к сожалению, вымещает всю свою злость на хёне. И если бы это не было так больно, он бы терпел и дальше. Но, чёрт, он чувствует физическую боль. Джин знал, что вкус крови во рту — всего лишь воображение, но он был настолько сильным, что Ким чуть не давится этим привкусом. Он чувствовал своё сердцебиение по всему телу; оно было таким быстрым, что он начал дрожать, а слёзы непрекращающимся потоком лились из его глаз. Потому что теперь всё сложнее, чем обычно. Теперь у него есть её «ответ положительный». Он думает, что это очень глупо. Но успокоится не может, даже когда чувствует чужое присутствие в комнате. Когда знает, что это Намджун садится на край его кровати. Лишь пытается перестать всхлипывать ТАК громко. Сам Намджун же просто тихонько клянёт себя и свою вечную привычку портить. Но сейчас он всё исправит. Он сможет. Чего бы ему это не стоило. Ведь это его Джинни. — Привет, хён, — наконец произносит Намджун. — Ты просил не беспокоить, но я просто обязан извиниться. Джин всхлипывает и сам пугается от неожиданности, прикрывая рот ладонью. Оглядывается на Джуна, отмечая, что тот не выглядит злым, раздражённым или нервным — скорее безумно, безумно усталым, немного виноватым. Ему хватает пяти секунд, чтобы увидеть эти поникшие плечи, заметить мешки под глазами, за что, естественно, его тут же хочется отругать. Он ведь не спал совсем, переживал за тур, готовился и репетировал. Сокджин даже на секунду распахивает глаза, думая о том, как был слеп, и даже поднимается, чтобы обнять, но тут же останавливается себя. — Эй, малыш, ты что плакал? Из-за меня? — парень замечает мокрые щёки хёна, его красные глаза, и грустно улыбается, а Джин тонет в этом жесте, так же быстро, как его сердце отбивало сбитые ритмы. — Иди ко мне. Он так просто произносит это, без какого-либо подтекста или задней мысли. Просто подсаживается к Джину ближе и обхватывает его влажные щёки своими ладонями. Наклоняется близко-близко, так, чтобы их лбы соприкоснулись, и осторожным движением стирает солёные капли. — Я знаю, что был не прав, и мне совсем не хочется, чтобы ты плакал. Особенно из-за меня. Слышишь? — Почему? — тихо шелестит Джин, прикрывая на секунду глаза. Потому что хорошо вот так вот сидеть с ним, пусть это и не продлится долго. Пусть и не значит ничего. — Потому что люблю тебя, — смущённая улыбка расцветает на его губах, а на щеках появляются знаменитые ямочки. Те самые, от которых у Джина сердце замирает. Те, что заставляют его поддаться импульсу и сократить расстояние, касаясь губами чужих губ, ранняя горячую слезу на щёку Джуна. Он хватается за его локти руками, в надежде, что это немного отвлечёт Намджуна. Что их недопоцелуй продлится на несколько секунд дольше, чем вообще возможно. Но Намджун не думает отталкивать старшего. Лишь опускает руку на подбородок, чуть надавливая, заставляя расслабиться, открыть рот чуть шире, чтобы парень смог углубить их поцелуй, и целует со всей страстью и всем желанием, что у него были. Когда воздуха становится слишком мало, Джин с трудом отрывается от его губ, боясь открыть глаза и посмотреть в те, что напротив. Только смотрит на смятое покрывало в том открытом пространстве между ними и чувствует пальцы на своих щеках, что медленно растирают слёзы, массируют осторожно, но в то же время так по-свойски, по-собственнически. Хён бездейственно терпит эти издевательства и почти на все сто процентов уверен, что это кончится через минут десять, и они снова сделают вид, что не случилось ничего. — Я не должен был, — говорит Джин на выдохе и буквально чувствует, как Намджун улыбается. — Наверное. Но если бы ты этого не сделал, то пришлось бы мне. У Сокджина в глазах горят огоньки от тёплого, тусклого освещения напольных ламп, словно внутри него целые вселенные, а ещё светлые волосы беспорядочными прядями и оголённые безразмерной футболкой ключицы. А внутри что-то разрушается, взрывается, умирает, и Джин готов вот-вот снова развалиться на атомы, но он просто слушает низкий голос Джуна, распахнув в неподдельном удивлении свои красивые глаза. — Я люблю тебя. И мне плевать, что ты может не хочешь этого. Меня злит, что я не могу справиться с собственными эмоциями, когда ты грустишь. Злит, когда ты прогуливаешь репетиции. И что на звонки от НЕЁ отвечаешь, отвлекаясь. Меня это бесит. Это, а не концерт, и да, я ревную. Чёрт возьми, — шепчет Мон, останавливая свой поток слов, чтобы заглянуть в глаза хёна. — Ты такой красивый, и я не знаю, что с этим делать. Сокджин слушает его внимательно и видит, как глаза у младшего блестят, и как тот устал, и честно хочет всё исправить, но получается будто только хуже с каждым разом. Потому что: — Как-то долго до тебя это доходило, Ким Намджун, — посмеиваясь отвечает Джин, но с глаз всё равно падает ещё несколько противных капель. — Не плачь, пожалуйста, — шёпотом просит тот, укладывая свою голову на его плечо, когда видит дорожки на щеках старшего. Тёплыми пальцами касается его век, вытирает солёную влагу, а потом в щёку целует аккуратно, чётко ощущая дрожь тела напротив, чужое сердцебиение, бешеное, такое неправильное. Но глаза упорно цепляются за губы, что блестят от частых облизываний и покусываний. Цепляются, предварительно разрешая запечатлеть лёгкое движение полуприкрытых век, что так и норовят закрыться от шквала мыслей и горячих пальцев младшего на шее. И его руки, почти не осознанно, медленно начинают пересчитывать изящные рёбра на теле старшего тонкими пальцами, в тот момент, когда Намджуну кажется, что он может легко задохнуться от красоты Сокджина, которого хочется. До скрежета, до безумия. Но он молчит, вслух этого не говорит, потому что звучит явно странно, с лёгким оттенком маньячины. — Намджун, — одобрительно выдыхает Джин, кусая край щеки, явно краснея, пусть и не видно особо, когда младший осторожно укладывает его и наваливается сверху, не в силах контролировать себя. Не тогда, когда Сокджин тихо выстанывает его имя и оставляет на губах этот нежный, едва ощутимый поцелуй, заставляя сознание разрушаться в облаке из непроизнесённых слов «моймоймой малыш». Нам опускается ниже, чтобы оставить свои поцелуи на клятых сокджиновских ключицах, и почти ненавидит эту футболку песочного цвета, которую хочется разорвать к чертям, не снимая. Но. — Подожди, — шепчет Джун, когда его губы находят небольшие круглые синяки на груди парня. — Я совсем забыл. — Что? — Джин. Я хочу, чтобы ты понял. Ты или мой и только мой, или я ухожу прямо сейчас. Потому что это будет неправильно… — О чём ты, Господи? — шипит старший, а потом до него доходит. — Я только твой. Нет никаких других. — Хорошо, — кивает Джун, стараясь не думать о засосах на теле его малыша. — Мне кажется, нам срочно нужно в душ, — тихо посмеиваясь говорит Сокджин. — Сейчас? — переспрашивает младший, за что награждается вопросительным взглядом с саркастично-изогнутой бровью. — Погоди, ты сказал НАМ? — Боже, не тупи, — смеётся Сокджин, утаскивая парня в душевую, попутно воруя несколько поцелуев, чтобы стереть с лица младшего пошлую улыбку и самому расслабиться. Он краснеет и нервно теребит край футболки, а Джун мысленно повторяет «он прекрасен». Намджун хотел бы взять его жестко. Хотел видеть, как его малыш в отчаянии умоляет его, как он выглядит, когда кончает, когда он обессилен, и измучен, и едва стоит на ногах, такой податливый и милый. Из мыслей его вырвала реальность. Первое, что Джун заметил, это то, что Джин каким-то образом потерял свою песочного цвета футболку на пути от двери к душу. Второе, этот румянец на щеках хёна теперь распространился на его грудь. Третье, он очень, очень прекрасен. — Иди ко мне, — сказал Ким-младший, обнимая его, позволяя спрятать голову на своем плече. — Только если ты этого хочешь. — Хочу. Они так и стояли, прижавшись друг к другу, пока вода нагревалась. А потом Джин помогает Намджуну стаскивать с себя остаток одежды, попутно раздеваясь вместе с ним. Втягивает воздух медленно и томно, когда, нерасторопно спускаясь к штанам младшего, аккуратно сжимает его возбуждение, заставляя Джуна запрокинуть голову и застонать в голос, потому что стоит до боли. Джун стонет старшему в плечо, когда тот обнимает его, и продолжает оставлять яркие метки на шее, будто предназначенной только ему. Он пальцами одной руки находит руку Джина и переплетает их ладони в нежном жесте. — Сокджин-ни, чёрт, — скрипит Намджун своим хриплым голосом, а у старшего толпы мурашек по позвоночнику от него и от того, как осторожно Нам стягивает с него мягкие шорты, стараясь не причинить дискомфорта. У Джина сносит крышу от нервов и возбуждения, когда он открыто пялится на тело Джуна. У него в голове что-то щёлкает и от прежней нежности больше не остаётся ничего, лишь желание целовать. — Постой, — тихо шепчет Мон, нежно отталкивая парня от себя. Джин мотнул головой, приходя в себя и осмысливая ситуацию. Он сделал быстрый шаг по направлению к душу, пробуя воду, а потом, вернувшись за Джином, осторожно взял того за запястья отчаянно опущенных рук. — Ты суетишься, а тебе надо расслабиться. Младший почти затаскивает Кима в душевую, разворачивает к себе спиной, притягивает его ближе, одной рукой приобнимая за талию, а другой касаясь шеи, поднимаясь выше и запуская пальцы в завитки слегка влажных волос. Кажется, старший даже затаил дыхание, когда Намджун легко коснулся губами его плеча, почти невесомо — потом ещё раз, и ещё. В какое-то мгновение всё стало удивительно правильно и легко. Сердце Джина стало биться ровнее, а напряжение отпустило. Он первый не выдерживает, когда задирает голову, чтобы найти губами намджуновские губы. И тот охотно отвечал на поцелуй, легко улавливая темп, который задавал партнёр, пытаясь незаметно перехватить инициативу. — Сегодня ты не будешь спать, — тихо шипит Намджун, опуская руку с талии ниже, на бедро Джина. Не дав шанса что-либо сказать в ответ, младший заткнул ему рот поцелуем, осторожно проведя кончиками пальцев по всей длине члена. Сокджин что-то одобрительно промычал ему в рот, пытаясь проделать ответный манёвр с ним. Когда он смог контролировать свои пальцы, ему это удалось, и Джун тихо застонал, слегка отстраняясь и выдыхая. Сокджин знал, что у Джуна в штанах не маленький, но чёрт возьми. Он был огромный на ощупь, так и тянуло посмотреть, но разрывать контакт ужасно не хотелось, потому он просто гладил и изучал его с помощью прикосновений. Несколько секунд они смотрели друг на друга, запыхавшиеся, безумные, а потом Намджун резко развернул Джина к себе лицом, вжимая в мокрую прохладную стенку, одаряя эти безбожно красивые ключицы новой порцией засосов. Медленно руки Джина проделали путь к пояснице Джуна, выводя нарастающие спирали, пока его ладони не оказались на плечах младшего. Но тот лишь сбросил их лёгким движением, мягко накрыл чужую руку своей и опустил её вниз: обхватить сразу два члена было довольно сложно, но вместе у них получилось вполне сносно. Благо они были почти одного роста, так что движения трущихся друг о друга стояков удалось синхронизировать сразу. Намджун задал темп, постепенно ускоряясь и глядя то на чувствительного Джина, который, сцепив зубы и запрокинув голову, тихо стонал, то вниз, на очень возбуждающую картину. Старший, словно специально, ведёт короткими ноготками по бокам Джуна, оставляя за собой еле заметные красные полоски, и цепляется за его лопатки, прижимая к себе, когда тот, с каким-то совсем уж явным нетерпением, ускоряет темп на их стояках, размазывая естественную смазку и громкие стоны по стенам. — Мм, Намджун, мне пиздец, — стонет Джин в плечо младшего, чуть прикусывая нежную кожу и оставляя там новые метки, что завтра обязательно проявятся фиолетовым. В этот момент Джин немного выгибается в спине, заставляя обратить на себя внимание и облизывает свои влажные от воды губы. Буквально вколачивая в сознание Джуна яркую картину того, как он берет его член в рот, глубоко, почти до основания. Член у Джуна действительно довольно большой, крепкий, с сильно выдающейся головкой. На таком идеально бы смотрелись эти пухлые, влажные, почти блядские сокджиновские губы. От этой картины младшего почти сразу сорвало в невероятный оргазм. А Джин последовал сразу же за ним, чувствуя на своём члене чужую смазку; чувствуя, как каждая клеточка с нервными окончаниями взрывается; как румянец и чувство стыда накрывает с головой — не из-за того, что произошло, а из-за того, как он поступает с Намджуном. Младший лишь прижимает хёна к себе, разрешая спрятать ему это смущение у себя на шее, и пытается отдышаться вместе с ним. — Это, — прошептал он сквозь пар от воды, — было замечательно. Джин с улыбкой прижался к подбородку Намджуна, дрожа и выводя неразличимые узоры на спине младшего. Когда вода резко брызнула и стала холодной, тот взял Сокджина за руку и повёл их обоих, завернутых в полотенца и всё ещё мокрых, в спальню, чтобы возобновить всё на шикарной двуспальной кровати Хосока.

***

Какой-то частью сознания Сокджин осознаёт всё плачевное состояние их с Намджуном отношений. И дело не в них, не в ориентации или в чёртовом диспатче, что следит за ними день и ночь. Дело в сломанном сердце Сокджина. Да, конечно, он клянётся себе, что расскажет младшему. Но потом. Позже. После концерта. А пока он всецело отдаёт себя другой части сознания, где Сокджин счастлив как ребёнок, когда просыпается в объятиях Намджуна, чувствуя, как руки младшего, протянутые под футболку — потому что «она меня бесит, но ты замёрзнешь без неё» — обнимают за пресс. Счастлив, потому что Намджун целует его за ухом, когда просыпается, обнимает ещё крепче и шепчет какие-то глупости про свою причёску. Счастлив, когда тянется к его спутанным карамельным волосам и взлохмачивает их сильнее. Когда Намджун перехватывает его руку, сплетая их пальцы, и отводит её в сторону, фиксируя над головой старшего, другой рукой пробегаясь по рёбрам, щекоча Джина. Он чертовски счастлив, когда Намджун прерывает его безостановочный приступ смеха настойчивым поцелуем. Жалко только, что Сокджину нужно приложить колоссальное усилие, чтобы сдержаться и не начать ныть о том, как он устал, пусть он только что встал с постели, как кружится у него голова и как стучит в груди — неровно и рвано — когда Намджун уходит к себе в номер. Его едва ли хватает на ледяной душ. И вместо завтрака бета-адреноблокаторы под одобрительное хмыкание Хосока. Пусть Чон и бесится, ругается и фырчит, но всё же Джину удаётся убедить его, и тот, вроде бы, соглашается, с условием: — Если что-то пойдёт не так, сразу же сдам тебя! Они тренируются всего лишь несколько часов, но Сокджин дышит словно три дня без перерыва отработал. Плюс ко всему его начинает бить мандраж. Хотя и знает, что Хоуп его страхует, всё равно плохое предчувствие не отпускает. В конечном итоге, пусть и едва стоя на ногах, Джин выходит на сцену после удачного концерта и мысленно благодарит Вселенную за Хоупа, который держит его в тот момент, как они скрываются в гримёрке. Парни знают, что у них есть от силы минут пятнадцать, прежде чем Намджун соберёт их всех и начнёт свою речь о том, какие они молодцы, и что президента не было в зале. Полчаса, чтобы подготовиться к перелёту. И всего три секунды, чтобы успеть выпить таблетки, потому что сердце у Сокджина точно взорвётся. — В самолёте проще, легче скрыть усталость, — думает он, почти сразу засыпая на плече Джуна, когда тот осторожно держит его за руку. И в тот момент кажется, что проходит несколько секунд, прежде чем он чувствует, как лидер пытается разбудить его в аэропорту. Ему бы отоспаться нормально пару дней, всего-то. Но концерт в Тэгу через два дня, а Нам переживает, что у них ещё ничего не готово. Поэтому он собирает последние силы и, под возмущения Хосока, выкладывается на репетициях. Единственное, что радовало — тот, такой нужный ему, пятичасовой сон в крепких объятиях Намджуна. Вот только нервы у Сокджина далеко не железные. Сидя в гримёрке перед концертом, прислушиваясь к тихому пению Чимина, который репетирует свою «Serendipity», он отчаянно пытается выровнять сердечные ритмы. Но более-менее получается лишь когда Мон залетает в маленькую комнатку, стоит Паку выйти за водичкой. Джун сразу начинает целовать каждый миллиметр кожи на любимой шее Джина, смотря в зеркало напротив, улыбаясь как кот и приговаривая мурчащим голосом что-то по типу «а мы неплохо смотримся вместе». Джин чувствует лёгкое возбуждение, когда Намджун проходится руками от бёдер до пресса, прижимая его тело к своему и шипит на ухо: — У нас час до начала. — Ты же не серьёзно? — посмеивается Сокджин, а потом вдруг понимает, что у младшего уже стоит. Не слабо так. — Ты слишком сексуальный в этих блядских штанах, я ничего не могу с этим поделать, — играет бровями Намджун, прикусывая кожу на плече парня, там, где концертная рубашка приспустилась. И Джина кроет моментально, потому что: — Поможешь мне с этим, хё-ён? — Мы не будем делать этого сейчас, Намджун. А если парни зайдут? — А я дверь на замок закрыл. — А если услышат? — Скажем, что репетировали «Trouble». — Её нет в программе, — парирует Джин, но младший только смеётся и тихо напевает строчку из этой песни куда-то в шею парня, вызывая миллионы мурашек. — Я доставлю тебе проблем, да, Джин-ни? — Мм, Господи, ты не выносим, — щёки у Джина полыхают, не сильнее, чем уши, и Намджун пошло проводит языком по мочке, оттягивает её зубами и засасывает. — Чёрт. Сядь туда. Джин закатывает глаза, осторожно отталкивая от себя Джуна в сторону дивана, и делает свет немного слабее. Просто потому что смущается. А Намджуна кроет от этого только больше. Старший опускается перед Джуном на колени и облизывает пересохшие губы, мысленно проговаривая молитвы и ругательства одновременно. Отказать ему он не может, но секс в гримёрке — это уже слишком. А поскольку у него теперь, чёрт возьми, кинк на член Намджуна после вчерашнего и он всю ночь думал о том, как бы попробовать его на вкус, то решение проблемы нашлось очень быстро. Серьёзно. Он даже думал, что долбанулся головой где-то, или перепил таблеток, или чёрт его знает что… Однозначно, у Джина просто едет крыша и сердце ломается, когда младший тянется за поцелуем. Хён же хитро щурится и надавливает Намджуну на грудь, заставляя того послушно откинуться на подушки дивана. Всё что теперь остаётся Джуну — наблюдать как старший расстёгивает ширинку его джинсов, спускает их до колен, и как сокджинова ладонь накрывает стоящий член. Джин нагибается к паху младшего почти вплотную, вызывая у Намджуна тяжёлый выдох предвкушения. — Я тебя возбуждаю? — в глазах старшего пляшут черти. Намджун усмехается и откидывает голову назад, когда Джин обхватывает налитый кровью орган ладонью и подставляет головку к губам. — Ты меня с ума сводишь, — выпаливает младший Ким, и с его губ срывается первый стон. — Ещё не начинал, — смеётся хён, опаляя дыханием очень чувствительную кожу. А в следующую секунду проходится языком вдоль всего члена, отчего младший под ним стонет и чуть выгибается. Обидно, конечно, что это, возможно, их последний раз, но Джин отчаянно откидывает эту мысль куда-то на задворки сознания. Ведь если бы они не тянули с этим так долго, то не было бы сейчас так приятно переходить эту черту. Во рту у Сокджина скрывается головка, и Джун чувствует, как горячий мягкий язык обводит её и нежно массирует уретру. Хён берёт глубже, насколько позволяет рот, и с пошлым причмокиванием насасывает, словно леденец. Обводит языком каждую венку и берёт за щеку, отчего та оттопыривается, и младший борется с желанием прикоснутся к образовавшемуся бугорку. Но не может, потому что ему даже дышать тяжело; воздух испаряется только от вида старшего, который отчаянно пытается взять глубже, расслабляет горло, давится, но всё же справляется с рефлексами. Намджун низко и хрипло стонет, вплетает пальцы в светлые волосы, и Джин берёт до конца, упираясь носом в лобок. Намджун не контролирует себя, толкается в жаркое горло, а Джин послушно принимает, смаргивая подступающие слёзы. И очередной сердечный приступ даёт о себе знать так не вовремя, отчего Джин шипит, но всё же продолжает при этом так же активно отсасывать. Намджун не видит, но чувствует как старший хнычет, посылая волны вибрации на чужой член. Мгновение, и младший бурно кончает, выстанывая любимое имя. Джин же выпускает изо рта горячий орган, сглатывая семя, и смотрит затуманено на младшего, который пытается дыхание перевести и одеться. А после очень осторожно пытается встать на ноги. Ибо ещё немного и встать он точно уже не сможет. — Я умираю, — тихо говорит Сокджин со всей серьёзностью, что у него осталось, когда нависает сверху младшего, но Джун лишь утаскивает его в мокрый поцелуй, усаживая себе на колени. Они целуются так минут десять без перерыва, а потом Мон быстро убегает к себе, чтобы их случайно не увидели, и чтобы нормально подготовиться к концерту, и ещё много-много этих чёртовых «чтобы», от которых у Джина снова болит сердце, пуще прежнего. Ему бы закинуться снова анаприлином, да только много тоже нельзя, и он решает переждать и успокоиться. Он прогуливается за кулисами и становится свидетелем забавного разговора, когда Чимин уверяет Хосока, что единственные, кто не переживает за концерт и у кого всё хорошо, так это Намджун и Сокджин. — Не думаю, что к ним можно применить термин «хорошо», Чим, — отвечает Хос, разминая запястья. — Только посмотри на Сокджина-хёна. Он ходит уставший вечно, особенно сегодня. А Намджун светился весь день как софит! Они точно встречаются! — не успокаивается Пак, за что получает мягкий подзатыльник от хёна. — Репетируй лучше, а то опять тебя успокаивать… — Сокджин, твою налево, — рычит над ухом Юнги, заставляя старшего хёна подпрыгнуть на месте от неожиданности и неосознанно схватиться за сердце. — Подслушивать нехорошо, хё-ён. Однозначно, Ким Сокджин слушал бы их вечность. Не потому, что о нём говорят или потому, что он любит подслушивать. Просто это его любимые мальчики, и наблюдать за ними одно удовольствие. Потому что они семья. — Ребят, мы начинаем. Все готовы? — кричит Намджун. А потом весь мир замирает на секунду и вспыхивает стократно огнями от арми-бомбочек, или софитов, или ещё чёрт знает от чего. И Джин кайфует на сцене. Это факт. Первые три песни даже идут налегке, непринуждённо, но стоит им запеть «Idol», как Джин теряется в партии, путает движения и не может нормально танцевать, не то, что бы петь. Благо Хоуп всегда рядом. — Ты как? — быстро спрашивает он в перерывах между песнями и Джина хватает на один простой кивок головы. Он знает, что если сдастся сейчас, на самом важном концерте, и как на последней репетиции снова проебёт всю синхронность движений (за которую Намджун так сильно переживает и за которую президент Кореи отдаст все возможные награды), Сондык-хён с него три шкуры спустит, а потом и Бан Шихёк. Хотя последний точно снимет, в любом случае, особенно, когда узнает… Музыка начинает набирать темп, и Сокджин вообще не понимает, как доживает до последнего аккорда последней песни. Остаётся лишь выйти на поклон и всё. Но стоит хёну наклониться, как сёрдце предательски разрывается на части, и паркет, словно сверхсильный магнит, тянет на себя. От неожиданности Джин слишком резко поднимается, запрокидывая голову в немом крике и валится на спину, раскидывая руки в стороны. Потолок уплывает куда-то в сторону, и он недоумевающе моргает, пока его не заслоняет намджуново лицо. И всё темнеет, под крики публики, под тихое шипение Хосока и ругань Намджуна, что почти утаскивают Джина к дежурным медикам, под их признание о том, что они тут делают, ведь: — Кто вообще разрешил ему выступать? Обследования выявили у Ким Сокджина аритмогенную дисплазию правого желудочка ещё несколько дней назад! «Чёрт. Чёрт. Чёрт.» Сокджин не может нормально двигаться, не видит, что происходит, только слышит обрывки фраз, пока в мыслях бушует этот вихрь из «чёрт возьми!». — … ты, блять, знал? — кричит Намджун, и явно на Хосока. Старшему до боли в костях хочется встать и защитить Хоби от этого злого припадошного Намджуна, но он лишь ловит глазами яркий свет в машине скорой и понимает, что его увозят. В следующий раз открывать глаза парню было куда проще. И насколько он может судить — ему удалось пропустить сутки. Он осмотрелся, не в силах сдержать улыбку, потому что Чимин и Тэхён спали с двух сторон от него, уложив головы на согнутые в локтях руки, словно отзеркаливая друг друга. Чонгук же устроился у хёна в ногах. А Хосок сидел в кресле и тоже сопел, подперев рукой счёсанную щёку. Вся идиллия разрушилась в тот момент, когда в палату заполз сонный Мин с тремя чашками больничного кофе. — Ну, пиздец, Сокджин-хён, — громко выпалил Юнги, отчего Чимин вздрогнул, просыпаясь. — Хё-ён! Он очнулся, ребята! — затрещал младший, пробуждая остальных. Макнэ, конечно же, сразу запрыгнули на Джина. И это было хорошо, так тепло и по-семейному, что Джин невольно расплакался, получая лучшие звуки умиления от Хоупа. — Я позову Намджуна, — говорит Юнги, вручая один стаканчик Хосоку, а второй Чонгуку, а после пропадает на несколько секунд. Когда они возвращаются, уже вдвоём, Сокджин смеётся, потому что Чимин и Тэхён спорят, кто сильнее любит хёна. — Окружён, но не сломлен, — улыбается Джин, поднимая большой палец вверх, показывая Джуну, что всё с ним хорошо. И что не нужно волноваться. И уж тем более орать на весь Тэгу и бросаться на людей с кулаками. Однако, это не сильно помогает, учитывая, с какой интонацией младший выбрасывает: — И когда ты собирался рассказать мне? Хосок готов был кинуться в защиту, но Мин вовремя заткнул его, переводя тему. Он рассказывал про реакцию фанатов, и что в твиттере арми вывели новый хэштег в мировые: «поправляйся Ким Сокджин». Сказал о том, что все думают о том, что Джин просто переутомился, не больше. И что Шихёк ждёт их Сеуле, чтобы обсудить это всё. Забавно, но ровно через шесть минут выдержанного молчания и острых взглядов от Намджуна, Юнги всё же утаскивает младших, оставляя горе-пару наедине, понимая всю необходимость этого разговора на клеточном уровне. — Я хотел сказать, пытался… — начал Сокджин, как только парни оказываются за дверью, но Джун перебивает сразу же. — Я, конечно же, идиот, не понял, не смог связать всё вместе, но, твою мать, Сокджин, ты чем, блять, думал? Он не кричит, просто выдыхает каждое слово, подходя вплотную к парню, обнимая его нежно, оставляя на макушке осторожный поцелуй. — Я тут в интернете читал, что это лечится. — Ты читал в интернете? — Да, и теперь я посажу тебя на специальную диету. Только ты же знаешь, что готовить эту еду всё равно тебе придётся, но я торжественно обещаю помогать. И ещё. Никакого спать после двенадцати. — И никакого секса? — спрашивает хён, наслаждаясь тем, как Намджун хлопает ртом, ловя воздух, а потом раздосадованно кивает. Сокджинов смех разносится по всей палате, и где-то очень тихо, облегчённо, выдыхает Хосок.