Драконье сердце

Бакуго с самого детства знал свою судьбу. Все в городе только и делали, что перетирали его кости — тупорылые дерьмоеды, что не могли найти занятия интереснее, — а сейчас, когда оставалось меньше года до его двадцатилетия, окончательно помешались. Каждый считал долгом высказать своё никому не нужное мнение, дать бесполезный совет, а кто-то шёл дальше и даже просил замолвить словечко перед злоебучим Киришимой, драконом, что был хранителем этих земель. И чьей шлюхой ему было предначертано стать. Но Бакуго был не согласен. Он не собирался раздвигать ноги ни перед кем, даже если сама мать природа «одарила» его дыркой между ног, в которую мог поместиться целый драконий хер. Ведь кроме того она одарила — в этот раз уже действительно одарила — его множеством талантов. И стать драконьим инкубатором значило смешать с дерьмом и выбросить всё то, чего он мог достичь. Поэтому Бакуго собирался покинуть родной дом. Сбежать, если хотите. Он, несмотря на возраст, уже был сильным воином, могучим магом, и вряд ли было что-то, с чем бы он в итоге не справился. Киришима не станет преследовать его, если ему удастся уйти достаточно далеко. Его земли, существа здесь обитавшие, магия, пропитывающая местный воздух — всё это значило для него больше, чем кусок мяса, рождённый, чтобы скакать на его члене. Ночь, когда Бакуго решил уйти, пришлась на середину лета. Погода стояла самая что ни на есть отличная: лёгкий ветер колыхал его волосы и приятной прохладой обвивал вспотевшие плечи, пока он стоял на пороге отчего дома; земля после палящего дня всё ещё дышала жаром; в небе рассыпались мириады неукутанных облаками звёзд, и месяц ухмылялся сияющим серпом. Всё было создано для того, чтобы его дорога была лёгкой и спокойной. Он не стал говорить родителям и слова о своём уходе. В их семье были хорошие отношения — насколько хорошими они могли быть, когда его с матерью языки были отточены острее, чем клинки, — только в отличие от него они, родители, боготворили Киришиму. И он не мог их винить — дракон дал им действительно многое, — но не хотел даже слышать их жалкие попытки отговорить его. Не им было суждено стать драконьей подстилкой. Не им было указывать, как ему поступать. — Ты куда собрался, засранец? — послышался голос матери. Бакуго низко зарычал, напрягся, как дикое животное, готовое к прыжку. Но Мицуки подобным было не напугать. — Думаешь, что я идиотка, которая не заметит, как ты уже который месяц планируешь удрать? — Отъебись, старая ты карга, — огрызнулся он и тяжёлым шагом спустился с крыльца, направляясь к городским воротам. Его мать бросилась следом. — Кацуки, следи за грёбаным языком! — твердила она каждый раз, но никогда не наказывала. Ещё бы: именно у неё он нахватался подобных выражений. Схватив его за плечо, она дёрнула его в сторону дома — Бакуго был сильнее и едва качнулся. — Ты поговоришь со мной, хочешь ты того или нет. Я не позволю тебе сбежать, как трусливой псине, поджав хвост. «Трусливая псина» — эта фраза подействовала на Бакуго точь красная тряпка, и он с вызовом посмотрел в ответ. Он не сбегал, как трус, и, чёрт возьми, он поговорит с ней, если ей так хочется. Вырвав плечо из цепкой хватки, Бакуго направился обратно в дом. — Хер с тобой. Но не думай, что я изменю своё мнение и вдруг захочу унижаться и раздвигать перед драконом ноги, как послушная сука, — ядом, сочившемся в его голосе, можно было отравить все реки их королевства. Но Мицуки это не проняло. Наоборот, она рассвирепела, как ночная фурия, заставляя Бакуго остановиться. Он думал, что она его ударит, он знал, что она его ударит, и её рука была даже тяжелее её характера. Удара не последовало. — Даже не смей. Чтобы я больше никогда не слышала этих поганых слов из твоего рта. Секс не бывает унизительным только от того, в какой позиции ты находишься, — прорычала она и с силой потащила его в сторону дома. Бакуго не считал себя виноватым, вина была чувством, которого он вообще не ведал, и лишь гордо вздёрнул подбородок, нахмурившись сильнее обычного. — Мне плевать, — сказал он, но по неведомой причине ему не было так уж плевать. Слова, произнесённые его матерью, такие простые и очевидные, зацепили. Она была одним из сильнейших боевых магов, которых он знал, и, несмотря на всю грубость и ссоры, в душе он по-настоящему уважал её и — если совсем откровенно — восхищался. И то, что она была женщиной, что она выносила и родила его, что у неё был любящий муж, его папа — всё это никак не ассоциировалось с унижением или оскорблением. Бакуго помрачнел. Это не значило, что он внезапно захотел лечь под Киришиму или под кого-либо ещё. Лишь небольшое сомнение проскочило в голове, и пока этого было достаточно. Они разместились в просторной главной комнате, возле камина, что уже давно не горел: в такой час им двоим следовало видеть десятый сон. Мицуки молчала, приводя в порядок мысли. Она понимала своего сына, его страх, даже если он ни за что бы не признался, что это был страх. Именно поэтому она хотела сделать всё правильно и сказать нужные слова. Она закрыла глаза. Картина, как маленький Кацуки уверенно положил ладонь на драконью морду Киришимы, придала ей сил. — Послушай меня, засранец. Я знаю, что тебе не хочется тратить всю свою жизнь и себя, чтобы праздно лежать в золотой клетке, где единственное, что от тебя будет нужно — это откладывать яйцо за яйцом, — Кацуки сморщился от её слов, да и она сама была не в восторге от представившегося зрелища. — Но Киришима не такой, и ты это знаешь. Мне понятно, почему ты его ненавидишь, но взгляни со стороны. Наш король — полнейший мудак и кусок дерьма, наше королевство разваливается на части, да даже наш бесхребетный лорд, неспособный и задницу самостоятельно подтереть, послал корону куда подальше, и — посмотри! — всё равно под нашими окнами нет войны. Из-за кого? — Хватит, — отрезал Бакуго. Он слышал оды о Киришиме сотни, нет, тысячи раз, и его уши едва ли не кровоточили от очередного упоминания упоительной бесподобности их Хранителя. — А ещё ты знаешь, что он сделал для нашей семьи. Ведь я должна была стать его драконозаводчицей, — Бакуго поморщился: он ненавидел это людское слово, словно издевательство и паршивый каламбур. Впрочем, драконье «омега» было не лучше. Будто «омеги» стояли позади всего и вся: слабые и беспомощные — и его раздражение лишь росло от этих мыслей. — Но он отпустил меня с твоим папой, потому что видел, как мы любили друг друга. И разрешил остаться на своей земле, где я буду под охраной. — Я сказал: «хватит»! Не вешай мне дерьмо на уши, какое мне дело, если он не отпустит меня, как отпустил тебя! Или, думаешь, я поверю, что «грёбаный распрекрасный Киришима отпускал своих драконозаводчиц до самой старости, пока не сдох нахрен от своего благородства!»? — зарычал Бакуго, несколько взрывов сорвалось с его распростёртых ладоней. Конечно, мать рассказывала ему эту историю. О том, что она родилась не только от своих родителей, но и от крови и магии Киришимы, как сам Бакуго; о том, что это она должна была быть на его месте. Всё то, чем они вдвоём являлись — это была драконья заслуга, и они даже не могли назвать себя людьми, как бы внешний вид ни морочил чужие головы. Бакуго так вовсе не знал, кто он, выродок-полумуж — вот самое близкое определение, которое можно было подобрать. И что, он должен был быть благодарен за своё появление на свет? Нет, чёрт возьми, нет! Его тошнило от всего этого. — Да, не отпустит. Я видела, как он смотрел на тебя, едва ты успел родиться, — Мицуки нахмурилась, Кацуки уже раскрыл рот, чтобы что-то сказать — возразить, ведь он всегда возражал, — и она повысила голос прежде, чем он успел вставить даже слово: — Помолчи хоть немного, ты настоящая заноза в заднице! Вот что ты собираешься делать, когда уйдёшь? Даже если на свете и существует место, куда не дотянулись драконы, оно далеко, очень далеко отсюда! И тебе придётся столкнуться с десятками других, куда более агрессивных, думающих только тем, что у них между ног!.. — И что мне теперь, стелиться под Киришиму, потому что это меньшее зло?! — всё же не выдержал Бакуго, вскакивая. — Я разберусь с любым из них, пусть только приблизятся! — Хватит меня перебивать, Кацуки! Ты хоть раз можешь меня выслушать?! — она вскочила тоже. Без сомнения, их крики уже разбудили Масару. Зачесав волосы — движение, что помогало ей выпустить пар — она продолжила: всё так же раздражённо, но более тихо: — Если ты говоришь, что можешь разобраться с любым, то почему не с Киришимой? — Ха? — Бакуго опешил. Она же любила Киришиму, неужели она могла желать ему смерти? Даже Бакуго не желал, сколь бы много ненависти к дракону в нём ни было. — О чём ты, карга? Я не хочу его убивать. Когда Мицуки хохотнула, её голос дал петуха. — Боги, и в кого ты такой идиот? «Разобраться» — это не значит убить, — Кацуки нахмурился от её слов, пытаясь скрыть своё непонимание. Она вздохнула: её сын порой оказывался таким узколобым болваном, поверить сложно. — Запахи, Кацуки. Всё дело в них. Сейчас ты игнорируешь их, ведёшь себя как человек, но мы с тобой не люди. И, когда ты по-настоящему столкнёшься с драконом, ты это поймёшь: запахи — это отдельный язык. Мне жаль, что я не могу многому тебя научить. Моё общение с Киришимой никогда не было по-настоящему драконьим, а с другими драконами мне пришлось столкнуться всего один раз… Но я попробую рассказать, что знаю. Несмотря на сказанное, Мицуки неожиданно замолчала. Однако один лишь её взгляд говорил о том, что подгонять её не стоило, и поэтому Бакуго просто цыкнул, откидываясь на мягкие подушки, и скрестил руки на груди. Внутри всё пылало от недавнего спора, злость вперемешку с раздражением кипела и просилась наружу, и Бакуго чувствовал, что взорвётся — если не он, так его ладони, что были слишком горячими и влажными. В такие секунды болезненного затишья Бакуго чувствовал, что кровь дракона — красного, огненного дракона — и впрямь текла в его жилах. В такие секунды он едва мог бороться со своим наследием. — У драконов не существует равных отношений, — столь же неожиданно его мать заговорила, и Бакуго дёрнулся на голос. — По крайней мере между друг другом и драконозаводчицами. Один всегда будет главнее другого, прописная истина, а драконозаводчицы в самом низу этой иерархии. — Может, расскажешь что-нибудь, что я не читал десятки раз в трактатах? — озлобленно прошипел Бакуго. Он перерыл множество рукописей, считая, что врага нужно знать в лицо, но в итоге оказалось, что ему хватило бы двух-трёх книжонок: все они до оскомины были похожи между собой. — Может, расскажу, если ты заткнёшься хотя бы на пару минут, — ни один мускул не дёрнулся на лице его матери, привыкшей парировать подобные нападки. — А ещё лучше, если ты всё-таки используешь свои гениальные мозги, которыми ты так кичишься, и догадаешься сам, как твои размеры и происхождение могут сыграть тебе на руку. — Твоя мама хочет сказать, — Масару, заспанный и уставший, показался на лестнице, сразу привлекая внимание своим тихим спокойным голосом, — что драконы — по крайней мере те, у которых всё в порядке с головой — всегда осторожны с драконозаводчицами, когда дело касается физической силы. Ведь одно лишнее движение, и всё может очень плохо закончиться. — Милый, не раскрывай этому идиоту все карты, — взгляд Мицуки смягчился, когда она улыбнулась мужу — по-настоящему улыбнулась — и распахнула руки для объятий. Стоило ему подойти, как она целомудренно поцеловала его, и Кацуки не оставалось ничего, кроме как закатить глаза и ждать, пока они совьют своё любовное гнездо напротив него. Когда Кацуки был младше, он, как и многие дети, не стеснялся выражать своё отвращение всеми возможными способами, но сейчас такое поведение родителей не вызывало ничего, кроме лёгкого раздражения. — Как будто мне это что-то даёт, — продолжил разговор он, когда их внимание, наконец, перестало быть сосредоточено исключительно друг на друге. — Даже если Киришима будет мне поддаваться, и я смогу в одиночку надрать ему зад, он всё ещё дракон, а я всё ещё грёбаный драконозаводчик. А драконы драконозаводчицам не подчиняются. — А что, если они просто не хотят об этом говорить? — после этих Бакуго посмотрел на мать с нескрываемым скепсисом, но та затрясла головой, словно отказывалась принимать такую реакцию. — Серьёзно, я думала об этом. Да, для драконов естественно подчинять, а для нас с тобой подчиняться, и если Киришима одним своим видом может поставить тебя на колени, то ты можешь разве что преумножить желание это сделать. Но представь, если ты вдруг откажешься преклониться. Даже когда он надавит сильнее, даже когда он попытается примять тебя к земле, ты всё равно будешь стоять на своём. Если запахов окажется недостаточно, а силу — опасно применять. Что тогда? — Он пошлёт меня к чёрту, — легкомысленно дёрнул плечами Бакуго. — Он ждал тебя сорок лет, он смотрел на тебя такими глазами, что я боялась, что он вырвет тебя, младенца, прямо у меня из рук. Подумай ещё раз, идиот, — Бакуго раздражённо посмотрел матери в глаза и, когда она не отвела довлеющего взгляда, цыкнул, хмурясь. Он понимал, к чему она клонила: отношения между драконами и драконозаводчицами были сродни осаде крепости. И если иные сдавались и поднимали ворота, стоило лишь вражеской армии показаться на горизонте, то она хотела заставить противника перейти от силы к переговорам. — Кацуки, он сделает многое, чтобы быть с тобой. И да, он дракон, поэтому не только с, но и над тобой, смирись. — Заебись, — ядовито оскалился Бакуго, хлопая себя по коленям. Он кожей ощущал, как мать в очередной раз хотела высказать ему за его злой язык, а папа лишь устало вздохнул. — Несколько минут назад я говорил тебе о том, что не хочу становиться драконьей подстилкой, а теперь ты предлагаешь мне стать не просто подстилкой, шлюхой, которая будет подставлять Киришиме зад в обмен на подачки. — Можешь думать так. А можешь, наконец, засунуть свою гордыню в задницу и вытащить оттуда голову, чтобы понять, что тебе никогда не разорвать связь с драконьим родом, и если ты сбежишь, то когда-нибудь твои магические силы, что сейчас питает Киришима, иссякнут. Тебе повезёт, если ты успеешь спрятаться там, где тебя не найдёт какой-нибудь дракон, и тебе всего-то придётся всю жизнь прожить без магии, но может сложиться так, что ты окажешься на территории какого-нибудь ублюдка. И он не станет ждать, пока его магическая энергия расцветёт в тебе, чтобы ты мог защититься — и я не хочу договаривать то, что он с тобой сделает, потому что ты мой сын, Кацуки. — Говорит та, которая сама хотела сбежать отсюда, — недолго думал Бакуго над ответом, и, несмотря на усмешку, очерчивающую губы, взгляд его был предельно тяжёл. — Мне тоже когда-то было девятнадцать, — Мицуки подняла руки, принимая своё поражение, и взглянула на мужа. — Но я хотя бы была не одна. Бакуго недовольно выдохнул и опустил взгляд на свои руки. Кем бы мать его ни считала, но он сам прекрасно знал, как работала магия. Знал, что без Киришимы под боком его силы медленно начнут угасать, пока он не опустошится полностью. Кочующим расам, да даже людям здесь повезло гораздо больше, магическая энергия от нескольких драконов легко смешивалась в них, но драконозаводчицы были лишены такой роскоши. И пусть один этот недостаток (который и не должен был быть недостатком для хорошей покладистой драконозаводчицы, всю жизнь живущей под крылом своего дракона, мрачно думалось Бакуго) покрывался десятком преимуществ, будь то иммунитет к определённым школам магии или лучший магический контроль, сейчас он становился главным препятствием и риском. Тем не менее у Бакуго был план, иначе бы Бакуго он не был. Последние годы он много времени проводил за картами, до мелочей изучал территориальные распри драконов, их повадки. Например, на юго-востоке, не так далеко от Сидзуока, территория Киришимы граничила с целым гнездом молодняка, разобщённого, агрессивного и пока безуспешно пытающегося получить единоличный контроль над небольшой долиной, которую они делили. Чуть дальше — прибрежные земли, которые за собой держал уже взрослый зелёный дракон со своей драконозаводчицей, и их потомство пока было слишком юным, чтобы представлять угрозу. Море, переходящее в океан, делили между собой несколько водных драконов, но они слишком редко показывались на поверхности, чтобы людские манускрипты могли быть хоть сколько-нибудь полезными. И именно вода должна была стать его эдемом, в котором он смог бы наконец зажить без нужды прогибаться под Киришимой или кем-либо ещё: водным драконам от него, не умеющего дышать под водой, не было никакого проку. Вот только как его тело перенесёт жизнь в постоянном движении? Возможно, он впрямь лишится магических способностей навсегда — по крайней мере пика, на котором находился он сейчас, ему уж точно больше не доведётся достичь. Но с каждым годом его двадцатилетие было всё ближе, и эта жертва всё меньше казалась немыслимой. А теперь его мать предлагала… это. Разумеется, первой реакцией Бакуго была кипучая злость, потому что идея продавать своё тело Киришиме казалась в сотни раз отвратительней, чем просто раздвигать перед ним ноги, как то задумала природа. Даже сейчас его кулаки сжимались сами собой от одной только мысли, но — Бакуго расслабил руки, глядя огрубевшую от тренировок кожу — он столько мог добиться здесь, на земле. Если он останется свободен, если сам Киришима будет прислушиваться к нему, то у него, может, получится избавиться от проблемы с ному, получится не дать войне разорвать Юэй на части. Бессчётное количество дорог открывалось перед тем, на чьей стороне был грёбаный Хранитель. До сей поры Киришима не вмешивался в правительственные дела ни Юэй, ни других королевств: драконы всесильными не были, и часто игры в политику стоили им головы. Но Бакуго не мог назвать играми то, что на троне сидел самодур, великовозрастный ребёнок, который не понимал, что тянет Юэй в бездну. Или, хуже, ему было просто плевать. Бакуго сглотнул. Ему плевать не было, и он чувствовал этот призрачный шанс что-то изменить, что ускользал из пальцев, словно дорогой шёлк. — Ты правда думаешь, что это сработает? — серьёзно спросил он, поднимая глаза на мать. Та задумалась, и Бакуго был благодарен, что она действительно осознавала, как важен был её ответ. — Да, — кивнула в итоге она. Она вспоминала Киришиму, вспоминала то, какой благоговейный страх он умел вселять в сердца людей одним лишь взглядом. Как она сама смотрела на него в свои двадцать — да что уж там, он до сих пор умел пустить дрожь по её позвоночнику. Это будет страшно и тяжело: взять измором громадное, горделивое, сильное создание, рискуя проиграть и ответить за свою наглость, но Мицуки знала, что её сын не боялся трудностей. Он впитал лучшее, что она могла ему дать, и пошёл гораздо дальше — даже дракон не смог бы его сломить. — Киришима, конечно, силён, — вздохнул Масару, сжимая в своей ладони ладонь Мицуки. — Ведь он держит такую большую территорию уже много лет, и ты не должен забывать об этом, Кацуки. Бакуго ничего не сказал, только посмотрел недовольно: лишь полный идиот мог недооценивать огромную огнедышащую ящерицу. Но папа понял его ответ и без лишних слов: — Поэтому я и знаю, что ты справишься. — И вас не смущает, что хранитель наших земель может оказаться на коротком поводке у меня? — уточнил Бакуго, хмурясь. Мысль, почему они решили предложить ему этот план, не давала покоя. Речь шла не о ком-то, о Киришиме, драконе, которому доверяло столько людей и нелюдей, и родители знали его, Бакуго, достаточно хорошо, чтобы понимать: он был слишком целеустремлённым, чтобы позволить делу не выгореть. И всё равно они буквально отдали того, кто присматривал за ними всеми, ему в руки. В руки, что своими взрывами могли превратить в труху даже скалы. — Не пытайся сделать вид, будто готовишь злодейский план по захвату мира с его помощью, — Мицуки ответила ему тем же хмурым взглядом, а Масару робко улыбнулся на её слова. Их сын мог быть вспыльчивым, эгоистичным, жестоким, самовлюблённым, даже злым, но настоящим злом никогда не был. И она не собиралась оскорблять его своим недоверием, хватало других людей, заявлявших ей порой, что она вырастила какого-то монстра. — Что же до остального, я всю жизнь прожила среди людей, слишком очеловечилась, чтобы находить привлекательной драконью любовь, считать нормальным желание властвовать над тем, кто тебе дорог. Вот только Киришима — дракон и по-другому просто не может. Да и ты тоже, что уж там. Из-за того, что тебе вечно все вылизывали задницу, кудахча над твоей гениальностью, ты с ума сойдёшь, если не будешь первым во всём, — она мотнула головой, прерывая себя. Было поздно воспитывать Кацуки, с самого рождения было поздно. — И одно я знаю наверняка: что разобьёт ему сердце, так это твой уход. Бакуго не понимал, как это: они ведь не знали друг друга. Только слышали от других людей, но за все годы, по древним драконьим законам, не обмолвились даже словом. Как Бакуго вообще мог разбить ему сердце своим уходом? Вот уж дерьмовым характером смог бы. Он усмехнулся. — Я подумаю, — сказал он и встал. Хотелось спать. Родители смотрели на него до того самого момента, как он скрылся на втором этаже. Больше они эту тему не поднимали. Больше Бакуго не пытался сбежать.