Трещины в стенах

В колледже Сынмин сдает тест по истории на твердую пятерку. Зачем, скажите, на первом курсе учить абсолютно все предметы, которые были в школе, но делать нечего. У Чонина тоже ничего — опять отлично, однако он упорно повторяет, что не учил совершенно (Мин ему верит). Вообще, сынминовская жизнь такая же никакая, как и он сам. Ему хорошо — ничего такого не происходит, а значит, царит мир и спокойствие. — Я, наверное, пойду скоро в церковь, — говорит младший, сидя на лавочке возле железнодорожных путей. — Скоро предаттестация. До самой платформы еще метров пятьдесят, и после четырех пар Чонину не хочется уже вообще ничего, кроме как пойти и поспать. Друг плетется очень медленно, вразвалочку, отгоняя глупых птиц. Еда в столовой, конечно, не отвратительная, но что-то не особо и хороша. Мин не ел ничего с самого утра, потому что проспал, деньги на что-нибудь сносное в кошельке, а кошелёк на кухонном столе. Проблемы точно шагают в ногу; он находит мелочь, на которую можно купить разве что кимбап. В магазине нуна ярко улыбается и говорит, что сегодня акции на товары с желтым ценником. Разумеется, с таковым продукты, у которых срок годности подходит к концу. Ким не привереда, но все чревато неприятными последствиями. Если бы мог — с радостью. — Моя ставка не зашла. Парень несильно задевает плечом, и тут же извиняется, продолжая разговаривать со своим приятелем. Сынмин выбирает какой-нибудь кимбап посвежее уже третью минуту, постоянно подтягивая лямки рюкзака, который сползает с куртки. В этом плане материал просто ужасный, но в ней тепло. — Это была всего тысяча вонн, но капец как обидно, — приходится чуть отойти в сторону, потому что многие (такие же студенты) хотят закинуть в себя хоть что-то. — Минхо, ты — сухарь. У меня стипендия еще не скоро, а от денег уже ничего не осталось. Дашь взаймы? — Ничего, ты точно не обеднеешь, если купишь сам себе еду, — брякает второй в ответ. — Я твой хён, чтоб ты помнил. Ну, Сынмин все же выбрал с огурцом, который тут же забрали, стоило протянуть руку. Единственный кимбап от вчерашнего числа и с нормальным внешним видом. Придется идти домой, а это двадцать минут пешком. Ким тяжело вздыхает, но не говорит ничего, только жалобно косится на чью-то руку с его бывшим-будущим перекусом. — Эй, ты. Тормозни. В черных джинсах ему все же лучше, — думает Сынмин, после того как его потянули за плечо и развернули обратно. Тот, который говорил про потраченные деньги, удивленно смотрит и спрашивает, что пошло не так. Мин и сам не понимает, что в очередной раз своротил, ведь иногда не замечает, даже когда все сделано. — Это же ты тогда на меня чай пролил? — Ага, — досадно подмечает Сынмин, окончательно убеждаясь в том, что это он. — Совсем ужасное происшествие. Мне очень жаль, и я искренне надеюсь, что ты не обжегся. Как твои штаны? — Я их выбросил. Происшествие просто отвратительное, ты прав, — кивает, согласившись. Очень нелепый диалог, как и первая встреча, в общем-то. Хёнджин как-то сказал, что некоторые люди просто как магнит для ситуаций одного типа, и это уже не изменишь никак. Живот сильно урчит. Сложно находиться в магазине, переполненном едой, и при этом нельзя ничего покушать. Сынмин кладет ладонь в район желудка, смутившись. — Меня Ли Минхо зовут. Парень протягивает то, что минуту назад практически отнял, вместо рукопожатия. Он берет с ближайшей полки ароматизированный чай со вкусом персика; Сынмин мысленно ставит галочку, потому что это ему можно. — Ким Сынмин. Спасибо. Приятель за спиной поднимает ладонь вверх, дружелюбно улыбаясь. Мин считает его ямочки красивыми, и волосы у него крутые — вьющиеся и светлые. Он представляется как Бан Чан и слишком расплывчато намекает на то, что сынминовская шапка необычная, то есть странная, но ему идет. — Оплачу твой вылитый напиток этим, идет? Все-таки дверь распахнул я, а потому… — Нет, — Мин мотает головой. Кто еще кому должен. — Спасибо вам в который раз, до свидания. Быстрее к кассе, чтобы не совершить что-нибудь опять. Хёнджин, к слову, прав почти всегда, потому что локтем на выходе Сынмин задевает косяк двери. В таких случаях главное не оборачиваться. Ни в коем случае. — Как же я ненавижу это! Он бросает вилку в раковину и зло смотрит на Хёнджина. Второму все равно — продолжает попивать негазированную воду с изображением мишек и зайчиков, у Джисона вот-вот пар из ушей пойдет. — Ты постоянно сыпешь столько соли, что это есть просто невозможно. Если готовишь на двоих, то, будь любезен, думай и обо мне. — Лав ю, бэйб. Хван делает утиные губы, отправляя воздушный поцелуй. Пожалуй, наблюдать за разъяренным Ханом весело, Хёнджин этого даже не скрывает. Джисон уходит, громко топая, и включает телевизор в гостиной. Репетитор спустя пару минут кричит слова извинения, и вот тут хён возвращается обратно на кухню. Сынмин записывает в тетрадь все самое нужное из четырнадцатого века, то есть все, потому Хёнджин настаивает, и почти не реагирует. Ему еще дома нужно убраться, постирать вещи. Когда везде чисто и аккуратно, Киму нравится. — Знаешь, как сильно я хочу приложить тебя головой о стол? Вот прямо о-очень сильно. Он «душит» старшего, даже не касаясь, нависая коршуном. Хван даже не шелохнулся. Сынмин точно не знает, откуда они знают друг друга, потому что Джисон — двадцатипятилетний профессиональный фотограф, увлекающийся нумерологией, астрологией и всем таким. Хёнджин шутит, что ему можно в предсказатели подаваться и сдирать деньги с суеверных представителей старшего поколения. Хан очень добрый, но эти двое ссорятся постоянно. Ну, выглядит это всегда так: Джисон высказывает все, что накопилось, а Хёнджин «со своим равнодушным еблом, черт тебя дери, Хван» молчит. Самый старший хён тянет свои конечности, и по ним же сразу получает. Хан в который раз говорит, что лучше бы готовил Мин, и все-таки кладет себе пересоленные овощи в тарелку. — Какие новости, Мин-и? — Ты его с этой блядской мышью сравнил? — портит всю картину репетитор. — Винни с его медом гораздо круче, никогда не любил этих гребаных мышей. — Я и так знаю, что ты с наклонностями, любитель пухленьких медвежат, — шипит Джисон. — Так что, Сынмин, как живется? Первое время Кима очень сильно смущало то, как они друг к другу обращаются. Но в целом, если не придираться к подобному, то их дружбу можно с уверенностью назвать крепкой. Джисон приходит сюда, чтобы перекинуть фотки на хёнджиновский ноутбук, на всякий случай. С Джисоном отношения доверительные, старший располагает к себе при первом же знакомстве, такой он человек. Искренние и неравнодушные — к таким неосознанно тянешься. — Снова встретил того парня, и он не ударил меня. Я подумал, что люди не такие уж и плохие, какими я обычно их считаю. Он хороший. Становится очень тихо, тишина начинает бить по ушам, но Хёнджин не был бы Хёнджином, если бы не убивал её. Он смотрит на Кима, но обращается больше к другу: — Случайности не случайны? — Они перестают быть случайными на третий раз. Но звучит интересно. — Не, херня, — отмахивается репетитор. — У меня больше шансов вернуться на родину. Сынмин поскальзывается на краю, едва не падая пятой точкой на люк, но благо рядом по счастливой случайности проходил Минхо. Ну, как проходил — заприметил его помпончик еще возле почты, да и шел в ту же сторону, потому и поймал. Третье совпадение, начинающееся с уникальных глупостей-невезений, приключающихся с Мином. Сынмин гораздо тяжелее, чем кажется на первый взгляд; Минхо, в общем-то, не из слабых. Младший рассыпается благодарностями, натягивает шапку на лоб и заключает: — Я рассеянный, прибить бы ко мне на гвозди ловкость. Спасибо тебе. Ветер порывистый — то затихает совсем, то почти сносит с ног. Минхо холодно очень сильно, но виду не подает, потому что казаться каким-то слюнтяем, хоть едва ли это уместно, но перед Мином не хочет. И все же действительно рад его видеть. Р а д  в и д е т ь. Кого-то чужого и почти незнакомого. Помпезный свитер не греет вообще, и лучше бы и правда выбрал качество, а не красоту; и пусть это всего лишь вещь. Сынмин же в той самой шапке, шарфе, даже перчатки торчат из карманов — немножко нелепо и по-детски. Однако дебилом себя чувствует Минхо от того, что слишком вычурно одет по сравнению с ним, и сотканы они совсем из разных ниток. — Осенняя хандра, ни больше ни меньше, — уверен, потому что у всех так. Лето вечным не бывает, и с наступлением серого периода жизнь становится такой же. — Ты говоришь слишком… Не бестактно, но, черт, не знаю. Ким кивает. — Вчера видел, как музыканты дрались. — И кто выиграл? Почти что не интересует это. Ну, подрались и подрались, а младший (Ли уверен, хотя бы на вид уж точно) даже ничего вразумительного сказать не может, закончил тему сумбурно. Снег начинает падать крупными хлопьями, слишком рано для него, и через пару часов превратится в примерзкую слякоть, липнущую неприятными комками к обуви. Снежинки застревают в помпоне на зелёной гномьей шапке Сынмина, и Минхо хочет стряхнуть их ладонью; вовремя тормозит, не сделав так и ничего. — Дрались музыкой. Ну, каждый играл что-то своё, а потом они подстроились друг под друга. Знаешь, два совершенно разных инструмента, оказывается, могут хорошо звучать вместе, — ему приходится отойти в сторону, потому что выходящие из торгового центра люди толпой вываливаются на дорогу. Старший бы не отошел точно, потому что и так возле самой обочины. Куда уж дальше? Надо — обойдут. — Хёнджину нравится сианласу, а я нигде не могу их найти. Ты не знаешь, где можно купить? Ли мысленно вызывает ко всем богам, потому что успеть за ним вообще реально или нет. — Что это? Кто вообще этот Хёнджин? — Печенья, — отвечает младший с видом, будто бы странно не знать такого. — Вьетнамские, кажется. Но я от них блюю каждый раз. — Зачем ешь? Мин пожимает плечами, морща носик. Очередная пушистая снежинка приземлились на самый кончик, вызвав щекотку. — Они вкусные, и что мне помешает есть их? Если моя душа требует печенья, то я буду, несмотря на мой желудок. Я вообще много от чего блюю. Приятного тут мало, а еще у меня аллергия на апельсины, хотя я их тоже люблю, а еще на мед и… — Перестань. Разговаривать о том, как чей-то организм в обратную выдает пищу, Минхо не прельщает нисколько. Разумеется, лучше было и вовсе пойти своей дорогой, а не стоять в окружении толпы с одной и машин с другой стороны. Сынмин из тех, чье существование едва ли сумеешь заметить в веренице бесчисленных лиц и таких же дней, но он заметил. Вот женщина в обычном сером пальто, и даже она не такая серая, а вот там старичок лет семидесяти с внучкой, и все равно Ким проще. — Знаешь, тебе нужно что-то, от чего не будет тошнить. Прямо сейчас, — и это не намек, а приглашение. — Как насчет курицы, лимонного пирога там или рамена? — Лучше рамен, он дешевле. У меня мало денег. Минхо готов схватиться за голову, платить-то будет не Сынмин, но все равно жмотничает. Старший, с трудом сохраняя покой внутри и снаружи, говорит, что можно и говядину покушать, если после все будет хорошо. Даже за чертов кимбап он боролся до последнего, оплатив самостоятельно. Глупо отказываться от возможности поесть бесплатно, особенно когда тебе предлагают выбрать самому. У Минхо нормальная такая стипендия, да и родители со средним достатком дают на карманные расходы. Это вообще что-то странное: заставлять человека не платить за самого себя. Но Сынмин стоит на своем. Мотает головой, уверенно проговаривая: — Я близок к тому, чтобы просто разрыдаться тут на месте из-за дурацкого проездного, который как-то потерял утром. Не давай мне больше, чем я прошу, пожалуйста. Мне и так неловко от того, что приходится тут со мной тебе возиться. Опять, кстати. — В этом вообще нет ничего криминального. Зачем разыгрывать драму? — Вот и Хёнджин так часто говорит. Меня, на самом деле, запрещено кормить чем-нибудь, потому что я могу потом присосаться как клещ, — тотальное преувеличение. Хорошо, Минхо все еще не понимает, какого черта творит. Надо валить домой или позвонить Джухен и заняться с ней чем-нибудь, а не торчать в дубак тут. Младший в очередной раз чешет нос, а затем впезапно спрашивает: — Ты любишь торты и все такое? — Смотря что именно. — Мы пойдем есть курицу, но потом я испеку тебе что-нибудь и не потребую платы. Хорошо? Я почти кондитер по образованию. Двадцатиоднолетний второкурсник университета юридического, и младшенький-Ким Сынмин-будущий кондитер. Бывает и хуже.