Сердцебиение учащается. Неприятная дрожь по спине и холодок по стопам. Сокджин открывает глаза, морщит нос, потому что свет безбожно режет, а потом снова проваливается в трёхчасовой сон, который не чувствует совершенно, словно на три секунды отключился.
Чувства возвращаются постепенно, становятся всё сильнее и обостряются. Нарастающая частота сердцебиения. Дрожь распространяется до кистей рук. В следующий раз открыть глаза получается со второго раза, но уже немного проще. Дыхание ровное. В основном благодаря глубокой концентрации и глубоким вдохам-выдохам. Джина слепит белый потолок. Глубокий вдох. Медленный выдох.
— Очнулся?
Резкий вдох. Плавный выдох. Юнги здесь, а значит он будет в порядке. Улыбка. Джин пытается улыбнуться.
— Нужно известить твоего лечащего врача. Ты не уходи никуда, окей?
Лёгкая паника. Плотно сжатые зубы. Крепко сжатые кулаки. Раздражение. Вдох. Ненависть к миру. Выдох.
Ким Сокджин недовольно фыркает. Снова эта больничная атмосфера. И снова чьи-то шаги.
Щёки всё ещё мокрые от слёз, и он не хочет, чтобы его видели таким. Не он, не сейчас. Он не вынесет очередной взгляд Намджуна, с укором, от которого больно. Хочется выплюнуть:
«Ну и что, что я сдался? Рано или поздно это всё равно бы произошло.»
Но шаги приближаются и с каждым новым шагом в голове фраза меняется и выходит нечто похожее на бесконечный поток
«прости» и
«я попытаюсь снова».
Проклятые белые стены окружают, напоминают туман, сужающий пространство и без того маленькой больничной палаты. Кажется, ещё немного и задохнешься этой мглой. Бетонный потолок нависает серой тучей, будто бы закупоривает противный, пропитанный медикаментами воздух. Писк аппаратов вызывает нервный тик, отчего хочется треснуть по проклятой машине, чтобы та заткнулась.
Сокджин практически ненавидит себя за слабость и беспомощность.
Это не Джун. Вдох.
Его тут нет. Выдох.
Понадобилось собрать все силы, которые были у Сокджина в тот момент, чтобы сделать колоссальное усилие и приподняться на кровати. Он осматривает помещение и цепляется глазами за тонкий силуэт девушки у самого окна. Одета в больничное, руки обмотаны тонкими проводками капельницы. Она выглядит маленькой и уязвимой. Тёмные волосы стянутые косой, а оливковая кожа явно отличалась от почти что аристократической бледности. Девушка стояла под бледными лучами дневного света и казалась Джину абсолютно неживой, застывшей статуей. Или духом, призраком, ангелом смерти или кого-то в этом роде. От этих мыслей Сокджин думает, что точно умер. Но девушка поворачивается и улыбается самой живой улыбкой из всех, которые доводилось видеть парню. Даже Хосок так не смог бы. Её густая чёлка слегка расходится в стороны, когда она наклоняет голову немного в бок и тихонько спрашивает:
— Ким Сокджин? Хён? Вы слышите меня? — её тихий голос заставляет сглотнуть и несколько раз моргнуть.
«Нет, она точно не призрак, идиот, и ты живой, так что дыши.»
— Меня зовут Пэ Суджи, я, м-м, соседка напротив. Зовите меня Сюзи.
Очередная арми, — проносится в голове у Джина, но он отбрасывает эту мысль подальше. Прогонять девушку он не собирался, особенно, когда не хватает компании для осознания реальности после наркоза.
— Почему из всех мест в этой Вселенной меня привезли в больницу? Почему бы не на пляж? Или, не знаю, домой? — спрашивает Ким, в привычной манере надувает щёки и губы, изображая обиду. Девушка мелодично посмеивается, рассказывает об операции и о том, что прошло уже три дня. И про его парней тоже говорит. Что они по очереди сидели у его кровати, который пусть и был без сознания, но они разговаривали с ним, надеясь, что это поможет.
— Ребята из вашей группы постоянно тут. Особенно Ким Намджун. Юнги-хён едва смог выгнать его, чтобы он немного отдохнул.
— Юнги тут? — Сокджин всё ещё пытается улыбнуться. — Я слышал его противный голосочек, когда он не смешно пошутил.
— Конечно, — Сюзи подходит ближе и присаживается в кресло возле кровати. — Он попросил посидеть с Вами, пока возьмёт себе кофе. Хотя тут он совсем отвратительный, но после бессонной ночи становишься не привередливым к таким мелочам.
— У меня прямо-таки дежавю. Хотя погоди. Юнги не спал? То есть, всю ночь?
Девушка смеётся и утвердительно кивает. На несколько секунд она заходится в сильном приступе кашля, а на её глазах выступают слёзы. Но Суджи не теряется, только смущается немного и просит прощения, продолжая:
— Юнги-хён такой весёлый, — говорит девушка, и у Сокджина брови едут медленно вверх. Во-первых, она очень неплохо держится, с таким-то кашлем, а во-вторых — Юнги, которого он знал, он оказывается вообще не знал. И следующая фраза служит очередным доказательством: — Шутил и смеялся всё время. Познакомил меня с остальными из бантан. Он бывает очень милым и заботливым. Вам повезло.
— Ага, — кивает Джин. Ему до ужаса хочется узнать больше, о том, что происходит сейчас с его малышами, и с Намджуном, и с миром в общем. Но парень делает глубокий вдох и выдыхает. — Чем ты болеешь?
— Муковисцидоз, — девушка улыбается, вступая в новый бой против кашля.
— Ужасно, наверное, — задумчиво тянет хён. — Это же не смертельно?
— Нужна пересадка лёгких и сердца. Я с ней затянула слишком. Знаете, очередь, всем нужны органы, — она улыбается, и Сокджину искренне интересно, как она держится. И становится немного стыдно за себя, такого слабого и вечно ноющего. И как только Намджун терпел его? — Если мне не сделать операцию, то я умру через месяц, примерно. Но очередь, — она снова выдаёт смешок и смотрит куда-то в окно.
Она не выглядит напуганной, скорее умиротворенной, словно давно смирилась, как будто уже мёртвая. А Киму до боли в груди хочется чем-нибудь ей помочь, пускай даже вырвать свои лёгкие и отдать ей. Потому что она такого не заслужила. Они все.
А что Сокджин может? Господи, да ничего больше он не может. Ему даже сидеть уже трудно, и всё, что остаётся — только думать и дышать, и то, через силу. Потому что уже не хочется. Противные мысли топчутся где-то на пороге квартиры здравого смысла — нет, он слишком сильно устал, чтобы бороться дальше. Он не такой уж и сильный парень. И даже если Намджун попросит…
Если приедет, снова, сядет рядом в кресло и начнёт напевать строчки из какой-нибудь песни Джина, причём не правильно напевать, слова менять, чтобы романтичнее было, как в дорамах, то единственное, на что найдёт в себе силы Сокджин — треснуть его.
А может даже прогонит его с порога. Потому что видеть его такого разбитого, с явным недосыпом и усталостью в таких прекрасных почти чёрных глазах — Сокджин не справится и снова утонет, точно-точно.
Решает, на этот раз твёрдо и окончательно, что ещё при входе в палату прогонит. Скажет, что не любит больше, что перегорел — раз и всё. Чтобы младший возненавидел его, чтобы накричал, выплюнул в лицо: «И на что я только время своё потратил?»… Чтобы ушёл и не так страдал, когда Сокджин отдаст свои лёгкие этой девушке. Она заслуживает их куда больше, чем умирающий слабак.
— За окном так красиво сегодня, — она обрывает поток его мыслей, заставляя снова обратить на себя внимание. — Знаете, я думала, что уже не увижу снег. Эта неделя однозначно лучшая в моей жизни.
— Только из-за снега? Несмотря на болезнь?
— Не только, — она всё так же улыбается, когда снова поворачивается к нему лицом. — Никогда бы не подумала, что познакомлюсь со всеми парнями из BTS! И тем более, пообщаюсь с Юнги-хёном и с Вами вот так вот. Хоть и при таких обстоятельствах. Начинаю радоваться тому факту, что болею.
— Не говори ерунды.
— Всё хорошо, — слетает с её губ, и девушка поворачивается в сторону открывшейся двери. Её глаза вспыхивают огоньками обожаниями, когда Юнги подходит к Сокджину, отпивая кофе со скучающим выражением лица.
— Выспался?
— Блин, Мин Юнги! — вспыхивает Джин, но Юн тянется обниматься и говорит что скучал, и раздражительность меняется на все нежные чувства. — Простите, что из-за меня столько проблем.
— Перестань, кстати, я не могу дозвониться нашему лидеру, так что славное воссоединение придётся отложить на попозже.
Сюзи тихо смеётся в кулак, когда Сокджин шикает на Юнги, но тот кивает, мол, она всё знает. Весь мир всё знает. Трудно не знать о таком.
— Я пойду на процедуры, если я больше тут не нужна, — говорит девушка и исчезает из палаты.
Кажется, с её уходом что-то изменилось. Улыбка Юнги стала вымученной, словно он улыбался через силу, солнечный свет стал тусклым и даже в комнате немного похолодало. И на секунду Джин понял, почему Мину нравилась эта девушка. Она принадлежала к тому редкому типу людей, которые олицетворяли солнце, была такой как Хосок. И этот факт служил ещё одной причиной, по которой ей нужна была помощь Джина.
— Как ребята? — спрашивает хён, и Мин выдыхает.
— Надеются, что ты образумишься и снова вернёшься к лечению. Что это за приколы, Джин? Намджун с ума чуть не сошёл. И кстати, я волнуюсь за него. Он явно не в себе.
— Он меня не простит.
Мин вдруг складывает ладони вместе, поднося их ко лбу и издаёт протяжный звук отчаяния. И Сокджин закатывает глаза, понимая младшего. Но что он может?
— Не простит он тебя, если ты сдохнешь. И себя не простит. Я его знаю… мы все его знаем. Возьми себя в руки, пожалуйста, хён, — процеживает слова сквозь зубы и злится, чёрт, как же он злится на Джина. — Давай на чистоту? Это твоя жизнь, и не нам говорить тебе, как будет лучше. Но если в тебе осталось хоть немного совести, ты выслушаешь меня и примешь решение, которое никто не будет оспаривать. Не понравится, захочешь умереть — пожалуйста.
Обещает ему сделать всё что потребуется, и Юнги вдруг веселеет. Потому что явно что-то задумал. Что-то, что у Джина вызывает сомнения и полное недоверие, и выражается это в прищуренных глазах и сложенных на груди руках.
— И?
— Я говорил это Намджуну, но он как заведённый повторяет своё «это я виноват», так что не уверен, что достучался до него. В общем, твоё состояние ухудшалось и таблетки и правда не помогали. Если и дальше тянуть с пересадкой, то ты запросто можешь откинуться от любой сильной эмоции. Любое разочарование или любая радость тебя убьёт. А учитывая твою эмоциональность — долго ты не протянешь.
И Сокджин соглашается с каждым словом, с такой приятной лёгкой улыбкой на губах, как будто это совсем ничего не значит, словно не о нём речь вообще. А в голове почему-то кружатся мысли из сотканных в один ролик воспоминаний. Там, где он с Джуном истерично смеётся, и как целует его губы нежно-нежно, что мурашки по коже, или когда он обнимал, крепко прижимая к себе, как самое родное, самое драгоценное в этой Вселенной. Джин всегда настоящий с ним, очень эмоциональный. Да, чёрт возьми, он откинется только от вида этих чёрных глаз, задохнется от его «явсёещётебялюблю», и сердце точно не выдержит даже малейшего поцелуя в лоб. И что ему теперь с этим делать? Выбросить в мусор? Попросить Намджуна сделать это за него?
— Чего ты хочешь, Юнги?
— Девушка, Джин. Пэ Суджи. Она нуждается в срочной пересадке лёгких. Но из-за того, что часть её лёгких уменьшилась в размерах, а другая, напротив, увеличилась, её сердце, хоть и здоровое, находиться не на своём месте. Её лечащие врачи заявили, что в этом случае показана пересадка сразу двух органов — лёгких и сердца. Таким образом, получается что её здоровое сердце «освобождается» и может ещё послужить другому пациенту, Джин.
Вдох. И чёртов выдох. Тишина окутывает сознание, давит на виски и вынуждает смотреть в пустоту перед собой. Он хотел помочь ей, а в итоге она поможет ему. Глупый-глупый Сокджин-ни.
— Если ты не понял сейчас, то под другим пациентом я имел ввиду тебя, придурок, — фыркает Юнги, и как-то устало оседает в кресло, складывая руки в замок. — Она наша фанатка, представляешь?
— Ещё скажи, что я её биас, — выплёвывает Сокджин.
— Ну, нет. Не ты, а Чонгук, так что уж прости. Идеальных доноров не существует.
— Я не могу забрать у неё жизнь, Юнги. Не проси.
— Тебе и не придётся. Ей сделают пересадку лёгких и сердца от любого донора, а её сердце отдадут тебе. Все в плюсе.
— Но…
— Вы спасёте мне жизнь, если согласитесь.
Когда после его «но» повисает жуткая тишина, не хочется абсолютно ничего. И становится немного спокойнее, когда внезапно всё это разрушается её простой фразой «спасёте мне жизнь». В тот момент хочется кричать, а не дышать. Потому что… ну нельзя так, просто нельзя! Это просто непозволительно перекладывать ответственность на умирающего. Ещё и давить на самое больное. Чёрт возьми, это не обязанность! Он никогда не был лидером, никогда не принимал настолько важные решения.
— Мне нужна ваша помощь, — шелестит Сокджин.
И вместо того, чтобы накричать на такого тупого и слабого Джина, Юнги улыбается девушке, начиная осторожно и подробно объяснять, что к чему, и что можно сделать, что нужно. Кашель застает его врасплох, и он замирает лишь на секунду, чтобы осмотреть девушку, которая почти подавляет приступ, но всё-таки кривится и снова кашляет.
— Если согласишься сейчас, то они не станут оправдываться «очередью». Это ведь операция для тебя, Джин, — хмычет Юнги, осторожно подхватывая руку Сюзи, что вытирает слёзы рукавом кофты, снова улыбаясь.
— Если я удостоюсь такой честью, стать Вашим донором, то стану ещё и самой счастливой на свете, — она смотрит так нежно, что у Джина голова кружится. — Ведь моё сердце застучит в Вашей груди. И уже будет не важно, умру я или нет. Представьте только, сколько песен Вы сможете написать. Сколько хороших дел сделать. И сколько людей сможете осчастливить лишь своим выздоровлением.
— Сколько у нас есть времени? — вдруг обрывает её Джин.
— Нужно найти донора лёгких, но я думаю, что они разберуться с этим очень быстро, — отвечает Юнги. — Я уверен, мы все тут прекрасно понимаем, что ещё неделю кто-то из вас точно не переживёт.
Ким Сокджин делает глубокий вдох. Протяжно выдыхает. С этого момента, с его выдоха и
«я согласен», с этой секундой их дни потянулись одним единственным смыслом существования — это ожидание чуда.
Но никто не мог подумать, что чудо произойдёт ТАК быстро. Уже вечером Сюзи стало хуже, и Сокджин видел, что в её палату вбежала медсестра, а затем доктор. Юнги вытолкали за дверь, как только лечащий врач Сокджина зашёл внутрь палаты, он и ещё несколько врачей завезли какое-то оборудование. Джин тогда отвечал на массу сложных вопросов, а потом просто ждал, чувствуя, что его сердце сейчас разорвётся от того, как оно стучит. Потому что назад пути нет. Потому что он согласился на пересадку.
***
Намджун тяжело дышит, откидывает голову назад, ударяясь затылком о ледяную стену. Затем ещё раз, и от этого ему даже становится немного легче. На балконе стоять в одной футболке холодно. Ещё и снег летит прямо в глаза, так и норовит забраться в рот, в глотку, куда-нибудь глубже, под кожу. Это спасает от мыслей в голове, и Намджун вдыхает ледяной воздух со снежинками, глотая, рискуя заболеть. Сокджин не одобрил бы.
На часах половина пятого утра и нормальные люди спят. Но крыша у Намджуна уже давно съехала, так что ему трудно сказать о себе как о нормальном. Юнги сказал, что утро добрым не бывает и практически выдворил его из больницы, когда он приполз туда на следующий день. В какой-то степени, он прав. Но как же было здорово просыпаться, обнимая Джина, вдыхая его запах и
целоватьцеловатьцеловать… Однозначно, утро бывает добрым, когда встречаешь его вот так вот, а не босыми ногами на холодном бетоне. Если бы Сокджин только видел, то Джуну бы прилетело в голову. От этой мысли хочется улыбнуться. Но не получается.
Даже у Хоупа больше не получается. Он полночи крутится на кухне, ставил чайник на плиту. Намджун наблюдал за ним где-то часа два. Как он ставит чай, ждёт когда вода закипит, а потом долго-долго о чём-то молчит. И снова греет воду, потому что та остыла. И так по кругу до самой глубокой ночи. «Это способ прокрастинации», — ответил Чон, с таким туманным взглядом, когда Юнги не выдержал и всё же сделал младшему чай. Сокджин, наверное, понял бы, и, может быть, даже одобрил, но Намджун выбрал другой способ успокоиться. И это ему точно не понравилось бы.
Чимин и Тэ как на иголках, дёргаются от каждого шороха, и макнэ бесится от этого, потому что «ну сколько можно? Юнги меня подменил, а значит с хёном всё будет в порядке». Чонгук просто советует отключить телефон хотя бы на сутки, а лучше развеяться где-то. Но его никто не поддерживает. Кроме Намджуна. Который быстро собирается, несмотря на то, что на часах без двадцати пять утра, и как только мотор машины прогревается, его телефон отключается ровно на сутки. И он уезжает, пока ребята ещё спят.
Намджун последний раз курил хер знает когда. Даже думал, что разучился. Противно так, что его совесть говорит голосом Сокджина, но Джун счастлив, что помнит как он звучит, когда парень злился, а это
«нельзя — менеджер прибьёт, если узнает, голос сядет и вообще… на физической форме это сказывается» вызывает истерический оскал и дикую боль, которую хочется выблевать из себя. Однако, когда заснеженный пляж Инчхона появляется на горизонте, безумно хочется ощутить успокаивающую сигарету между губ. Согреться горьким дымом. Чтобы эта пустота в лёгких сменилась на едкий воздух.
И он курил. Одну за одной. А когда колючий ветер шептал голосом Сокджина
«перестань», заставляя в очередной раз задумываться о нём, то слёзы собирались в уголках глаз, а истерика крепко сжимала горло. И легче совсем не становилось.
— Ты есть в каждом моём воспоминании.
Оказавшись здесь в первый раз, ему было так хорошо, что хотелось смеяться от счастья. Теперь же он кричал. Выплёскивал эмоции, швырял песок и снег по сторонам. А после — долго в бессилии лежал на побережье, продолжая отдавать всю накопившуюся боль этому месту. И почему он приехал именно сюда? Не остался в общаге, с парнями, где привычно и уютно; не рванул в больницу, где так нужен был Джину; а приехал в Инчхон, где солёный океан, с ледяными волнами и пронизывающий до костей ветер. И где никого нет. Только Намджун и пустынный берег.
К вечеру становится ещё холоднее, несмотря на толстый красный просвет в небе и яркое солнце, перебирающее лучами грозовые тучи, и его куртка, свитер поверх плотной футболки совсем не спасают.
Если это в его состоянии вообще возможно.
Три бутылки крепкого виски и одна с начатым коньяком. Он надеялся на то, что Сокджин простит его.
Он верил в то, что он его любит.
Он чертовски ошибался, когда решил, что эта любовь сильнее его сломленного сердца.
В этом был виноват лишь Намджун, и он это понимал.
Он сидел на их треклятом берегу, поглощал алкоголь и пытался ни о чём не думать. Иногда только позволял себе мечтательно смотреть в небо, отвлекаясь от волн, словно это могло помочь ему стать таким же безмятежным, как всё вокруг него. Ему-то всего лишь нужно было забвение, беспамятство, чтобы окончательно не сойти с ума. Возможно, он наконец-то понял, почему Джин тогда сидел на пляже и гипнотизировал море. Он, кажется, стал понимать, и плевать, что для этого ему потребовалось дойти до третьей бутылки спиртного.
Он ночует в машине, потому что ехать пьяным в стельку он не может. И дело даже не в Сокджине. Наверное.
Утром же грозный рэпер РМ оттирает запотевшие окна машины и умывается ледяной водой океана, безнадёжно промокая под его волнами. Он возьмёт себя в руки и будет стараться изо всех сил, как только вернётся домой. Но телефон загорается, приветствуя хозяина бесконечным потоком уведомлений о пропущенных, а оповещения разрывают главный экран и контролировать что-либо становится невыполнимой миссией.
Его едва ли хватает на то, чтобы приехать в Сеул без происшествий. В палате Сокджина темно — шторы плотно закрывают окна, не пропуская ни одного лучика света. И прохладно — видимо, кто-то недавно открывал окно; Намджуну кажется, что несколько снежинок всё ещё кружат в воздухе, и это явно не из-за окна, а из его лёгких.
В палате Сокджина пусто, и Намджуну хочется кричать.
— Мы предупреждали, что это очень рискованно, — врач хмурится и нервно одёргивает воротник, когда Юнги перехватывает его за локоть и требует ответов.
Намджун слышит обрывками. Хочет подойти ближе и расспросить его сам, но не может пошевелиться, когда слышит:
— Реципиент умер.
***
Мин Юнги устало трёт виски и смотрит в зеркало, замечая в нём отражение Хосока. Сегодня они облачены в чёрное. Никаких цветов радуги, никаких узоров и рюшечек. Классические чёрные костюмы, что идеально подчёркивают их фигуры.
— Тебе идёт, — печально говорит Хоуп, застёгивая верхнюю пуговицу на рубашке Мина.
Ему и правда идёт. Белоснежная кожа, и линзы голубые так подчёркивают глаза, в которые Хосок старательно не смотрит.
По несчастью или к счастью, в их глубине уже не сможет утонуть ни один человек на свете. Хосок верил, что в каждом человеке есть свой особенный океан, но океан Юнги давно покрылся толстой коркой льда.
Губы старшего искривляются в улыбке. Он долго ждал этого дня, и вот он настал. Спустя шесть недель после операции, они собираются вместе и едут на кладбище.
Хоби ни на шаг не отступает от Юнги и по неизвестной причине, Мин даже рад его присутствию в машине.
Он задумчиво смотрит в окно, пока младший крутит в руках букет белых лилий. А потом вдруг поворачивается к нему лицом и долго смотрит. У всех них сейчас печальные, скорбные лица, но только лицо Хосока как-то особо сильно угнетает его. Наверное, потому, что он оптимист. Вечное солнышко, надежда и поддержка группы. Ему нельзя унывать. И он притворяется. Как и она когда-то. И это бесит Юнги сильнее всего на свете.
— Солнце? — тихо слетает с его губ, и Хоби впервые за шесть недель смотрит в его глаза. — Пообещай мне кое-что.
— Конечно, что ты хочешь?
— Если тебе когда-то станет плохо, больно, невыносимо — скажи мне об этом. Не нужно прятаться за этой улыбкой. Ладно?
— Хорошо.
Он понимает. И Юнги благодарен. Но всё же ускоряет шаг, чтобы оказаться рядом с могилой первым. Потому они вечно так поступают. Дети солнца. Обещают, что всё будет хорошо, что они в порядке, а затем выясняется, что их тела полностью обессилены, не подготовленные. И умирают счастливыми, но всё же…
— Поймите, ей стало хуже. Операция и так была последним шансом. Суджи могла отказаться, но тогда бы прожила от силы неделю в муках. Это было её решение и она была прекрасно осведомлена о последствиях.
— Почему? — шепчет Юнги, отпуская ткань белого халата, заставляя врача сделать шаг назад и немного расслабиться.
— Одна команда врачей удалила сердце и лёгкие у погибшего донора, вторая удалила сердце и лёгкие Сюзи и пересадила ей новые органы, а третья поместила сердце девушки в тело господина Кима. Её организм на тот момент был очень слаб. Новые органы просто не прижились, — он делает паузу и нервно выдыхает. — Поймите, многое зависит от силы воли. Девушка просто устала бороться.
Юнги хотел быть первым, но ещё издалека заметил силуэты двух парней. Тэхён, Чимин и Чонгук приезжают последними.
— Она светила ярче солнца и была прекраснее всех на свете, — шепчет Пак, обнимая Хосока.
— Мы все благодарны ей за эту жертву, которую она принесла нам, — шепчет Намджун в чужой висок. — Если бы не Сюзи, я не знаю, как бы я жил сейчас.
— Я написал о ней песню, — мурчит Сокджин, касаясь своей груди, где ровно бьётся её сердце, и ластится под прикосновениями своего мужа. — Спою на концерте в её честь.
Спустя пару секунд, Юнги оставляет цветы на её надгробии и слабо улыбается, чувствуя дуновение ветра. Он чувствует чьё-то присутствие сзади и резко оборачивается, распахивая глаза.
Хосок кивает, понимая, о чём думает его друг и тянется обниматься.
— Зато Сокджина спас, это она тебе так благодарность свою показывает, — Хоуп шепчет ему тихо-тихо на ухо, и крепче сжимает его в объятиях.
Юнги становится спокойнее, когда он чувствует его тепло.
Когда видит счастливую улыбку Сокджина, целующего Намджуна.
И воспоминания его отпускают.
