Драконье сердце

В этом году весна поздно пришла в родные края. Скоро должен был вступить в свои права май, но на деревьях едва-едва набухли первые почки, а у изножья гор, где жил Эйджиро, ещё лежал снег. Последние дни шла сильная гроза; лишь иногда шторм затихал, чтобы вдохнуть воздуха и наброситься на землю с новой силой. Ветер хлестал дождём беспрестанно — Эйджиро хотелось вернуться в своё логово, где было сухо и тихо, но он не мог. Непозволительно долгой для человеческих ног была дорога туда из Сидзуока — города, где вот-вот должно было произойти кое-что крайне важное — и поэтому уже несколько недель он покорно ждал неподалёку от городской черты, укрывшись под сенью лесной чащобы, и лишь изредка улетал на охоту. Из-за волнения даже самый мясистый и крупный олень не вызывал аппетита. Особенно сегодня. Эйджиро не мог объяснить почему, но именно сегодня его нервы словно вырвали из-под грубой чешуи, оголяя на милость промозглого ветра. Смурые капли срывались из древесной кроны, а под грузное драконье тело стекала вода — на любой каприз погоды тело отзывалось томительной дрожью. Он взмахивал хвостом — с каждым ударом лужи и грязь разлетались во все стороны — и нервно фыркал, сложив голову на лапы. Этой ночью он не спал. Не смог. Кажется, уже наступило утро — из-за серых грозовых туч всё вокруг оставалось мрачным, но солнечный диск блеклым ореолом расплывался в небе на востоке, — и сон всё ещё не шёл. Эйджиро тяжко вздохнул и открыл глаза: к нему, задыхаясь и утопая в размытой земле, бежал человек. Неужели?.. Эйджиро мотнул головой: нет, он не должен был радоваться раньше времени. Добежав, человек (юноша, теперь он это видел) пал ниц, а его взгляд был направлен на лапы. Эйджиро недовольно проворчал: сколько раз он просил людей не вести себя так. Не вставать перед ним на колени, не относиться, как к какому-то божеству, не бояться смотреть в глаза — всё было без толку. — К-Киришима, — человек сглотнул ком, и Эйджиро взглянул на него, немного настороженно, надеясь, всей своей драконьей душой надеясь, что оба они волновались по одной причине, — в семье Бакуго, у Масару и Мицуки… родился ребёнок. Да. Да! Он знал. Он чувствовал ещё ночью, что она пришла в этот мир. Его омега. Эйджиро зарычал, давая наконец волю чувствам, что плавились и ковались с того самого момента, как он узнал, что Мицуки понесла. Человек подле его лап испуганно сжался, путая радость с яростью, и Эйджиро, едва заметив это, успокаивающе замурчал. Но теперь он не мог тратить драгоценные секунды. Эйджиро подставил шею, предлагая человеку полететь до города вместе, но тот, побледнев как накрахмаленная скатерть, вежливо отказался. Они лишь поклонились друг другу, прежде чем разойтись своими дорогами. Поглощённый мыслями о своей новорождённой омеге, Эйджиро не помнил, как долетел до самого Сидзуока. Лишь чувствовал, приземляясь на главной площади, как ныли крылья от натуги, от того, что он нёсся к городу быстрее выпущенной эльфом стрелы. Вдохнув влажный воздух, Эйджиро принюхался, ища свою драгоценную омегу в толпе зевак: город знал, зачем он здесь, и каждый хотел узнать последние сплетни из первых рук. Он не винил их за это, ведь, несмотря ни на что, всё же нашёл её. Просто не мог не найти. Мицуки с Масару под боком вышла чуть вперёд, держа её на руках; он сразу же накрыл их крылом, пряча от дождя, и присмотрелся к новорожденной. Светловолосая, белокожая — прямо как её мать. Эйджиро радостно защёлкал, и вскоре щелчки превратились в непрерывный треск, когда она любопытно раскрыла глаза. Красные, немного другого оттенка, но такие похожие на его собственные. Всё потому, что она его омега. За пелёнками Эйджиро не видел ничего, кроме лица, и если бы он сейчас мог говорить на понятном людям языке, то немедленно потребовал бы их развернуть. Он хотел осмотреть её полностью, убедиться, что она здорова и что с ней всё в порядке. Из горла вырвался нетерпеливый клёкот, и он осторожно приблизился к своей омеге, надеясь дыханием сдуть мешающуюся ткань. Девчонка, маленькая озорница, без страха положила ладошку на самый кончик его носа и нахмурилась. Смелая, мужественная. Ему нравилось. — Киришима, — голос Мицуки был усталым, сдержанным. Слишком натянутым, чтобы это значило что-то хорошее. Его счастливый треск перетёк в тревожный гул, и он осторожно отдалился, склоняя голову набок. С ней что-то не так? Мицуки вздохнула, слой за слоем разворачивая кокон из ткани, в котором пряталась его омега. Масару не убирал ладоней с плеч жены. — Киришима. Это мальчик. Эйджиро сначала не понял. Он ведь знал, что это была его омега, он чувствовал это в её запахе, видел во взгляде родных алых глаз, и «она» никак не могла быть «им». Но взгляд Эйджиро скользнул ниже, и он убедился сам. Мальчик. Странный и необычный мальчик-омега, обладающий признаками обоих полов. — Я знаю, какая это редкость. Мальчик и омега. Поэтому я пойму, если ты от него откажешься. Но даже не смей заставлять нас отказываться от нашего Кацуки. Кацуки? Бакуго Кацуки. Киришима Кацуки. Да, ему шло это имя. Эйджиро приблизился вновь, из-за чего оба родителя напряглись. Лишь его омега, его Кацуки бесстрашно и неотрывно смотрел в его красные, драконьи глаза. Эйджиро утробно заурчал. Они уже принадлежали друг другу. И такая мелочь, как пол, не могла встать на пути. — Ты принимаешь его? — полушёпотом спросила Мицуки. Она слышала довольное драконье урчание, видела взгляд, которым Киришима одаривал её сына. И всё равно не могла поверить. Тогда Эйджиро кивнул, и лишь в эту секунду она и Масару смогли по-настоящему выдохнуть. Он обтёрся о них обоих своим носом, оставляя запах, и внимательно посмотрел на Кацуки: в следующий раз стоять так же близко они смогут только через двадцать лет. Эйджиро уже хотелось выть от безнадёги, но он знал, что так будет лучше для них обоих. Эйджиро был стойким, как скалы, среди которых он жил, но даже он бы не смог не поддаться искушению затащить своего омегу в их (теперь уже «их») логово, окажись они достаточно близко. Кацуки нужно было вырасти. Созреть. Стать сильным, выносливым. И уже тогда… Раздался тихий рык. И уже тогда Эйджиро сможет сделать с ним всё и даже больше. Поклонившись семье Бакуго и получив ответный поклон, он взмыл в воздух. Двадцать лет. Он на мгновение зажмурил глаза, моля всех богов, чтобы это было всего двадцать лет, и история не повторилась вновь. С Кацуки было не так, как… — Эйджиро мотнул головой — их связь ощущалась гораздо явственнее, их тянуло друг к другу. Это ведь должно было что-то значить, да?..