***
«Секрет того, чтобы добиться чего-то – начать.» © Марк Твен
***
Как именно я умерла, не помню. Моя жизнь оборвалась без каких-либо серьёзных трагедий и потрясений. Последнее, что запомнилось, это то, как я легла спать и... не проснулась. Было ли страшно умирать? Не знаю. Я не чувствовала смерть, не ощущала чего-то необычного, надо мной не тяготело нечто неизбежное, никаких предчувствий или особых ощущений, ничего такого. Это был совершенно обычный летний день с совершенно обычным набором повседневных дел: работа, магазин, любимая стрелялка вечером чтобы расслабиться и попытка не уснуть за чтением книги, лежа на диване. Хорошо помню, как я, отчаянно зевая до малоприятного щелчка в челюсти, боролась с закрывающимися глазами. Помню, как книга упала на пол из ослабевших рук. Помню мысль, что надо бы встать и перебраться на кровать. Помню, как последний раз закрылись глаза. Дальше были сны, много снов, а в них была моя жизнь. Я смотрела их как кино, удивляясь тому, что вообще вижу это. Сейчас, спустя долгое время, я точно знаю, что это были не сны. Это был последний шанс сказать той себе "прощай", возможно, чтобы мне было легче расстаться с тем, что уже невозможно вернуть. Не знаю так ли это, но мне хочется думать, что я права. Позже, сны сменили тьма и ничто. Нигде. Никогда. Абсолютные пустота и тишина. Они не пугали, но душа моя находилась в смятении. Я не чувствовала тела, не видела окружающее меня пространство и не могла его ощутить. Редкие бесцветные вспышки света, не освещающие ничего, вспыхивали и гасли то дальше, то ближе. Я помню непрерывные потоки информации, что шли разом отовсюду, словно я была радиоприёмником, принимающим и транслирующим множество передач разом. В том странном месте разум и мысль заменяли физическое тело, ломая восприятие неизвестностью, и это ощущение, которое я по сию пору не могу передать никакими словами. Это то, что есть, было и будет за гранью восприятия любого человека. Не знаю, сколько времени я провела в том необъяснимом состоянии и как не потеряла себя в бесконечном потоке небытия, цепляясь за то единственное, что у меня оставалось: за воспоминания о том, кто я. Каким человеком я была и каким хотела бы стать. Хотя в тот бесконечный момент я уже почти что поверила, что само моё существование не больше чем иллюзия. Потому что я уже была ничем. Может я повторяюсь, но это непонятное, не передаваемое, настолько странное, что не помещается в голове, чувство... чувство отсутствия тела. Отсутствия чего-то важного... но без него в этом странном нигде, наполненном информацией, я была более целостной, чем когда-либо в своей безвременно потерянной жизни. Не знаю, что за сбой произошёл в системе, или что вообще произошло, но дальше был первый вздох. Вздох в этом странном нигде. Нет, уже вне его. И ощущение тела, которое вернулось так внезапно и резко, что ощущалось чужим, тяжёлым, непослушным и... не нужным. Я помню, как открыла глаза и какую испытала боль от нестерпимо яркого света. Помню как меня накрыло тенью человека, что держал меня на руках и чьё лицо я никогда не смогу вспомнить. Логичный вопрос "а что за херня?" цели не достиг, голосовые связки оказались не способны воспроизводить связную речь. Беспорядочность звуков вокруг, пробивавшаяся в уши как через беруши, наконец сошла на нет и вернулась на привычный уровень громкости. Где-то рядом заплакал младенец. Спустя ещё несколько томительных мгновений я осознала, что звук исходит от меня. Что плачущий ребёнок — это я. Я родилась заново. И это не пустые слова или фигура речи для создание образа. Я буквально родилась заново. В неизвестном для меня месте, в новом теле, у других родителей. И сие открытие было столь удивительно, что я разразилась долгой матерной тирадой, но люди, находящиеся в комнате, услышали лишь детский плач, и так и не узнали, что я на самом деле думаю обо всей этой ситуации. И только одно было неоспоримо: началась моя новая жизнь, и почему-то не с чистого листа. Находясь в теле младенца, я по-прежнему осознавала себя как личность, понимала всё, что происходило вокруг, и помнила, что когда-то давно, по ощущениям, вечность назад, я уже жила и кем-то была. Кажется, в системе мироздания произошла очень серьёзная ошибка. И я была этой ошибкой.***
И всё же, моя история началась не совсем с моего рождения и даже не с моей смерти. Думаю, моя история началась с череды событий сразу после этого. И, пожалуй, стоит отдельно отметить, что всё-таки очень хорошо, что чаще всего мы не помним свои младенческие годы и не осознаём себя в столь юном возрасте. Потому что быть младенцем это полный отстой. И другого определения для этого у меня просто нет. Быть младенцем, осознающим себя, дико уныло. Ну, посудите сами: из доступных способов связи с миром только слёзы, ор и агуканье, а из доступных развлечений на выбор есть аж целое пожрать, поспать и пачкать пелёнки двумя различными способами. Для человека, который ранее имел пусть и не обширный, но всё же чётко очерченный круг интересов и привычек, позволяющих проводить время активно и с пользой (не всегда, но всё же), это не жизнь, а сплошное мучение. И если кто-нибудь сейчас подумал, что "спать, жрать и гадить" это идеальная схема жизни, то спешу развеять его восторги, это ужасно скучно, очень быстро надоедает и весьма оперативно убивает в тебе человека. Скорее всего, я очень быстро свихнулась бы от такой жизни, если бы не ряд определённых происшествий. В некотором роде, можно, наверно, сказать, что мне наконец-то повезло. Моё везенье в новом мире началось с того, что, при более естественных обстоятельствах, стало бы тяжёлой моральной травмой и горем на всю жизнь. Но, в моём случае, это не сыграло никакой решающей роли в определении и формировании моей личности. Ведь она уже была. Родители бросили меня. Ну, точнее как... оставили на пороге скита. Более я этих людей не видела, они так и остались в моей памяти тёмными размытыми тенями. Час, а может два, я молча лежала в корзинке, пахнущей фруктами, и бездумно любовалась окружающей меня идиллией летнего утра. Тёплое пригревающее солнышко, щебет птиц, ласковый ветерок, шелест листвы старого, изогнутого, местами поломанного дерева, растущего на небольшом холме, у подножья которого находился вход в скит. Меня накрыло тенью. Надо мной стоял худой жилистый старик со смуглой кожей и спутанной гривой седых длинных волос. Облачённый в какие-то оранжевые тряпки, он очень напоминал монахов-отшельников из Индии, которых я когда-то видела в фильмах и интернете. Поставив рядом заплечный плетённый короб, он присел на корточки, разглядывая свою находку, склонив голову так низко, что при желании я могла подёргать его за заплетённую в косицу бороду. Внимательные тёмно-карие глаза смотрели спокойно и не выражали никакого удивления, будто младенцев к его пещере подкидывали каждый день. — Мне был послан сон, в котором я нашёл на пороге своей пещеры детеныша обезьяны, и это поставило меня перед тяжёлым выбором: оставить его себе или же найти ему стаю, — наконец нарушил тишину старик, аккуратно, двумя руками поднимая корзину со мной и заходя в пещеру, — и я всё ломал голову, что означало подобное видение? Старик оставил корзину со мной в пещере и вышел. Я слышала, как он ходит снаружи, занимаясь привычными делами, как разводит костёр и точит нож. Позже, в пещеру стал просачиваться запах жаренного мяса. Отшельник вернулся внезапно, уселся возле корзины и, обгрызая мясо с небольшой кости, уставился на меня, как некогда я пялилась на монитор компьютера, поедая бутерброды. В какой-то момент я даже запаниковала, а не людоед ли он и не сожрёт ли меня? Но, как выяснилось, у него были иные планы. — Не понесу тебя в деревню, оставлю себе. — Решил по окончании трапезы отшельник, вытирая пальцы о край своей же накидки. — Твоя душа стара. У тебя глаза человека, прожившего не один десяток лет. Тебе ни к чему страдать среди людей. Тогда я не знала, что именно повлияло на решение этого странного человека оставить у себя чужого ребёнка, но это было первое событие, определившие мою судьбу на долгие года. Манджуната — так звали старика — жил скромно, занимая небольшую пещеру в холме подле большого озера, по другую сторону которого находился маленький городок, больше напоминающий деревню. Перед жилищем отшельника был разбит небольшой огородик, который снабжался водой из озера посредством хитроумного устройства, очень напоминающего водопровод, сделанного из высушенного бамбука. Убранство же самой пещеры состояло из нескольких наполненных книгами деревянных сундуков, пары плетёных корзин и шкур животных, которые устилали пол и выполняли две роли: ковра и постели. Отшельник много читал, много медитировал и каждый день принимал людей из деревни. К нему приходили за советами и за медицинской помощью. Так я узнала, что Манджуната искусный врачеватель. Откуда полуголый-полудикий старик столько знал о человеческом теле, травах и ядах, я не знала, а спросить, увы, пока не могла. Мой речевой аппарат всё ещё ограничивался простейшими звуками и привычную речь не воспроизводил. Однако, отшельника моё младенческое состояние совершенно не смущало. Манджуната редко оставлял меня одну. Соорудив из длинного обреза ткани что-то вроде кармана-переноски, он вешал меня себе на грудь, как медаль, и везде брал с собой. И всегда много разговаривал. Рассказывал истории, объяснял что и зачем делает, при сборе трав рассказывал, какие для чего нужны. Я не понимала, зачем он это делает, но очень скоро обнаружила, что, несмотря на мой фактический возраст, моя база знаний о том же травничестве стала довольно обширной. На некоторое время я смирилась со своим положением и расслабилась. Мне не грозила смерть от голода или холода, а отшельник стал нескончаемым источником историй и знаний. Единственное, что я не очень хорошо понимала и осознавала, так это то, какой мир меня окружает.***
Часы складывались в дни, дни в недели, недели в месяцы, месяцы в годы. И вот уже прошло два года с момента, как я появилась в этом мире. Я начала помаленьку говорить, ну, некоторые отдельные слова у меня уже довольно неплохо получались, так же хорошо получалось ползать на четвереньках и с видом великого мыслителя стоять на двух ногах, держась за стенку. Но на этом мои достижения заканчивались. Природу не обманешь, и потому жизнь шла и развивалась своим чередом. Однажды ночью, когда я мирно спала, лёжа под боком отшельника, возле пещеры раздался истошный, надрывный крик. Женский голос, молящий о спасении разрезал ночную тьму, как нож масло, вселяя в душу необъяснимый страх. Манджуната поднял голову, щурясь и прислушиваясь, без страха или паники, а затем, взяв меня на руки, вышел из пещеры. К ногам отшельника припала смуглая женщина в изорванной одежде с порванным ухом. В целом же ухе висела массивная золотая серьга. На красивых тонких пальцах посвёркивали в свете луны кольца, которые она принялась судорожно снимать, протягивая отшельнику, который смотрел не на женщину, а куда-то вдаль. Проследив за его взглядом, я увидела, что деревня на другой стороне озера объята пламенем, что на фоне тёмного, безмятежного звёздного неба смотрелось очень зловеще и... впечатляюще. — Поднимись, Пранай, — обратился к девушке отшельник, беря её за плечи и заставляя встать, — не должно человеку высокого происхождения перед лесным босяком опускаться на колени. — Нас с детства учили, что земли, на которых живёт Архат, не знают бед и насилия, — всхлипывая произнесла девушка, хватая отшельника за плечи, словно в чём-то обвиняя, и кольца, которые она держала в ладонях, упали в траву, затерявшись, — но смотри! Химмат напали на нас и боги не встали на защиту Тушар! Я молю, заклиная тебя! Если ты действительно один из тех, кого зовут Архатами, защити нас! Спаси Тушар от падения! Отшельник молчал и смотрел почему-то на меня, а не на девушку. Смотрел с сожалением и болью, словно не мог принять какое-то важное решение, в котором у меня, отчего-то, была далеко не последняя роль. — Пранай, останься в моей пещере, — Манджуната, на мгновение поджав губы, передал меня удивлённой девушке и, склонившись, запечатлев поцелуй лбу, попросил, обращаясь ко мне, — присмотри за ней, прошу тебя. Я удивлённо кивнула, совершенно не понимая, зачем он попросил маленького ребёнка присмотреть за взрослой девушкой. На всю жизнь врезалась в мою память та картина: взмывающие с шипением, тлеющие и гаснущие на фоне звёздного неба угли, пламя, пожирающее деревню, отражающееся в воде, и отшельник, идущий к деревне прямо по тёмной водной глади. Никогда раньше я не видела, чтобы он совершал нечто столь необычное. И тогда я впервые задумалась о том, что, возможно, этот мир совсем не похож на тот, в котором я уже жила когда-то.***
Девушка, Пранай, была наследницей знатной семьи, что жила в городе на краю озера, который назывался Тушар, и что находился довольно далеко от столицы и других деревень. Люди в Тушаре были мирные, в большинстве своём ремесленники и торговцы. Они жили честно, часто устраивали шумные праздники с танцами прямо на улицах и, конечно же, много работали. Нападение для подобной мирной деревни — нечто невообразимое и чуждое. Химмат, которых упомянула Пранай, являлись династией воинов-кочевников и обычно они защищали деревни и города, в которых останавливались, а не грабили и жгли их. В чём была причина конфликта мне неизвестно. Последствия же были ужасны. Войдя в пещеру, девушка положила меня на шкуры и, подкинув дров в костёр, уселась, поджав ноги и уставившись на огонь. Разводы крови на её лице подсыхали и наверняка неприятно стягивали кожу, но Пранай, кажется, было всё равно. Она молча смотрела на пламя костра и глаза её с каждой новой мыслью становились всё более безжизненными. Кое-как усевшись, я молча и внимательно наблюдала за девушкой, гадая, сколько горя она увидела за одну ночь и сколько увидит утром, когда поймёт, что деревня сгорела. Разве может Маджуната один остановить налёт Химмат? Остановить бушующее пламя? И кто такие Архаты, о которых говорила Пранай? Вопросов было море, а вот ответов пока не очень. Оставалось только надеяться на то, что Манджуната вернётся утром целым и невредимым и прояснит ситуацию. Я снова перевела взгляд на девушку. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: для неё ничто уже не будет как прежде. Да, не так много времени понадобится людям, чтобы вновь возвести дома и вспахать поля, но любимые и родные больше не улыбнуться, а страх новых потерь больше не покинет сердца людей. Последний огонёк надежды в глазах Пранай потух, а на место безжизненной пустоты, с которой ещё был шанс справиться, приходили осознание и отчаяние. Мне было жаль эту девушку. Никто никогда не задумывается о том, как иллюзорно человеческое счастье, и уж тем более не ждёт, что может потерять его в один момент. Я снова вспомнила себя в окружении бесконечной пустоты, без цели и надежды, смиренно ждущей, когда что-то, над чем я не имела власти, сжалится надо мной и изменится. Но всё же между нами была разница. Тогда я понимала, что у меня не осталось ничего, кроме себя самой и тогда же я особенно остро чувствовала, что даже в такой ситуации, мне всё ещё есть что терять. Пранай же, кажется, совсем не понимала этой простой истины. Жизнь разнообразна и ценна в любом виде, и, пока ты существуешь, тебе всегда будет, что терять. Девушка протянула руку к огню, замерла на несколько долгих секунд, после чего резко отдёрнула пальцы. Жжёт. Больно. Сложно. Отшатнувшись от костра в страхе большим от своих намерений, чем от пламени, Пранай упёрлась спиной в деревянный сундук, с которого упал небольшой свёрток из плотной кожи. Мир словно ехидно подначивал девушку за её первую попытку, мол, "ну давай, что же ты, испугалась?". В свёртке был нож. Заточенный только вчера и убранный в импровизированный чехол заботливым отшельником. Такой "выход" показался Пранай более простым и привлекательным. Уняв дрожь в руках, она рассудила, что если уж и совершать задуманное, то явно не на глазах у малютки, спокойно сидящей в ворохе шкур. Когда девушка уже была готова переступить порог пещеры, в затылок ей что-то прилетело. Не больно, но ощутимо. По полу пещеры по направлению обратно к хозяйке покатился каучуковый маленький мячик. Пранай удивлённо обернулась и уставилась на меня. Именно что "уставилась": я не сразу сообразила, что сверлю её взглядом, со стороны наверняка напоминающим старческое неодобрение, не очень-то свойственное двухлетним детям. В связи с чем, после недолгой запинки, я честно попыталась разрыдаться, надеясь, что девушку это заставит одуматься и отказаться от своих суицидальных планов. По заказу получалось не очень и, воспользовавшись уже моим замешательством, Пранай снова попыталась выйти из пещеры, но услышала уже неподдельные детские всхлипы. Обернувшись, она увидела, как в костре посреди пещеры быстро догорает соломенная кукла в красивом льняном платьице. Силёнок докинуть её до цели у меня не хватило. Я же сидела и искренне ревела, то ли из-за безвременной кончины любимой игрушки, то ли из-за осознания того, что я (взрослый, не состоявшийся лишь по причине острого желания высших сил мне насолить человек, между прочим) реву из-за скрученного куска соломы в тряпочке. Девушка перевела рассеянный, далёкий от осмысленного взгляд с меня на пламя костра, пожирающего куклу и замерла. Нож в её руке зловеще бликовал, покорно ожидая развязки. Собрав всю волю в кулак и понимая, что сейчас от меня как никогда раньше зависит очень многое, я на четвереньках доползла до девушки и, уцепившись руками за край длинной, испачканной юбки, потянула на себя. Само собой, Пранай даже не шелохнулась. — Низзя, — наконец выдавила я из себя, наплевав на то, что мой детский речевой аппарат и лепет раздражал меня на данном этапе жизни просто невероятно. Девушка вздрогнула и перевела взгляд с пламени костра на меня. — Низзя, — повторила я, пытаясь изобразить максимально суровую и порицающую мину на своей детской физиономии, — плёха. — Плохо, — согласилась Пранай, присаживаясь рядом со мной на корточки, — но разве завтра мне не будет хуже? Я задумалась. Конечно будет. Будет плохо, но ведь "плохо" не значит "непреодолимо". Когда-то, один близкий мне человек сказал: "У каждого создания на земле есть сила преодолеть что угодно, и силы эти всегда соответствуют твоей степени развития. Использовать свою силу, сломаться или нет, это только твой выбор." Но как мне сказать тоже самое Пранай? —Завтла, — весомо произнесла я, продолжая стискивать край юбки в своих маленьких ручках, — жить... н... нада... в...вси...всегта. — Жить нужно... всегда... — эхом отозвалась Пранай. —Мл...лм...лем... леко... ум...см... мирать, — как смогла, оформила я свою мысль. — Действительно, умирать легко, — согласилась со мной девушка, откладывая нож и беря меня на руки, — но как жить, зная, что твой город объят пламенем и ты ничего не можешь сделать, как жить, зная, что твои родные погибли или погибают в этот самый миг? — Кто-то один всегда должен жить, — неожиданно чётко, даже для самой себя, произнесла я и тут же всё испортила, — умилать низзя, ни бует память. — Кто-то один всегда должен жить? Хочешь сказать, я должна выжить, чтобы память о том, что было, жила? Я радостно кивнула, не совсем то, но если не ради себя выживать, то хотя бы так. Почему нет? Тоже не самый плохой вариант. — Чему только учит тебя отшельник? — притворно вздохнула девушка, присаживаясь на сундук и покачивая меня на руках. — Зить, — торжественно залепила я, прижимаясь к Пранай и радуясь тому, что, кажется, тяжёлые думы покинули её.***
Отшельник вернулся утром. Оборванный, перемазанный сажей и кровью, устало сгорбленный и опустошённый. Разбудив девушку, он вывел её из пещеры и, вполголоса что-то сказав, вернулся в пещеру уже один. Что стало с деревней или с Пранай я так и не узнала. Манджуната тем же утром закинул свои скромные пожитки на маленькую телегу и, взявшись за оглобли, ушёл с земель Тушар. Больше мы туда не возвращались и отшельник никогда не говорил и не вспоминал о том, что случилось той ночью в небольшом городке на краю мира.***
Прошло ещё два года. Я наконец начала уверенно ходить, бегать и прыгать, смогла говорить и совершала многие действия самостоятельно. Я могла задавать вопросы, обучаться местной грамоте и письму и познавать мир чуть более активно и самостоятельно чем раньше. Причём с интересом я изучала не только окружающий мир, но и себя, ежедневно, в зеркале. Я переродилась в довольно милого ребёнка, с копной рыжих волос, светлой кожей, тёмно-зелёными глазами и россыпью веснушек на курносом носу. Судить о том, во что я вырасту, было пока рано, но ребёнок из меня получился действительно на редкость симпатичный. Мы больше не жили на чьей-то земле. После происшествия в Тушар, Манджуната никогда не оставался где-то дольше чем на неделю. Старая повозка постепенно превратилась в подобие цыганской кибитки и стала этаким домиком на колёсах, который тягали два коренастых тяжеловоза, которых отшельник попросил в качестве оплаты за свои услуги врачевателя в одной из деревень. Но главным и основным открытием того года для меня стало то, что мир, в котором я живу, мне более чем известен. Однажды, Манджуната извлёк из своего бездонного сундука с книгами самый настоящий атлас. Большую книгу с потёртой тёмно-зелённой обложкой, заполненную картами. Отшельник рассказал мне о далёких странах и наших ближайших соседях. Так я узнала, что была рождена на островном государства Шандар, что находилось в Восточном океане, и жили мы на самом удалённом от основного архипелага острове, который носил название Ниирав. Но, что больше всего меня заинтересовало, так это подозрительно знакомые названия островов и материка, которые находились не так уж и далеко от нас. Я с удивлением вчитывалась в знакомые названия: Страна Ветра, Страна Огня, Страна Молнии, Страна Воды, Страна Земли, Льда. Почти отобрав у Манджунаты атлас, я жадно рассматривала карту мира. Это было невероятное открытие, но на картах были обозначены скрытые деревни: Конохагакуре, Сунагакуре, Киригакуре. А ведь я неплохо знала историю этих мест благодаря своей увлеченности в прошлой такими феноменами как манга и аниме. Неужели я переродилась в том удивительном мире, который некогда так увлекал меня? И который разбил мне сердце, убив целую кучу персонажей, к которым я привязалась так сильно, словно они были живыми людьми. Я требовательно ткнула пальцем в Страну Огня. — Манджу, расскажи мне, что это за место? И он рассказал. То, что я услышала, очень точно накладывалась на мои знания, но то, что рассказывал мой опекун, было несколько неполной версией. Той же ночью, я, стащив атлас из сундука, при свете тлеющей лучины до боли в глазах разглядывала карту, гадая, в какой же отрывок времени я попала в этот мир. Да так и уснула, прижимая к себе книгу, как любимую игрушку. Не знаю, было ли то видение пророческим или же просто моё сознание, потревоженное воспоминаниями, поспешило одарить меня яркими снами, но, уснув той ночью, я увидела события, связанные с этим миром и двух мальчиков, живущих очень разной жизнью. Один из мальчиков был бледен, имел светлые волосы и очень грустные зелёные глаза. Мальчика боялись в его семье и держали в клетке. Мальчик не понимал, почему судьба обходится с ним так жестоко и в сердце его разрасталась злость. Второй же мальчик жил в счастливой семье, у него были тёмные волосы, тёмные глаза и очень добрая, наивная улыбка. Он не знал печали и был окружен любящими людьми. Проснувшись на утро, я не смогла выбросить из головы те сны. И тех детей. Мне казалось, что я их где-то уже видела и совершенно точно знаю их. После непродолжительных мучений памяти, мне удалось вспомнить. Приснившиеся мальчики были персонажами мира "Наруто", а именно Кагуя Кимимаро и Юки Хаку. Но к чему бы они мне приснились? Я хотела посоветоваться с Манджунатой, но передумала, поскольку не смогла придумать, как должен был выглядеть или звучать мой вопрос, чтобы это не показалось странным. На некоторое время, я забыла об этих снах, но не о том, что за мир меня окружает.***
Тем же летом во время одного из переходов между деревнями, на старом пустом тракте на нас напали грабители и я впервые увидела, как хрупкий, на первый взгляд, отшельник, сражается. Быстрый и изящный, как перо, подхваченное порывом ветра, он уходил от атак врагов, пытаясь вразумить их словами, а когда стало ясно, что они его не послушают, старый отшельник чёткими точечными ударами вырубил всю банду, состоящую аж из десяти человек. После чего заботливо сложил их рядком в кустах в стороне от тракта. Естественно, после подобного зрелища, я пристала к Манджунате с тем, что хочу обучится искусству боя. Отшельник долго не соглашался, но, в конце концов, я сумела подобрать нужные аргументы и ему пришлось сдаться. Начались не самые лёгкие, но вне всяких сомнений нужные и увлекательные тренировки. Я не могла точно сказать, зачем мне нужны эти знания, но было ощущение, что они мне понадобятся. У меня не было никаких целей. До этого момента, я даже не задумывалась о том, как я хочу и могу прожить эту новую жизнь. Четыре долгих года я просто жила со старым отшельником, ожидая, когда моё тело достаточно окрепнет. Теперь же меня начали посещать вопросы о том, почему я оказалась в этом мире? Как я должна прожить свою жизнь и на что её потратить? Мне срочно нужна была понятная и простая цель, к которой можно было бы идти дальше. У меня больше не получалось просто радоваться новой жизни и проживать её. Осознание того, чем бы себя занять, пришло на пятом году жизни во время ужина у костра в ночном лесу. — Нам нужно перебираться в Страну Огня! — ни с того ни с сего выпалила я и едва не подавилась пошедшим не в то горло куском мяса. Было бы очень обидно умереть, приняв и озвучив такое судьбоносное решение. — Зачем? — удивился отшельник, протягивая мне деревянную чашку с водой. Я задумалась. Действительно, зачем? Ответ оказался прост. После долгих размышлений я пришла к выводу, что мне нужно быть ближе к центру всех событий, а именно к Конохе. Зачем? Вот это я ещё не придумала. Но что я могла сказать и предложить Манджунате? — Мне просто кажется, что там нам будет... лучше? — с трудом выдавила я, под внимательным взглядом старика. — Говорят, что если тебе что-то кажется, значит сами боги направляют тебя по верному пути, — усмехнулся отшельник, — но путь до Страны Огня не близкий, надо будет подготовиться и скопить денег. — Мы переезжаем? — недоверчиво уточнила я, не веря тому, что всё так легко. — Да, раз ты считаешь, что так будет лучше. И началась наша подготовка к переезду. Которая совсем не отличалась от нашей обычной жизни. Мы всё так же кочевали между деревнями, брали деньги за мелкие и не очень услуги, Манджуната обучал меня боевым и не только искусствам и откладывал монеты для путешествия. Мою же голову не покидали мысли о том, что если мы пойдём в Коноху, то мне понадобятся помощь и поддержка, учитывая тот факт, что в этой деревне вечно происходило чёрт знает что. С одной стороны, хорошо, что я такая маленькая, я могу довольно легко вписаться во взрослеющий коллектив поколения "Наруто", но, внутренний голос настойчиво твердил, что это не то. Так не будет. Мне нужны иные союзники. Конечно, один союзник у меня уже был. Манджуната был мудр и силён, но он не был бессмертным и находился в весьма преклонном возрасте, да и быть всегда рядом он тоже не сможет. Мне действительно нужны союзники. Сильные, смелые и преданные. И желательно моего возраста. Но где их взять? В мире шиноби, преданность явление столь же редкое, сколь и не редкое. И если всерьёз задумываться об этом качестве, абсолютной преданности и привязанности, то мне приходили на ум исключительно два человека с непростой судьбой, которые постоянно являлись ко мне во снах, и на чью судьбу я бы могла попробовать оказать влияние, при условии, что временные рамки будут именно те, что в моих видениях. Мысль о попытке слома каноных событий через спасение этих двоих, захватила меня целиком и полностью. Я потеряла сон, потеряла аппетит, ломая голову над тем, как же всё это проверить и осуществить. Отшельник, обеспокоенный моим состоянием, в конце концов не выдержал и спросил, что же так сильно меня тревожит. И я, решившись, рассказала ему всё, что смогла вспомнить о судьбе Хаку и Кимимаро, обманув Манджунату лишь в том, что всё это якобы явилось мне во сне. Я сказала, что примерно знаю о том, где сейчас находятся эти дети и что я очень хочу спасти их, но понимаю, что наверно это невозможно. На следующий день, Манджуната принял решение выдвигаться к портовому городу Арнав. Он сказал, что раз мне были посланы такие точные видения, то мы должны спасти этих детей от горя, гибели и принять в свою семью. Таким образом, спустя всего неделю, мы отплыли из Арнава на торговом судне, везущем контрабанду в качестве багажа. Нас ожидал очень долгий путь по восточному океану, через залив Нами, к морю Сиигару, откуда мы вошли бы в воды Киригакуре. Во время плаванья, отшельник продолжил моё обучение, добавив к уже привычным дисциплинам, духовные. И я, наконец, узнала о Манджунате немного больше. Оказалось, что когда-то старый отшельник был простым мальчиком, которого отдали на обучение в монастырь. Подобных монастырей было не очень много, но они находились на каждом острове государства и в этих монастырях обучали воинов. И более всего то, о чём мне рассказывал Маджуната, напоминало систему обучения ниндзя из мира "Наруто", но это несколько отличалось по культурному наследию и преследуемым целям. Если ниндзя в первую очередь были наёмными воинами, то Ранбир были миссионерами и духовными наставниками. Их система Архарата, была очень похожа на систему "генин—чуунин—джонин—сенин", только тут были "сотопанна — сакадагами — анагами — архат". Манджуната был Архатом, но разочаровавшимся в системе Архарата и в новых поколениях, которые не желали обучаться и достигать просветления в науках, предпочитая им воинское дело и сражения. Он принял решение покинуть монастырь и стать мирянином, сохранив честь и достоинство Архата в странствии. Монахи с пониманием отнеслись к желанию своего собрата, но, увы, в ночь, когда Манджуната ушёл из монастыря, произошёл переворот, и старое поколение было уничтожено. К власти пришли Ранбир нового поколения, а Манджунату, как последнего выжившего, объявили отступником. За ним началась охота, но довольно безуспешно. Ведь пока Архат не использовал "хара" — местный аналог "чакры", — обнаружить его было почти невозможно. Новому поколению банально не хватало на это знаний и опыта. Сам же Манджуната очень сожалел о том, что прежняя система обучения и её ценности канули в лету, ведь это, по его мнению, очень сильно должно было повлиять как на целостность Шандара как государства и народа, так и на его боевую мощь. Так я наконец смогла понять, почему мы ушли тогда с земель Тушар. В ту памятную ночь, Маджуната использовал все доступные ему знания, чтобы в одиночку остановить отряд Химмат. И уникальные техники, чтобы потушить водами озера горящий город. После подобного, ему нельзя было оставаться подле города, ведь он выдал себя, и именно поэтому мы так спешно покинули то место. Стоит отметить, что практика по умению чувствовать хара, давалась мне очень тяжело. В основном потому, что самым простым способом ощутить это впервые была медитация, которая тоже давалась мне с трудом. К тому же, знания о том, что такое чакра в самом мире Наруто, постоянно сбивали меня с толку. Одно было ясно: техники ниндзя и архатов очень сильно различались. И мне это мешало, но, мало-помалу, я начинала ощущать это невидимое нечто, что, по словам архата, находилось не только внутри нас, но и незримой энергией всегда окружало. Позже, я и сама поняла, что хара это та же чакра, но используется она немного иначе, и только поэтому смешивать эти понятия не стоит. Спустя почти два месяца мы прибыли в Киригакуре, высадившись в порту на острове Ода. Когда мы разместились в снятой на сутки комнатушке у местного жителя, предо мной в полный рост встала проблема того, что Киригакуре состоит из десяти островов, а я понятия не имею о том, где искать Хаку и Кимимаро. Понятно, что где-то тут, но вот где именно — это вопрос. Легко было думать "вот доплывём и найдём", поэтому оказавшись в Киригакуре, я, наконец, поняла, что понятия не имею, с чего начать и как всё это провернуть. Конечно, отыскать клан Кагуя будет довольно просто... наверно. Они, насколько мне помнилось, были не самыми адекватными созданиями и обожали сражения ради сражений и всевозможные налёты, а значит напасть на их след не так уж и тяжело. Но как искать Хаку? Который по идее, живёт в самой обычной деревеньке с самой обычной семьёй? Переложить всю ответственность по поиску на Манджунату, несмотря на лёгкость такого решения, я так и не осмелилась, решив, что пусть всё идёт своим чередом, авось куда-нибудь да вырулим.***
Спустя два года нашего пребывания в Киригакуре стало ясно, что никуда ничего не выруливается. Вести о клане Кагуя находились то тут, то там, но сам клан нам никак не подворачивался. Ни его члены, ни случайные стоянки. Только слухи. Однажды, исследуя очередную малознакомую местность, мы попали в метель и совсем было потерялись. Снег хлопьями валил с неба, превращаясь в сплошную, непроглядную стену, которая к счастью, спустя несколько часов начала таять и мы, наконец, не веря своему счастью, усталые и замёрзшие, упёрлись в высокий деревянный частокол неизвестной деревни. Порывистый ветер, пришедший на замену снегу, заглушал звуки, обдувая красные, обветренные лица. Пройдя вдоль частокола, мы наткнулись на высокие и широко распахнутые настежь ворота, миновав которые мы оказались в небольшой деревеньке, домов на сто от силы. Странное это было место, слишком тихое для жилой деревни и какое-то особенно пустое. Ранее с подобной атмосферой я сталкивалась только в своей прошлой жизни, ибо была любительницей лазить по всяким сомнительным заброшенным домам и с восторгом принимала участие в поездках к заброшенным деревням, городам коих предостаточно было на просторах России матушки. Не горели огни в домах, не бегала ребятня по улицам, даже собак и кошек не было видно или слышно. Величественное здание храма с высокими колоннами и ярко красной крышей возвышалось на деревней, напоминая молчаливого и печального стража. На редких деревьях сидели вороны, провожавшие нас равнодушными взглядами. Не выдержав тишины, я загребла в горсть снега и, скатав его, запустила в неприятных птиц, которые с хриплым карканьем снялись с дерева и переместились на крышу одного из домов. Ещё не стоптанный, свежевыпавший снег устилал дорогу, и чем ближе мы продвигались к центру поселения, тем чаще нам попадались смазанные, присыпанные белым алые пятна и... обезображенные трупы людей. Но самое жуткое зрелище поджидало нас впереди. Прямо перед храмом лежал алый снег, который не сумела скрыть даже прошедшая метель. В уродливую бесформенную кучу были свалены трупы сотен людей. Неестественно скрюченные, насквозь пробитые костями, выпотрошенные и едва ли не вывернутые наизнанку, грудой мяса лежали убитые жители деревни. Тошнота подкатила к горлу и я непроизвольно зажала рот рукой, продолжая разглядывать жуткую картину, что ещё долго будет являться мне во снах. Легко смотреть на нечто подобное на страницах книг, манги или экранах телевизоров и компьютеров. Это ведь за пределами личного опыта ты понимаешь, что это плохо, ужасно, но... ты равнодушен к трупам, они ведь просто декорация событий истории. Но когда видишь нечто подобное наяву, это... не забываемое, омерзительное, ощущение. Ощущение бесконечных тоски и отвращения. — Манджуната, — я обернулась к отшельнику, который, склонив голову, кажется, молился, — давай уйдём отсюда, пожалуйста. — Нет, — покачал головой старик, — мы не можем просто так уйти. — Почему? — опешила я. — Кто-то должен похоронить этих людей. — Что?! — я, забыв про дурноту, широко раскрыла глаза, подозревая, что мой опекун от увиденного поехал кукушкой. — Собираешься копать могилу для каждого? Или свалишь их в одну, братскую? Зачем? — Каждая жизнь ценна, — туманно изрёк Манджуната доставая из кармана вязанные варежки и натягивая их на озябшие руки, — мёрзлая земля не позволит мне похоронить этих людей согласно их традициям, но я могу предать тела огню, надеясь, что их души не будут гневаться на меня за то, что я помог обрести им покой так, как это принято на моей земле. Я хотела было возразить, что огонь может привлечь внимание нападавших, которые, возможно, не успели далеко уйти, но не смогла. Резко отвернувшись и едва успев отбежать в сторону, я согнулась пополам за углом одного из домов, чувствуя, как горькая желчь проходит по горлу, очищая организм и избавляя меня от скудного завтрака. Отвратительно и мерзко. Манджуната собрал тела людей со всей деревни в кучу, и мне, волей-неволей, пришлось ему помогать. Костёр складывали, выламывая двери и дерево из опустевших и осиротевших домов. Манджуната пропел величественную, полную скорби молитву на языке Шандар, традиционно обходя погребальное кострище по кругу и окуривая его благовониями, которые ранее лежали в его сумке. Я молча стояла держа факел и не чувствовала ничего. Мне казалось, что это ужасно не правильно, но я не могла избавить от мысли, что возможно, для этих людей, всё закончилось не так уж и плохо и что то, что случилось, было неизбежно. Вне всяких сомнений, за всё моё новое детство это был один из самых жутких моментов, который заставил меня вновь вспомнить о том, что я не ребёнок. И что жизнь бывает очень жестокой. Мы покинули объятую пламенем деревню к вечеру и я, оглянувшись, испытала чувство дежавю, наблюдая, как в тёмное небо, подхваченные ветром, взмывают тлеющие угли. И только спустя несколько дней, вспоминая пробитых длинными костьми людей, я смогла понять, что мы стали невольными свидетелями последствий разрушительной жестокости клана Кагуя.***
Медитация, тренировки, поиски, медитация, поиски... миновал ещё год... Мои будни превратились в смесь монотонных, автоматических действий. Они не доставляли радости, не вызывали восторга, не ощущались чем-то неизведанным и новым. Они изнуряли и выматывали, подкреплённые мрачными думами о том, зачем я всё это делаю. Зачем я выбрала такой путь? В аниме персонажи с завидной частотой лепетали что-то о "Пути ниндзя", но... я не была ниндзя. Я даже полноправным жителем этого мира себя всё ещё не могла ощутить. Я была чужим человеком, по ошибке переродившимся и занявшим чужое тело. Так мне казалось, так я думала и избавиться от этих мыслей было почти невозможно. В чём был смысл моего перерождения? В чём смысл моей новой жизни? Какая у меня цель? Чем дольше затягивались поиски, тем сильнее я начинала сомневаться в успехе сего мероприятия и в принятом решении в целом. Холодный климат чужой, мрачной земли с пронизывающими ветрами тоже никак не способствовал улучшению психологического состояния и настроя. И только Манджуната по-прежнему оставался отзывчив к любому встречному и неизменно добродушен. Глядя на него, я всё силилась понять, откуда столько стойкости и жизнелюбия в этом пожилом человеке. Почему он так светел и радостен, где бы ни оказался? Во время очередного обхода окрестных деревень под крупными хлопьями белоснежного снега мудрый архат решил облегчить мою ношу, а может ему просто стало скучно идти в тишине и смотреть на мою надутую и недовольную физиономию. — Что лежит в основе всего? Я недоуменно подняла взгляд на Манджунату, так внезапно решившего нарушить тишину, но всё же попыталась ответить на его вопрос, как водится, первым, что пришло на ум. — Жизнь? Ответ вышел неуверенный, но Манджуната остался доволен, он любил когда ему давали простые и понятные ответы, хотя сам предпочитал витиеватые и занудные речи. — А чем движется сама жизнь? Я насупилась и снова уставилась себе под ноги. Этот вопрос слишком часто я, последнее время, задавала сама себе и ответа на него у меня не было, как и желания произносить это признание вслух. Мне казалось, что если что-то не было озвучено, значит можно считать, что этого нет. Такая вот, по-детски глупая мысль, которая дарила надежду на то, что ответ вот-вот найдётся. — В основании всей жизни лежит закон великой жертвы, — не дождавшись от меня ответа как ни в чём не бывало, продолжил Манджуната, — всё в природе живёт за счёт друг друга. Всё развивается и растёт, даже не осознавая того, какую жертву приносит и на этом этапе жертва является незримой. И лишь осознавший в полной мере данный закон может успокоить свою душу, ибо ему открывается радость "даяние и отдачи". Когда-то старый, глупый отшельник, коротающий свои дни в одиночестве, подобрал младенца и взрастил его как своего, не ожидая ничего взамен. Но действительно ли старый отшельник, совершив свой поступок, ничего не получил взамен? — Проблемы он получил, — пробурчала я, пиная подвернувшийся под ноги кусок мёрзлой земли, — и грязные пелёнки. — И это тоже, но разве не в радость было одинокому человеку то, что ему было с кем говорить? Разве не в радость ощущать себя полезным ежечасно? Разве не рад был отшельник стать для кого-то по-настоящему близким? Разве это не счастье — бескорыстно дарить себя и свою жизни не только миру? Тот ребёнок дал отшельнику ощутить свою значимость и важность не в масштабе жертвы незримой, но сделал его жертву ощутимой. Возможно, это есть эгоизм в понимании многих, но это же есть суть нашей природы. Желать быть кем-то и остро это чувствовать. Признавать, понимать и наполнять своё пространство — не это ли высшая радость? Я покосилась на Манджунату. Он намекает на то, что мне должно быть достаточно того, что рядом есть он? Каких слов он сейчас ждёт? А здесь вообще нужны какие-то слова? Я вновь уставилась под ноги, решив отмолчаться, авось за умную сойду. — Я не чувствую своей пользы, — нехотя, в конце концов, призналась я, поняв по затянувшейся паузе, что если я не отвечу, отшельник повторит свой вопрос, — ни для старого отшельника, ни для мира, ни для себя. — Никто не должен утверждать, что пространство вокруг пусто. Каждый миг наполнен незримым присутствием. Кто зовёт нас, кто обнимает дуновениями холодного ветра, кто наполняет нас печалью или радостью, кто посылает решения? Неразумный скажет — "я сам". Неразумие делает человека самомнительным. Мудрее ответить — "я прикладываю все силы, но с признательностью приму любую зримую и незримую помощь". — И что это должно означать? — раздражённо проворчала я поднимая меховой воротник куртки повыше, чтобы ветер прекратил уже наконец задувать за шкирку. — Что обстоятельства и жизненные ситуации складываются из миллиона ежесекундно происходящих событий, одним из которых, является даже вдох идущего по дороге человека. Не сделай он этого вздоха, кто знает, как изменится бытие? — Я понимаю, о чём ты говоришь, но меня это не утешает. — Не понимаешь, — со смешком произнёс Манджуната, — я могу тебе наглядно это продемонстрировать. — Ну, давай, — буркнула я, пиная несчастный камушек так, что он улетел далеко вперёд. — Если ищущий будет смотреть только себе под ноги, разве увидит он тогда то, что ищет? — Чего? Отшельник притормозил меня за ворот курки и, взяв за затылок, заставил посмотреть на мост, мимо которого мы проходили. На грубо обструганных досках одиноко сидел, поджав ноги, маленький, босой и очень одинокий мальчик. Я рванула вперёд, поскальзываясь на льду и только чудом удерживая равновесие. Мной двигала необузданная радость и какое-то особое чувство эйфории и воодушевление, которое сошло на нет, когда я, всё-таки поскользнувшись, бухнулась на колени возле мальчика, который поднял на меня бездонные, пустые, карие глаза, в которых промелькнула тень удивления. — Привет, — только и смогла произнести я. Найти то я его нашла, а вот что сказать ему, продумать заранее не удосужилась. Из глаз сами собой брызнули слёзы, хрен их разберёт, это было от радости, что мы нашли хотя бы одного из двух мальчишек, или от жалости, которая обручем сдавила грудь, при виде одинокой, сжавшейся от холода фигурки. Под удивлённым взглядом Хаку, я стащила с себя тёплую куртку и нахлобучив ему на голову, обильно умываясь слезами, обхватила бедолагу двумя руками. Он не отбивался, ничего не говорил, он кажется вообще не понял, что происходит, только молча обнял в ответ, доверчиво прижимаясь к незнакомой странной девочке. — Здравствуй, мальчик, — нарушил нашу молчаливую идиллию обнимашек и соплей подошедший отшельник, — меня зовут Манджуната, а как я могу обращаться к тебе? — Юки... Хаку, — после недолгой заминки, тихо ответил мальчик, отпуская меня и неуверенно кутаясь в мою куртку, — вам... что-то надо? Я оглянулась на архата, который почему-то не спешил с ответом, затем перевела взгляд на Хаку и, с трудом сдержав очередной приступ сопливой слезливости, произнесла, спонтанные, но правильные слова: — Мне кажется, тебе нужна семья. Мимо нас прошёл высокий человек с мечом за плечами, чьё лицо было скрыто маской. Он проводил нашу тёплую компанию задумчивым, холодным взглядом, но никто из нас, этого даже не заметил и мечник спокойно продолжил свой путь. Первое важное событие, из череды случайностей этого мира, не состоялось и было изменено.***
Авторские сноски. Преамбула — вводная или вступительная часть чего-либо, в нашем случае, рассказа. Скит — место жительства монахов-отшельников, находящееся на незначительном или крайне значительном удалении от крупных человеческих поселений. В силу долгой истории монашества понятие "скит" применяется к разным типам монашеских поселений: это может быть как отдельно стоящая келья/домик, в которой живёт монах-отшельник, так и относительно крупный монастырь, подчинённый другому, ещё более крупному. В нашем случае, "скит" это пещера, ставшая кровом для отшельника живущего на берегу озера. Архат (в буддизме) — человек, достигший полного освобождения и вышедший из «колеса перерождений». В самой ранней ветви буддизма — тхераваде, архат — это человек полностью избавившийся от омрачений и освободившийся от мирского. В данной истории, система Архарата используется в переработанном варианте, но общее направление очень близко. Так же, в индуизме существует поверье, что земли, на которых живёт Архат, обходят стороной серьёзные потрясения и беды. На это дана отсылка в славах Пранай, во время нападения на Тушар. Химмат (Himmat, инд. "мужество") — в данной истории является наименованием воинов-кочевников, по культуре чем-то схожих с монголами, только без амбиций последних. Тушар (Tushar, инд. "снег") — город на берегу озера, подле которого жил Манджуната. Оглобли — жерди, надетые концами на ось повозки, служащих для запряжки лошади. Грубо говоря, та часть телеги, за которую конь её тащит. х) Шандар (Shandar, инд. "гордый") — островное государство, расположенное в водах Восточного океана, ближайшими соседями из канона "Наруто" является Страна Моря. Ниирав (Neerav, инд. "тихий") — самый маленький и тихий из островов Шандар, на котором проживали герои до решения перебраться в Страну Огня. Лучина — тонкая длинная щепка, предназначенная для растопки печи или для освещения помещения. Для получения лучин полено щепили, то есть разделяли на щепы. Для этого могли использовать специальный большой нож-косарь, обычный нож или припечный топорик. Чтобы получить больше света, одновременно жгли несколько лучин. Их закрепляли в светец. Это специальное металлическое приспособление, вбивавшееся нижним заострённым концом в чурбак или иную подставку. Под лучины ставили сосуд с водой. Вода отражала свет, а также предохраняла от пожара, который могли вызвать падающие угольки. Арнав (Arnav, инд. "море", "океан") — портовый город на острове Ниирав. Ранбир (Ranbir, инд. "храбрый воин") — в данном мире, ранбир, фактически, прямой аналог ниндзя, только воспитанных в иной культурной среде и выступающих скорее не в роли воинов, а в роли умудрённых монахов, вступающих в бой только при большой необходимости. Цель существования их общины это развитие и сохранение культуры, морального облика народа и привнесении в жизнь высших ценностей. В подавляющем большинстве, ранбир прекрасные учителя, философы, проповедники и миссионеры. Мирянин — человек живущий в миру и не имеющий отношения к ранбир и системе архарата. Хара (Hara) — по тибетским верованиям, это центр жизненной энергии. Что забавно, сама слова "хара" японского происхождения и в оригинале является одной из вариаций названия "чакры". В контексте нашей истории, харой шандарские монахи называют чакру или, вернее будет сказать, нечто очень схожее с ней, так как понятие самой чакры у них так же имеет место быть, хоть и почти не используется. Хара — это потоки энергии окружающие и пронизывающие весь мир на незримом уровне, умелый шандарский воин может воспользоваться оным для усиления себя либо же союзника. Чаще всего хара используется для исцелений как физического тела, так и духовного. Грубо говоря, хара позволяет пополнять запасы чакры быстрее, чем это происходит естественным образом.