успеть до тридцать первого августа.

      Белоснежная подушка испачкана пятнами крови, которая капала с пухлых губ всю ночь. До боли в груди она ненавидела рыжего. Маленькое сердечко ныло от тоски по матери, что так далеко тоже роняет слёзы на одеяло, оно ныло от тоски по прошлой жизни, когда в ней не было Кашина и его дома, не было кругом разбросанных его толстовок и футболок, которые пропитаны его запахом. Этот запах и манил, и отталкивал русую одновременно, заставляя метаться из одного мнения в другое, от одного чувства к противоположному. Сам Даня поведением то подпускал девушку слишком близко, то словно старался сделать всё, чтобы никогда не встретиться с зелёными глазами. Птичьи трели сегодня или были, или только казались Лизе какими-то волнительными и нагнетающими, а солнце то выходило из-за туч и приветствовало своим теплом и нежностью, то снова скрывалось за хмурыми кусочками ваты, так медленно и спокойно плывущими по небу.       На столе кухни уже стояла чашка какао, приготовленная для Неред, пар от неё, словно дымок из трубы маленького домика далеко-далеко зимой в деревне, струился вверх ломаными линиями, рисуя в воздухе своеобразный узор, дорожку. Рядом на блюдечке с еле заметным сколотым краешком расположились свежие эклеры. Напротив места девушки с обратной стороны большого стола сидел Кашин, задумчиво что-то рассматривая в телефоне. Он поднял на Лизу глаза в тот момент, когда та утерла ладонью красные капли с губ, которые уже начинали раздражать. Кашин нахмурился, не спуская с неё глаз. Но похоже, что ему никогда в жизни не будет стыдно.       — Ну что, как спалось с разукрашенным лицом? Ай-ай, кровь. Может, тебе помочь? — усмехаясь, произносит он. Потом быстро встает со своего места и скрывается в коридоре. Вздохнув и закатив глаза, девушка принимается завтракать с надеждой, что он уже не вернётся. Шум в коридоре стихает и глухо отдаются шаги. Данила подходит к Неред со спины, и быстро, чтобы она не успела опомниться, прикладывает ватку, промоченную зелёнкой, к губам. Русая вынимает из его рук ватный диск и видит на нём зелёное пятнышко, которое сейчас, должно быть, красуется на её губах.       — Как же ты меня заебал! — со всей дури орёт она, вставая из-за стола и поворачивается к нему. — Что ты творишь? Сколько можно? — но он, увидев самим собой сделанное творчество на её лице, заливается хохотом. Когда та, уже до невозможности взбешенная его поведением, набрасывается на него с кулаками, он шепчет ей на ухо «тс-с-с» и сажает на стол, плавно сокращая расстояние между лицами двух соперников. Лиза сразу замолкает, останавливая свой разум только на его голубых глазах. Таких глазах, в которых без спасательного жилета можно утонуть и погрузиться на дно, лицезрея самое прекрасное в его чертах, отгадывая загадки и находя ответы на вечно терзающие вопросы. В этих глазах можно было найти всё: спасение, надежду, ласку, любовь, кто-то находил в них гнев и ненависть, кто-то сочувствие и печаль. Она в них находила всё. Но веки плавно скрывают голубизну его души, а губы прикасаются к за ночь забытым губам, язык слизывает подступающую кровь, что растворяется во рту, оставляя солоноватый привкус. Языки переплетаются, юноша растворяется в карамельной сладости поцелуя, который слишком нежен, слишком короток, ласков и приятен. Она терпит его и после стольких неприятностей снова и снова прикасается к его губам, запускает руки в ненавидимые рыжие волосы, оттягивая их и наслаждаясь его стоном, что словно ласкает не только слух, но и душу. Какао давно разлито и дорожками разбежалось по столу, капли стекают на белоснежный ковёр, но об этом они подумают потом.

***

      — Да, Свет, я выхожу. Не ругайся, не кусайся, уже обува-а-аюсь! — быстро проговаривает русая, сбрасывает вызов и поспешно натягивает потёртые «вансы». Кашин следит за каждым её движением, привычно хмурясь. Затем он подходит к ней, облокачивается спиной о дверной косяк и скрещивает руки на груди.       — И куда это наша девочка собралась? Отпроситься не забыла? В десять чтобы была дома, уяснила? А то ты знаешь, как я могу тебя наказать, если ослушаешься, — он расплывается в довольной улыбке и облизывает обсохшие губы, продолжая наблюдать за накидывающей ветровку Лизой.       — Ебало завали, папочка мне здесь нашёлся, — бубнит девушка, одаривая его злобным взглядом.       — Я надеюсь, ты меня поняла, Лиза, — процеживает он сквозь зубы и закрывает за ней дверь.       Летний ветерок подбирает русые пряди, приятно дует в спину, дарит прохладу и спокойствие. Последний месяц каникул радует иногда переменчивой, но в целом стабильной погодой. Часто можно наблюдать за солнцем, и лишь изредка оно сменяется тёплым дождём. Птицы во всю кружат над пятиэтажками, насекомые не дают покоя ни одной живой душе, решившей выйти на улицу. Блондинка шагает в нескольких метрах, на её губах такая яркая помада, что, кажется, даже на другом конце улицы это заметно. Короткие волосы накрывает чёрная элегантная шляпа, белое худи заправлено в короткую юбочку. Шутливо подмигивая проходящему мимо парню, Света заключает любимую подругу в крепкие объятия. Их разлука была непривычно долгой, и за это время обе успели влюбиться друг в дружку заново. Эта подростковая дружба, полная ссор из-за пустяков, совместных слёз и улыбок, всегда приносила им радость. Даже осознание того, что они дружат и в любой момент могут получить эти объятия — неважно, сколько их будут разделять километры, делает их по-особенному счастливыми.       Когда время доходит до десяти, Лиза не собирается идти домой. В очередной раз она заливается громким смехом с глупой шутки подруги, которая явно вошла во вкус. Со спины как всегда неожиданно подходит (ктоооо?) Кашин (правильно), молча берет девушку за запястье и оттаскивает в сторону.       — Да блять, что ты творишь?       — Забираю тебя домой. Ты время видела? — она резко останавливается.       — Да ты ебанутый на голову! Я — не маленький ребёнок, ты — не мой родитель. Не твоя эта сучья обязанность за мной везде ходить! — девушка разозлено вскидывает густые брови и топает ногой, но прячет взгляд, когда рыжий тяжело вздыхает и отпускает руку русой. Теперь на дне его лазурных глаз можно увидеть тоску и в глубине печаль.       — Нет, я не ебанутый, Лиз. Я хочу уберечь тебя, — произносит он шёпотом, а Неред буквально открывает рот от изумления.       — Опять наигранная искренность, а потом снова резкий удар в спину? — вчерашние воспоминания не позволяют поверить этому юноше снова, не позволяют сделать возможной ошибки. Он поправляет чёлку и вглядывается в уже ушедшее солнце.       — Нет, — тихо проговаривает он, затем подходит и нежно целует. Заботливо и без привычной страсти, легко, невесомо и кратко. — Лиз, пойдём домой? — она смущённо кивает, щёки покрывает слабо выступающий румянец, в глазах загорелся огонёк надежды. Он идёт впереди, а она наблюдает за каждым его шагом, за каждым мимолётным взглядом и движением, и медленно, но уверенно влюбляется.       Город вскоре поглощает темень, фонари глухо горят, освещая маленькие дорожки. Сверчки протяжно запевают, в серых домах загорается свет. Запах ночи ударяет в голову, кружит её так же, как и его парфюм. В доме приятно пахнет корицей, это уже привычный и ставший родным запах, который смог проникнуть в сердце русой и растопить ненависть к каждому квадратному метру пространства квартиры Кашиных. Лиза не идёт ужинать, она поднимается на второй этаж, увиливая от рук Данилы, которые так и норовят ущипнуть за бок.       -Даня, не надо! — вопит она, пытаясь убрать его ладонь. Не рассчитав силы, она ударяет его коленом в живот и убегает в комнату, заливаясь победным смехом. Но, увидев скрюченного рыжика и его злобный взгляд, не оглядывается и забегает в спальню, закрывая дверь. Но шаги нагнетающе приближаются, и дверь распахивается с жалобным скрипом.       — Лиза, мелкая сучка. Я тебя так накажу, мало, блять, не покажется, — вполголоса говорит он, а затем толкает её на балкон, где дверь, к сожалению, была открыта. Он захлопывает выход на лоджию и опускает ручку двери, наблюдая за скулящей Лизой по ту сторону. За окном слышно, как мелки капли то ли уходящего лета, то ли начинающегося дождя разбиваются об асфальт. Вскоре это превращается в ливень, холодная вода попадает на лицо девушки через открытое окно, с шумом залетает ветер, мучая холодом. А он стоит и усмехается, наблюдая за её щенячьими глазами, что бегают по его веснушчатому лицу и надеются на спасение.       — Сука, Кашин, выпусти! — Неред отчаянно стучит по двери замёрзшим кулачком.       — За поцелуй, — уголки его губ поднимаются, он не сводит с неё глаз, в которых блестит счастье победы.       — Иди нахуй! — тело начинает дрожать, она растирает плечи руками, пытаясь согреться. Молния на секунду освещает место заключения невиновного, а затем раскат грома обрушивается над уже сонным городом. С её глаз еле заметно капают слёзы, ей до жути и мурашек по спине страшно, и она замёрзла, но надежда пропала. Закатив глаза, он открывает дверь, быстрым движением прижимает дрожащего котёнка к стене и примыкает к холодным губам, получает то, чего требовал. Теперь целует напористо, снова искусывая нежную кожу бездушными клыками эгоизма и самолюбия. Котёнок скулит у него в руках, сильнее прижимаясь от холода, но рыжий резко отстраняется и молча покидает комнату, оставив замёрзшее существо в полном одиночестве.