***
«Но в молодости сердца эластичны и, как их ни сожми, расправляются быстро.» © Марк Твен, Приключения Тома Сойера
***
— Мне кажется, тебе нужна семья. Маленький Хаку не сразу осознал, что именно за слова только что прозвучали, какую смысловую нагрузки они несли и что конкретно ему сейчас предложили. Он недоверчиво шмыгнул носом и ещё раз осмотрел нас с ног до головы. Ничего выдающегося или примечательного не нашёл, а потому, прищурившись, подозрительно уточнил: — Зачем вам это? Я неопределённо поморщилась, хороший вопрос и логичный. Окажись я на месте Хаку, тоже задала бы его. Но каким должен быть ответ? Да уж, не всё так просто, как хотелось бы. Я растерянно покосилась на архата, ища поддержки. — А зачем ты уселся в этот день и час именно на этом мосту? — вопросом на вопрос ответил старый отшельник, доставая из кармана свои любимые варежки и протягивая их мальчику. Я тайком сцедила усмешку в кулак, маскируя её за кашлем, поскольку хорошо изучила за прошедшие года эту тактику словесных поединков в исполнении старого отшельника, которую вкратце можно было бы описать как — "Очень туманно и хитро, а потому, кажется, что очень мудро". — Я не знаю, — растерялся Хаку, протягивая руку, чтобы взять варежки, но, не решаясь сделать это из-за всё ещё присутствующего недоверия к происходящему. — А почему мы пошли именно здесь и сейчас? Мальчик промолчал, переводя взгляд с архата на меня, затем обратно на архата. Видимо пытался найти какой-то подвох, но, увы, подвох не находился. Архат излучал добродушие и вековую мудрость, а по моей физиономии, подозреваю, можно было прочитать только безграничное счастье человека нашедшего клад. — Может, ты оказался здесь чтобы мы смогли найти тебя? — хитро улыбнулся старик, все ещё протягивая ребёнку варежки. — Разве такой как я кому-то нужен? — Кажется, Хаку искренне в это верил и забыл, что всё может и должно быть как-то иначе. — А разве можешь ты утверждать обратное с совершенной уверенностью? — Вы странные, — после непродолжительной тишины тяжело вздохнул мальчик и, наконец приняв из рук архата варежки, натянул их на покрасневшие от холода ручки. Варежки Манджунаты были ему великоваты, но Хаку, судя по лицу, теперь ни за что бы не согласился расстаться с ними добровольно, — вы правда хотите принять меня в свою семью? — Только если ты сам захочешь ответить на наше предложение согласием, — кивнул Манджуната, — мы не будем тебя неволить, это должно быть твоё решение. — Зачем вам это? — снова переспросил мальчик. Неожиданное счастье, свалившееся на него с высоты своего небольшого роста и заобнимавшее чуть ли не до удушья, по факту никак не хотело укладываться в его привычную картину мира. Но всё равно было очень заманчивым... — У человека всегда есть надежда только на другого человека, и если я могу кого-то спасти, я не пройду мимо, — улыбнулся Манджуната и на мгновение даже мне показалось, что старик едва ли что не осветился божественным светом. — Вы святой? — наивно поинтересовался новый член нашей семьи и лицо его озарила пока ещё слабая, но улыбка, а в пустых глазах затеплился робкий огонёк надежды. — Нет, — покачал головой старик, — я всего лишь человек. — А тебя как зовут? — внезапно заинтересовался Хаку, оборачиваясь ко мне. — Ты не представилась. — Шаан, меня зовут Шаан, хотя это не полное имя, — смутилась я, поднимаясь с колен и протягивая мальчику руку, — ты кушать хочешь? — Вы не местные, да? — проигнорировал мой вопрос Хаку, но руку принял и тоже встал. — Так сильно заметно? — удивилась я. — Вы говорите с забавным акцентом, — поделился своими наблюдениями мальчик, не отпуская и крепко сжимая мою ладонь, словно боялся, что мы исчезнем, и всё это окажется очень жестоким сном, — а куда мы пойдём? — Домой, — коротко ответил архат. — Домой, — очень тихо, эхом повторил Хаку, позабытое и такое желанное слово.***
Нашим домом на том этапе жизни были две съёмные комнаты в небольшом домике у пожилой леди, которая внешне очень напоминала мне ведьму из голливудских ужастиков. Ну, сами посудите: а на кого в вашем воображении будет похожа низкая, сгорбленная, худая, как скелет, старушка, на которой тёмно-синее кимоно висит как на вешалке? И всё это дополняет аккуратный пучок из седых волос, неестественно бледная, без единого намёка на пигментные пятна, но испещренная морщинами кожа и глубоко запавшие тёмно-карие, кажущиеся чёрными, глаза, в которых, кажется, даже свет не отражался. Стоит отметить, что мы поселились у Кин Юко совершенно случайно и всего за пару месяцев до встречи с Хаку, когда наши пути пересеклись со старушкой с воистину неподъёмной корзиной на местном базаре. Каким образом она планировала дотащить свой груз до дома без помощи со стороны для меня до сих пор остаётся величайшей загадкой этого мира. Старушка не была ниндзя, не являлась силачом, да и сама, без палки, передвигалась с превеликим трудом, так как имела больные ноги. Конечно, ни архат, ни я не смогли пройти мимо бабушки, горестно причитающей посреди полупустого базара, где только торгаши за прилавками и были, равнодушно занятые своими делами и сохранностью продукции. Предложив старушке помощь, по пути к дому, пока Манджуната поражал пожилую женщину своим умением носить на голове здоровенные баулы так, словно там ничего нет, я придерживая бабушку под локоток, задавала наводящие вопросы, выведывая, почему же она одна шляется по скользким заснеженным улочкам за продуктами. Так мы и узнали её не самую весёлую историю. Старушка была последним представителем семейства, занимающегося ювелирным делом, чьи дела последнее время шли очень плохо. В основном из-за того, что Киригакуре, раздираемому внутренними междоусобицами, не особо требовались ювелиры, а вот патриотично настроенные воины ценились на вес всё того же золота. Даже не обученные простолюдины, которых использовали в качестве пушечного мяса или провокационных акциях, которые, по сути, были суицидальными миссиями. И, к несчастью, почти всё небольшое семейство Кин состояло из патриотов, что и решило их судьбу. Сама же Кин Юко, последний представитель своего рода, наплевала на политические дрязги и, свернув лавочку в центре города, перебралась на окраины, выкупив небольшой дом, с расчётом дожить свой век сдавая комнаты по умеренной цене лишившимся крова и приезжим. И вот на этом месте её истории мы поняли, что эта встреча была судьбоносной. Манджуната признался, что мы как раз ищем жильё, поскольку спать на улице в этой стране очень холодно, а постоянно останавливаться в специализированных заведениях банально дорого. Старушка, внимательно осмотрела архата, затем меня и поинтересовалась нашим родом деятельности. На что отшельник впервые на моей памяти кому-то соврал. Хотя, если быть точной, он не врал, просто не сказал всей правды. Манджуната представился врачевателем, который на старости лет захотел посмотреть мир, а меня представил как свою осиротевшую внучку. И старушка, недолго думая, пустила нас к себе на постой. И даже сделала скидку, правда, с условием, что мы с отшельником будем помогать ей управляться с домом. Манджуната, от щедрот души своей, добавил, что он может совершенно безвозмездно предоставить старушке любые медицинские услуги и, таким образом, мы получили эту милую бабушку со всеми её потрохами и болячками. К чему я это всё рассказала? А к тому, что дом, в котором мы жили, был довольно старым, немного обветшалым, пустоватым и в нём постоянно пыталась протечь крыша. Учитывая то, что мы заняли обе комнаты второго этажа, крышу Манджуната латал с завидной частотой и постоянно шутил, что ещё месяц-другой и крыша будет как новенькая, потому что, закрывая старые дыры, он незаметно переложит всю черепицу. Комнаты, в которых мы разместились, были небольшие, но сухие и чистые, не плохо прогреваемые общей каминной системой и очень скромно обставленные. Манджуната, который не особо любил спать на кровати, перетащил ненужную мебель из своей комнаты в мою, аргументируя это тем, что когда мы найдём мальчиков, им-то как раз надо будет на чём-то спать, а его старым костям пол полезнее будет. И вот мы, наконец, нашли одного из мальчиков и привели его в этот дом. Госпожа Кин два дня назад как укатила погостить к своей старой подруге на некоторое время, поэтому вопросов о том, откуда мы взяли ещё одного ребёнка не предвиделось, но ответы на них всё равно надо было подготовить к её возвращению. Как и пару лишних монет, поскольку платили мы не за помещение, а за души в помещении. Хаку с интересом разглядывал старые, обшарпанные стены дома, бодро топая рядом со мной босыми пятками по чисто выметенному полу и всё ещё не рисковал отпускать мою ладонь. Не то чтобы это раздражало, но на определённые мысли о том, насколько этот ребёнок был одинок и травмирован этим одиночеством, наталкивало. — Так ты кушать хочешь или нет? — повторила я свой вопрос, когда мы оказались в моей комнате, а архат ушёл на улицу уже привычно колоть дрова для камина, чтобы ночью было чем обогревать дом. Хаку, отставший на пороге комнаты, аккуратно снял куртку и, сложив, положил на одиноко стоящий при входе стул, который как раз заменял мне вешалку и тумбочку, а потому на нём стояла не очень ровная башенка из книг, а со спинки свисала пара-тройка вещей. — Это для меня, да? — проигнорировав мой вопрос, мальчик прошёл в глубь комнаты и остановился возле одной из кроватей, стоящих друг на против друга, по обе стороны от единственного в комнате небольшого окна. — Ну, да, — кивнула я, не совсем понимая, что мне нужно делать и говорить и как вообще себя вести. Опыта усыновления или удочерения у меня не было, ровно как и своих собственных детей, и все мои познания в общении с оными ограничивались играми с чужим хулиганьём во дворе да парой моих племянников. Но с дворовой ребятней всегда было легко договориться, а с племянниками мне не приходилось налаживать контакт, они и так хорошо меня знали с самого детства и обожали за то, что я, в отличии от их мамки, и в карты играла, и в футбол, и из самодельной рогатки неплохо стреляла по яблокам на даче. Но это было давно, в прошлой жизни. Вопрос же о том, как налаживать контакт с ребёнком, теперь остро стоял предо мной в этой, новой жизни. — А откуда вы знали, что вы меня найдёте? — поинтересовался мальчик, разглядывая старое, украшенное вышивкой в виде волн, покрывало. — С чего ты решил, что мы заранее об этом знали? — насторожилась я. — Место-то вы подготовили заранее, — бесхитростно пояснил Хаку, аккуратно присаживаясь на и внезапно проваливаясь вместе с матрасом куда-то вглубь. — Эй, ты там жив? — в ужасе подскочила я со своего места, заглядывая в неизведанные глубины кровати, откуда только босые и не очень чистые пятки и торчали. — Жив, — сдавленно отозвался мальчик, хватаясь за мою протянутую руку, поднимаясь и оглядываясь на коварную мебель с провалившимся днищем. — Днище, наверно, старое, не выдержало, — неловко пожала я плечами в ответ на вопросительный взгляд Хаку, — надо было её заранее проверить. Мальчик молча уселся целую кровать, которая уже успела зарекомендовать себя как более безопасное и надёжное место, и продолжил задумчиво разглядывать меня. — Ну... как бы... — развела я руками, а затем, нервно сцепив пальцы в замок, неуверенно подвела итог, — добро пожаловать? — Ты странная, — изрёк Хаку, в очередной раз ставя меня в тупик, — я видел много разных людей, у некоторых был такой же взгляд как у меня, но я не могу вспомнить кого-нибудь, кто смотрел бы так, как ты. Я присела рядом с ним, всё ещё пытаясь сообразить, что сказать. Мои растерянность и неспособность адаптироваться под ситуацию начинали порядком раздражать, но никаких здравых решений, как это преодолеть, на ум не приходило. — А как я смотрю? — поинтересовалась я, понимая, что ничего лучше для поддержания беседы я не придумаю, а говорить надо, поскольку только так я смогу потихоньку завоевать его доверие, а там и дружбу. — С состраданием, — Хаку подвинулся поближе, вглядываясь в мои глаза. Слишком близко и бесцеремонно. Не будь мы детьми, это было бы чем-то слишком интимным. — С пониманием. С сожалением. Почему ты так на меня смотришь? Как будто знаешь... — ... через что ты прошёл? — закончила я за него фразу, поскольку пауза затягивалась, а от излишне внимательного и пристального взгляда становилось очень неудобно. Я ведь действительно знала куда больше, чем положено, и искренне сочувствовала ему. Мне было жаль, что такому маленькому ребёнку пришлось испытать горечь потери и предательства так рано, что пришлось прочувствовать одиночество и холод каждой клеткой своего тела. И я очень жалела о том, что мы не смогли найти его прежде, чем ему пришлось всё это пережить. Возможно, некоторые события этого мира, должны были оставаться неизменными. Эта мысль ещё не раз в последствии посетит мою голову. — Можешь не отвечать, — наконец произнёс Хаку, отодвигаясь и переводя взгляд на пол, — я думаю, что это не так уж и важно теперь. — Эй, — повинуясь какому-то неясному порыву, я протянула руку и, взяв мальчика за подбородок, заставила посмотреть на себя снова, — твоё прошлое, каким бы оно ни было, это твой личный опыт. Он может быть очень печальным и болезненным, но он всё равно твой. Он нужен, потому что именно то, через что ты прошёл, формирует твою личность, малыш. Твоё прошлое, события, люди — всё это позволит тебе решить, каким человеком ты сам хочешь стать. На кого ты хочешь быть похожим, а на кого нет. Но так же, прошлое не должно мешать тебе двигаться вперёд, потому что там, впереди, есть ещё очень много всего и не всё будет причинять боль. Ещё совсем недавно тебе было холодно и одиноко, а сейчас появились я и Манджуната, ты нам не доверяешь и не понимаешь нас, это логично, но если ты дашь нам и себе шанс, твоё будущее, которое ты, возможно, отрицаешь, считая, что никому не нужен, расцветёт новыми красками. Обещаю. Мальчик долго смотрел на меня, взявшись за кисть моей руки, а потом... — У тебя красивые волосы, — обезоруживающе улыбнулся этот прохвост, в который раз сбивая меня с толку, своими резкими переходами от слишком взрослого к слишком детскому, — можно потрогать? — Чего? — продемонстрировала я захватывающий уровень сообразительности, сразу же после глубокомысленной речи. — На пламя костра похоже, — поделился Хаку и, не дожидаясь ответа, скользнув ладонями вдоль моих висков, запустил тонкие пальцы в волосы, слегка ероша их, — и мягкие. Приятное ощущение. — Э... ну, развлекайся, раз тебе так нравится, — сконфуженно пробормотала я, чувствуя, как у меня горят щёки. Держу пари, по цвету я в тот момент сравнялась со спелым томатом. — А ещё, я кушать хочу. Хаку мелодично рассмеялся, наблюдая за моей реакцией, а я, запоздало поняла, что только что получила тот самый шанс, о котором просила.***
После принятия Хаку в семью изменилось не так уж и много. Готовить приходилось на одну персону больше, в стирке немного прибавилось, а убирать дом и мыть посуду стало куда проще, поскольку благодарный ребёнок старался быть полезным в меру своих скромных возможностей. А ещё Хаку обожал ходить хвостом за мной или за старым отшельником. Госпожа Кин, сперва не очень понявшая, откуда взялся пацанёнок, не протестовала и очень скоро прониклась искренней симпатией к милому ребёнку, которому было интересно всё на свете, начиная от историй архата и заканчивая тонкостями ювелирного дела, которым когда-то славилась семья Кин. Поддавшись ностальгии, старушка даже начала делиться с ним какими-то секретами по плавке металла и изготовлению форм для ювелирных изделий, и, в конце концов, они вместе сделали весьма простую, но красивую кандзаси для волос, украшенную подвеской с вязью из снежинок, переплавив для этого дела некоторое количество монет. Зато теперь маленький Хаку щеголял со скромным пучком, увенчанным симпатичной шпилькой. Я по прежнему тренировалась и медитировала, только теперь у моих занятий появился маленький тихий зритель. Хаку не был заинтересован в тренировках и обучении бою, а я всё никак не могла придумать, как бы втянуть его в это дело. Ведь мне требовался не только очаровательный маленький братик, но и сильный союзник в будущем. Но союзник, к несчастью, крайне отрицательно относился к насилию и дракам и всячески скрывал свой талант, связанный с улучшенным геномом, который стал причиной трагедии в прошлой, а я милостиво делала вид, что ничего не знаю. Идей как преодолеть его страхи, не давя на мальчика, у меня пока не было. Спустя ещё несколько месяцев в Киригакуре пришла весна. А весна в той части острова, где мы жили, от зимы отличалась только чуть более тёплой погодой и количеством снега, который сменяли дожди, превращавшие дороги в слякотное малоприятное болото. Во время одной из тренировок под по весеннему ясным небом, когда я тщетно пыталась нанести опытному архату хотя бы один удар, маленький Хаку, сидящий на лавочке под деревом и наблюдающий за нами, внезапно подал голос: — Шаан, ты всё неправильно делаешь. — Чего? — всего на секунду замерла я и тут же взвыла, хватаясь за лоб, по которому Манджуната, воспользовавшись моментом, прописал профессиональный монашеский щелбан. — Не отвлекайся, — белозубо улыбнувшись, подначил меня монах. — Но Хаку сказал, — я ткнула пальцем в сторону причины моей рассеянности и тут же повторно взвыла, выхватив ещё один щелбан, — да за что-о-о-о? — В бою редко бывает спокойно вокруг и один косой взгляд может стоить тебе жизни или жизненно важного органа, — наставительно произнёс монах, без особых усилий уворачиваясь от моей крайне наивной и прямолинейной попытки намстить за ноющий лоб и отвешивая мне обидного пинка под зад. — Всё, мне нужен перерыв, — пробормотала я, не устояв на ногах и по инерции пропахав носом не успевшую подсохнуть после ночного дождя дворовую грязь, — сдаюсь. — Вовремя отступить тоже мудро, — одобрил моё решение архат, помогая подняться. Я горестно осмотрела руки, покрытое ровным слоем грязи, укороченное до колена голубое кимоно, которое теперь непонятно стоило ли вообще пытаться отстирывать, и устало провела по потному лбу, размазывая грязь ещё и по лицу. Время шло и шло, а тренировки не становились легче ни на йоту. Монах уселся на лавочку рядом с Хаку и, приняв из его рук кувшин, жадно к нему присосался. Я плюхнулась с другой стороны от мальчика и, упёршись ладонями в край лавки, откинулась назад, бездумно глядя вверх, подставляя лицо тёплым солнечным лучам, просачивающимся сквозь редкую, но сочно зеленеющую листву. — Слушай, — я склонила голову к плечу, косясь на Хаку, — а почему ты решил, что я делаю что-то не так? Хаку замялся. Было видно, что он уже пожалел о своём порыве во время наблюдения за боем, но отступать было поздно и некуда, поскольку за пару месяцев он весьма не плохо меня узнал и изучил, а потому был хорошо осведомлён о том, что если мне что-то надо, я превращаюсь в крайне настойчивое и упрямое существо, изводящее себя и окружающих. — У тебя неверная тактика, — со вздохом великомученика пояснил мальчик, — я сколько не наблюдаю, всё никак не пойму, почему ты сама этого не замечаешь? — Не поняла... — Ты пытаешься сражаться с Манджунатой-саном как с равным, но ведь это не так, — продолжил Хаку, — разница в опыте, да и просто в силе и комплекции очевидна. Ты не можешь нанести ему удар, проводя прямые атаки. Тебе нужно использовать хитрость. Манджуната-сан ведь объяснял, что Мэйтари это стиль боя хитрецов и мудрых трусов, а ты совсем не пользуешься своим преимуществом в ловкости и скорости. И повторяешь одни и те же ошибки из раза в раз. — Я как-то не особо всё равно понимаю, — призналась я, принимая из рук архата кувшин и тоже присасываясь к живительной влаге. Дали бы мне ещё один кувшин, на голову себе вылила бы, всё равно уже вся в грязи, хуже явно не будет. — Что ж, вижу, мои замечания не нужны, — неизменно добродушно влез в нашу беседу монах, раскуривая длинную трубку с вишнёвым табаком, к которому он не так давно пристрастился, — Хаку всё правильно подметил. Ты освоила теорию и технику, хорошо понимаешь тело, но ты не используешь свои знания эффективно, теряясь во время боя. — Практика-практика-практика и я всё смогу, — привычно и упрямо повторила я, откидывая за спину мешающие волосы. Хаку, протянув руку, сковырнул у меня со щеки застывающий корочкой слой грязи. — Хаку, — обратился к мальчику архат, — не хочешь показать своей сестрице, что она делает не так, раз так хорошо видишь её ошибки? — Не хочу драться, — помотал головой Хаку, отодвигаясь от архата и упираясь боком в мой бок, — и не понимаю, зачем вы учите этому Шаан. — Но я не учу её драться, — возразил отшельник, мечтательно пуская клубы густого дыма, — я учу её защищаться. Шаан, сколько бы не тешила себя надеждами, никогда не станет достаточно сильным и самостоятельным бойцом. — Почему? — удивилась я. Ранее архат никогда не говорил ничего подобного. Он вообще ничего не говорил по поводу моего потенциала. Я знала, что он не одобряет моё решение учиться бою, но открытого противодействия никогда не было. — Потому что сейчас у тебя нет ни таланта, ни решимости нанести кому-то серьёзный вред, если это потребуется. Мягкость характера всегда будет определять путь твоих решений. — Но ведь это значит, что Шаан — хороший человек, разве нет? — заступился за меня Хаку. — Скажи мне, Хаку, чем отличается добро от зла? — Добро поступает правильно и не приносит боли, а зло болью только и живёт, — уверенно, без запинки ответил мальчик, — зло живёт за счёт страданий. — А само зло, по-твоему, не страдает? Хаку растерянно замолчал, а отшельник спокойно продолжил: — Зло это тоже добро, просто оно сбилось с пути и никто не указал ему обратной дороги. И поэтому зло страдает, подавляя свою первозданную суть, в которой оно не являлось злом. Зло — это заблуждения, что разрастаются долгие лета и вырвать его с корнем из души, сохранив последнюю целой, очень тяжело. — Но ведь вы сами говорите, что ему никто не указал пути обратно, — нашёлся с ответом любознательный Хаку, — а добрые люди нужны, чтобы указать злу этот самый путь. Так? — И именно поэтому добрые люди, мальчик мой, очень часто гибнут, — вздохнул архат, выпуская долгую струю дыма, — именно потому, что они добрые. Зло редко слушает слова. И часто, чтобы быть услышанным, добру необходимо уметь демонстрировать силу, которую так часто приписывают к основным атрибутам и аргументам зла. Добро же редко в состоянии осознать необходимость жестокости, оно заменяет жестокость жертвой, и порой эта жертва бывает совершенно напрасной. Правильные поступки бывают куда более болезненными, чем злые. — Манджуната, но ведь ты умеешь применить свою силу правильно? — не выдержав влезла я с вопросом. — А я никогда не говорил, что я добрый человек, — усмехнувшись, покосился на наши удивлённые такому ответу рожи отшельник, — я — наименьшее зло, что следует за добром в надежде однажды постичь истину. — Но ведь ты архат, а значит уже великий мудрец! — возразила я. — Глуп тот мудрец, что в миру сам себя прозывает мудрецом, и мудр тот, кто осознаёт, сколь мало он знает. — Всё, я окончательно запуталась, архатская философия порой очень сильно ломает мой мозг, — вздохнула я, пристраивая подбородок на плечо рядом сидящего Хаку, чтобы удобней было следить за лицом отшельника во время беседы. — Если ломает, значит заставляет задуматься, — фыркнул-усмехнулся архат, — как мышцы болят после тренировки, так и мозг устаёт, обрабатывая информацию. Ты не так уж и безнадёжна, моя ученица. Думать у тебя, порой, получается лучше, чем драться. Хотя и не сказать, что ты используешь эту свою способность с умом. — Это какой-то очень сомнительный комплимент, — фыркнула я, всё равно улыбаясь. Злиться на архата было невозможно. Хотя бы потому, что когда он что-то говорил, он не стремился тебя обидеть, а просто озвучивал то, что видел. — Наименьшее зло при добре, — повторил несколько выпавший из реальности Хаку, — оно, выходит, защищает добро, да? Потому что поддерживает те же ценности и ту же мораль, просто может позволить себе то, на что у добра не хватит сил и решимости? — Неплохое толкование, мой мальчик, — согласился архат, — понятие зла сильно размыто. Разве неправа лисица, защищающая своих лисят и бросающаяся на охотника, который охотится, чтобы прокормить свою семью? На чьей стороне в этом случае правда? — Не знаю, — поник Хаку, всерьёз задумываясь над логической жизненной задачкой, — а какой ответ будет правильным? — Однозначного ответа нет. Но в подобной ситуации, правда будет на стороне силы, к несчастью, — вздохнул архат, выбивая из трубки табак о край лавки, — это возвращает нас к тому, как и для чего должна — или не должна, — использоваться сила и к серьёзности свободы выбора в жизни каждого. — Вот оно как, — озадачился Хаку, — поэтому вы, когда мы встретились, сказали, что идти с вами или нет это только мой выбор? — Именно. — А если бы я отказался, вы бы применили силу? — Нет, это был бы поступок не достойный, — покачал головой архат. — Это ведь очень хороший пример свободы выбора относительно применения силы? — уточнил мальчик. — Да, неплохой, наглядно иллюстрирует понятие правильного и плохого решения с моей стороны. — А с моей? — А с твоей нет. Идти или нет — твой выбор. Он влиял исключительно на твоё будущее, не задевая других. — Не согласна, — снова влезла я, заставив Хаку удивлённо скосить на меня глаза, когда я обняла мальчика со спины, — если бы он не пошёл с нами, я бы очень расстроилась, а значит, его решение всё-таки задевало кого-то ещё, разве нет? — Кто знает, может он встретил бы кого-то другого, кто пошёл бы по этому мосту и показал ему другой путь, — пожал плечами архат, поднимая взгляд в небо, — всё это очень сложные вопросы, детки, и в пределах одной жизни мы навряд ли сумеем найти все ответы. Поэтому живите тем, что есть у вас здесь и сейчас, не думая о том, что могло бы быть. Сожаления омрачают разум, мешая разглядеть свой путь. — Дедушка, научите меня сражаться, — внезапно выпалил Хаку, сжимая руки в кулачки. — Зачем тебе, ты же не хотел драться? — Я подумал и решил, что такой выбор будет правильным, — решительно произнёс Хаку, — я буду меньшим злом и силой, чтобы защищать. Вы ведь сами тогда сказали: "человек может надеется только на другого человека", я хочу быть... полезным. И если Шаан нужна защита, то я вырасту и стану этой защитой. — Какой же ты славный, Хаку, — не выдержала я, от полноты чувств чмокая мальчишку в щёку. Несчастный ребёнок заалел, как маков цвет, счастливо улыбаясь. Так, Юки Хаку снова нашёл свою причину чтобы сражаться, защищая нечто важное для себя, чтобы стать тем, кем он уже когда-то был в моих воспоминаниях. В тот день архат попросил меня не выходить на задний двор, если только меня не позовут, и я, скрепя сердце, подчинилась, помня о том, что перечить мастеру это плохо, а ещё, что ему виднее, кто и где должен быть во время тренировок. Возможно, Манджуната не хотел, чтобы Хаку отвлекался на меня, пока они будут выяснять, в какую сторону лучше всего развивать навыки малыша. А может не хотел смущать меня тем, что мальчик наверняка окажется гораздо более талантливым. Я не знаю. Но с уверенностью могу сказать, что это был один из самых скучных и длинных дней в моей жизни.***
Поленившись зажигать свечи, я читала очередной нудный, но нужный и интересный трактат об истории Архарата, стоя возле окна, которое не особо давало света, но всё же это было лучше чем ничего. В комнате было душно. Со стороны лесов ползла огромная тёмная туча, забирающая остатки и без того скудного освещения. Неподвижный и тяжёлый воздух пах грозой. — Я чай принёс, — отвлёк меня от книжки Хаку, пристраиваясь рядом и ставя на широкий подоконник поднос с двумя глиняными чашками и чайником с слегка выщербленным носиком. — Спасибо, — закрыв и отодвинув книгу в сторону, я приняла из рук мальчика чашечку с ароматным чаем и едва не вывернула её на него же, заметив сбитые костяшки рук и желтеющие на тонких запястьях синяки, — это что?! — Да ладно, — неправдоподобно легкомысленно махнул рукой Хаку, а я обратила внимание, что и на скуле у него синеет свежий синяк, — это ты ещё Манджунату-сама не видела. — А с ним что? — Я ему глаз подбил, — гордо сообщил Хаку, извлекая жестом фокусника заткнутый за пояс кожаный свёрток с голубым символом шандарской медицины, — полечишь? — Ну, а что с тобой теперь поделаешь? — притворно вздохнула я, беря свёрток и присаживаясь на кровать. — Показывай свои первые боевые ранения. Мальчик виновато улыбнулся, словно заранее извинялся предо мной за что-то, снял хаори, а вслед за ним и сбрасывая кимоно с плеч до пояса, чтобы я полюбовалась впечатляющими ушибами на спине и боках. — А вы не перестарались? — только и смогла выдавить я. Меня Манджуната никогда не тренировал так, чтобы оставалось нечто подобное. Щелбаны были самым жестоким наказанием за невнимательность и открытие того, что тренировки могут иметь подобные последствия, меня здорово потрясло. — Манджуната-сама сказал, что я не должен себя жалеть если хочу быть по настоящему сильным, — в своей привычной, совсем не детской, очень серьёзной манере произнёс Хаку, садясь на постель спиной ко мне, — а ещё он сказал, что для тебя это тоже станет уроком, который поможет понять, куда лучше направить свои силы, чтобы они приносили пользу. "А он там не охренел, этот Манджуната-сама?!" — крутилось у меня на языке, но вслух я ничего подобного, само собой, не сказала, хотя очень хотелось. Я ненадолго задумалась, молча вертя в руках две небольшие продолговатые бутылочки. В одной была мазь под названием "чистотел", варившаяся из определённого набора трав, которая прекрасно справлялась с ушибами и синяками за пару-тройку дней, а во второй было масло, которое также являлось выжимкой из определённых трав, но, чтобы эффективно пользоваться им, нужно было смешивать его с хара, которой я всё ещё пользовалась через пень-колоду, хотя ощущать и копить оную уже получалось довольно не плохо. Тяжело вздохнув, я отложила в сторону более простое решение всех проблем и полюбопытствовала: — А мышцы тоже, наверно, болят? — Немного, — скромно признал Хаку, и я поняла, что он врёт мне сейчас просто безбожно. — А снимай-ка ты одежду и ложись на пол, — решила я, — заляпаем кровать маслом — придётся бельё менять или спать на жирном, а это, я тебе скажу, не очень приятно. — А что ты будешь делать? — настороженно осведомился мальчик, покорно развязывая пояс кимоно и скидывая оное. — Штаны... тоже снимать? — Всё снимай, и прикрой там, ну... — Я понял, — краснея так же густо, как и я, кивнул Хаку, стягивая на пол покрывало со своей кровати, — если заляпаем, я сам потом постираю. — Ладно, пусть это будет на твоей совести, — согласилась я, отворачиваясь к окну, — уляжешься — позовёшь. Некоторое время за спиной раздавались шорохи, а когда стихли, я решительно открыла бутылочку с маслом, щедро плеская оного в ладонь. — Готов? — Наверно, — неуверенно отозвался Хаку. Обернувшись, я посмотрела на аккуратно сложенные на кровати вещи, на лежащего поверх брошенного на пол покрывала мальчика, стыдливо обмотавшего свою маленькую задницу полотенцем, и, переступив через него одной ногой, выдохнула, закрывая глаза. — Не разговаривай со мной, пожалуйста, — попросила я, мысленно взывая к самой себе, как учил архат. Хоть бы получилось... Левая ладонь ощутимо нагрелась, а правая, напротив, стала холодной, почти ледяной. Я робко приоткрыла один глаз и скосила его на ладони. Правая очень слабо, но светилась белым, почти прозрачным светом, в то время как левая словно бы погрузилась в тень и, напротив, утратила всякие краски. Ну надо же, получилось... впервые, между прочим. Я посмотрела на покорно лежащего подо мной Хаку и, стараясь удерживать в голове только мысль о помощи мальчику, приступила к массажу, который по завершению должен был избавить его от всех синяков, а заодно снять боль с ноющих мышц. Это был удивительный опыт. Нет, не лапанье маленького мальчика, а ощущение от использования хары. Из моих рук, через пальцы, лился бесконечный поток чего-то невидимого и вливался сквозь кожу, в лежащее передо мной тело, где я, чётко и напряжённо следуя инструкциям из лекций архата и книг, заставляла эту энергию переплетаться, складываясь в сложный сетчатый узор, покрывающий и латающий физические и энергетические травмы. Это было невероятное окрыляющее ощущение, которое сопровождалось чистым восторгом, на место которого постепенно приходили усталость и опустошение. Что, впрочем, легко компенсировалось гордостью за проделанную работу. Синяки и ссадины на теле мальчика большей частью исчезли, меньшей побледнели и выглядели не такими яркими как прежде, что оставляло надежду на то, что к утру они совсем исчезнут. Странно попахивало вишнёвым табаком, словно старый архат всё время находился в помещении, раскуривая свою трубку. — Всё, можешь говорить, — позвала я Хаку, устало бухаясь на кровать и вытягивая перед собой ладони, которые постепенно переставали светиться, — жить будешь, если я, конечно, не напортачила, всё-таки первый раз что-то подобное делала. Мальчик поднялся с пола, молниеносным движением подтянул шорты и, присев на край моей кровати, с интересом уставился на светящиеся едва различимым, угасающим светом пальцы. — Это хара, да? — Похоже, что да, — кивнула я, опуская руки, поскольку последний свет истаял как гаснущая на снегу лучина, — тебе тоже, по идее, её практиковать придётся. — Неа, — помотал головой Хаку, — не придётся, Манджуната-сама сказал, что раз я предрасположен к чакре и даже могу ею неосознанно пользоваться, то лучше развиваться в этом направлении и не смешивать. — Всё-то он знает, хитрый старый жук, — пробормотала я, чувствуя невероятную усталость, свинцовой плитой навалившуюся на тело. — Ты в порядке? — легонько потряс меня за плечо мальчик, когда я, решив не бороться с усталостью, прикрыла глаза. — Всё хорошо, — лениво и очень тихо отозвалась я, — ложись спать. Где-то вдалеке прозвучали первые рокочущие раскаты грома, но я их уже не слышала, провалившись в сон.***
Дождь хлынул посреди ночи, да так интенсивно, что я проснулась от настойчивого грохота воды по черепице. Полежав немного в тишине, я нехотя поднялась и, стараясь не шуметь, закрыла окно, через которое весьма активно начинало заливать не только подоконник, но и пол. Расколовшая небо на двое молния всего на мгновение осветила комнату, выхватив из тьмы широко открытые глаза Хаку, смотрящего на меня. Спросонья подобная сцена оказалась мне не по зубам, а потому, инстинктивно дёрнувшись, я сделала шаг назад, наткнулась на кровать и, не удержав равновесия, завалилась на неё, неприятно стукнувшись затылком об стену. — Чё-ё-ё-ёрт, — прошипела я, потирая пострадавший затылок и усаживаясь поудобней, — ты чего не спишь? Дождь разбудил или грозы испугался? — А ты испугалась грозы, да? — Ну, вроде того, — кивнула я, не желая признаваться, что испугалась совокупного факта грозы и чьих-то выразительных и широко открытых глазок. — Хочешь защищу тебя? — Как? — непроизвольно вырвалось у меня, уж больно в новинку мне было такое предложение. Хаку молча сполз с кровати, запасливо прихватив с собой одеяло, и забрался на мою, укрывая нас обоих и обнимая меня. — Мама так всегда делала, говорила, что двоим никакие грозы не страшны, — слегка дрогнувшим голосом прошептал мальчик, прижимаясь ко мне. Это был первый и последний раз, когда Хаку при мне упоминал что-то из своего прошлого. — Она была хорошей женщиной, — попыталась я поддержать мальчика, прижимая к нему в ответ и утыкаясь носом куда-то в изгиб шеи. Всё-таки в том, что мы были детьми, были свои плюсы. Мы могли позволить себе физическую близость, которая во взрослой жизни становится привилегией. — Очень, — отозвался Хаку, утыкаясь носом в мой затылок и затихая. — Хаку? — М? — Ты... ну, хочешь со мной остаться спать? — А можно? — Ну... — замялась я. С одной стороны, да, мы дети, а с другой, я взрослая девушка (в глубине души, по крайней мере) и кое-что из правил приличия из моей головы ещё не выветрилось, хотя в педофилии я тоже вроде в своей прошлой жизни замечена не была. Ладно уж, пусть остаётся. Хаку, верно истолковав моё молчание, завалился на спину, утягивая меня за собой, переворачиваясь на бок, и прижимая к себе как любимую игрушку. — От тебя пахнет сандалом и хвоей... — Это плохо? — Это успокаивает, — ответил мальчик и затих, — и прогоняет нежелательные мысли. С той ночи мы больше не спали по отдельности.***
Прошло ещё несколько долгих месяцев и в Киригакуре пришло лето. Деревья наконец оделись в листву, а солнце начало согревать не только мёрзлую землю, но и ходящих по ней людей. Насладиться в полной мере красотами природы не особо удавалось из-за частых дождей и следующих за ними туманов, но жаловаться было особо не на что. Хаку с завидным упорством постигал искусство боя, акупунктуру и, по словам архата, как воин развивался очень гармонично и быстро. Меня же успехи названного братца потихоньку ввергали в пучину завистливого уныния. Манджуната теперь, не иначе как из педагогической вредности, ставил нас в партнёрский спарринг и, покуривая под деревом, с одобрением наблюдал за тем как я получаю щелбаны уже от Хаку. Освоение чакры тоже прошло не совсем гладко. У меня во всяком случае. У Хаку с этим вообще никаких проблем не возникло. И именно по этой причине он честно дежурил под деревом, пока я пыталась взобраться по нему тем самым методом, которым Какаши некогда в манге обучал команду номер семь. И, надо сказать, если бы не братец, то, скорее всего, шею я себе свернула бы ещё в первые минут двадцать. Взбежать-то было не сложно, а вот удержаться, вот тут фигушки. Новости о клане Кагуя как и ранее доходили лишь в виде кровавых слухов, но самого клана на горизонте видно не было, что неизменно меня расстраивало. Однако, глядя на старательно пыхтящего на тренировках и до неприличия счастливого в быту Хаку, в моей душе теплилась надежда, что раз мы нашли и воспитываем одного, то и со вторым нам судьба подсобит. И судьба нам подсобила, объяв наш дом пламенем прямо посреди ночи. Пока я пыталась сообразить что происходит, Хаку умудрился подхватить меня на руки и, сиганув в окно красивым кувырком прямо с кровати, приземлиться на ноги на землю, ничего себе не сломав. Ну и мне, заодно. — Что происходит? — не сразу поняла я что произошло, оказавшись на земле и окидывая сонным, отсутствующим, взглядом горящий дом. Наш дом. Пламя с лёгкостью пожирало сухое дерево и тлеющие угли, подхваченные ветром, взлетали в тёмное небо, будя во мне дурное предчувствие. Ощущение дежавю, муторно тягучее, на несколько долгих секунд разлилось свинцом по телу, обездвиживая, лишая возможности трезво мыслить. Я рванула было обратно к постройке, но Хаку удержал меня, грубо схватив за ворот ночной рубахи. — Что ты делаешь? — возмутилась я, оборачиваясь и тщетно пытаясь вырвать из стальной хватки ворот. — А ты? — поинтересовался Хаку, сохраняя при таких условиях просто поразительное спокойствие. — Но там же Манджуната! Мальчик неодобрительно покачал головой, с трудом подавив тяжёлый вздох, который не очень мне польстил, поскольку намекал на чью-то неспособность здраво оценить ситуацию. — Ты опять забыла подумать головой... — Что? — Манджуната-сама куда опытнее и старше нас. Думаю, если мы обойдём дом, то найдём его там вместе с госпожой Юко, которую он наверняка успел прихватить с собой покидая помещение. — Но... — Никаких "но", — прервал меня Хаку, отпуская ворот и беря меня за руку, видимо, чтобы я не повторила свою героическую попытку сгореть заживо, проверяя, а точно ли все покинули помещение, — вот видишь, я же сказал, что с ним всё будет хорошо... Я подняла глаза и увидела как над горящим домом формируется небольшая, но очень тёмная тучка, из которой сразу же хлынул короткий, но плотный, словно кто-то перевернул ведро, поток воды, почти мгновенно потушивший пламя. — Ого... он воду из ничего создал? — поражённо выдохнула я, впервые наблюдая столь глобальную демонстрацию использования хары архатом. — Нет, потоками притянул влагу из окружающей среды и, оформив, отпустил, — пояснил Хаку, буксирчиком таща меня за собой в обход дома. — А ты откуда знаешь, вы же хару не практикуете вроде? — Не практикуем, но изучать мне её, особенно в родственных техниках, никто не запрещал, — усмехнулся мальчик. За домом мы, как и ожидалось, увидели отшельника, за спиной которого действительно стояла живая и здоровая госпожа Юко. Вот только не всё в сей картине было так радостно, как хотелось бы. Вокруг наших стариков стояли люди в светлых одеждах, со светлыми волосами и яркими красными отметинами на лбу. — Клан Кагуя... Манджуната, словно услышав мой поражённый шепот, обернулся и, махнув рукой, крикнул: — Yahaan se chale jao! Main tumhen baad mein mil jaega! — Что он сказал? — мальчик встал предо мной, закрывая от оборачивающихся людей. — Чтобы мы уходили, — убито и нехотя перевела я, понимая, что Хаку, в отличие от меня, выполнит указание отшельника слово в слово и без промедления. — Значит уходим, — решил Хаку, слегка приседая, — цепляйся. Даже с тобой на спине я быстрее, чем если мы побежим рядом. Я покорно залезла к нему на закорки, обхватывая его для надёжности и руками, и ногами, с трудом принимая правильность этого решения. Стоило нам сорваться с места, как туда тут же воткнулось несколько метко, но недостаточно быстро брошенных костей.***
— Он назвал какое-нибудь место встречи? — Нет, — я уткнулась носом в плечо Хаку, с трудом удерживая слёзы. Кажется, моя психика из взрослой медленно мутировала за эти годы в детскую, иначе с чего бы мне так убиваться и расстраиваться сейчас? Мы неслись по охваченным беспорядками улицам. Благодаря скорости и реакции, Хаку виртуозно избегал столкновений с кланом Кагуя и шиноби Киригакуре, вставшими на защиту города. Вокруг вспыхивали и гасли разрушительные техники, кричали люди, горели дома. Клан Кагуя как всегда не мелочился. Даже несмотря на очевидное численное превосходство всё прибывающих шиноби, безумцы явно не собирались сдаваться или отступать, стремясь не только подороже отдать свои жизни, забрав с собой побольше чужих, но и, по всей видимости, стараясь нанести городу как можно больший урон. — Где-то должен быть эвакуационный штаб, — заметил Хаку, когда мы выбежали за черту города, где было немного спокойнее, — если найдём, нам окажут помощь, а когда всё стихнет, сможем спокойно вернуться и разыскать Манджунату-сама. Слезай. — Ага, — вяло согласилась я, чувствуя под ногами землю, — только нам не надо в эвакуационный штаб. — Что? Почему? Манджуната-сама же сказал... — Да, но... Мимо моего лица просвистела короткая и, судя по тому, что она довольно глубоко воткнулась в дерево за спиной, очень острая кость. Хаку медленно обернулся, плавно и несколько обречённо перетекая в боевую стойку. Я же отказывалась верить своим глазам. Конечно, я очень хотела его найти, но... лучше бы это случилось не при таких обстоятельствах. — Вы выбежали из города, — медленно произнёс беловолосый мальчик с яркими зелёными глазами, пока из его ладони с тихим жутким звуком медленно выползала очередная острая кость, которую он направил в нашу сторону как меч, — значит вы там живёте. Мне велено убивать тех кто из Киригакуре. — Ну вот и он нашёлся, — с истеричным смешком произнесла я. Хаку удивлённо приподнял брови, но со своего места не сдвинулся. — Мы будем защищаться! — Это ваше право, — согласился Кимимаро и стремительно сорвался в атаку. Хаку сбил направленный ему в грудь удар ребром ладони, хитро обводя чужую кисть круговым движением, и выбил оружие из рук противника, безжалостно пиная ногой в живот, отталкивая нападающего на исходную позицию. Мальчик, извернувшись в полёте, приземлился на полусогнутые ноги и медленно выпрямился, глядя на своего противника: — А ты неплох, — кожа на его плече разошлась со зловещим хрустом, выпуская более длинную кость, — даже жалко, что мы встретились при таких обстоятельствах. — Ты можешь легко отпустить нас и соврать своим, что никого не видел, — Хаку пинком поднял с земли выбитую ранее у противника из рук кость, взвесил на ладони, прикидывая вес и прочность, и, перехватив поудобнее, как кунай, приготовился держать оборону, — выбор за тобой. — У меня нет выбора, — со злостью и потаённой горечью ответил Кимимаро, — убивай или будешь убит, таков закон нашего клана. — Почему же нет выбора? — высунулась я из-за не широкой, но надёжной спины Хаку. — У тебя целых три варианта как сейчас поступить. —Три?! — в один голос удивились мальчишки, но глаз друг от друга не отвели, не желая уделять мне даже минутку своего внимания, которым мог бы воспользоваться противник. — Ну да, — как можно безмятежнее произнесла я, демонстративно загибая пальцы, —подраться с нами и тут исход пятьдесят на пятьдесят, кто кого уделает — это первый вариант. Вариант второй, как и сказал Хаку, отпустить нас и сделать вид, что ничего не видел. И есть ещё вариант третий... Плюнуть на свой клан, который творит все эти ужасные вещи и заставляет тебя делать тоже самое, лишая детства, и пойти с нами. — А это, — поддержал меня Хаку, — не самая плохая мысль. У нас хорошая семья, дружная и небольшая, и для тебя там наверняка тоже найдётся место. — Что? — растерялся Кимимаро и его рука, сжимавшая кость, безвольно повисла вдоль тела. И я могла его понять, ведь не каждый день потенциальные жертвы предлагают тебе послать всё к чёрту и уйти вместе в закат (в нашем случае, в рассвет), взявшись за ручки. — Вы серьёзно? — А почему нет? — пожала я плечами. — Твой клан в любом случае не выстоит против шиноби Киригакуре, проиграют банально по численности, да и каяться в грехах перед смертью они вряд ли будут. А у тебя ведь вся жизнь впереди, неужели тебе не хочется узнать, что такое настоящая семья, и быть кому-то нужным не потому что ты обладаешь талантом убивать? — Да что вы про меня знаете?! — взвился мальчик, вновь поднимая уже заметно дрожащую руку с костью и нацеливаясь на нас. — Ничего, — согласился Хаку, — но не так давно я тоже думал, что никому не нужен и никогда уже нужен не буду. И я тоже смотрел на мир точно такими же глазами как у тебя. — Какими... что не так с моими глазами?! — Они пустые и холодные, — довольно жестоко подвёл черту под всем сказанным Хаку, а я предостерегающе сжала его плечо, — безжизненные. — Но у тебя есть выбор, — снова влезла я со своими пятью копейками, обходя Хаку и знаком показывая ему оставаться на месте, — пойти с нами и начать другую, счастливую жизнь. — Зачем вам это? — по мере моего приближения мальчик начал пятиться, словно я была не маленькой девочкой со светлыми намерениями, а непобедимым врагом, против которого у него не было и шанса выстоять. — Потому что, как сказал один мудрый старый человек, " У человека всегда есть надежда только на другого человека, и если я могу кого-то спасти, я не пройду мимо". Я не могу пройти мимо, потому что по твоим глазам я вижу, что тебе нужна помощь. Я остановилась в опасной близости от Кимимаро, который всё никак не мог решиться на удар и медленно, чтобы не спугнуть это шоковое состояние, в котором находился мальчик, подняла руки и накрыла обеими ладонями его руку. Дрожащую и судорожно сжимающую кость. — Скажи мне, Кимимаро, — тихо-тихо, так, чтобы слышно было только ему, произнесла я, — разве не ты в окружении каменных стен задавался вопросами "почему я оказался в этом месте, разве сделал я что-то плохое?", "существует ли бог, и, если он существует, тогда почему я нахожусь здесь?". Разве не переполняла тебя бессильная ярость, когда эти вопросы оставались без ответов? Разве не чувствуешь ты пустоту, сражаясь за клан, который даже не благодарит тебя за твою преданность, из раза в раз запирая в кле... — Откуда ты всё это знаешь?! Ты в моей голове? Как ты это делаешь?! — вскрикнул мальчик отшатываясь и отбирая у меня свою руку. Взмах. — Прекрати! Я едва успела увернуться, мысленно возблагодарив архата и Хаку за бесконечные щелбаны, которые всё-таки выработали во мне какую-никакую, а реакцию, но в следующее мгновение руку отпрыска клана Кагуя поймал и вывернул, заставляя выпустить кость и роняя противника на землю, невесть как оказавшийся рядом Хаку. — Не смей угрожать моей сестре, она ведь тебе не угрожает, — процедил мальчик, коленом пытаясь продавить кости, выступившие в качестве брони на спине поверженного Кимимаро, — я сильнее тебя, потому что мне есть за что сражаться. — Хаку, отпусти его, — попросила я, боясь, что сейчас они сцепятся и вот тогда все мои старания по вербовке блондина пойдут прахом, — он тоже этого не заслужил. Хаку недовольно покосился на меня и нехотя отпустил противника, пинком откидывая длинную кость подальше. — Он не хочет тебя слушать, Шаан, давай уйдём, он сделал свой выбор. — А вот и нет, — не согласилась я, присаживаясь на корточки рядом с Кимимаро и помогая ему присесть; мальчик был настолько шокирован, что даже отпихнуть меня не попытался, — посмотри на него, он ведь не плохой, просто потерявшийся. И кто-то должен указать ему путь, почему бы и не мы? — Откуда, — бестолково повторил Кагуя, глядя на меня, — откуда ты всё знаешь? Ты богиня? Ты слышала всё, что я говорил? — Нет, глупый, я всего лишь человек, — попыталась как можно доброжелательней улыбнуться я, подражая манерам воспитавшего меня архата, — так ты пойдёшь с нами? — Если станешь нашим братом, я тебя, так и быть, прощу, — присел рядом со мной Хаку, — но только если на неё ты больше руку поднимать не будешь, пойдёт? Кимимаро растерянно переводил взгляд с меня на Хаку и обратно, а потом, зажмурившись, запрокинул голову, сдерживая слёзы. — Я не... буду, правда... я х... хо... очень-очень хочу... — Ну и славненько, — уже совершенно искренне улыбнулась я и попыталась из неустойчивой позиции неуклюже обнять бедолагу, которому мы только что коллективно поломали психику в попытке спасти. Обнимашки вышли не очень, меня повело вбок и я рухнула, едва не раздавив объект жалений. — Прости, не очень вышли первые объятия. — У неё ритуал такой, душить заблудшие души перед принятием в семью, — захихикал Хаку, глядя на то, как у Кимимаро от удивления мгновенно высыхают слёзы. — Я его пожалеть хотела, — попыталась я внести ясность в свои действия. — А получилось, что чуть не раздавила, знаешь, — продолжил веселиться Хаку, обращаясь к Кагуе, — открою тебе великую тайну: это у неё такая секретная техника. Втирается в доверие, а потом душит под видом объятий, вот только она только что не сработала по причине крайней неуклюжести великого воина Шандара. — Не слушай его, врёт он всё! — возмутилась я, пытаясь из положение полусидя пнуть весельчака. — А можно мне всё-таки умереть от этой секретной техники? — очень тихо попросил Кимимаро. — Я такой раньше никогда не встречал. — Да легко, — согласилась я, обнимая мальчика на этот раз без каких-либо эксцессов. Кимимаро оцепенел, анализируя свои ощущения, видимо, размышляя, должен ли он тоже сделать что-то, а потом, неуверенно подняв руки, очень неловко и несколько грубо, как человек не привыкший к проявлению нежности, обнял в ответ, утыкаясь носом мне в плечо. — Хорошая техника, мне нравится, — подвёл итог новый член нашей семьи. — Её ещё можно усовершенствовать, — усмехнулся Хаку и, навалившись на меня со спины, обнял разом и меня и Кимимаро, — тройной захват любви и понимания! — Воздуха-а-а-а, — сдавленно захрипела я, оказавшись зажатой с двух сторон и начиная верить в то, что это действительно какая-то страшная тайная техника. На горизонте за городом, робко показались первые лучи солнца, рассеивая ужас прошедшей ночи и начиная новый день. И новую жизнь. Для мира. Для Киригакуре. Для ушедшего в забвение клана Кагуя и единственного выжившего их потомка. Второе событие мира было изменено, запуская цепь необратимых изменений, о которых мы тогда пока ещё не знали.***
Авторские сноски: Кандзаси или канзаши (kanzashi) — это японские украшения для волос вроде шпильки. Оно имеет огромное количество видов и классификаций. Среди кандзаси есть особый вид заколок в виде шпильки, которые еще называли дзифа. Их носили женщины в период Эдо в домах сёгунов и даймё для самообороны. Использовались дзифа в качестве оружия в королевстве Рюкю — там их носили и мужчины и женщины. Дзифа, по-сути, — скрытое оружие в виде заколки для волос. Мэйтари (в нашей реальности) — это техники передвижений и тренировка гибкости и ловкости. Для обучения используют техники, подражающие движениям животных, а ученики очень много внимания уделяют прыжкам, растяжке и высоким ударам ногами по воздуху. Во многом эти движения напоминают асаны из хатха-йоги. Мэйтари при переработке в моей голове, для истории, стало смесью из индийского стиля боя Калари-паятту и Варма-калаи, а так же Китайского, известного как Яньцин, обманные движения или стиль обезьяны. Мэйтари (в системе мира Наруто) — вид боевых искусств, который характеризуется изящными гибкими движениями с многочисленными круговыми ходами, уклонениями от ударов и резкими, неожиданными выпадами. Основной акцент здесь направлен на поражение жизненно важных точек (и тех же танкетсу) как руками, так и оружием. Мэйтари предназначено для самообороны, и основной упор делается на остановку атакующего, а не на нанесении ему многочисленных травм. Хаори (яп. 羽織) — японский жакет прямого покроя без пуговиц, надеваемый поверх кимоно или с хакама. Цвет "Хары" — Как уже упоминалось, хара используется несколько иначе, чем "чакра" и её удачная активация и цвет, очень часто зависят от намерений пользователя. Самые часто используемые потоки хары имеют следующий цветовой спектр: Белый, чёрный, красный, жёлтый, зеленый, шафрановый и синий (что есть, собственно, обычная чакра). В сцене с помощью перетренировавшемуся Хаку, Шаан смогла активировать и использовать белый и чёрный. Белая хара — согласно философии архатов (в реал.индуизма), представляет собой смешение основных семи цветов, и поэтому она несёт в себе частичку каждого из них. Она олицетворяет святость, чистоту, мир, знание, перерождение, а так же душевную простоту и отсутствие страстей, что означает осознанность совершаемого деяние и полное самопожертвование. Поскольку при использовании белой хары, тратиться личная энергия юзера, а не окружающая его в миру. Чёрная хара — согласно философии архатов (в реал.индуизма), символизирует двойственность всего и является самым используемым типом хары, так как она годна как для атаки так и для созидания. Она отпугивает зло и символизирует власть, которую пользователь направляет своим намерением. Остальные тонкости, в процессе написания, поскольку на данном этапе истории, было продемонстрировано прямое использование только вышеописанного. "yahaan se chale jao! main tumhen baad mein mil jaega!" — примерно с хинди, как "уходите отсюда! Я найду вас позже!" — за данную вариацию спасибо гугл переводчику, если кто учит хинди, буду рада припахать вас как периодического консультанта для чистоты текста.