Сказ про кофе, скотч и белые рубашки

      — Пошёл бы ты, Лави, знаешь куда? — Аллен злобно взглянул на рыжего товарища. Его паршивое настроение не отменяла даже третья кружка пива за этот вечер.       С соседнего зала паба раздалось последнее слово песни, и воздух взорвался топотом ног с ритмичным выкриком «Люмус». Кажется, именно сегодня была сходка Поттероманов или еще каких-то гиков в черных мантиях с палочками наперевес.       — В наш офис… отчеты сверять? — ради подкола Лави даже перестал хохотать. Вот правда — не будь он другом, давно был бы задушен собственным зеленым галстуком.       — Да! — в сердцах выкрикнул Аллен, благо шум соседнего зала позволял и им «покричать».       — Ну-ну, не сердись, — с примирительной улыбкой проговорил Лави. И хотя его поза со сложенными руками в молитвенном жесте так и говорила: «Пра-асти-и», — в зеленых глазах отчетливо читалось ехидство. — Так, значит, вы всю ночь сверяли цифры за прошлый квартал. Да?        — Напомните мне, почему я не пошел домой? — Аллен оперся руками о свои колени, постукивая пальцами по острым углам костей, что отчетливо чувствовались даже сквозь плотную ткань брюк. Вокруг на полу, где он и сидел по-турецки, лежали веером различные отчетности, уже исписанные расчетами тетрадные листы и прочие канцелярско-офисные принадлежности.       — Потому что у нас не сходятся цифры? — Канда легким движением ослабил галстук и сел рядом со своим подчиненным, протягивая вторую кружку с кофе и отпивая из своей. На часах уже давно было за полночь, в офисе уже как пять часов не было никого, помимо них, так что парни не посчитали зазорным расположиться прямо на полу основного зала в окружении офисных ламп.       «Романти́к, блять», — Уолкер отпил кофе и тут же поморщился — бодрящей горечи явно не хватало карамельного оттенка, но поскольку кафетерий также был закрыт, приходилось довольствоваться этой мутью.       — Да, но что тут делаю я?       — Смею Вам напомнить, мистер Уолкер, что Вы финансист, — в обычно холодном голосе скользили теплые угольки смешинок, и сейчас, смотря в такие надменные днем глаза, Аллену чудился уют весенних городских огней в отблесках луж.       «Дурость, просто свет с ламп так падает».       — А вот был бы уборщиком, как нормальные люди ушел бы в шесть! Всё. Я — закончился, — Аллен разжал пальцы, позволяя листку плавно сползти с его руки на устланный братьями пол, показательно отпивая кофе.       — Да Вы, Уолкер, и не начинались особо, — скептически, но без всякого злорадства ответил Канда. Удивительно, как этот человек мог быть таким спокойным, ведь он лишь несколько часов назад гонял его по всему офису, называя «недоразвитым ослодумом» и «кретином несчастным», когда Аллен принес ему квартальный отчет со словами: «У меня не сходится».       «Ширинка у Вас не сходится, Мистер Уолкер, а это дерьмо какое-то!»       Уже как месяц прошел с той ночи, где их «застукал» Комуи Ли. Ночь, после которой Канда перестал поручать задания «не по специальности», хотя это не отменило того, что Уолкеру всё так же приходилось задерживаться допоздна в офисе по тому или иному вопросу со своим «начальником». Если сначала постоянное присутствие (которое всегда сопровождалось комментариями по поводу его работы) раздражало, то очень скоро до Аллена дошло — ему, чёрт подери, помогают! И не какой-то сотрудник, отдалённо знающий эту направленность, а сам Канда-мать-его Юу!       Должность, на которую он пришёл заменой, имела за собой множество юридических нюансов, которые Аллен не знал.       «И узнал бы уже в кабинете директора, стоя на ковре с лубрикантом в руках».       Хоть это и трудно было признавать, но без помощи Канды Аллен уже давно наделал кучу ошибок, а учитывая специфику офисов, вряд ли ему смогли объяснить, как это делается, даже если бы он спрашивал напрямую. И ведь не потому, что все такие занятые и бессердечные, просто никто толком и сам не знал, как правильно. Если сама компания на совсем уж тонкие нюансы могла закрывать глаза, то налоговики спустили бы с него три шкуры за любую недостающую печать или подпись из пятнадцати уже имеющихся.       — Давай, Мелкий, пока не найдем ошибку — из офиса не выйдем.       — Тогда я останусь тут ночевать и умру от голода! — театрально вскинув руки в стороны, Аллен шмякнулся спиной на документацию, чувствуя под своей шеей так некстати лежащий степлер, убирать который ну совсем не было желания.       Удивительным в этот месяц было и то, как он привык, что ли, к своему начальнику. Точнее, к тому Канде, что оставался с ним после ухода всех сотрудников, чтобы объяснить, Канда, что приносил ему гадкий кофе, что усмехался добродушно и в чьих глазах он видел горящие угольки, чьи руки наверняка были тёплыми, а волосы мягкими. Дневной-Канда-начальник с горящими холодом глазами всё так же бесил его, и они частенько собачились, уже на середине спора забывая причину, чтобы найти новую, чтобы до хрипа, до драки, чтобы вцепиться в волосы или схватить за руки и убедиться, что всё холодно-жёсткое, но каждый раз — нельзя, а потом — до пролитого кофе.       Кофе, который днём был главной причиной вражды, и кофе, который был поводом примирения ночью, всегда у Юу получался одинаково гадким, хоть и был стабильно растворимым. Но если первый он воровал у своего начальника из желания позлить, то второго ожидал с нетерпением, то и дело кидая взгляды на минутную стрелку и сдерживая себя от того, чтобы насильно не выгнать всех сотрудников.       Было ещё кое-что, помимо кофе, что объединяло этих двух разных Канд. Взгляды, которые тот бросал на него украдкой, думая, что его никто не видит. Всегда изучающие, немного задумчивые, а иногда — стоит признать, такой взгляд вызывал в Аллене больше всего чувств — когда тот стоял спиной, прислонялся бедрами к столу или надевал на работу черный жилет, обтягивающий его торс, во взгляде появлялось что-то горячее и обжигающе, удушливое, как жаркая летняя ночь с открытыми окнами, но необходимое ему, как глоток холодной воды сухому горлу. Необходимое настолько, что если Уолкер не ощущал на себе этот взгляд хоть один раз за день, начинал чувствовать себя одиноко в своей маленькой каморке, и тогда уже ему приходилось выходить к автомату с кофе и провоцировать своего начальника на взгляды, ужимки и колкие слова.       И как так вышло, что вместо сверки цифр они сейчас делают это?       Очнувшись от исступлённого поцелуя, Аллен подминает под себя своего начальника рывком, предотвращая любую попытку вырваться, пальцы нервной дрожью скользят по чёрным пластинам пуговиц, почти выдирают последнюю, и та отлетает в сторону вместе с тёмно-синей рубашкой, зубы оставляют яркий след на смуглой жилистой шее. Отстраниться, чтобы посмотреть, чтобы упиться этими горячими бликами у зрачков, подтянутым телом в жёлтом свете ламп, чтобы провести ладонью по татуировке на груди, подхватить одну из прядей разметавшихся по документам чёрных волос и прижаться к ним губами.       Мягкие, как он и думал, с запахом чайного дерева.       Скользнуть рукой от угловатых ключиц и до самой блядской дорожки, видя, как дёрнулся кадык, не вцепиться в него зубами, ведь сам каким-то образом оказался на полу — и снова степлер под шеей!       Как же его бесил дневной-Канда.       Как же ему нравился ночной-Канда.       До насилия ненавидя первого, он до нежности влюблялся во второго.       И так же до невозможного сильно хотел всего этого человека!       Уолкер жадно хватает губами тяжелое дыхание Канды, цепляется пальцами за его горячие, почти что обжигающие плечи, совершенно не чувствуя, как белая рубашка разорванными лоскутами сползает вниз, не чувствуя даже себя собой — только руки, сминающие его тело, только зубы, терзающую с рычанием кожу и губы, нежные, прохладные от слюны, словно извиняющиеся за все царапины, синяки, в общем, за все такие нужные метки, что вместо слов.       Их страсть была с привкусом кофейных зерен на языке, саднящей болью до сжатых пальцев на ногах, клубилась спазмом внизу живота и прилипала белыми бумажками к взмокшей спине. Она была нежной, как розовый цвет заката, и грубой, как кровавый восход.       Этот секс на документах, с ласковой, аккуратной подготовкой, с грубыми, на грани сладостной боли движениями, каким-то образом совмещал в себе этих двух Канд. И это нравилось Аллену, вырывало всё более громкие стоны, всё более развязные движения, разжигая серебряную ртуть желания в уголках глаз, солью оставаясь на ресницах и железом под ногтями.       Рывок, протяжный стон в унисон, и Уолкера придавливает оргазмом, размазывает по расплывшимся цифрам и подписям, которые он сжимает в руках вместо расцарапанных плеч, уносит в почти алкогольное забытье, чтобы он с первым холодным вздохом проснулся в крепких объятиях, понял, что и сам стискивает такое же разгорячённое потное тело. И вроде бы стоило укрыться, уйти хотя бы в свой кабинет, но разве это имело значение?       Утро приходит неожиданно резко — с первыми лучами солнца на лице сквозь большое окно офиса, с болью в теле от неудобной позы, от всех синяков-ссадин и с оглушительно громким «сюрп».       Белые ресницы дрогнули, в глазах защипало от света, но Аллен всё равно отчётливо запомнил окружённый свечением размытый силуэт своего начальника Комуи Ли, повторившееся «сюрп» и шарканье ног в сторону кабинета.       «Я определённо проклят, — уныло подумалось прежде, чем его притянули к тёплому телу и в губы впились поцелуем, — а впрочем, крайне приятное проклятие».       — Да! — Аллен немного пьяновато качнулся и громко поставил уже пустой бокал с пивом. — Мы всю ночь…       — Мелкий, ты уже успел наклюкаться? — сбоку от него сел Канда, закинув ногу на ногу и привычным движением ослабив чёрный галстук — пиджак уже покоился на спинке стула.       — Ничего я не наклюкался, мы с этим, — кивок в сторону Лави, — обсуждали, как вчера…       «Мы с тобой всю ночь сверяли цифры», — хотел было сказать Аллен.       — Вы всю ночь скрещивали свои палочки, — хихикнул Лави, желая подшутить над своими друзьями.       — Ясно, — флегматично пожал плечами Канда и подозвал официантку, заказывая текилу.       А Лави. Что Лави? Сидел весь вечер с упавшей челюстью, которую ему пообещали сломать, если он кому-то проболтается в офисе.