ПАПА, Я ЗДЕСЬ Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ПАПА Я ОЧЕНЬ СКУЧАЮ ТЫ ПОМОЖЕШЬ МНЕ ВЕРНУТЬСЯ ДОМОЙ?
Филип на экране не отрывал взгляд от надписей, и губы его безостановочно шевелились — то ли о чем-то умолял, то ли что-то обещал.ПАПА, ПРОСТО СДЕЛАЙ ТО, ЧТО Я ТЕБЕ СКАЗАЛА СДЕЛАЙ ТО, ЧТО Я СКАЗАЛА ПРОСТО СДЕЛАЙ
Ниже еще одна строчка — но камера срезала ее, оставив от букв лишь верхние хвостики. Мерл остановил запись. — Это… это… — с трудом проговорила Андреа после недолгого молчания, — безумие какое-то! Такого не может быть! — Да я сам охуел, — согласился Мерл. — Но… это же не может в самом деле быть Пенни! Она… не знаю… ей было всего четыре года, а это… — Андреа вздрогнула, словно от холода. — Мне кажется, это вообще не ребенок. Слишком грамотно пишет. Слишком складно. И… — Хрен его знает, как там духи умеют писать! Но вообще да, вряд ли. Братишка мой взрослую девку видел, а не мелкую. И потом, призрак вроде должен появляться там, где человек помер, в кино всегда так бывает, а она же не на ферме Гринов померла. — В кино?! Господи, Мерл, ты решил ориентироваться на фильмы ужасов? — А на что еще-то, блонди? Нигде больше я такой херни пока не встречал. Нет, если у тебя в сумочке завалялся справочник «Привидения для чайников», то доставай, ознакомимся, а нет так нет. Кино хотя бы иной раз по реальным событиям снимают! — Нет, Пенни точно умерла не здесь… — задумчиво повторила Андреа. — Ну я и говорю. А надо искать кого-то местного. Предыдущих хозяев стоит потрясти, Гринов, вот что я думаю. Выяснить, кто у них дома коньки отбросил. Позвони им, скажи, есть разговор. Кстати, а что стряслось-то с этой Пенни? — добавил он. Этот простой, казалось бы, вопрос вдруг поверг Андреа в глубокую задумчивость. — Я не уверена, — ответила она наконец, — кажется, она чем-то болела… но точно не знаю. — То есть как? — Ну, Филип не рассказывал подробностей, а я не спрашивала… Мерл, что ты на меня так пялишься? Я видела, что ему очень тяжело об этом вспоминать, и не хотела бередить едва затянувшуюся рану — что тут непонятного? Мерл даже руками развел от изумления. — Ну, блонди! — проговорил он. — Ну еб твою мать! На секунду Андреа задумалась о том, чтобы врезать ему по наглой роже, но сейчас у нее не было на это сил. — Ну как так-то, блондиночка! — сокрушенно продолжал Мерл. — Ты же с ним не в сортире перепихнулась — ты, на минуточку, за этого чувака замуж вышла! А что ты вообще о нем знаешь, кроме длины хера и толщины кошелька? — Мерл!.. — Че «Мерл»? Я сорок лет уже Мерл! А ты у нас вроде адвокат. В судах всякого навидалась. Сама должна понимать, какая хуета иной раз в жизни случается… Андреа вдруг приоткрыла рот, и красные пятна гнева у нее на щеках сменились мертвенной бледностью. — Что ты имеешь в виду? — с трудом выговорила она. — Да ничего, — вздохнул Мерл. — Проехали. Давай Гринам звони. Пока Андреа набирала номер Мэгги Грин, дочки бывшего хозяина, Мерл пододвинул к себе ее ручку и блокнот. Максимально увеличив застывший кадр на экране, старательно перерисовал на страницу последнюю строчку надписи, обрезанную краем кадра — ту, где от букв остались лишь верхние хвостики. Вышли три слова, но что за слова? На что разводит Блейка эта фальшивая «дочка»? Мерл повертел блокнот и так, и этак, надеясь, что от этого его озарит… — Мерл, — окликнула его Андреа, — Мэгги ждет нас в пиццерии на Норт-авеню. Точнее, — она на секунду опустила глаза, — ждет меня. Тебе не обязательно ехать. Я хочу разобраться в этом деле до конца, но не знаю, стоит ли впутывать вас с Дэрилом… — Даже не надейся, блонди! — фыркнул Мерл. — Так просто тебе от меня не избавиться!***
Мэгги Грин, симпатичная женщина на последних месяцах беременности, принимала Андреа и Мерла в задней комнате семейного предприятия, пиццерии под названием «Глегги». — Это сокращение, — объяснила она. — От имен — мужа и моего. Гленн, подаривший заведению первую часть названия — невысокий парень азиатской внешности — молча кивнул. Он вообще помалкивал, просто сидел рядом с женой и ей улыбался. Похоже, отношения между супругами были самые нежные — и так же очевидно было, кто в этой семье главный. Точнее, главная. Историю о привидении в бывшем доме Гринов Мэгги выслушала сочувственно и с интересом, но, дослушав до конца, заметила, что, к сожалению, ничем не может помочь. Нет, когда она жила на ферме с родителями, никаких паранормальных явлений там не было. Нет, мама, царствие ей небесное, умерла в больнице, все более старшие родственники — тоже, и вообще в доме никто не умирал уже лет сто. — Скажите, а кто у вас играл на челесте? — как бы невзначай спросила Андреа. Улыбка Мэгги застыла. — Моя сестра, — коротко ответила она. — Очень необычно, — заметила Андреа. — Такой редкий инструмент — вообще не ожидаешь увидеть его где-нибудь кроме симфонического оркестра, тем более, в деревенском доме! Окаменевшее лицо Мэгги немного смягчилось. — А Бет такой и была — необычной девушкой, — грустно улыбнулась она. — Очень талантливой. Знаете, она ведь не только играла — она писала музыку, выступала на конкурсах и получала прекрасные отзывы! Перед ней было большое будущее. Если бы не… — и, оборвав себя, умолкла. Андреа быстро переглянулась с Мерлом. — Она ведь блондинка была? — негромко спросил тот. — И пигалица такая — маленькая, тоненькая, голосок звонкий? — Откуда вы… — начала Мэгги и вдруг приподнялась с места, инстинктивным жестом положив ладонь на выступающий живот. Гленн рядом успокаивающе сжал ее руку. — Не знаю, что вы задумали… может быть, это злая шутка, или вы хотите на что-то нас развести… — Нет, что вы! — воскликнула Андреа. — Об этом много писали, — придушенным от злости голосом продолжала Мэгги. — Фотографии Бет были и в газетах, и по телевидению. Ее ведь так и не нашли. Но если вы думаете, что, узнав эту историю и выяснив, как она выглядела и чем занималась, можете… — Прошу вас!.. Клянусь, мы совершенно серьезны и говорим вам правду! На ферме привидение. У нас есть… есть основания полагать, что оно опасно, что оно может причинить вред тем, кто живет в доме. И, возможно, это ваша сестра! Несколько секунд Мэгги переводила взгляд с Андреа на Мерла и обратно. — Хорошо, — сказала она наконец. — Я вам верю. Вы меня не обманываете — просто ошибаетесь. Не знаю, что происходит на ферме, но ваш призрак — это точно не моя сестра. Бет погибла не в доме. И никому не стала бы чинить зла! Несколько секунд все молчали. — Что с ней произошло? — тихо спросила наконец Андреа. — Никто точно не знает, — вздохнула Мэгги. — Этот ублюдок так и не признался. Не объяснил, зачем это сделал, и не сказал, где спрятал труп. Мы даже… — голос ее дрогнул, и она поспешно смахнула слезу, — даже не смогли ее похоронить. Она была в него влюблена, понимаете? И верила ему, как Богу верят. Знаете, как это бывает в шестнадцать лет? Отец был просто в ужасе, и я тоже, но ей ничего невозможно было втолковать. Это тот возраст, когда нет сомнений, что ты уже взрослая и все знаешь лучше всех. А на самом деле она была еще сущий ребенок. Чистая, наивная, доверчивая… Господи, как можно было ее, эту девочку… Она закрыла глаза рукой, и Гленн молча обнял ее за плечи. — Кто он был? — осторожно спросила Андреа. — Соседский парень. Гарет Уотли. Отец, когда все узнал, устроил ей выволочку и запретил с ним общаться. Но, как потом оказалось, они виделись тайком. Гарет продолжал дурить ей голову и в конце концов уговорил сбежать вместе. Уехать якобы куда-нибудь подальше, в большой город, и там начать новую жизнь. Ну, знаете, Ромео и Джульетта, Бонни и Клайд, вдвоем против всего мира — в определенном возрасте вся эта романтика очень привлекательна. Меня тогда на ферме не было, я уже уехала в колледж — и как теперь об этом жалею! Быть может, она поделилась бы со мной… может, я бы сумела ее остановить… Или если бы мама была жива! Но на ферме Бет оставалась вдвоем с папой, а папа у нас человек старой закалки, — слабо улыбнулась она. — Так вот: она собрала вещи, оставила папе записку… и исчезла. Гарет потом уверял, что бежать не предлагал, в тот день ее не видел, ну и вообще, как говорится, «я не я и лошадь не моя». Но это вранье ему не помогло. О том, что Бет постоянно встречалась с Гаретом, как выяснилось, знал весь ее класс — только мы узнали последними. Нашлись подружки, которые покрывали ее во время свиданий. А при обыске у него обнаружили личную вещь Бет — нательный крестик, который она никогда не снимала. — И как он это объяснил? — Путался в показаниях. Сначала говорил, что это подарок на память. Потом, что они проводили вместе какой-то ритуал, для которого надо было крестик снять… — Ритуал? — Парень увлекался черной магией, — скривила губы Мэгги. — Еще и это… Точно мы не знаем, ведь суда так и не было; но многие у нас были убеждены, что это ритуальное убийство. Ходили даже самые ужасные слухи о том, что он мог сделать с телом — хотя, надеюсь, это все-таки неправда! У них вся семейка была такая — не зря соседи старались держаться от них подальше. Мать, Мэри, на редкость неприятная женщина. Ее боялись. У нас поговаривали, что она ведьма и что ведьмами были ее мать и бабка. Конечно, здесь, в большом городе, это звучит смешно, но знаете, я так думаю, дыма без огня не бывает. Старший сын — просто дегенерат, ни одна пакость в округе без него не обходилась. Этот Гарет, младший — на вид вроде самый приличный, хорошо учился, собирался в колледж поступать; но, знаете, было в нем что-то омерзительное. Меня всегда передергивало при взгляде на его слащавую физиономию. Такие лица у извращенцев бывают. Не понимаю, как Бет могла этого не замечать? — Значит, он так и не признался? Скажите, а где он сейчас? — В аду, — отрезала Мэгги. — После допроса пришел домой и повесился. Не знаю уж, совесть в нем заговорила или страх перед судом. Но, надеюсь, он достаточно помучился перед смертью! Андреа обменялась с Мерлом разочарованными взглядами. Похоже, ниточка оборвалась. — Для нас всех это стало страшным ударом, — продолжала Мэгги. — Папа после этого так и не оправился. Крепился, конечно, но прежним уже не стал. Она ведь была его любимицей. А ферма… знаете, никаких призраков мы не видели, ничего такого, но просто невозможно стало там находиться. Все вокруг напоминало о Бет. Ее книги, ее безделушки, любимые уголки, челеста, за которую она никогда больше не сядет… И папа бродит по дому, как тень. Шон там просто не появлялся. Я приезжала только на каникулы — и то старалась поскорее вернуться в Атланту, слишком уж было тяжело. Дом у нас раньше был светлый, уютный, даже после смерти мамы, а теперь… как будто какая-то гниль проела там все. Мы его продали почти с облегчением: там не осталось ничего, что можно было любить. Извините, что я так говорю, — спохватилась она. — Да нет, ничего, — пробормотала Андреа. Немного помолчали. — Скажите, — начала Андреа, — а ваш отец… Вы говорите, вы учились и приезжали только на каникулы, а он жил на ферме постоянно. Возможно, он может знать что-нибудь, что нам поможет? Снова нахмурившись, Мэгги покачала головой. — Папа очень болен, — отрезала она. — Не думаю, что он сейчас сможет с вами встретиться. — Но… — На самом деле папа умирает, — Мэгги подняла на собеседницу прямой, тяжелый взгляд. — Он постоянно под действием лекарств и… ну, словом, уже плохо понимает, что происходит вокруг. Извините, боюсь, больше мы ничем не сможем вам помочь. Но тут вдруг подал голос Гленн. — Мэгги, — заговорил он почти извиняющимся тоном, по-прежнему сжимая ее руку, — прости, но, по-моему, здесь ты совсем не права. Если в доме твоего отца творится какая-то чертовщина, он должен знать, что происходит. Имеет право знать. — Но ты же знаешь, в каком он состоянии! — Хершел под обезболивающими, да, но не сумасшедший и не слабоумный. И ты сама знаешь, как он всю жизнь относился к своему дому… и как относится к Бет. Мэгги, — он нежно погладил ее живот, — я представляю себя на его месте. Представь… прости, понимаю, жутко даже говорить такие вещи, но представь, что с нашим сыном или дочерью что-то случится, и дух его будет бродить по земле, не в силах обрести покой? — Вот именно! — сердито глядя на мужа, ответила Мэгги. — Как ты не понимаешь? Об этом я и говорю! Папа уже пережил страшное горе, теперь умирает — зачем на пороге смерти наносить ему еще один удар? Тем более, что мы ничего не знаем точно! И, скорее всего, это не Бет! — Я думаю о том, что сказал бы сам Хершел, — задумчиво ответил Гленн. — Он человек прямой и бесстрашный. Правды не боялся никогда. И, мне кажется, страшно разозлился бы, если бы узнал, что мы такое от него скрываем. «Может, я и на пороге смерти, — сказал бы он, — но еще не умер!» Он имеет право узнать — и сам решить, что с этим делать. — Ладно, — сказала Мэгги после короткого молчания. — Наверное, ты прав. Уговорил. Я позвоню папе, и, если он сейчас не спит… Но все-таки я убеждена, что это не Бет. Ваш призрак темный, пугающий, а наша Бет была ангел! Серьезно. В ней не было никакой тьмы.***
— Так, — сказал мистер Блейк. — И что здесь происходит? София жалась к нему. Он нависал над ней, как башня, чтобы посмотреть ему в лицо, Софии приходилось задирать голову. Она мельком отметила, что вид у мистера Блейка какой-то странный. Он растрепанный — такого никогда раньше не бывало, очень бледный и потирает лоб, словно у него сильно болит голова. Может, заболел? Но, по понятным причинам, Софию сейчас не слишком волновало его самочувствие. — Да вот, с дочкой покататься хотел. А она чего-то испугалась, глупая! Прямо под колеса кинулась — слава Богу, вы успели затормозить! — отвечал Эд, расплывшись в улыбке, самым любезным и добродушным тоном, какой был ему доступен. София поняла, что дело худо. Взрослые обычно не верят детям. Веселый улыбающийся папа и вопящая девчонка, перепачканная в пыли, с дырой на коленке — кто из них больше заслуживает доверия? — Неправда! — пронзительно закричала она; ярость и отчаяние придали ей смелости. — Он плохой! Мама его прогнала и обещала, что он никогда больше нас не тронет, а он пришел потихоньку и хотел меня украсть! — она хотела сказать «убить», но в последний миг сообразила, что в такое мистер Блейк уж точно не поверит. — Пожалуйста, пожалуйста, спасите меня, не отдавайте ему! Тяжелая рука легла ей на плечо. — Не бойся, девочка, — ласково сказал мистер Блейк, и у нее отлегло от сердца. — Никто никуда тебя насильно не увезет, — и повернулся к Эду. — Так я слушаю. Тот почесал в затылке и скорчил добродушно-виноватую физиономию — этакий честный простачок. София знала, что такое лицо папа делает, когда хочет кого-то обмануть. Например, убедить полицейского на дороге, что выпил совсем чуть-чуть. — С женой мы и правда вчера повздорили, было дело, — начал он. — Ну, вы же сами человек семейный, знаете, как оно с бабами… э-э… с женщинами бывает: ты ей слово, она тебе десять. Иной раз так достает своим нудежом и пилежкой, что не выдержишь, да и сорвешься! С кем такого не случалось? Мистер Блейк вдруг сильно сжал ее плечо, и София удивленно подняла голову. Но он слушал папу со спокойным, даже скучающим лицом. — Да, — сказал он, — я что-то слышал о вашем вчерашнем… недоразумении. — Ну вот. Как поругались, так бы и помирились, верно? Но Кэрол вдруг вожжа под хвост попала. Ладно, не хочет со мной больше жить — не надо, не на цепи же мне ее держать, в самом деле; но куда это годится — у отца отбирать дочь? Где такое видано? Я ж ей отец, у меня же тоже есть права человека! И снова мистер Блейк как-то странно дернулся, и пальцы его больно сжали ее плечо. София вздернула голову. Он слушал папу молча, с бесстрастным лицом, даже кивнул один раз. Неужели верит? — Так я и думал, что мы с вами друг друга поймем! — осклабившись уже во весь рот, продолжал Эд. — В такие времена, как сейчас, белые мужчины должны держаться вместе, верно? — Верно, — каким-то деревянным голосом ответил мистер Блейк, и София поняла, что для нее все кончено. Но в следующий миг… она не поняла, что произошло: какая-то сила отбросила ее в сторону, на дорогу, в пыль, и София покатилась по земле. А в следующую секунду раздался папин удивленный возглас, и сразу за ним металлический лязг и страшный, пронзительный, какой-то звериный крик. Крик, в котором звучала непереносимая боль и смертный ужас. Невозможно было даже предположить, что так кричит человек. Когда София наконец смогла привстать и посмотреть, что происходит, то не поверила своим глазам. Такого не могло быть. Просто не могло быть. Должно быть, она заснула на солнцепеке и провалилась в кошмарный сон. Кричал папа. Он распластался лицом вверх на капоте автомобиля. Дергал ногами, беспорядочно махал руками, словно сломанная заводная кукла. И кричал, кричал. Кровь текла у него из разных мест: из груди, из живота, из плеча, из щеки, била алым фонтаном и вытекала темными струйками, окрашивая капот. А над папой со страшным, перекошенным лицом навис мистер Блейк. Одной рукой он держал папу за куртку, а другой бил его ножом, снова и снова — и каждый раз, когда опускался нож, раздавалось какое-то хлюпанье, и папа снова заходился в крике. Папа кричал, а мистер Блейк не издавал ни звука, и это полное молчание почему-то было всего страшнее. София словно приросла к земле. Не могла шевельнуться, крикнуть, не могла даже закрыть глаза. Превращение папы, который только что улыбался и хитрил, в вопящий, извивающийся, залитый кровью кусок мяса наполнило ее невыразимым ужасом. Так вот что такое смерть! Да, она мечтала, чтобы папа умер и оставил их с мамой в покое, но не так!.. Наконец папа захлебнулся криком, дернулся всем телом и затих. Мистер Блейк столкнул его наземь. Недовольно покачал головой при виде потеков крови на серебристом капоте. Повернулся и неторопливо двинулся к Софии. В опущенной руке его ярко блестел нож; с ножа падали в пыль капли папиной крови. Лицо было белое, как мел, и все в мелких красных капельках. София не могла двинуться с места. Мистер Блейк был уже совсем рядом, а она только стояла и таращилась на него во все глаза. Он наклонился и погладил ее по щеке мокрой, липкой рукой. — Вот и все, — сказал он. — Нечего бояться. Больше он тебя не тронет. И улыбнулся, тепло и ласково — так, как мог бы улыбаться своей дочери настоящий, хороший папа. София повернулась и бросилась бежать.