IV
Тот день вышел не менее тяжёлым и для молодой рыжей альфы. Тогда, увидев Лили, плачущую над бездыханным телом своего любимого, будто электрический ток пробежал по всему телу Кейт. Что-то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что-то отрывается от неё и что она умирает. Увидев Лили и услышав её страшный плач, какой был и у её матери, она мгновенно забыла и себя и все свои проблемы, существующие на тот момент. Она застала свою сестру в таком состоянии, в каком никогда её не видела и боялась за неё больше, чем за кого-либо другого в тот момент. Лили была для неё самым важным волком с того момента, когда она узнала про ранение Гарта. Спустя несколько часов ей пришло время осознать всё случившееся. Смерть альфы оставила у неё только мрачные впечатления, физическую тоску, боль, несчастье. Ей не был слишком близок альфа, с которым она была знакома всего-лишь два месяца, но осознание того, что его больше нет, хотя Гарт сделал для них всех очень многое, было гнетущим. Он всегда оказывал им помощь, хотя и был иногда горделив, но волку это не мешало быть хорошим, порядочным альфой и примером для многих. В тот день она могла лишь попытаться понять свою младшую сестру, испытывающую такое горе, какое никогда не представлялось ей и, надеялась она, не придётся испытать в будущем. Она хотела помочь Лили, вернуть её в жизнь, но боялась любых своих действий, что могут лишь возыметь обратный эффект и навредить молодому уму, переживающему огромные страдания. Но несмотря на свою непривычную неуверенность, Кейт до последнего откладывала мысль о том, что ей уже надо уходить с Востока, так как делать её здесь уже было нечего. Всё это делалось ради того глубокого чувства внутри неё, что она единственная теперь могла лишь удержать Лили от безумного отчаяния. Тони совсем скоро покинул её сестру, оставив одну, а на замену ему могла подойти лишь Кейт. Это чувствовала и Ив. Та всё утро того дня уговаривала свою старшую дочь помочь своей сестре, будучи единственной, кто способен на это. Кейт не могла не согласиться с этим, но со страхом думала о том, как ей помочь бедной омеге. «Что же мне делать? — думала Кейт в отчаянии, боясь любого собственного шага. — Что же ты наделал, Гарт?.. Зачем ты её бросил?» Одновременно она чувствовала, что Лили понемногу отчуждается от своей семьи. Ей казалось, что слова и чувства её родни волчице будто казались противными, начиная с этого дня, когда она впала в новый для неё мир, и даже враждебными. Кейт боялась, что её сестра может впасть в такие заблуждения, забыть о своей семье, что не понимает её, так ещё и подумать о том, что эта самая семья рассказала о ранении её мужа в самый последний момент, еле успев с ним проститься в его последнее утро. «А если подумает, что нам она безразлична? — думала Кейт. — Взбредёт ей, что у нас ничего не изменилось с этого дня, всё также привычно, спокойно...» У Кейт было тогда не утешение, не объяснение, а призыв к жизни, в сравнении с Лили, но единственное, в чём он заключался, так это в потребности помочь своей сестре. Она была готова не отходить от неё хоть несколько дней подряд, но лишь бы не потерять одного из самых дорогих ей волков, что есть у неё. Она чувствовала, — её всегда к этому готовили — что может даже пожертвовать собой во имя кого угодно, если и это будет необходимо.***
Ей было необходимо её проведать. Кейт и Лили как обычно поздоровались, обнялись, но с явным безразличием от самой омеги, которая не была в восторге ни от своей сестры, ни от той обязанности, которая говорит здороваться с каждым новым встречным за день. Ей, очевидно, было всё равно на это всё и как только она вышла из объятий, то сразу уткнулась обратно в своё место в уголке пещеры. «Что у неё на уме? — думала Лили, впервые за сегодня не отрицательно подумав о госте в своём доме. — Почему зашла? Что ей надо от меня, от него?» — Мы все очень волнуемся, — говорила Кейт после недолгого молчания, оглядев дом своей сестры. Отсюда сегодня ушли последние раненые, поблагодарив омегу за помощь, а волчица осталась одна, чем-нибудь занимаясь по хозяйству только тогда, когда к ней кто-то приходит, притворяясь занятой. — Зачем? — сказала Лили холодно, когда её что-то заставило ответить против её желания. — Гарт вам был никем, к чему это всё? — К тому, что мы оба за тебя волнуемся, Лили. Ты не подумай, что мне, маме, всё равно на тебя. Мы семья, должны заботиться друг о друге, разделять общее горе, ты же понимаешь? — И что? — говорила Лили. — Вот, Гарт тоже был частью нашей семьи... — сказала Кейт, вздохнув. — Не только тебе, но и нам с мамой тоже тяжело после всего, что случилось. Пойми только, нам страшно за тебя, сестрёнка. Лили молчала. Кажется, что-то было у неё на уме, но она решилась раскрывать этого, словно была неуверенна в своих мыслях. Ей не один раз сегодня говорили подобные вещи и когда приходила Ив, то слова были похожи. Омега не верила, будучи убеждённой, что правда есть лишь в новой стороне её жизни. Сейчас ей было лишь в тягость думать об этом всём и она улеглась получше в уголке, будто зажавшись в нём. — Ты устала, — заботливо говорила Кейт, подойдя к волчице и сев рядом с ней. Омега не стала сопротивлялась и продолжала лежать, хотя в любой другой ситуации за сегодня запросто бы выбежала на улицу, — постарайся уснуть. — Я не хочу спать, — ответила Лили. — Лучше скажи честно, мама же тебе сказала придти ко мне? — Мы обе должны к тебе придти, несмотря на что угодно. Семье нельзя оставлять кого-либо, у кого горе... потому что она любит его, как и она свою семью, так? Размышляя над словами, Лили лежала и в полутьме рассматривала лицо Кейт. «Что у неё на уме? — думала Лили. — Кажется, я поняла теперь. Но что она думает обо мне? Она говорит о семье, что любит друг друга...» — Ну, так... — отвечала Лили неуверенно. — Теперь подумай о маме, — Кейт была спокойна, но начинала ощущать, что у неё уже выступают слёзы. — Ей очень тяжело. Ты видела, как она плакала утром, какое горе было, а теперь подумай, что делается с ней, когда она видит, что происходит с тобой с этого дня, Лили. У тебя и у неё своё горе, похожие друг на друга и вы должны быть вместе... Слёзы у волчицы уже были ярко видны, а она стала думать совсем не так, как минутой ранее, сама вспомнив о своей больной от горя матери. Если минутой ранее она хотела одна поддержать сестру, помочь ей, то теперь понимала, что ей не сделать этого без Ив. Она продолжала говорить, несмотря на слёзы: — Мы все любим тебя, дорогая, и мама... Она.. она зовёт тебя.. Мы... Ты должна идти к ней, Лили. Как по Кейт сегодня, по телу омеги на секунду пробежал такой же ток. Она часто сегодня думала о своей матери, но сейчас эта мысль была намного больнее любой другой, что была в голове у волчицы. Она по-другому представила себе свою мать, не так как раньше, и ужас не даст ей избавиться от этого представления, она чувствовала, что пока собственными глазами не увидит свою мать. Ей с этого часа стала нужна её семья, что была недалеко от неё — Кейт и Ив... которых она очень сильно любила, как бы она себя не обманывала прежде, попав под влияние собственных заблуждений. Вдвоём они тут же побежали к норе Ив, что располагалась недалеко от дома Лили. Быстрыми шагами омега вошла внутрь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери. Ив лежала на полу, странно-неловко вытягиваясь. Видно, что ей было больно, но не физически, а морально, перенося тяжёлые муки сегодняшнего дня. Горе у не молодой волчицы было намного тяжелее, чем даже у Лили утром, и если бы оно начало затягиваться, то последствия были бы наихудшими, что и понимала омега, ворвавшаяся в её дом. — Лили? — сказала она, посмотрев своими покрасневшими глазами на белоснежную волчицу, очевидно, не имев возможности её подробно развидеть. Рядом там ещё была Кейт, но на неё она не обратила столь сильного внимания. Омега тотчас же встала рядом со своей матерью, нагнулась над ней, обняла её с неожиданной силой, повернула к себе её лицо и прижалась к ней. — Мама, дорогая моя! Я здесь, мама, прости меня... — шептала она ей, не замолкая ни на секунду. Она не отпускала мать, нежно держа её, тихо говорила ей что-то. Сама Ив сжала свою дочь в объятиях, закрыла глаза и затихла на мгновение. Потом она с быстротой повернула к себе морщившееся от боли лицо Лили и долго вглядывалась в него. Омега смотрела на неё налитыми слезами глазами и в лице её была только мольба о прощении и любви. — Мама дорогая, — повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как-нибудь снять с неё излишек давившего её горя. — Прости меня только... Лили так и не услышала ответа, но она всё равно не отходила от своей матери. Любовь Лили упорная, терпеливая, и кажется, стала понемногу возрождаться, обнимая Ив будто со всех сторон. Омега провела с ней весь день, иногда что-то говоря, но не получала ответа. Спустя несколько часов Ив тихо заговорила, начиная возвращаться к жизни: — Прощаю тебя, солнышко... Прощаю...***
Кейт отложила свой уход на неопределённое время, хотя всё равно думала о том, что скоро ей в любом случае придётся уйти с Востока обратно на войну. Кейт также пыталась заменить Лили и сама уже помочь своей матери, но не могла. Она видела, что только её сестра может полностью соответствовать той Ив, которая сейчас пребывает в тяжёлом состоянии. Весь день Лили не переставала говорить со своей матерью, — говорила, потому что один нежный, ласкающий голос её успокаивал старую женщину. Ещё утром Лили думала, что жизнь её кончена, но вдруг вспыхнувшая любовь к матери показала истину, что сущность её жизни ещё совсем-совсем немного, но осталась в живых. Появился крохотный шанс, что омега сможет когда-нибудь, хоть и в далёком будущем, получить возможность вернуться к жизни, однако, никто не знал, что это будет именно так, надеясь лишь на лучшее, но и готовясь к тому, что призыв к жизни у омеги так и не появится совсем. Уверенность была лишь в одном: хоть и проснулась любовь, но душевная рана Лили уже никогда не заживёт и в силах её близких было лишь попытка сгладить последствия этой глубокой раны. Однажды в ту же среду, вечером, в их в нору решила зайти Кейт с мыслью навестить свою семью. Её волновало состояние сестры и матери, переживших за один день очень многое, в том числе, самое ужасное, что было в жизни у обоих из них. Как только она вошла, то увидела, что Лили, лежа рядом с Ив, дрожит, будто у неё озноб, и Кейт сразу поспешила к ней. Она попробовала разбудить сестру, но та упорно продолжала лежать. — Ты вся дрожишь, Лили, — говорила альфа. — Тебе потеплее место надо. — Нет, нет, я не уйду от неё, — отвечала омега спросонья. — Я останусь здесь. Зачем ты хочешь увести меня? Она же поймёт, что меня нет... — Пока она спит, ей будет только лучше, а то, что ты уйдёшь, она во сне уж не заметит. Лучше давай в другую нору, здесь холодно для тебя. Омега молчала и в темноте разглядывала лицо своей сестры, вспоминая момент из сегодняшнего дня, когда она уже смотрела на Кейт подобным образом, и альфа точно также снова пыталась её уговорить что-то сделать и куда-то пойти. Ей это теперь всё казалось бессмыслицей и думала, что она уже пришла куда ей надо и никуда больше ходить ей не надо. «Похожа она на него? — думала Лили, рассматривая Кейт. — Да, немного совсем. Есть что-то у них схожее, но не так, что оно просто свойственно всем альфам, нет. Они оба особенные и всё же есть у них общее... например, оба любят меня, и я это поняла теперь. Мы одна семья — это правда». — Кейт, — сказала она робко. — Кейт, пожалуйста, не подумай, что я сошла с ума... но я уже пришла куда надо, оставь меня. Спасибо, большое спасибо тебе за всё, сестрёнка. Поверь, я очень рада тебе, я люблю тебя... И Лили обнимая, прижимала Кейт к себе очень сильно, а та могла лишь радоваться такому выражению чувств своей сестры. Казалось, что самое тяжёлое позади, что теперь будет лишь счастье для молодой омеги... Но на самом деле всё будет по-другому. Лили будет радоваться лишь сегодня вечером и ещё несколько дней подряд, пока вновь не упадёт в отчаяние. Ей будут помогать, поддерживать её, заботиться о ней, но рана, оставленная в тот день, уже никогда не заживёт и будет напоминать о себе до самых последних дней. Все знали, что другой любви в ближайший год или более у омеги не будет, но были уверены, увидев Ив и её вместе, что любовь всё равно вспыхнет когда-нибудь, только не зная, каковой она будет... Но эти дела уже касаются далёкого будущего, никак не связанного с текущим моментом. Пока можно было сказать, что физическое здоровье Лили явно было не на высоте от всего пережитого. Волчица похудела, стала так слаба, что все постоянно говорили о её состоянии, и ей это было приятно. Иногда на неё находил рациональный страх заболеть, слабости, потери своей последней красоты, до которой ей не было дело вплоть до её почти полного исчезновения. Иногда она внимательно разглядывала свою худобу, удивляясь этому, или заглядываясь по утрам в реку на свою вытянувшееся и жалкое, как ей казалось, лицо, уже которое назвать можно было бы просто мордой. Ей казалось, что это так и должно быть, и вместе с тем становилось страшно за себя. Но она не знала того, не поверила бы, что это не просто так и должно быть, но и будет сопровождать её уже до конца её дней. Под толщей камня, заполнившим её душу, уже пробивались нежные молодые ростки жизни, но лишь совсем немного. Сколько бы эти жизненные побеги бы не пытались задавить горе омеги — у них это никогда не получится. И всё виной тому факт, что ранее был необходим другой способ, чтобы хотя бы немного начать заживать, и Лили чувствовала это. Тем самым вечером Кейт рассказала своей сестре о том, что скоро совсем скоро снова уйдёт на войну, в поход за границу. Кроме пожеланий удачи от Лили альфа удивлённо услышала и своеобразную просьбу от неё же. «Прошу, — говорила ей Лили мольбой, — отомсти за него... отомсти им всем, чтобы они знали!» Кейт тогда ушла из норы полной решимости, вопреки здравому смыслу, исполнить просьбу своей сестры.***
Наступила вечерняя тьма и Кейт возвращалась к себе в нору, где их вместе с Хамфри пристроил Тони. Она шла уверенная в себе, зная, к чему будет стремиться всю оставшуюся вторую половину этой недели, и желала поделиться об этом со своим мужем, что остался в берлоге и никуда не выходил. На омегу смерть Гарта подействовала также, как и на любого другого, кто был с ним достаточно знаком. Можно сказать, Гарт вместе с ним, Кейт, и Венцелем, освобождал Северо-Восток от вагнеровцев. Ему это время запомнилось больше всего, ведь тогда альфа проявил себя как умелый командующий, а взаимодействие небольшой группы диверсантов с ним в тот момент было наибольшим за всё время войны. Гарт сопровождал Альфу и Омегу постоянно, с самого начала и, чувствовалось, совсем немного не дожил до конца войны. «Он ждал победы, как и мы, как все, — думал омега, — и, как и многие, уже не увидет её, но, тем не менее, он внёс свой огромный вклад в возможность того, чтобы эту победу могли увидеть уже мы; но как же хочется, чтобы всё пошло по-другому... Если бы Лили его не отпустила на войну, то он был бы жив, здесь, среди нас. А сейчас где же он теперь?» Хамфри понимал, насколько тяжело Лили сейчас переносить смерть своего любимого, но он знал, что не способен ей как-либо помочь. Смотря на то, что происходит с волчицей-омегой, он верил в истинность её любви к Гарту, и недоумевал над тем, как страшен оказался итог их связи друг с другом. «Трудно поверить, — снова размышлял Хамфри. — но любовь между ними была настолько искренней, что о такой можно было только мечтать. Это был трудный путь, чтобы они вдвоём могли быть вместе, словно мы с Кейт, а когда они прошли его, то перед ними снова оказались трудности, как и у нас. Гарт не выдержал, но, главное, что любовь между ними выдержала все эти преграды, хоть и не была идеальной, но являлась самой настоящей, истинной, что была когда-то...» Омега понимал, что идеальная любовь в мире есть разве что между ним и Кейт, и он был рад этому, но насколько его поражали Гарт и Лили при одной мысли об их истории любви, что погубила реальность и завершилась в самом её расцвете. Он видел как Кейт волновалась не меньше своей матери за Лили, но опять не был в силах что-либо изменить, лишь тихо созерцая тот семейный идеал, что выстроился у близких его жены. Такую семью, что будет настолько любить друг друга даже в такое время, невозможно найти, но Хамфри, будто отрицая реальность, видел её собственными глазами. О своей подобной семье в будущем он мог только мечтать, с завистью глядя на идеал, показавший себя сегодня и вчера во всей красе. Когда к нему вошла Кейт, то он быстро вышел из своего мира, на мимолётную секунду обрадовавшись возвращению супруги, но потом всё равно вернувшись в своё привычное на протяжении последних нескольких дней состояние. Он каждый день очень много думал о том сражении, где он увидел всё самое страшное, на что только мог быть способен его волчий род. Эти думы сильно расстраивали его, не позволяли ему думать о чём-то положительном. Единственное, о чём он подумал в течение последних дней, за исключением войны и сражения, это была семья, а точнее её идеал. Но и сейчас его голову начинали снова заполнять эти мысли о войне и том ужасе, что на ней творится. В этот момент волчица зашла в пещеру с задумчивым лицом и вкратце поведала о том, как дела у её сестры и матери. — Всё хорошо у них, — говорила Кейт, ложась в угол пещеры рядом с омегой. — Надеюсь, так и останется хотя бы до момента, пока война не кончится. — Будем надеяться, — отвечал омега. — Тогда останемся, может? — Где? Здесь? — спросила она взволнованно и ей кивнули. — На Востоке? Я не могу... — Если не здесь, то тогда... домой? — спросил он более оживлённо, сам уже желая отправиться обратно на родную долину, закончив их бесконечный, как им казалось, путь. «Да, пойдём домой...» — услышал Хамфри, всем сердцем обрадовавшись этим долгожданным словам. Омега с каждым днём всё сильнее хотел бросить то дело, за которое он однажды взялся, и сейчас его мечтой было возвращению обратно домой, откуда всё и началось. «Ни война, ни Уинстон, и ни сам Вагнер — никто из них меня больше не волнует, — думал омега. — Мне нужна свобода от всего этого. Не один я пожалею, если не продолжу сдерживать себя от желания ещё раз лицезреть тот ужас, что творится в этом мире. И хорошо, что теперь нам с Кейт можно вернуться обратно, к истокам». Омега впал в своё воображение, рисуя в голове самого себя и Кейт, живущих как раньше, ещё до войны, не знающих её ужасов. Ему хотелось не иначе, как высвободиться из своего нынешнего положения, и в своих мыслях он, кажется, сейчас найдёт способ как это сделать... — Нет, — вдруг послышалось омеге, оборвав всю его цепочку мыслей и заставив вернуться в реальность, где перед ним сидела Кейт. — Я не могу вернуться... «Но она же сказала, что... — подумал Хамфри и сразу остановился. — Выдумал что ли?» Но больше его волновало не то, что он выдумал ответ супруги, а то, что именно ответила его жена. Его разозлили её слова, и он тотчас же вспомнил о том, что Кейт до всего этого говорила ему о своём взаимном с ним желании вернуться домой. «Что с ней случилось за это время? — спрашивал он себя гневно. — Похоже, это её твёрдое решение не возвращаться». — Я не могу сейчас вернуться домой, — повторила она вновь, подумав что Хамфри, углубившись в свои гневные размышления, не услышал её. — И почему, Кейт? — говорил он, пока не показывая свою злость. — Куда ты собралась? — За Гарта и за горе Лили надо отомстить. Вот почему, — волчица отвечала решительно. — Знаю, ты неодобришь, но и мне самой было очень тяжело видеть как страдает моя сестра. Я не могла просто смотреть на это, будто стоя в стороне и не замечая состояние Лили, а она бы обязательно подумала именно так сейчас. — Но мы могли бы спокойно зажить, как раньше. В конце концов, мы могли остаться здесь, с твоей сестрой! —повышал тон омега, мало понимая, что это ни к чему хорошему приведёт. — К чему ещё эти риски? — Да, могли... Но я нужна ей больше, чем когда либо, и ей лучше не станет, поверь, если мы останемся здесь. Я её знаю очень хорошо и она дожила до того, что не успокоится пока не узнает, что мерзавец, атаковавший тогда тот холм, не будет мёртв. </i> — Что же ты делаешь, Кейт, а? — окончательно был возмущён Хамфри. — Ты знаешь, к чему ведёт это война, а? Там, на фронте — она обернется для нас катастрофой и вернётся бумерангом! Зачем ты на это решилась? — Я ей обещала, дорогой, — строго отвечала она, — и своё обещание я сдержу даже ценой то, что ты говоришь, пропади оно всё пропадом! Хамфри был зол до предела и готов многое наговорить в адрес своей жены, но вовремя остановился, поняв в один момент, что скорее пожалеет, чем чего-то добьётся. «Какая же упрямая...» — в своей голове отчасти не стеснялся Омега в желчных выражениях в сторону своей «очень любимой супруги», о которых сама Кейт могла лишь догадываться, терпимо относясь к реакции. Несколько секунд они стояли в напряжённом молчании. Оба они откладывали и спор и ругань, до которой бы точно не стала отпускаться Кейт, а, подражая ей, и Хамфри тоже. Вскоре первой решилась не на слова, а на действия как раз Кейт, уверенно уже куда-то собираясь. Волчица в скором времени выдвигалась к выходу. — Пора идти, Хамфри, пока ещё не поздно, — сказала она. — К утру, надеюсь встретимся с Гильбертом, может он знает, кто напал на Гарта... — Нет, я не пойду, — внезапно оборвал речь своей супруги омега, подняв голову и тут же вполне серьёзно взглянув на волчицу, будто со всей ответственностью давая понимать, что эти слова в самом деле только были им произнесены. — К-как это не пойдёшь? — запредельно удивилась Кейт, повернувшись и увидев в голубых глазах омеги ясную уверенность в своём намерении... оставить свою супругу? Волчица слабо верила, что её омега из-за настолько сильного желания вернуться домой, теперь не готов с ней исполнить до конца их общий, как ей казалось, долг. — Я уже и так прошёл столько за последний месяц, чего бы не каждый выдержал, будь на моём месте, Кейт, — говорил Хамфри теперь уже более спокойно, а волчица наоборот опускалась на эмоции. — Нам нужно немного отдыха, наш родной дом, и хоть немного вновь почувствовать чувство свободы и мира, потому что его скоро не станет. Для всех нас. Да и на нашем родном крае намного безопаснее, если вдруг что случится на Севере... — Так всё и бросишь? — сказала Кейт громко и возмущённо, оборвав его. — И меня тоже? Сам же говорил, что нам осталось ещё немного до победы! А теперь? — Не в этот раз и не в этом дело. И твоей сестре явно можно помочь, не прибегая к ещё большей и бессмысленной крови. А это кровь на Севере, она... Дай минуту тебе объяснить, что будет... — Не надо мне твоих «объяснений»! Ты её не знаешь! А я знаю и говорю тебе, что это не поможет! А что там с кровью и будущем — это дело второе! Она ещё дальше проследовала к выходу из пещеры, уже стоя прямо у него и её отделял от улицы один шаг, который она резко прервала. — А я не хотела без тебя уходить, и в любом другом случае не сделала бы это, — продолжила она, смотря вдаль, — Ты сам не захотел идти. Надеюсь, ты одумаешься и пойдёшь за мной, но решай сам. У нашей семьи нет времени тебя одного ждать, Хамфри. Передумаешь: буду ждать тебя на фронте, дорогой. Прощай, Хамфри... И она в один миг исчезла из логова, отправившись в неизвестное направление, оставив в одиночестве омегу, сидящим у стены и посматривающим куда-то за стены небольшой пещеры в непроглядную темноту, окончательно решив, что уже утром где-то там на Западе его будет ждать его родной дом, пусть и вернётся он туда совсем один. «Не хочу с ней ссориться... — спокойно теперь думал омега. — Без весомой причины остаться дома навечно мне всё равно бы никто не позволил. Но дайте хотя бы один денёк и одну ночь, а там подумаем...» И омега стал понемногу собираться домой. Он знал, что Кейт никому не расскажет правду, почему они временно разъединились, скорее, давая лишь уклончивые ответы, потому мог не беспокоиться за неё. Главное, что никто из них не ушёл с никого не щадящим словесным грохотом, и он это прекрасно понимал, не собираясь оставаться дома навечно (особенно в такое-то тяжёлое для его семьи время в связи с утратой Гарта), но пока и не поднимая вопрос о том, когда и с какой целью он вернётся обратно. Ему был нужен лишь небольшой отдых.