Не дай мне сгореть

      Когда Эмма открыла глаза, Рони была последним человеком, кого она ожидала увидеть рядом с больничной койкой. Она давно не лежала в больницах и успела забыть своеобразный запах, витающий в каждом подобном заведении, светлые обои, только разного оттенка.       Брюнетка сидела на стуле, откинув голову назад и спала. Эмма получила возможность беззастенчиво рассматривать Рони, но ощущения, что она видит эту женщину впервые не было. Наоборот, было ощущение, будто Свон воскрешает в памяти давно забытые черты. Даже несмотря на то, что Рони объективно не была молоденькой девушкой, она оставалась красивой. В ней была истинная красота, та, что с годами не блекнет, не испаряется, превращается из красоты внешности в красоту души и шарм, который приковывает к себе взгляд.       Эмма разглядывала ровное лицо, нежную на вид карамельную кожу, длинные ресницы и тень от них под глазами, полные светлые губы без следа от помады. Свон вдруг поймала себя на мысли, что хотела бы коснуться этого лица и ужаснулась от этой мысли. Никогда раньше ни одна женщина не вызывала подобных желаний. Что же изменилось сейчас, ведь она знает эту Рони меньше суток?       Ресницы дрогнули, и Эмма тут же откинулась обратно на подушку, наблюдая за тем, как просыпается брюнетка. Как распахиваются яркие карие глаза, как мгновение Рони пытается понять, где она и что произошло, а потом бросает взгляд на Эмму, ожидающую ее с легкой улыбкой.       — Как ты? — они хором задали вопрос и лицо обеих украсила теплая, немного неуверенная улыбка.       — Сначала скажи, как ты? — Эмма пожала плечами, отмечая, что тревога наложила определенный отпечаток на лицо собеседницы. Под глазами Рони залегли круги, в глазах появилась грусть.       — Со мной все хорошо, я всего лишь сдала кровь, — Эмма села. — А как Генри? Мне сказали, что моя кровь подошла. Это так? Он в порядке?       — Да, кровь действительно подошла, но пока что Генри не пришел в себя, его только перевели в 7 часов в обычную палату, — Рони боялась, что Эмма затронет тему крови и того факта, что Генри не их родной сын, но блондинка задала совсем другой вопрос.       — Ты здесь всю ночь? — она действительно была удивлена.       — Да, большую часть я спала, правда, — Рони как-то кривовато улыбнулась, но улыбка тут же слетела с лица. — Я ждала, когда ты проснешься, чтобы отвезти домой. Врач сказал, тебя выпишут ближе к 12, зависит от того, когда ты проснешься. Сейчас скажу медсестре, что ты больше не спишь.       — Спасибо, что осталась здесь на ночь, — Эмма действительно этого не ожидала, а потому была благодарна Рони за заботу.       — Спасибо за то, что спасла моего сына, — улыбнулась в ответ Рони и выскочила за дверь, чтобы позвать медсестру.       Она глянула на часы, отмечая, что еще не перевалило за десять утра, и двинулась к столу, где спала на сложенных руках молодая медсестра с рыжими волосами, заплетенными в два колоска. Реджина аккуратно коснулась плеча девушки, и та моментально проснулась, глядя на брюнетку широко распахнутыми глазами.       — Что-то случилось?       — Эмма Свон проснулась в 103 палате, доктор просил сообщить, чтобы выписать ее. Принесете ей завтрак? — девушка кивнула, и Рони, улыбнувшись напоследок, пошла обратно в палату Эммы. Женщина уже встала и заправляла кровать, когда брюнетка вошла. — Ты встала.       — Да, хватит валяться, — она улыбнулась Рони, присаживаясь на кровать. — Поговорим?       — По поводу Генри? — Эмма кивнула, и Рони присела рядом с ней. Разговора было не избежать, и брюнетка прекрасно это понимала, но все же совершенно не хотела обсуждать данную тему. Ей было страшно, только она этого не понимала, страх гнездился глубоко внутри. — Думаю, ты уже поняла, что он не наш биологический сын. Мы взяли его совсем крошкой 24 года назад, и никогда не говорили о том, что он приемный.       — Когда он родился? — Рони посмотрела прямо в глаза Эмме, чувствуя, что хочет сбежать, скрыться от этого вопроса. Хочет либо закричать на Свон, либо расплакаться от бессилия, которое в любую секунду готово было обрушиться на женщину. — Рони, мне нужно знать. Я клянусь, что ничего не скажу Генри, но я просто имею права знать. Не быть его матерью, ею всегда будешь ты, но знать, нашла ли я его, я имею права.       — В апреле. 28 апреля, — Рони по глазам Эммы поняла, что Генри — сын Свон. И брюнетка никак не ожидала, что ей отчего-то будет больно. Но было. — Ты родила в этот день.       — Да, — Рони не спрашивала, но Эмма все равно ответила. Молчание стало тягостным, но обе не представляли, что именно говорить. Они не знали, что говорят в таком случае, когда встречается биологическая мать и мать, которая заслужила право быть мамой, которая воспитывала и действительно любила. — Я ничего ему не скажу, клянусь. Тебе не о чем переживать.       Медсестра не дала Рони ответить хоть что-то, появившись с чашкой кофе и сэндвичем, а следом за ней шел врач, который вчера провожал брюнетку к блондинке. Он отметил, как любопытно смотрятся вместе две такие разные женщины, но тем не менее он видел, что Рони действительно переживает не только за своего сына, но и за Эмму.       — Как вы себя чувствуете? — он поднял Эмму на ноги, быстро осмотрел. — Головокружение? Слабость? Тошнота?       — Все хорошо, я готова выписаться.       — Я так понимаю, у вас есть тот, кто довезет вас домой, — Рони кивнула, а врач продолжил. — По поводу Генри. С ним все хорошо, он проснулся. Сейчас он тоже позавтракает, и вы сможете его увидеть. Только прошу, не больше десяти минут, ему нужно отдыхать.       — Хорошо, — хором отозвались и Рони, и Эмма, а доктор лишь улыбнулся, пожелал им удачи, назвал номер палаты сына и вышел вместе с медсестрой, оставив женщин вновь одних.       — Слушай, извини за такую странную просьбу, но можно я буду звать тебя Реджиной? Или хотя бы Джиной, как Алекс.       — Да, конечно, — напряжение, вроде бы, спало, и они вновь стали нормально общаться. Но все равно Эмма теперь смотрела на Джину иначе — это была женщина, которая воспитала ее сына, которая подарила ему не только семью, но и, вполне возможно, счастливое детство. То, чего была лишена сама Эмма и что не смогла бы дать своему сыну. — Завтракай быстрее и пойдем к Генри.       Эмма усмехнулась, осушила чашку кофе за три глотка, убрала сэндвич в рюкзак, закинула тот на плечо и улыбнулась, всем своим видом показывая, что готова идти. Они вышли, Эмма расписалась у медсестры в листе о выписке, и они вместе пошли в палату Генри. Однако, у самой палаты Эмма замерла, а затем села на стул рядом с дверью. Рони остановилась, удивленно глядя на Свон.       — Он ждет тебя, а не меня, — спокойно отозвалась блондинка, неуверенно улыбаясь. — Так будь с ним. А я подожду здесь. Я дала слово, Реджина, и это слово я сдержу.       Но Эмма не успела увидеть, как благодарно улыбнулась Реджина, как кивнула в ответ и скрылась за дверью палаты сына. Она чувствовала, что уже говорила эти слова этой женщине, и это чувство прорвало плотину памяти и воспоминания хлынули рекой. Маленький Генри, приехавший за ней, Реджина, обнимающая сына, а потом Реджина, готовая отдать за него жизнь, спасая Сторибрук. Родители, крепко обнимающие ее во время горя, когда умер Нил, Генри-сказочник и момент, когда он спасает Джину от смерти. Свадьба, отъезд сына и расставание с Крюком. Их с Реджиной отправка в Зачарованный лес на помощь Генри и проклятье. Воспоминания пронеслись роем, вереницей, накрыли с головой.       Свон вспомнила все. Но поняла, что вспомнить — слишком мало. Ей нужно заставить вспомнить Джину. И разобраться во всем.