Ни о чём не жалеть

«Много человек написало, что у тебя дивные ключицы? Если это, конечно, твои», — начал собеседник. Чонгук, посчитав, что и лицо на аватаре, и начало этого диалога терпимы, педантично ответил на всё и даже придумал свой вопрос. Правда, не самый интересный. Но ему казалось, что в этом искусственном мире сайта знакомств это действительно важно. «Пока никто. Мои. А фотография в профиле — твоя?» «Моя. Но не самая удачная». Следом прилетело ещё две фотографии, и Чонгук устало вздохнул. Должно быть, там картинки его хозяйства — тут же все помешаны на сексе. Но Чон всё-таки открыл их. Нет, на фотографиях был совершенно обычный парень, сделавший пару селфи, видимо, в кровати. Приятная внешность и удивительный, по мнению Чона, контекст: домашний уют, в котором интимности больше, чем в откровенных картинках чьих-нибудь причиндалов. «Кажусь себе нарциссом. Просто я скинул эти фотографии бывшему и знаешь, что он сказал?» Собеседник, некий Ли Минхёк, дал время ответить. Видимо, чтобы удостовериться, что беседу с ним ещё не закрыли. «Что?» «Что я похож на суслика. Никакого уважения!» «Ты выглядишь… мм… Хорошо. Мне нравится твоё лицо», — отправил Чонгук и тут же подумал, что его мычание было совсем не к месту, писать его не стоило. «А мне твои ключицы. Прости, я всё-таки это сказал! Они действительно классные». Чон задумчиво коснулся своих ключиц и перечитал последнее сообщение. Комплимент. Прямой, наверно, честный. И это чертовски непривычно, потому что обычно его хвалили за спортивные достижения или хорошие оценки. Тэхён… Пару раз мистер Ким хвалил его за музыкальные успехи, но внешность и её плюсы кончились в начальной школе, когда на день святого Валентина Чон получил открытку с признанием в любви. Там было что-то про его сказочную красоту и желание выйти за него замуж. А потом Чимин говорил про Ниагару и влюблённость половины университета. Но объективно Чонгук никогда не задумывался над тем, что он может быть красивым для кого-то. «Спасибо», — написал он, не ясно понимая, что чувствует. Наверно, ему понравилось, что его похвалили. Всем нравится, когда их хвалят, но что-то в этих словах было ненастоящее. Сами они ненастоящие, выдуманные, написанные где-то, кем-то неизвестным. Пустые слова без человека за ними. «Хотя на лицо я бы тоже глянул. Может, пришлёшь?». Чонгук пересмотрел то, что прислал ему Минхёк. Простые, не постановочные фотографии. Это, пожалуй, внушало доверие и как будто даже успокаивало. Нащупав светильник у кровати, Чон включил его, сделал одну фотографию, отправил её и погрузился в темноту, разбавляемую лишь экраном телефона, снова. В ожидании реакции появляется слабый мандраж, но Чонгук не успел на нём сосредоточиться, потому что Минхёк ответил почти сразу. «Хорош. Но ключицы ты зря поставил, ты же понимаешь? Сюда люди приходят потеребить своего питона, а твоя аватарка вполне, так скажем, теребибельная». Пожалуй, он прав, но Чонгук, ставя именно ключицы, стремился лишь к тому, чтобы не показываться первому встречному. «Давно ты тут?» — появилось следом. «Зарегистрировался несколько минут назад». «Так я первый? Ты отвечаешь быстро, я подумал, что других чатов у тебя нет. Угадал?» Чонгук кивнул, а потом написал короткое «Да». «Хорошо. И зачем же ты сюда пришёл, Джухони? Имя какое милое. Как будто ты котейка. Больше любишь котов или собак, кстати? Я котов. Но и с собаками у меня отношения ничего. Хотя сейчас одно дерьмо: не могу завести ни того, ни другого. Чёртовы соседи-аллергики». Сердце мучительно сжалось. Кошки, собаки… Собеседник начал разговор с одной из больных тем, но Чонгук неожиданно осознал, что он в состоянии ответить. Он может сказать про Трикси, потому что этот разговор ничего не значит. Минхёк ничего не значит, он сам, наверно, тоже. Всё потеряло смысл и болезненную составляющую из-за этого разговора, в котором реальность смешивалась с виртуальным миром. В нём ты другой человек — бесстрашный рыцарь, лишённый страстей. Можно создать любую версию себя. Остаться Джухоном или назвать настоящее имя — как угодно. Потому что ничего не имеет значения в интернете. «У меня была лошадь, но около полугода назад она умерла». «Соболезную. Конный спорт, значит? Я занимался плаваньем в школе. Но в университете было не до этого, и я бросил. А ты продолжаешь заниматься, или хранишь верность своей лошади? Или это был конь?» Тяжесть, начавшая заполнять грудь с началом этой беседы, почему-то стала легче, невесомее. Минхёк задавал нетривиальные вопросы, на которые хотелось отвечать. Это увлекало, бросая из одной крайности в другую. Недоверие сменилось маниакальным желанием рассказать всё, обнажить самые уродливые шрамы. Чтобы смириться с тем, что они есть. «Это была лошадь, Трикси. Не занимаюсь. Не хочу переживать это снова». Слова, которыми Чон пользовался всю жизнь, сейчас имели другое значение. Чонгук не боялся их использовать, и от этой эфемерной свободы чувствовал себя почти счастливым. «Понимаю. Мне действительно жаль, что ты потерял друга. Я люблю животных, но у меня их, к счастью, не было. И я не знаю, каково это — видеть любимое существо мёртвым. Сейчас кажется, что я вроде как взрослее — не должен так уж страдать. Но на самом деле я рад, что у соседей аллергия». Дочитав, Чонгук вернулся в профиль Минхёка — посмотреть возраст. Двадцать четыре. Старше на целых (всего?) шесть лет. И это напомнило Тэхёна. Возраст — невероятная чепуха, Чонгук давно это понял. Снова открыв чат, он попытался придумать какой-нибудь вопрос. Потому что он должен это сделать, должен доказать хотя бы себе, что пытается излечиться и начинает раскрываться. Если не получается сделать это с Чимином, может, получится с этим? Как там его… «Не хочешь встретиться? Скажем, завтра вечером? Ты расскажешь про Трикси и про кого-нибудь ещё». — Что? — вслух спросил Чонгук, не веря, что собеседник настолько… Дерзок? Безумен? Слегка закружилась голова, и Чон отложил телефон. Он никогда не принимал наркотики, но ему казалось, что именно такие диалоги возможны под их влиянием: что-то совершенно за гранью. Этот разговор был для него за гранью допустимого. И вишенкой на этом торте отчаяния будет его согласие. «Слишком быстро? — прочитал Чон, открыв приложение вновь. — Подумаешь ещё, что я извращенец. Но нет. Ну ладно, в меру, но все мы немного такие. Уверен, даже ты. И вообще, ты такой тихий, может, получится так, что приглашаю тебя я, а расчленённым… тоже окажусь я». В личное пространство, которое Чон хранил с таким трепетом, посмели вторгнуться настолько беспардонно. И Чонгук ответил тем же, чем и всегда — отрицанием, отказом от общества и людей в нём. — Нет, мне это не нужно, — словно мантру, которая начала забываться, упрямо проговорил Чонгук и, не ответив Минхёку, положил телефон на прикроватную тумбочку. Жаль будет разочаровывать Чимина, но он ни с кем не познакомился и не познакомится. Потому что понять его может только Тэхён. Только он. А вопросы Минхёка и непонятное чувство тепла в груди — это всё от страха. Мистер Ким женится — неудивительно, что разбитое сердце Чонгука начало сходить с ума и позволило немного выговориться. Но лишь немного, он даже не станет корить себя за это. Эта минутная слабость ничего не значила. Никто ничего не значит, кроме Тэхёна.