Сияние Карасуно

      — Я дома.       Два сказанных мною слова повисли в комнате, и только разговор каких-то двух телеведущих разбавлял тишину. Сложно было сказать, о чем сейчас думала Араи Тошико – "читать" этого человека мне всё ещё сложно. Если я, к примеру, могу понять что с Тоору, только поздоровавшись с ним, то с мамой дела обстоят немного по-другому. Нельзя сказать, что она была в бешенстве от моего "побега", но злилась точно. Я бы и сама злилась из-за этого. Но и явной радости она не показывала. Словно я не уезжала в Токио, а просто пришла со школы.       — Чайканем?       — Чего? - я подняла бровь, не поняв вопроса. То есть, никаких "привет" или "как ты посмела" не будет?       — Ответ неправильный. Иди ставь чайник, - сказав это, Араи-старшая вышла из кухни и пошла на второй этаж.       Это... Очень странно. Вот и как после такого можно понять о чем хотя бы примерно думает этот человек? О чем он думает, что может сказать или что сделает сейчас? Понять родительницу очень сложно. Жаль, что как в "Гарри Поттере" я не владею чтением мысли. Или как она там правильно называется? Вроде есть какой-то термин... Ками-сама, дай мне вспомнить это слово.       На столе, тем временем, так и остались стоять кружка с почти допитым чаем и тарелка с данго. Гома данго, мои любимые... Надо всё же поставить чайник. После поездки в Токио не хотелось бы подливать масло в огонь, даже такой мелочью.       — Я не знала, какой цвет тебе больше понравится, поэтому я взяла... - с ходу начала мама, только зайдя в комнату, но я перебила её почти совершенно случайно.       — Легилименция!       — Классический коричневый. Что? - не поняла она и поставила два горшка возле холодильника.       — Легилименция - так называется навык читать мысли в саге о Гарри Поттере, помнишь?       Мама, доставая из холодильника бобовую пасту, едва качнула головой, мол, помню, и села за обеденный стол.       — И к чему ты сейчас это говоришь? - сделав глоток чая, который, наверняка, уже покрылся корочкой льда, спросила она будничным тоном.       — К тому, что я бы хотела прочесть твои мысли, - чуть громче сказала я, пока чайник работал на всю и делался громче обычного, когда он стоит без дела. — Я не могу понять тебя. Разве ты не должна быть зла из-за моего поступка?       Пока мама молчала, вода в чайнике успела закипеть и тот потихоньку успокаивался и замолкал. Я же всё смотрела на родителя, ожидая ответа. И наконец она заговорила, заправив выбившуюся прядь волос за ухо и легко улыбнувшись:       — Уступай дорогу дуракам и сумасшедшим, - она не смотрела на меня, пока говорила, предпочтя отдать своё внимание рассматриванию пакетика с семенами астр. – Это семейное.       — О чём ты говоришь?       Наконец она посмотрела на меня и тут же рассмеялась, откинув пакетик с семенами к центру стола.       — Честное слово, я не понимаю как можно злиться на свое чадо, когда ты в его возрасте устраивал ещё чего похуже! Кажется, это называется гены.       Гены? Какие, к черту, гены? Абсолютно ничего не понятно. Я нахмурила брови и решила таки сделать чай. Не зря же вода кипятилась? Достав из висящего шкафчика свою любимую кружку и захватив с собой пакетик зелёного чая, я уселась за стол перед мамой.       — Я всё ещё ничего не понимаю, - спокойно сказала я, не поведя и бровью, словно мне не очень-то и интересно.       — Ох, начнем с твоей бабушки, - снова улыбнулась Тошико и закинула себе в рот данго. – Однажды она познакомилась на выездных соревнованиях с одним парнем, в которого сразу же влюбилась. Кстати говоря, он был чистокровным ирландцем. Понятия не имею, с чего его отправили учиться в Японию, - она нахмурила брови. – А ещё он как-то пригласил бабушку к себе в гости, в Ирландию. Ну, и она, сказав родителям, что уехала с классом в Ибараки, купила на заработанные деньги билет и полетела в Ирландию.       — Речь идёт о...       — Да-да, Грэди Дойл. Мой отец и твой дедушка. На удивление, его гены настолько были сильны, что рыжие волосы не только у меня, но и у тебя тоже.       Вот такую информацию и так просто вылить на неподготовленного к ней человека. Начать говорить про бабушку и закончить про дедушку, о котором столько лет ни слуху ни духу? Кто бы мог подумать, что у меня ирландские корни. Зато это объясняет, почему вдруг мои волосы с рождения рыжие, а не черные, как у чистокровных японцев, или не русые. Но чтобы рыжий победил черный? Да ещё и два раза подряд? Удивительно, этим стоит гордиться.       — Но... Почему вы не говорили про это раньше?       — Так ты и не спрашивала, - легко ответила родительница, выпивая последний глоток чая. – Я тоже много куда сбегала. И к парню разок, и с друзьями кое-куда... Ух и попадало же мне.       Ух, ты. Ирландия. Это же прямо через океан, а потом ещё один... Кстати насчет воды. Кажется, вода в чайнике скоро остынет, а я так и заварила себе чай. Надо исправляться...       — Кстати говоря, - наливая кипяток в кружку с пакетиком зелёного чая, сказала я, – что мне будет за моё отсутствие?       Хотелось бы сказать, что я застала маму врасплох данным вопросом, но она лишь улыбнулась, прищурив глаза, и отвела взгляд к окну. Голос в моей голове, который чаще называют совестью, подсказывал мне, что так и стоит поступить, задать этот вопрос. Но есть ещё один голос, и он чуть громче первого, который прямо таки кричит, что что-то тут не так. В этом прищуре, зажатых губ, чтобы улыбка не стала шире.       — Раз в неделю в течение месяца наводишь идеальную чистоту дома, ухаживаешь за астрами, и терпишь моё отсутствие столько же. О, а ещё никогда в жизни не уезжать куда-то, не сказав мне, - снова заправив прядь волос за ухо, она вновь повернулась в мою сторону. – И вообще, где ты деньги взяла на дорогу?       — Я долго копила и... - за словами последовали беспорядочные движения рук, но опомнившись, я снова нахмурила брови. – Твоё... Что?       — Отсутствие, - родительница перевела на меня взгляд, не убирая улыбки с лица. Кажется, она стала ещё шире, эта улыбка. – Меня отправляют в командировку на месяц, и я надеюсь, что ты справишься тут без меня.       Это... Это очень-очень неожиданно. Кто-нибудь, пожалуйста, поднимите мою челюсть с пола, потому что она отвисла от удивления и не хочет возвращаться на прежнее место! Всё происходящее сейчас крайне негативно влияет на моё желание выпить чай. Мало того, что он уже успел остыть, так про него уже и забыли.       — Куда?       — Хоккайдо, - восторженно прошептала Тошико. – И после этой командировки мы, наконец, сможем закрыть кредит за дом!       — Это очень круто, я рада, правда! - усаживаясь за стол перед матерью, дружелюбно сказала я. – Но...       — Но?       — Вообще-то, я хотела серьёзно поговорить с тобой.       Когда такое говорит кто-то другой, то сразу начинаешь чувствовать беспокойство, будто ты сделал что-то не так. Перебираешь свои последние телодвижения и стараешься понять, в чем же проблема.       Когда это говоришь ты, то чувствуешь беспокойство только о том, как человек отреагирует на твои слова, что сделает и что скажет, как пойдет разговор.       Я же, хорошенько обдумав то, что хочу сказать, ещё в поезде, а потом и по пути домой из школы, напрочь забыла все заготовленные речи. Поэтому, заламывая пальцы, я то и дело, что открывала и закрывала рот, не зная, с чего начать.       — Если я хочу продолжить заниматься волейболом, мне нужно исправить проблему с плечом, - начала я и сразу же добавила, посмотрев на мать исподлобья: – А играть я хочу.       — И почему же сейчас? - она сощурила глаза, как кошка.       — Потому что... Потому что моё тело окрепло, а ещё я точно знаю, чего я хочу, - и охрипшим голосом добавила: – Впервые за долгое время.       Её глаза всё ещё оставались сощуренными. Кажется, мои слова не очень её обрадовали. Особенно если брать во внимание то, что ей не особо то и нравилось, что её дочь занимается волейболом. Умудрившись даже с травмой попасть в центр событий, найдя какую-то лазейку.       — Я хочу играть в волейбол, мам. Не смотреть со стороны, а играть.       — Тебе это принесёт много боли и разочарования, - она резким движением руки схватила пакетики и так же резко встала со стула. – К чему это всё приведёт?       И ведь я ещё сказать ничего не успела, как она прикрикнула:       — На твоём месте я бы хорошенько подумала, прежде чем делать такой опрометчивый шаг...       — Да в каком месте он опрометчивый? - я порывисто поднялась со своего места, упираясь руками в стол.       — Опрометчиво. Необдуманно. Глупо. Называй это как хочешь, но ты действительно не знаешь, чего ты хочешь. Где был раньше этот твой энтузиазм?       Я опешила. Где был раньше этот мой энтузиазм? Почему я раньше не говорила об операции? Из-за упрямства, не хотела делать так, как говорил Ойкава, который год подряд твердивший мне о лечении. Боязнь больниц, врачей и всего, что с этим связано? Глупость какая.       Нежелание играть?       — Узнать тебе пора, что при подъёме кажется сначала всегда крутою всякая гора.       — Что?       Мама тяжело выдохнула и сложила руки на груди. Тиканье часов в коридоре, кажется, заполнило весь дом, настолько тихо стало. Через вентиляцию были слышны порывы ветра – всё таки, скоро должен начаться сезон дождей – а она все молчит и молчит, да и мне нечего сказать.       — Но выше мы взбираемся, и мало-помалу путь удобнее идёт...       — И та тропа, что силы отнимала, вдруг лёгкой станет, - закончила я за ней. – При чем тут "Комедия"?       — Я всегда желаю тебе всего самого наилучшего, но...       — Но ты против.       — Я не против, - родительница вновь тяжело вздохнула и закрыла глаза. – Всего лишь не хочу, чтобы ты выбрала не тот путь. В любом случае, жизнь твоя, делай с ней, что душа пожелает. Но, - перед тем, как выйти из кухни, она строго посмотрела на меня и голос её впервые за столь огромное количество времени ожесточился, – не смей потом перекладывать свои же ошибки на кого-то другого. Я же сделаю все, что смогу.       Она кинула на меня быстрый грозный взгляд и, сжав губы в тонкую полосочку, вышла из кухни.       Я... Когда-то делала это? Перекладывала свою вину на других? Называла свои ошибки ошибками других?