Добро пожаловать домой

Время течёт медленно, как самый сладкий густой мёд, что только есть на свете, постепенно изводя Артёма и высасывая из него последние силы. Оно будто специально растягивает минуты, нагло усмехаясь прямо в лицо Шатохину. Мол, смотри, сколько уже сидишь, всё над бумажками корпишь, а толку то. Часы, кажется, вообще остановились и отказались идти дальше. Как и работа с бумагами. В столе отца накопилась куча неразобранных статей и черновиков, некоторые из которых даже невозможно было разобрать. Тёма суетливо перебирал кипу бумаг, пытаясь хоть за что-то зацепиться, найти упоминание о книге. Он чувствовал, что прав, и продолжал верить в успех своей работы с каким-то едва уловимым отчаянием. Его отец был человеком творчества и занимался в основном критикой и различными статьями для издательств. Тёма находил это дело скучным, а потому проводил время рядом на полу, рассматривая мамины чертежи и рисунки зданий. Из-за неё и был куплен этот дом. И отделан он был ей лично, чтобы ни одна старинная деталь не пострадала. Артём даже думал поступать на архитектора, в иной раз, заглядываясь на эскизы матери. Вот и сейчас он сидел перед одним из таких. Отец часто рассказывал, как она ходила по коридорам, ведя рукой по стенам, будто пытаясь услышать сам дом. Почувствовать его биение, его жизненные силы, его энергию, исходящую из толстых стен. Будто он и вправду был не просто домом, а живым организмом. - Она говорила, что наш дом - живое существо, - рассказывал ему отец. - Была уверена, что старинные дома обладают особой аурой. Каждый камешек, вложенный в него, даёт дому энергию, питает и делает живым. И с каждым годом все эти крохотные камешки копят всё больше и больше энергии, насыщаются засчёт жильцов. Время идёт, пыли становится больше, половицы скрипят всё более пугающе, а дом… Он лишь становится более прочным, более живым. В его стенах раздается гул, как будто по венам огромного организма течёт кровь, и если остановиться и хорошенько прислушаться, то среди общего гула, ты сможешь различить его голос, который ответит на любой твой вопрос. Поэтому она и обращалась с ним как со своим ребёнком. Следила за каждой трещиной, за каждой пылинкой на полу, однако не пыталась его полностью изменить под себя. Называла это кощунством, портить то, что и так было создано идеальным. Оно было создано по своему индивидуальному замыслу, и мы не имеем права взять и переделывать его. Буквально ломать. Артём усмехается, глядя в потолок. Было бы и вправду прекрасно, если бы дом смог сам ответить на его вопросы. Вот только единственное, что он слышит – тишина. И тихие шаги рядом с кабинетом. - Ты не занят? – раздаётся через минуту, и Артём все же опускает взгляд. Егор держит в руках кружку с чем-то горячим, и Тёма не может сдержать улыбку. Это начинало становиться милым ритуалом, который они проделывали каждый раз, стоило Шатохину снова сесть за письменный стол. Тёма перебирал черновики, внимательно читая каждую строчку, а через час к нему приходил Ракитин с кружкой чая или кофе в руках, специально заваренным для Шатохина. Старшему было всё ещё необычно, что теперь кто-то отвлекает его от работы, заботиться и не даёт утонуть в собственных мыслях, но это вызывало тёплое чувство внутри. Он снова переводит взгляд на бумаги перед ним, пытаясь не закричать от отчаяния. Потому что Тёма ну реально уже заебался. А это только одна треть всего, что предстояло разобрать. - Это, блять, нереально, - вздыхает Шатохин, перехватывая из рук Егора кружку и чувствуя, как тот вздрагивает от прикосновения. Делая глоток, Тёма удивлённо смотрит на содержимое. Ромашковый чай? Неужели с ним всё настолько плохо? - Ничего дельного? – сочувственно произносит Егор, беря в руки одну из сотни исписанных страниц. - Абсолютно, - почти стонет Шатохин, понимая, что здесь он проведёт ещё не один день. - Твой отец был писателем? – уже с большим интересом спрашивает Ракитин, быстро бегая взглядом по строчкам. - Типа того, - через некоторое время отвечает Тёма, тут же делая большой глоток. Чай возвращает к нему малую часть сил, а начинающийся дождь за окном успокаивающе действует на взвинченные нервы Шатохина. Мелкие капли редко и мелодично стучат в окно, и Тёма откидывается на спинку кресла, слушая незатейливый мотив. Он с меланхолией смотрит на Егора, которому, кажется, и вправду интересно изучать черновики. Сам Тёма никогда не понимал, почему его отец так заморачивался и писал только от руки. Написать что-то в компьютер гораздо быстрее и экономнее, чем доставать ручку и листок бумаги. Артём даже как-то спросил его об этом. - Какое примитивное мышление, - тогда усмехнулся его отец. – Ни один компьютер не отобразит, как строчки, выведенные твоей рукой, скачут по листу то от негодования, то от сильнейшего воодушевления. Во всех этих черновиках есть частица меня, которая буквально въедается в листок вместе с чернилами. Ручка, по сути, мой проводник, который отражает на бумаге мои мысли и кусочки души. Я бы ни за что не променял этот инструмент на бездушную машину. Шатохин настолько погружается в свои мысли, что не замечает, как Егор вынимает из его рук кружку с чаем и осторожно ставит на стол. Ракитин смотрит на него внимательно пару минут, наслаждаясь видом задумчивого парня, а после тихо выходит из комнаты, прикрыв дверь. *** Егору будто совсем делать нечего. Шатохин буквально сводит его с ума, и парень сам не понимает, что с ним происходит. Ему хочется постоянно быть рядом с Артёмом, помочь ему справиться с изнуряющей тоской по отцу. Дождь снаружи становится всё сильнее, ударяясь об стекло, и Егор с осуждением смотрит в окно, будто погода виновата во всех его бедах. Пока конец лета на дворе, бед у Егора немного. Точнее всего одна. Зовут её Артём. И она уже несколько дней сидит в кабинете и не хочет с ним говорить. Ракитин понимает, что он и не обязан, но противный червячок неприятно грызёт изнутри. И Егор почти на полном серьёзе думает, а не сошёл ли он случаем с ума? Сдался ему, блять, этот Шатохин. Подросток возвращается в свою комнату опять ни с чем и со всей дури плюхается на кровать лицом вниз. Та протяжно скрипит, явно недовольная таким отношением, а Егор лишь уныло смотрит в пол. Ему чертовски интересно узнать, что же такое важное ищет Шатохин, что готов практически не вылезать из-под горы бумаг. Любопытство снедает его настолько, что он уже готов волком выть, а ещё остро зудит под самой кожей, что хочется своими руками содрать её с себя. Мозг вроде и понимает, что идея явно плохая, и вообще не прихуел ли он часом. А вроде в тот же момент подтверждает, что разузнать побольше отличная идея. Только вот Артём не говорит. Сидит там безвылазно в своих мыслях, зарывшись в бумажки. Егор тут же вздрагивает, будто от удара тока, вспомнив, что прихватил с собой один из черновиков. Он сильно ему понравился. Быстро сев на кровати, он достаёт из кармана толстовки аккуратно сложенный лист и разворачивает его. «В книге «Сад Вечности» демон Юисониэм представляется читателю в самых разных обличиях. Он был в роли брата для девушки, потерявшей семью. Он был и любимой дочкой для отца, потерявшего покой. Автор никогда не описывает истинное лицо демона, даже на самом пике кульминации. Прообразом для его создания, скорее всего, служил сам Сатана, который запутывает людей, обещая им исполнение всех желаний. Это же делает и Юисониэм, имя которого при дословном переводе означает «мечта». Этот демон показывает лишь проекцию самых тайных желаний, причём выбирая для этого самый удобный момент – сон. Все герои книги – это люди, которые сломаны жизнью, которые так или иначе хотят выйти из замкнутого круга серых и унылых дней. Только вот сад, который они все видят в своих сновидениях…». На этом рукопись обрывалась, и Егор расстроенно вздохнул. Ему нравились такие мистические сюжеты, и он подумывал поискать эту самую книгу в кабинете отца Шатохина. Вряд ли Тёма будет против. Ракитин положил листок на прикроватную тумбочку и уныло посмотрел в окно. Дождь теперь чуть накрапывал, не желая ни становиться больше, ни останавливаться. Мокнуть Егору не хотелось, и он, вздохнув, всё же уселся за ноутбук, запуская нужное приложение. Написание музыки в такую погоду казалось отличным решением. Так он хотя бы сможет не думать о Шатохине пару часов (нет). *** На улице только-только наступали сумерки, и ветер обдувал тёплыми струями лицо Шатохина. Он медленно шёл по влажной зелёной траве, смотря на горизонт. Травинки под ногами с влажным звуком приминались к земле, и кроссовки постепенно намокали. Вокруг Шатохина не было абсолютно ничего, кроме просторного поля и редких деревьев, чуть пошатывающихся от ветра. Отсутствие людей и единение с природой успокаивало, и вместе с тем в сердце закралась едва заметная тревога. Она жалась к самому тёплому уголку, коля своими шипами недоверия. Однако Артём продолжал идти, чувствуя, как порывы ветра становятся с каждым его шагом всё сильнее и прохладнее. Тревога начинала расти, говоря Шатохину идти быстрее, и через несколько минут Тёма уже бежал по скользкой траве. Погода начинала портиться: ветер всё сильнее качал деревья, солнце спряталось за набежавшие серые тучи, и постепенно на смену теплу приходил холод. Тревога, подпитанная мрачной атмосферой и испугом Артёма, разрослась до настоящей паники и уже начинала вовсю царапать сердце, наслаждаясь его быстрым биением и заполненным страхом разумом. Шатохина начинало заносить то ли от холода, то ли от паники, а руки он уже и подавно не чувствовал. Даже тёплая толстовка не помогала ему согреться, хоть он и укутывался, как мог. Ноги скользили по влажной земле, а ветер подгонял вперёд. Наконец, через некоторое время, не удержав равновесия, Артём поскользнулся и упал на траву, споткнувшись об что-то. Сев на ноги, Шатохин поднял взгляд и паника отступила, уступив место накрывшей его волне ужаса. Прямо перед ним из ниоткуда возник надгробный камень отца. Тёма сидел, не смея отвести взгляд, чувствуя, как ветер задувает под толстовку, а руки постепенно немеют. Наконец, он смог опустить глаза вниз, открывая рот в немом крике и осторожно поднимая ладони, которые начинали покрываться тонкой коркой льда. Из глаз скатывались слёзы, и Шатохин почувствовал, что начинает задыхаться. Он неотрывно продолжал следить за тем, как лед всё больше покрывает его кожу. Изморозь растекалась по его телу, как какая-нибудь зараза, забирая и так последние остатки тепла. Артём сжался, прижимая руки и голову к ногам, пытаясь хоть как-то это остановить, но лёд не трескался, а казалось, только быстрее заполнял его. Слёзы беспомощности текли по его щекам, и Тёма надрывно закричал, когда его груди коснулся едкий колючий холод. Шатохина будто водой окатило, когда он резко очнулся ото сна. Парень с растерянностью смотрел на окружающую его обстановку, не понимая, куда делось поле и отцовская могила. Сон был настолько реалистичный, что разум не хотел признавать внезапно возникшую реальность. Собрав остатки сил, Тёма, едва пошатываясь, поднялся из-за стола и медленно пошёл в сторону балкона. Он чувствовал себя абсолютно опустошённым, будто из него разом выкачали все силы, не забыв прихватить и эмоции. В этом вакууме не осталось ничего. Кроме холода. Кроме того самого колючего холода, что сковывал Шатохина во сне. Только сейчас он не собирался превращаться в айсберг. С трудом дойдя до балкона на трясущихся ногах, Тема почувствовал брызги дождя, который, казалось, был солидарен в настроении с парнем. Холода снаружи Артём не чувствовал, а потому тут же уселся на пол, приваливаясь спиной к стене. Холод был только внутри. Тёма дрожащими пальцами вытаскивает пачку сигарет, надеясь, что никотин сможет вытеснить остаток кошмарного сна. Сигарета не поджигается с первого раза, а первая затяжка не приносит облегчения. Никотин не заменит тебе счастья. Да и тепла ждать неоткуда. Ледяная корка снова сводит его руки, только на этот раз - изнутри. Кто-то садится рядом, касаясь нежно и слабо его щеки. Тёма дрожит, понимая, что слёзы, как и во сне, невозможно остановить. Они льются почти незаметными дорожками, так долго скрытые под жемчужной кожей. Но кто-то тут же стирает их со щёк Артёма, прижимаясь ближе. Ракитин выхватывает сигарету из дрожащих рук, затягиваясь и тут же выдыхая. Он не знает, что сказать и как успокоить Артёма, а потому только нежно стирает следы от слёз и касается мягких каштановых волос. - Мне холодно, - надломлено шепчет Тёма и тянется за медленно тлеющей сигаретой. Егор её не отпускает, лишь подносит к губам Тёмы, чувствуя его дыхание. Шатохину плевать. Ему нужно тепло. Поэтому, когда Ракитин легко прижимает его к себе спиной и обнимает, Тёма пытается как можно теснее прижаться к нему. Потому что он, мать его, тёплый. Егор расстёгивает толстовку, надеясь полностью отогреть парня, который, казалось, только вышел из морозильной камеры. Шатохин плакать готов второй раз за день, только на этот раз от облегчения. Холод никуда не исчезает, но теперь не причиняет боли. Постепенно тепло Егора, его руки на талии, и горячее дыхание в шею успокаивают и отогревают замершего Шатохина, которого до сих пор потряхивает от недавней истерики. Ракитин лишь ближе к себе прижимает, пытаясь согреть и успокоить, не понимая, кто блять из них старший. Тишину прерывает мелкий редкий дождь и их дыхание. Сознание медленно возвращается к Тёме, и он понимает, что буквально в тисках у Ракитина. Но от этого так хорошо, что он боится нарушить молчание. Холод не тревожит, не колит своими иглами изнутри, пытаясь сделать как можно больнее, и Тёма, наконец, полностью расслабляется. Егор ведёт кончиком носа от шеи Шатохина до волос и вдыхает его запах, заставляя Тёму улыбаться, пока тот не видит. Ракитин не знает, как начать разговор, а потому они просто наслаждаются присутствием друг друга, и Шатохин неимоверно благодарен ему за это. *** Они расходятся в тишине, однако возвращаются на то же место совсем скоро. Артём уже с новой пачкой сигарет и осмысленным взором, зато в той же лёгкой футболке, а Егор с кружкой крепкого кофе. Оба немного растеряны, но всё же выходят вместе на балкон. Артём прикуривает первую сигарету, которую тут же перехватывает Ракитин. Курить одну на двоих становится уже привычно. Дождь усиливается, и скоро парней обдает холодной струёй ветра. Тёма ёжится, однако не хочет снова жаться к парню в поисках тепла. Егор же быстро встаёт и выходит, чтобы затем возвратиться обратно с серой толстовкой в руках. Шатохин смотрит на него недоверчиво, туша сигарету об стену. Однако Егору плевать, и он садится прямо напротив него, разворачивая толстовку и смотря ему прямо в глаза. Тёма хмыкает и послушно поднимает руки, помогая надеть на себя вещь. Ракитин выглядит довольным и, вдоволь полюбовавшись проделанной работой, ложиться головой на колени старшего, выуживая вторую сигарету. Шатохин улыбается, кутаясь в мягкую ткань, понимая, что надо бы поблагодарить, но по взгляду Егора читая, что тот и так всё понял. Он отбирает у него сигарету, затягивается и выдыхает белым дым почти в губы подростка. Ракитин дёргается, но тут же цепляет губами фильтр, прижимаясь к пальцам Шатохина, видя удивление в глазах напротив. Егора это веселит, и он легко приподнимается, чтобы выдохнуть дым так же откровенно в губы. Тёму ведет от этого, и Егор самодовольно улыбается, снова укладываясь на колени. Проходит достаточно времени перед тем, как Егор прерывает молчание первым: - Так, что это было? Шатохин чуть вздрагивает, когда слышит этот вопрос. Он понимает его интерес, а потому обреченно вздыхает. - Мне было холодно. Ракитин хмыкает, снова приподнимаясь, чтобы смотреть прямо в глаза. - А сейчас? – на выдохе произносит Егор. – Сейчас тебе холодно? - Нет, - улыбается Тёма, склоняя голову набок. Он подается чуть-чуть вперёд, оставляя слишком малое расстояние между их лицами. – Сейчас мне тепло. Егор смущается и возвращается на исходное место, стараясь смотреть в небо. Тёма, улыбаясь, достаёт ещё одну сигарету. Кажется, в этот раз их ждёт разговор под звёздным небом.