Песни далёкой Земли

Кит смотрит в пространство, когда раздаётся стук в дверь. Целую минуту он лежит неподвижно: руки безвольно раскинуты, сапоги сброшены у подножия кровати, в пижаму он переоделся только наполовину, прежде чем оставил эту затею и повалился на постель две сотни тиков назад. Проходит ещё столько же. Медленно. Стук повторяется: без лишней настойчивости, такой же ровный. Лэнс по ту сторону двери сводит брови. Им всем хреново без Широ. С его исчезновения прошёл уже целый земной месяц, и корабль мало-помалу постигает страшнейшая из всех возможных участей: возвращение к привычной жизни. Этого никому не хочется. Они хотят обратно своего лидера. Своего друга. Без его руководства каждый новый план кажется бессмысленным и высосанным из пальца. Без Широ Вольтрон кружит на одном месте, как курица с отрубленной головой. «Ха-ха, отличная шутка, Лэнс...» Бороться с сокрушительной бездной депрессии путём чёрного юмора — довольно сомнительный механизм приспособления, но что ещё ему остаётся? Уж лучше так, чем окунаться в бездну с головой. Кстати о птичках. Лэнс собирается с духом и стучит в третий раз. Инопланетный металл двери обжигает холодом обнажённые костяшки пальцев. Им всем хреново, но, по мнению Лэнса, Киту хуже других. Он намеревается постучать в четвёртый раз, когда створки двери резко разъезжаются. — П-привет, дружище, — мямлит Лэнс, зная, что его улыбка выглядит приклеенной, однако не прекращая улыбаться. Это всё, что он умеет. Когда всё детство бесстыдно врёшь младшим кузенам и племянникам о мрачной стороне жизни, о вселенной и её законах, а потом на протяжении года в космосе лжёшь пострадавшим пришельцам об их шансах на выживание во время спасательной операции, Режим Счастливого Лица активируется автоматически. — Чего тебе? — Кит знает, насколько остальных беспокоит его отказ участвовать в чём-либо, помимо тренировок и военных советов, но ему плевать. Почти все уже усвоили, что его лучше оставить в покое. Почти — за исключением Лэнса. Его появление у Кита на пороге среди ночи и попытки во что-то втянуть уже вошли в привычку. Регулярность его визитов, однако, не делает их менее надоедливыми. — Отлично, — невозмутимо произносит Кит, не получив от Лэнса ни ответа, ни реакции. — Вот и поговорили. — Он тянется закрыть дверь. — Стой! — выпаливает Лэнс, просовывая руку в комнату и загораживая Киту дверную панель. — Ты ведь не спал? Нет? Здорово. Я хотел тебе кое-что показать. — Я пытался уснуть, — бурчит Кит, но Лэнс, притворившись глухим, переступает порог. Оказавшись внутри, он оглядывается. Из всех паладинских комнат комната Кита выглядит самой обжитой. Домашней. Земной. Это в высшей мере странно, учитывая уверенность Лэнса в том, что Кит скучает по Земле меньше всех четверы... пятерых. Их пятеро. Комната Ханка завалена рецептами, книгами, письмами и прочим барахлом, подобранным в многочисленных приключениях по всей галактике. Ещё у него есть плетёный гобелен, подаренный балмерцами во время повторного визита и абстрактно изображающий спасение Вольтроном Балмеры. Гобелен такой огромный, что занимает полкомнаты от стены до стены, а вшитые в ткань кристаллы светятся в темноте по ночам. Комната Пидж самая захламленная: по ней невозможно пройти, не наступив на что-нибудь и не сломав какие-то недостроенные или полуразобранные устройства. Остальные паладины давно научились ради своего же блага держаться от её комнаты подальше. Комната Лэнса самая пустая. Единственные сувениры, что он подбирал на освобождённых планетах — это книги, которые позднее переводил с помощью корабельного компьютера, но даже к ним он постепенно утратил интерес. Они не сравнятся с земными. Комната Широ... дава-а-айте не будет вспоминать комнату Широ, ладно? Чёрт бы всё побрал. Комната Кита самая уютная — что, опять-таки, чрезвычайно странно, если речь идёт о Ките. Пидж зовёт его барахольщиком всякий раз, когда Кит суёт в карман очередную безделушку, однако Кит никогда не оправдывается и не изменяет своей привычке — за что Лэнс ему немного благодарен, поскольку в комнате Кита он чувствует приступ ностальгии при виде сувенирных нагромождений. Это место напоминает Лэнсу родной дом на Земле. Мелкие побрякушки на полках, фотографии на стенах, простенькие наброски: изображения инопланетян, что они спасли; планет, что они посетили; мест, что они оставили позади. У Лэнса даже есть любимое — пустыня Сонора, простирающаяся вдаль от крыльца той самой обветшалой лачуги. Нарисованная на Земле. Слегка опалённая по краям, с перпендикулярно потёртыми сгибами посередине, и, тем не менее, это любимый рисунок Лэнса, потому что на нём изображена Земля. «Он был у меня в кармане в тот день, когда мы улетели», — буднично пояснил Кит, когда Лэнс впервые уговорил пустить его в свою комнату и увидел рисунок. — Ты мог бы его не трогать? Лэнс в мгновение ока отдёргивает руку от знакомого пейзажа. — Ой, извини. — Что ты хотел мне показать? — С-сейчас. К удивлению Кита, Лэнс смущается. Порывшись в кармане куртки, он осторожно вытаскивает оттуда нечто маленькое и квадратное, опутанное белыми проводами. — Эм-м, — Кит указывает на штуковину, которую Лэнс держит бережно, словно хрустальную. — Это то, что я думаю? — Да. Айпод. Кит округляет глаза. — В смысле... с Земли? Натянутая улыбка Лэнса постепенно сменяется самодовольной. — Ага. С земной музыкой и прочим. Полный набор. — Как... где ты его?.. — Он был у меня в кармане в тот день, когда мы улетели. — А как же батарея? Ты нашёл способ её заряжать? — Мысль о том, чтобы услышать знакомую земную музыку невольно захватывает Кита мгновенно. В один момент ты думаешь «да, мне, наверное, уже никогда в жизни не услышать человеческих песен, ну и ладно», а в следующий миг видишь перед глазами айпод с Земли, и голова сама собой наполняется любимыми песнями, и ты хочешь услышать их с такой страстью, что на время забываешь обо всём остальном. Лэнс замечает в нём эту перемену: пустота, поселившаяся во взгляде Кита несколько недель назад, внезапно вспыхивает жизнью. — Воу, воу, придержи коней, — говорит он, убирая свой драгоценный айпод подальше от любопытных рук Кита. — Слушай, он был заряжен только наполовину в тот вечер, когда мы с Ханком и Пидж отправились за Широ. Я пытался соорудить преобразователь питания, чтобы заряжать его от альтеанских устройств, но вместо этого случайно удалил кучу песен. Я подумывал обратиться к Пидж, но в конце концов решил, что это бессмысленно. Для альтеанских источников питания эта штуковина слишком примитивна, так что я оставил попытки его зарядить. Не хотел тратить те крохи батареи, что остались. Кита накрывает осознанием положения. Некоторое время он молчит. — Сколько батареи осталось? Лэнс поднимает на ладони между ними девайс с безжизненно тёмным экраном. — Примерно треть. Кит искренне изумлён. — Треть? — Быть такого не может. — Но мы уже год как в космосе. Как батарея могла сесть только на шестнадцать процентов? — Я пользуюсь им по минимуму, — признаётся Лэнс. — Я послушал, наверное, песен пятнадцать-двадцать с тех пор, как мы улетели. — Только в самые худшие дни, только после самых тяжёлых сражений. — Что? — Ему не нравится, как Кит на него смотрит. Слишком... оценивающе. Угх. — Ничего, — торопливо отвечает тот. «Просто не знал, что тебе знакомо чувство меры. Не ожидал от тебя подобной сдержанности». — Я понял. Ты хочешь, чтобы айпод прослужил как можно дольше. — Это также объясняет, почему Лэнс держал всё в тайне. Досадно осознавать, что Лэнс хранил его с самого начала и мог поделиться с остальными в любое время. Однако Кит признаёт, что поступил бы так же. Узнай остальные об айподе — и тот скончался бы ещё много месяцев назад, забрав с собой последние крупицы земной музыки — вероятно, навсегда. Поэтому Кит не в праве обижаться. На самом деле он чувствует себя польщённым — насколько он понял, Лэнс только ему раскрыл свой секрет. Постойте-ка... Его накрывает шоком внезапное осознание, почему Лэнс пришёл к нему сегодня. У Кита отвисает челюсть. — Ты предлагаешь мне послушать песню? Выражение лица у Лэнса непривычно открытое. — Да. Если хочешь. Даже когда Лэнс достаёт из кармана куртки кипу листов и протягивает Киту, тот не может в это поверить. Просто-напросто не может. Почему ему? Почему не Ханку, или Пидж, или... — Тут список песен, — объясняет Лэнс, постукивая пальцем по верхней странице, пока сбитый с толку Кит озадаченно на неё таращится. — Я выписал их отдельно, чтобы не тратить батарею, выбирая каждый раз. — ...Умно. — Язык Кита живёт своей жизнью, пока сам он листает страницы, разглядывая колонки с надписями «песня», «исполнитель», «альбом», «жанр», и самую правую колонку, безымянную, где периодически мелькают коряво нарисованные звёздочки. Избранное Лэнса? — Сколько их здесь? — Тысяча сто семьдесят две, — выпаливает Лэнс. — Но только одну на сегодня, ладно? — поспешно добавляет он. — Нужно... — Экономить батарею, я понял. — Честно говоря, Кит шокирован уже тем, что Лэнс позволяет ему послушать даже одну. Будь Кит на его месте, разделил бы он с Лэнсом нечто настолько сокровенное? Настолько незаменимое? — Я не уверен, что смогу выбрать, Лэнс, тут так много песен. Оторвавшись от списка, он смотрит, как Лэнс пересекает комнату и плюхается Киту на кровать. — Не спеши, — отвечает он. — Я серьёзно, не торопись. Это трудный выбор, я понимаю. Я тут подожду, пока ты решаешь. Двадцать добошей спустя Кит сидит на полу в окружении листов бумаги, а Лэнс, лёжа на спине, подбрасывает к потолку одну из его резных статуэток. Впервые с их последнего сражения месяц назад голова Кита перегружена. Песни в списке варьируются от дэт-метала до рэпа, от джаза до попа, а на некоторых имеется только приписка «Марко». Для Кита это слишком. — Три четверти этих песен мне даже не знакомы, — произносит он в бессилии. Приятная идея послушать одну из любимых песен обернулась кошмаром по мере изучения списка: музыкальный вкус Лэнса оказался слишком разнородным для Кита. Шанс найти в этом списке нечто знакомое и любимое равнялся практически нулю. Но желание послушать земную музыку от этого не уменьшилось. — Я не могу выбрать. — Выбор слишком велик. — Выбери за меня, пожалуйста. — Что? — От изумления Лэнс не успевает поймать подброшенную фигурку, и та бьёт его по носу. Он приподнимается на локте, потирая ушибленную переносицу, и откладывает статуэтку в сторону. — Ты уверен? Я даже не в курсе, какая музыка тебе нравится. Кит собирает разбросанные бумаги в упорядоченную стопку и, поднявшись на ноги, протягивает их Лэнсу. Как получилось, что они с ним так близки и в то же время совсем не знают друг друга? — Я люблю акустическую. Что-нибудь спокойное было бы в самый раз. Лэнс удивлённо моргает. Спокойное? — Забавно. Я всегда принимал тебя за парня, слушающего «Linkin Park», «Fall Out Boy» и всё такое. «Metallica», «System of a Down»? Кит заливается краской. — Их я тоже люблю. «Но не сегодня», — читает Лэнс по его лицу. — Понял, понял, ни слова больше! Что-нибудь спокойное, заказ принят. Лэнс отползает на дальний край кровати, устраивается у стены, освобождая Киту место, втыкает наушники в плеер и протягивает их ему. Кит нетерпеливо наблюдает, как вспыхивает экран зажатого в его пальцах айпода. Наушники в его руках дрожат. Или это его руки трясутся? Прокрутив список, Лэнс поднимает на Кита взгляд. — Ты уверен, что не хочешь предварительно одобрить выбор? Не забудь, что песня у тебя всего одна. Не упускай свой шанс. — Уверен, — оцепенело бормочет Кит. — Я тебе доверяю. — Он втыкает наушники в уши, но затем передумывает и протягивает левый Лэнсу. — Что? Нет-нет, чувак, это всё тебе, — сбивчиво лопочет тот. — Я и так использую твою батарею. Меньшее, что я могу сделать — это поделиться. Лэнс сглатывает. — Ладно. Хорошо. Одни наушники на двоих вынуждают их расположиться чрезвычайно близко друг к другу. Кит отворачивается, стараясь не думать о том, что их колени соприкасаются, а затем в правом ухе вдруг раздаётся тихое бренчание укулеле, и ничто во вселенной больше не имеет значения. О. О. Он просил «что-нибудь спокойное». Эта песня и вправду спокойная. Этот мягкий перебор струн – самое спокойное, что испытывал Кит, пожалуй, за весь год. А может, и того дольше. Он сам не замечает, что закрыл глаза, пока не открывает их и не обнаруживает, что Лэнс испытующе смотрит на него, будто спрашивая: «Эта сойдёт?» «Сойдёт», — кивает Кит. Глаза вновь смыкаются сами собой, и он медленно ложится на постель, слушая, как укулеле вторит беззаботный голос исполнителя: «Где-то там, над радугой… летят синие птицы». Лэнсу ничего не остаётся, кроме как лечь рядом, если он не хочет остаться без наушника. Он уже пару месяцев не слушал песен, и впечатление всякий раз одинаково сильное. Последовав примеру Кита, он тоже закрывает глаза – хотя бы затем, чтобы представить в уме укулеле. Как нечто реальное, нечто осязаемое. Чтобы лучше услышать волны, разбивающиеся о прибрежные камни Варадеро, почувствовать жгучее солнце, опаляющее шею, отражающееся в водах Атлантического океана – так ярко, что на них невозможно смотреть. Радуги существуют на всех планетах с нужным набором элементов в атмосфере, но ни одна из них не сравнится с радугами Кубы. Ни одна из них не напоминает о доме так, как эта песня. Кит уже так давно не представлял в уме Землю. Она уже стала для него историей. Мгновением прошлого. Абстрактным воспоминанием. Рисунком на стене. Но сейчас, слыша нечто до боли знакомое – пусть даже он никогда прежде не искал и не слушал эту песню сознательно – он снова переносится туда. Стоит у подножия красного плато, в тени секвойи; видит, как собирается на горизонте первый летний муссон, как вспыхивают молнии высоко в индиговых облаках, где-то далеко за ржаво-бурыми горами. В безбрежной Сонорской пустыне радуги никогда не дожидаются окончания шторма. Они возникают, когда захотят. Левым ухом – пустым, без наушника, — Кит слышит шёпот дождя по нагретой железной крыше. Барабанную дробь капель в окно. Тёплый, влажный, тяжёлый, домашний – живительный дождь, приходящий всего на пару месяцев и орошающий бесплодную пустыню на целый год вперёд. Несколько таких дождей – и дикая природа пустыни сумеет выстоять против самой жестокой засухи. В одном обильном дожде заключена разница между жизнью и смертью. Песня уже несколько минут как смолкла, когда Лэнс вытягивает из уха наушник. Он переводит на Кита взгляд и… — Х-хэй, не плачь! Тот вздрагивает и резко выдёргивает свой наушник. — Что… сам ты плачешь! – И это правда: в глазах Лэнса плещутся слёзы, и в тот же миг одна слезинка срывается с ресниц. Вот только Кит его опередил. Как он ни пытался держаться, эта песня его буквально размазала. Он уже не может остановиться: по его щекам льются слёзы – все те слёзы, что он сдерживал в себе с самого отлёта с Земли, с потери Широ – того, кто сплачивал воедино всю их безнадёжную миссию. Киту ненавистно сочувствие во взгляде Лэнса, поэтому он прижимает ладони к мокрому лицу и издаёт звук бессильной ярости. К его неожиданности, Лэнс робко тянется к нему, но Киту уже настолько плевать на всё, что он даже не реагирует, когда Лэнс просовывает ладонь ему под спину и притягивает его к себе, обнимая обеими руками. Кит продолжает выпускать пар, не обращая ни на что внимания, как вдруг, неизвестно сколько минут спустя, замечает, что Лэнс сотрясается. От рыданий. Причём по какой-то причине делает это молча. И отчего-то именно это успокаивает Кита и унимает его истерику. Он отстраняется от груди Лэнса и торопливо садится, вытирая лицо. Лэнс тут же накрывает собственное и перекатывается на спину. — П-прости, — всхлипывает он, переводит дыхание и продолжает ровнее: — Я хотел тебя подбодрить, а в итоге залил слезами. Уф. — Не извиняйся, болван. Плакать не стыдно. – «К тому же, я тут нарыдал вдвое больше твоего». — Ну да, но… — Что но? – сверкает глазами Кит. – Когда тебе плохо, ты не обязан притворяться, что всё хорошо. Это ко всем нам относится. Лэнсу нечего на это возразить, но он всё же пытается. — Кто-то должен поддерживать моральный дух команды. — А, так ты поэтому никогда не затыкаешься и вечно лыбишься как идиот? — Эй! — Послушай, наш боевой дух не пострадает, — продолжает Кит. — Мы справимся с этим, как справлялись всегда. Чтобы сплачивать команду, необязательно изображать из себя клоуна, Лэнс, это нездоро́во. — А изолировать себя — здоро́во? — ворчит тот. — Я горюю, — рявкает Кит и тут же сожалеет об этом, видя, как сникает Лэнс. — Я... Я знаю, что мы ещё можем его найти. Но шансы на это тают с каждым днём. — Ох. — Лэнс знал, что Кит хандрит, что он в депрессии. От этого одинокого волка он другого не ждал. Но скорбеть? Этого Лэнс не готов был услышать. По крайней мере, пока. Новость о том, что Кит оставил надежду найти Широ, обескураживает и подкашивает куда больше, чем те же слова в исполнении Аллуры и Корана пару дней назад. — А я... я, наверное, ещё продолжаю надеяться. Верю, что мы ещё найдём его. — Тогда чего ты ревел? — Кит только постфактум замечает, как грубо это прозвучало. — Из-за песни, козлина, — отвечает Лэнс ему назло — вопрос явно был риторическим. — Я вырос на острове, если ты забыл. — А, точно. — Глупый вопрос. Конечно, Лэнс плакал потому, что тоскует по дому. Отчего-то это сводит раздражение Кита на нет — тот факт, что, несмотря на потерю всего, несмотря на мрачные перспективы будущего, единственное, что способно вызвать у Лэнса слёзы — это воспоминания о доме. — Хочешь послушать ещё одну? Челюсть Кита отвисает второй раз за ночь. — Серьёзно? А как же батарея? Ты же сказал, что слушаешь максимум по одной песне в месяц? — Да, обычно так, — небрежно отмахивается Лэнс. — Но особые обстоятельства требуют особых мер. Выбирай на этот раз ты, Рэд. — Эм-м, ладно. — Предложение кажется безумным, но Кит не в силах от него отказаться. Он тянется к списку песен, но замирает, когда в голову приходит интересующий его уже некоторое время вопрос. — Кто такой Марко? Глаза Лэнса лукаво поблёскивают. — А что, ревнуешь? — Чт... нет! — Шучу, шучу, не кипятись. Марко мой старший брат. Они с его девушкой любили играть вместе музыку и даже записали по приколу несколько каверов и прислали их мне в Гарнизон. На самом деле у них очень здорово вышло. Марко пару лет учился в музыкальной школе, пока не увлёкся информатикой. Это объясняло все песни с подписью «Марко» и звёздочками на полях. — Хах. Можно послушать одну? Губы Лэнса приподнимаются в искренней улыбке. — Ты серьёзно готов потратить свой выбор на песню моего брата? — Да, и что с того? — бурчит Кит. — Мне всё равно незнакома бо́льшая часть песен из твоего списка. — Он шлёпается обратно на спину рядом с Лэнсом и запихивает в ухо правый наушник. — Включай уже. — Ладно, ладно. Вот, это кавер, который они послали мне на мой предыдущий день рождения. Надеюсь, тебе нравится «Jefferson Airplane». «Вполне», — хочет было ответить Кит, но его прерывает зазвучавшая песня, снова переносящая его на другой конец вселенной, на край одной маленькой спиральной галактики, в солнечную систему, знакомую ему не хуже своих пяти пальцев, к окутанной облаками сине-зелёной планете, бережно баюкающей на себе очередной островок бесценной жизни в этой безбрежной, беспредельной плоскости бытия. «Когда соразмерность и логика падут замертво, как подкошенные...» Гитара звучит так же бодро и живо, как и в тот первый день, когда Лэнс услышал её в казарме Гарнизона, где Пидж с Ханком восхваляли способность его брата превратить шесть витых струн в амброзию для ушей. «...А Белый Рыцарь заговорит задом наперёд, и Червонная Королева крикнет: "Голову с плеч!"» Голос Марко опускается на октаву ниже, в то время как Джессика берёт высокие. Два человеческих голоса за миллиарды световых лет отсюда, тянутся к ним из бесконечной бездны, через время и пространство. «Вспомни, что сказал Соня...» Лэнс не заметил, как сжал в кулаках простынь, пока Кит не разжимает ему пальцы. «Накорми свою голову». И переплетает их со своими. «Накорми свою голову», — поют Джессика и Марко. — Не песня, а бессмыслица какая-то, — произносит Кит в тёмный потолок. «Накорми свою голову», — завершают Джессика и Марко. — Как и всё в этом мире, — отвечает Лэнс. Последний аккорд — и гитара смолкает, оставляя их одних в тёмной комнате, одних в безымянной, неисследованной туманности за двадцать миллионов секторов от Земли. Кит не спешит убирать свою руку. — Да, — говорит он. — Пожалуй, ты прав