Трещины в стенах

— Мой репетитор говорит, что вьетнамская война недооценена по степени серьезности. Сынмин наступает в лужу, едва не заливая обувь по самые шнурки, и все-таки удерживается на месте, потому что не ожидал, что будет настолько глубоко в асфальтной яме. Нужно купить себе резиновые сапоги, что ли. Прямо как в детском саду, чтобы ноги были сухими. Чонин угукает, кутаясь в воротник куртки едва не с головой. Не то чтобы холодно, просто неприятная морось и сильный ветер. Проблемы с историей на первом курсе колледжа вполне решаемы — найди помощь. Сынминовский репетитор — историк по образованию, но работает в ботаническом саду; два месяца назад он бросил преподавание в школе. Хван Хёнджин, так его зовут, еще и материться может при Сынмине, но сам запрещает делать это ему. В такую погоду нужно дома сидеть или пить что-нибудь горячее в кафешке. Были бы деньги, было бы желание. — Я вообще не знаю, где даже территориально находится этот Вьетнам. Это рядом с Россией или нет? Ким мотает головой, ботинок промок и неприятно хлюпает при ходьбе. Так можно и простудиться. — Рядом с Китаем, кажется. Друг пинает небольшой кусочек от асфальта в сторону проезжей части, и совершенно очевидно, что делать этого не стоило: он врезается в небольшой горшочек с цветком, который находился по ту сторону возле жилого дома. Переборщил. Чонин прикусывает губу и ускоряется, хотя едва ли это можно так назвать, ведь он очень медлителен, даже больше, чем Сынмин. Они радуются, можно сказать, даже счастливы, когда пар не так много, но вот что делать дома так и не разобрались. Какая-то несуразица. Ну, в самом деле, сделать домашнее задание можно и за час — больше и не надо, а в остальное время настигает скука смертная. Было бы хорошо, если бы жили еще вместе, но Ян неподалеку от вокзала (очень шумно, он говорит, что вообще ничего не слышит), а Сынмину сдает квартиру за гроши какая-то очень хорошая и настолько же дальняя родственница двоюродной сестры второй жены папы. Никаких жалоб и быть не может — платит-то отец, а мама дает денег на продукты. Чонин делит квартиру с младшей сестрой, папой, который почти всегда пропадает на работе, мамой и старенькой бабушкой. Его родители могут им гордиться, ведь поступил на бюджет вообще беспроблемно, а Мину пришлось еще недельки три трястись как осиновый лист — возьмут или нет. — Не хочешь выпить коктейль возле станции? — лениво шаркает обувью Ян. — Там есть клубничный, ванильный и карамельный. Недорого совсем. Я, наверное, даже на большой наскребу. Он роется в кармане джинсов, после вытаскивая помятую и немного порванную, но вполне годную купюру. Ким, конечно, не против выпить коктейль. Большущий, со вкусной пенкой и добавлением какого-нибудь сиропа; организм вот только может быть против. К несчастью, договариваться со своим желудком Сынмин не может, но соглашается. На станции в пятнадцать ноль восемь людей не так уж и много. Как правило, это те, кто ждут пятичасового и просто приехали пораньше. Чаще всего это мужчины, возвращающиеся с заработков домой. Осенью порывистый ветер разносит смятые газетные листы и стаканчики из-под кофе прямо на платформу. Небольшое сооруженьице (иначе вряд ли назовешь) действительно располагает, и это несмотря на скудное предложение, ограничивающееся лишь коктейлем трех видов, обычным американо и чаем. Чонин заказывает клубничный — приторно и так по-летнему, а Мину, кроме карамельного, особо-то и ничего не стоит пробовать. — Вкусно, — довольно заключает Ким, двумя руками держа стаканчик. Пока что все идет отлично. — Я же говорил. Приближающийся поезд чуть не сбивает птиц, свободно ходящих по путям. Друг говорит, что поздно вечером иногда собирают их переехавшие тушки вместе с остатками крови, потому что «дети же тоже ездят, и видят вот это вот». Относительное обилие людей тут же вылетает из дверей, спеша побыстрее выйти. Сынмин припечатывается к стенке вместе с Чонином и ждет, пока все вернется на круги своя — тихо и почти безлюдно. — Тебе нормально? Мин кивает, обхватывая трубочку губами. Хёнджин-хён сбрасывает пепел в ржавую банку из-под сгущенки (Сынмин с трудом прочитал надпись на этом отвратительнейше сложном языке; да и вкус у неё необычный). Репетитор уже во время второго занятия рассказал, что жил до восьми лет в Узбекистане и «ел столько конфет, что закачаешься, моей семье даже завидовали». У Сынмина же может зудеть кожа, если кушать много шоколада. — Северная война? Иногда кажется, что он знает наизусть все учебники по истории, потому что непозволительно знать в двадцать девять такое обилие информации, даже при условии, что это твоя работа так-то. — Лапочка, давай. Шевели извилинами и не расстраивай меня. Едва начали средневековье, а ему все мало. — Это было в начале восемнадцатого века… По-моему, это была Европа, — память — удивительная вещь, хотя бы потому что младший может вызубрить все, а потом так же быстро забыть. — Точно, это были североевропейские государства и еще там… всякое, — уже не настолько уверенно, ведь Хван морщится. Хёнджин, нехотя, продолжая вдалбливать окурок в импровизированную пепельницу, соглашается. Ему нужно больше подробностей, а не «ходить вокруг да около». Занятия проходят раз в неделю по субботам, но старший настаивает на трех часах и не меньше (все же небольшой перерыв дает). Сынмина все устраивает, потому что результат отлично виден по оценкам, а ещё за обучение Хван берет гораздо меньше остальных. Смотря на него, никогда не подумал бы, что это этнический кореец, знающий почти четыре чертовых языка и любящий есть каждый раз как в последний. — Я пиздецки хочу мою вьетнамскую любовь. Так сильно, что съел бы пачку за раз. Эх, — тяжело вздыхает, как всегда делает, когда вспоминает про них. — Придется довольствоваться маффинами, которые явно переоценивают. Долбанная франшиза… Собирается в ближайший ресторан быстрого питания, чтобы набить желудок. Мин очень часто думает о том, что в жизни много чего не справедливого. Он, разумеется, не желает старшему проблемы с желудком, но просто у Хвана с таким питанием все просто замечательно, а у него нет. Делать в съемной квартире, как и в будние дни, особенно-то и нечего. Сынмин идет вместе с ним, потому что Хёнджин-хён очень добрый, несмотря на пренебрежительное отношение к людям, которым так и сквозит при первой встрече, и вредную привычку на кухне с закрытой форточкой. Горячий чай в автомате неподалеку Ким покупает на мелочь, оставшуюся от покупки шапки. Мин терпеливо ждет на улице, ведь народу внутри очень много, но Хёнджин обещал «растолкать всех и дело с концом». Еще одно важное примечание: делать этого старший не будет, потому что хорошо воспитан и где-то глубоко он душка. Сынмин считает машины исключительно зелёного цвета, сбивается со счета после третьей, потому что засмотрелся на доставщика суши, еле волочащего свою сумку; и даже успевает погрустить от того, что внимательности ему нужно больше. В общем-то, как и всегда, из-за её отсутствия жизнь часто преподносит подобные сюрпризы: — Какого…? — Оппа, — девушка в красном платье и расстегнутым поверх него пальто, округляет глаза. Её идеальный, можно даже сказать типичный французский берет чуть сползает набок. — Ну как же так. Осторожнее надо быть! Просто Сынмин стоял слишком близко к двери и, когда она открылась, каркаде расплескался вышедшему из Макдональдса парню на штаны. Совсем немного (всего лишь половина стаканчика, да и чай порядком подстыл), но уж лучше это была просто штанина, а не ширинка. Кто-то, быть может, и рассмеялся бы, а младшему очень стыдно и действительно жаль. Недотепство какое-то. Мин извиняется, а что в данном случае ещё делать. Очень красивая девушка этого несчастного не кричит, но весьма недовольным тоном оповещает, какой Сынмин идиот. Незнакомец, кажется, выдыхает сквозь зубы, но говорит нежданно спокойное: «Ничего, бывает». Он, наверное, все еще до конца не понимает, а потому не делает ничего, что в таком случае следует сделать (хотя бы возмутиться). И правда, с Сынмином такое бывает очень часто. Вот, например, совсем недавно он не донес рис до квартиры — пачка порвалась, и пакет вместе с ней как-то тоже, и пришлось потом лестницу подметать. А год назад он нес торт на собственный день рождения. Такой хорошенький, морковный, и за ближайшим поворотом шлепнул его вверх тормашками на асфальт, не заметив небольшую ступеньку. Очень хорошо, что окружающих такое не сильно заботит, а лучший друг иногда позволяет себе беззлобно посмеяться, не более. Одно дело, конечно, лестницы и ступеньки, крупа и сладости, а другое — человек. Никто не должен страдать из-за сынминовской ненаблюдательности. — Просто больше не стой рядом с дверью, окей? — просит парень с серьёзным видом. — Хорошо. Он так хорошо одет, что впору чувствовать себя ниже плинтуса, даже лицо ровное и приятное. Наверное, у него были большие планы на сегодня. — Джухен, — обращается он к спутнице, разводя руками, — Как видишь, погулять не получится. Извини, — куртку застегивает, чтобы не было видно мокрого красного пятна. Для парня уж слишком постыдно. — Пойду домой, что ли. Этой девушке совершенно точно испортил день Ким Сынмин. Она смеряет таким взглядом, что все становится понятно без слов. Они уходят вдвоем, но на перекрестке расходятся в разные стороны. Сынмин прослеживает глазами за черным беретом и, стоит ему скрыться из вида, тяжело вздыхает. Если не одно, так, несомненно, другое. Следовало пойти с Хёнджином в толкучку, а не портить кому-то личную жизнь. Не зря Сынмин не любит красный. Неприятный цвет. — Пиздец, конечно. Ким аж подпрыгивает на месте. Хёнджин отпивает колу, в другой руке держа двумя пальцами пакет с маффинами. Старший ходит вообще бесшумно, но даже сейчас его можно было бы заприметить. — И как давно ты тут стоишь? — пугающе все это. Он пожимает плечами. — С тех пор, как красотка по имени Джухен мысленно прокляла тебя. Ну, — он косится на часы возле автобусной остановки. — У нас еще час увлекательнейшего путешествия по старушке Европе. Пошли, — Хёнджин оборачивается через плечо. — Я, кстати, даже взял для тебя пирожок с вишней. — У меня на неё аллергия… Хёнджин матерится сквозь зубы, а после спрашивает, как вообще можно жить с таким фул пакетом. Сказать в ответ, конечно, нечего.