Mine

Alt-J — Intro

Мужчина плавно поднял вверх кончики пальцев выпирающей ручку, оповещая машину сзади о том, что он собирается поворачивать, и медленным движением руки потянул руль машины немного левее, будто собираясь в тот час резко дернуть его и вывернуть окончательно. Но вскоре, будто передумав, легко отстранил пальцы от руля в невесомость, давая тому возможность вернуться на свое исходное положение. Через пару километров машина опять остановилась около светофора, после которого, наконец, начиналась развилка дорог и въезд на одну из самых больших трасс данного города, которая и должна была доставить водителя в нужное ему место. Рядом с машиной мужчины встала еще одна, водитель которой собирался повернуть на вторую развилку, пока встречные автомобили, фары которых ослепляли обзор дороги, проносились мимо. Мужчина в первой машине со скучающим видом посмотрел на соседнее, пассажирское сидение и провёл по нему своим изучающим взглядом, который было сложно заметить из-за черных солнечных очков, они были совершенно не по времени суток надеты на глаза. Для чего этот мужчина надел солнечные очки в столь поздний час, одному богу было известно. Мужчина и сам был одет в цвет ночи, длинные волосы спадали по мускулистым плечам, которые были спрятаны от посторонних глаз под слоем атласной рубашки темно-винного цвета, расстёгнутой на две верхние пуговицы, под которыми виднелась цепочка из платины, кулон которой скрывался под тканью рубашки. Его черное пальто лежало на задних сидениях, ноги обтягивали темные зауженные брюки, и весь образ дополняли классического стиля туфли. Но главным элементом образа мужчины служили черные перчатки из тонкой, мягкой кожи, c которыми мужчина не расставался практически никогда. В салоне машины через динамики раздался входящий звонок, через устройство в ухе, которое служило ему отличным помощником в дороге. Одно касание пальцем по гладкой поверхности наушника, и разговор уже можно было начинать.       — Слушаю, — по-деловому ответил мужчина, все еще следя за дорогой. — Что значит задерживается поставка? — бровь резко поднялась вверх. — Да меня не волнует кто там заболел, хоть твоя бабушка — работа должна быть выполнена вовремя. Меня не волнует, почему вы не сделали вовремя заказ, люди ждут свои товары, и меня абсолютно не волнует, что вы будете делать и как вы будете делать, можете богу помолиться, вдруг поможет, — мужчина заметно начинал раздражаться. — Вне зависимости от погодных условий, времен года, да хоть ебаный апокалипсис случится в следующий момент, я плачу вам достаточно и обеспечиваю безопасную и комфортную среду, чтобы никакие внешние факторы не мешали выполнению работы в моей компании. Да мне насрать, что вы будете делать! Лучше вы что-нибудь придумаете к тому времени, как я вернусь в свой кабинет и поувольняю вас всех к чертовой матери! — мужчина повысил свой голос. — Может тогда найдутся люди, которые будут выполнять свои обязанности с ответственностью, — на другом стороне провода что-то говорили. — КАКАШИ! — рявкнул мужчина. — Да хоть с помощью потустороннего мира или танцев с бубном. Ты ответственен за то, чтобы следить и командовать за своими рабочими. Чтобы до завтрашнего договоренного времени порученные мною задания были выполнены, и не дай боже вы будете беспокоить меня сегодня всю ночь, я занят семейными делами. По всем вопросам к Обито, — голос мужчины на последнем слове приобрел теплые нотки. — Ты меня понял, Какаши? Какаши его понял. Разговор был окончен. Мужчина медленно повернул шею в правую сторону, после этого в левую. После долгого рабочего дня, шейные суставы действительно неприятно ныли. Мужчина выдохнул и успокоился. И только сейчас он заметил, что на светофоре он был уже не один. Рядом стоящая машина издала рычание, и мужчина с вопросительным видом посмотрел в свое тонированное окно.       «Ну надо же, с ним кто-то хочет погонять, помериться одним местом и показать, кто круче.»       — Не на того напал, сынок, — мужчина усмехнулся своим мыслям и нажал кнопку на панели управления, тем самым приказывая черному окну плавно опуститься вниз. Он с усмешкой смотрел на водителя напротив, и в следующий момент сигарета уже дымилась в его губах, которыми он аккуратно обхватил фильтр никотиновой палочки и провел изучающим взглядом по машине. Водитель соседней машины в очередной раз надавил на газ, одновременно сжимая сцепление, из-за чего машина, будто разъярённый бык, который увидел красную тряпку, взревела и была уже готова ринуться в бой.       — Ну раз ты настаиваешь, — губы дрогнули в легкой полуулыбке и расплылись в усмешке. Мужчина опять повернул голову в сторону соседнего кресла и тепло улыбнулся. — Надеюсь, ты не очень испугаешься, малыш, — в тот момент его молчаливый собеседник вздрогнул и сонно посмотрел на него, хлопая своими заспанными глазами. Мужчина опять перевел взгляд на дерзкого водителя и уже добавил чуть тише. — Сейчас покажем этому выскочке что такое high-class, — мужчина резко включил музыку на полную громкость, переключил скорости, и в следующую секунду развернулся к своему временному сопернику, высунув кисть руки через окно. Средний палец резко поднялся вверх, остальные же опустились и соприкоснулись с внутренней стороной ладони. Мужчина вдавил педаль газа и со смехом рванул первый, как только зеленый свет показался в круглом окошке светофора. Он выдавил следующую скорость, как только его догнал водитель соседней машины, который в столь позднее время решил устроить тест-драйв, лишая того возможности задержаться на равных позициях больше чем на минуту. Скорость перешла на следующую, сигарета уже потухла, но всё так же оставалась зажата между тонкой линией губ. Его все еще догоняли.       — Ты как там? — мужчина опять посмотрел на соседнее сидение и встретился с испуганным взглядом. — Да-да, знаю, я иногда бываю плохим дядей, но ты потерпи, мы скоро приедем, — на губах играла теплая улыбка, и он уже было хотел протянуть руку своему собеседнику, чтобы коснуться его, но в заднем зеркале опять увидел назойливого гонщика, который в очередной раз норовился сровняться с ним. И он уже почти сровнялся, как мужчина усмехнулся. — Ну, раз пошло такое дело, — он задумчиво покосился на кнопку, которая мигала красноватым светом, будто заманивая, чтобы на неё нажали. — Последний рывок и обещаю, больше не буду тебя пугать, — он опять наклонил голову к молчаливому соседу и щелкнул кнопку. Спорт-режим. Мужчина вдавил педаль газа до самого основания, оставив выскочку-гонщика далеко за собой. Посмотрев в зеркало заднего вида, он, наконец, убедился, что за ним больше никто не едет, и соревнование можно считать оконченным. Выключил спорт-режим и продолжил свою дорогу по трассе A1, еще каких-то минут сорок, и он наконец-то сможет отдохнуть. Экран панели управления замигал, опять оповещая о входящем вызове, вызвав тем самым бурю эмоций на лице мужчины. Он бережно, с особой аккуратностью, нажал на кнопку принятия вызова, с ласковой и нежной улыбкой на губах, и даже его взгляд резко поменялся, приобретая оттенок какой-то теплоты, которая обычно присуща во взгляде матери на своего ребенка.       — Привет, Изу, — мужчина смотрел на надпись на экране: «Любимый младший брат», внутри разливалось такое привычное тепло. — Да, я помню, какой сегодня день, — он закатил глаза, выслушивая негодование на другом конце провода. — Ты думаешь, наличие Хаширамы в моей жизни уже двадцать пять лет не дало мне основания точно запомнить дату дня рождения его младшего брата, который так же присутствует в моей жизни уже как минимум лет двадцать? Конечно я не забыл, Изу, — мужчина опять произнес имя с особым трепетом. — С Хаширамой попробуй забудь, мозг на год вперед выебет, — мужчина фыркнул. — Да, я скоро буду уже, пришлось немного задержаться по, — мужчина перевел свой взгляд на соседнее сидение и внезапно оттуда раздался громкий скулёж, — по делам, — закончил мужчина.       — Мадара, что это за звуки? — голос на проводе заметно напрягся, будто учуяв что-то неладное. Мужчина резко приблизился к источнику звука в машине и поднес палец, обтянутый черной кожей, к губам, показывая знак молчания, второй же рукой он обхватил пальцами личико соседа и посмотрел ему в глаза. — Ничего, Изу, это, наверное, ветер из окна дует, я, как обычно, курю, ты же знаешь.       — Ну ладно, мы тебя ждем все, Хаши уже накрыл стол.       — Скоро буду, не начинайте без меня. Отключаюсь, — мужчина сбросил вызов и с укором посмотрел направо. — Ну что ты меня сдаешь-то с потрохами, — он задумчиво глянул в красноватые глаза напротив и вскоре протянул руку, чтобы погладить собеседника по голове. — Мы скоро уже приедем. Мадара нажал на экране панель выбора музыки и включил нужную и подходящую песню для настроения, выбор пал на группу Alt-J, Мадара все еще задумчиво просматривал наличие всех песен данного исполнителя в доступе и, наконец, выбрал нужную — «Intro». Механическое, привычное движение пальцев, сигарета опять зажата между губ, и огонек зажигалки с гравировкой отражается в его солнечных очках.       One, two, three Затянуться и выдохнуть. Переключить опять скорость, в последний раз кинуть взгляд на заспанное животное на сидении и вдавить газу. Мелодия окутала салон своим звучанием, сигаретный дым облаками оседал на коже салона. Скоро они приедут домой. За окнами мелькали огни трассы, мимо проезжали встречные машины на другой стороне полосы, и мужчина спокойно смотрел на дорогу. За окнами дорогой иномарки проплывали города, жители которых уже готовились ко сну, выключая постепенно огни в своих домах, свет потухал. Тьма выходила из недр своего подземелья и обволакивала всех в свои объятия, широко раздвигая руки перед каждым входящим. До нужного ему дома он доехал ровно через тридцать пять минут, как и планировал до этого. В большом доме частного сектора горел свет почти в каждом окне первого этажа, за задвинутыми тюлями можно было увидеть образы людей, которые проходили мимо них. Мадара, наконец, снял свои очки и, открыв черный, бархатный чехол, положил их вовнутрь. После чего заглушил мотор, повернув ключ зажигания, и вышел из машины. Свежий воздух неприятно резал по ноздрям, немного помедлив, мужчина обошел свою машину черного матового цвета и подошел к двери, которая вела к пассажирскому сидению. Отворил.       — Ну, вот мы и приехали, маленькое создание. Заставил ты меня, конечно, попотеть. Кто ж знал, что за тобой придется ехать прямиком в соседний город, — задумчиво протянул мужчина и опять посмотрел на маленький белый комочек, который свернулся калачиком на сидении и смотрел на мужчину своими красноватыми глазами. — Пошли, что ли, знакомиться с твоим новым хозяином, — Мадара заправил длинную прядь густых волос за ухо и наклонился, чтобы взять животное на руки. — Ну и шерсти от тебя, — выдохнул Учиха. Животное спокойно далось на руки и с неким интересом смотрело в глубокие, антрацитовые глаза мужчины. — Знаешь, вы даже с ним чем-то похожи, — усмехнулся Мадара и постарался укрыть щенка своим пальто, — Тобирама всегда хотел собаку. Надеюсь, его сердечный приступ от радости не хватит, хах, — Мадара закутал дрожащего щенка и направился в сторону входной двери дома. В доме происходила какая-то суматоха, голоса разносились с особой громкостью, кажется, даже с порога Мадара мог услышать мелодичный голос Хаширамы, который о чем-то разговаривал на повышенных тонах с кем-то. Как только Мадара нажал на дверной звонок, голоса резко затихли. Мужчина слышал направляющиеся шаги в его сторону, даже по звучанию походки он мог сразу сказать, что это никто иной, как его младший брат. И он не прогадал. Дверь отворилась, и перед ним предстал мужчина на вид лет двадцати пяти, который с легкой улыбкой смотрел на прибывшего.       — Брат! Мы заждались тебя уже! — Изуна наклонил голову немного вбок в лукавой улыбке и отошел на пару шагов, чтобы впустить опоздавшего через порог. — Хаширама уже психовать начал немного, ну ты знаешь, он как обычно… — он подмигнул своему брату и легким движением руки скинул свой длинный хвост с плеча за спину. Одет он был по-домашнему: в простые штаны синеватого оттенка и такого же цвета майку с короткими рукавами, на шее парня красовалась аналогичная цепочка из платины, как и у Мадары, кулон которого прикрывала хлопковая ткань.       — МАДАРА! — раздался крик с кухни, которая была сразу за углом после коридора, откуда показалась макушка человека, лицо которого расплылось в улыбке. Очки мужчины в золотой оправе немного съехали на переносицу, и он быстро их поправил на исходное положение. — Ну наконец-то, черт ты ходячий, не прошло и двух часов! — в руках мужчина держал бокал красного вина, который был уже наполовину пуст. Даже он был одет в домашнее — и как обычно, в излюбленных оттенках коричневого. Один Мадара выделялся из всех своим строгим, но в тоже время привычным, элегантным стилем. Мужчина, наконец, зашел внутрь, с виноватой улыбкой посмотрел на громкого друга и кивнул Изуне, начав постепенно раздеваться.       — Тобирама себе уже место не находил, волновался, что ты и вовсе забыл о нем.       — Ничего я не волновался! — послышалось шипение другого голоса, с другой стороны дома, видимо, из гостиной.       — Ой, да брось ты. Мы-то знаем… — Хаширама полностью показался из дверного проема кухни и подошел поприветствовать Учиху. Мадара поспешно раздевался, бросая взгляды на щенка, который был тише воды и ниже травы, боясь издать лишнего звука среди незнакомых и немного странных ему людей. Изуна уже ушел к имениннику, скрывшись за бежевого цвета стеной, Хаширама, наконец, позволил себе подойти и нежно поцеловать в уголок губ Мадару, тем самым выражая их привычное приветствие. — Я соскучился. Иди, мой руки и присоединяйся, ужин уже ждет. Мадара кивнул и, попросив его подождать в гостиной, удалился вместе с пальто в ванную для гостей. Щенок широко раскрыл свою пасть и мило зевнул, чем вызвал улыбку у опоздавшего гостя. Мужчина аккуратно опустил его в корзину для белья и наклонился к нему лицом. — Сиди тихо и жди своего хозяина, — Мадара поднял указательный палец, будто предупреждая маленькое животное, — не подставляй меня, не порть мой сюрприз. Договорились? — мужчина внимательно всматривался в глаза животного, которые смотрели, не отрываясь от него. Послышался тихий тявк, и мужчина погладил пса по шерстке.       — Хороший мальчик. Наконец мужчина вышел из ванной комнаты, пройдя в зал через арку в стене. На него сразу же упал взор трех пар глаз, обладатели которых явно ждали его уже приличное количество времени, и, если два их них мужчина всегда понимал и предугадывал наперед, что те хотят ему сказать, то один из них кардинально отличался. Каждый раз Тобирама смотрел на него странно, с примесью какого-то смущения, обиды и чего-то еще, и почему именно так, Мадара понять не мог, началось это еще тогда, когда они были детьми. И за столько лет совместного времяпрепровождения настолько к этому привык, что уже попросту принимал как должное, Тобирама — есть Тобирама, немного странный, ну, а что поделать. Кстати про Тобираму, мужчина сидел, поджав ногу под себя, на бежевом кожаном диване, как обычно, в темно-синей водолазке и свободного покроя брюках. Его абсолютно красные глаза сейчас будто налились кровью в силу выпитого вина, и на голове царил легкий беспорядок бледно-пепельных волос. Пухловатые губы были обкусаны и даже сейчас, мужчина закусил в каком-то, понятном только ему, жесте нижнюю губу, всматриваясь в вошедший силуэт. Его ярко выраженные скулы создавали эффектный, но очень странный контраст мужского облика. Рукой он держал пустой бокал, на стенках которого виднелись уже подсохшие пятна вина. Изуна и Хаширама сидели за столом и разливали новую, открытую бутылку. Мадара подошел к сидящему, от чего тот резко встал и посмотрел на него.       — Тобирама, — Мадара спокойно кивнул.       — Мадара, — ответил в тон именинник. Воцарилось неловкое молчание, пока взгляд черных глаз испепелял кроваво-красные, но вскоре губы старшего изогнулись в улыбке, и он сказал: «Ну иди сюда, мелкий засранец!» Тобирама опять смутился и откашлялся, но его потянули на себя, стиснув в крепких объятьях.       — С днем рождения, малой! Как ты вырос уже, однако! Целых двадцать девять стукнуло, даже Изуну перерос! — Мадара похлопал парня по спине и немного отстранил от себя, глядя с искренней улыбкой в глаза именинника. — Желаю тебе достичь успехов в твоей медицинской сфере, наш маленький гений! Здоровья желать не буду, и так смотри как вымахал уже! Скоро будешь выше меня! Любви желать тоже не буду, — Мадара перевел взгляд полный нежности на брата, что не осталось незамеченным от Тобирамы. — Она у тебя и так есть! Ну и, конечно, как обычно, скажу, не обижай Изуну. Он тебя очень любит, прям как я твоего брата, любовь Учих непоколебима и непреклонна! — после чего наклонился к уху мужчины и, обжигая своим дыханием, спокойно произнёс. — А если обидишь, и я об этом узнаю, намотаю твои яйца на кулак и запихну в одно место, — после чего сразу отстранился и, что ни на есть, мило улыбнулся. Тобирама, как обычно, закатил глаза, будто уже привыкший к такому роду заявлениям, и не сказал ничего. — С днем рождения, Сенджу!       — О чем вы там шепчетесь, а? Я начинаю ревновать! — засмеялся Изуна.       — Да так, говорил Тобираме о том, как люблю его сильно! — отмахнулся Мадара и опять посмотрел на Тобираму. — Пойдешь со мной в ванну?       Тобирама в тот же момент застыл. Хаширама театрально присвистнул. — А меня с собой возьмете, мальчики?       — Нет, — усмехнулся Мадара и кинул взгляд на Тобираму, который не знал, как ему реагировать на это заявление в принципе. — Ну, я так и знал, что ты согласен! — в следующий момент ничего не понимающего именинника крепко схватили за руку и потащили за собой. За пять минут присутствия Мадары в их доме, Тобирама уже успел пропитаться его запахом, которому мужчина не изменял уже лет пятнадцать точно, иногда ему казалось, что даже от лишнего прикосновения Учихи старшего этот запах въедается ему под кожу, оставляя неприятный, горьковатый осадок с примесью никотина. Мадара быстро дотащил его до двери ванны и резко остановил, вжав того в дверной косяк. — Ты только не пугайся, — на полном серьезе произнес Мадара, как-то странно посмотрев имениннику в глаза. И, немного подумав, добавил. — И в обморок не падай тоже. Тобирама уже попятился назад, но вовремя был остановлен крепкой хваткой и впихнут в темноту ванной комнаты, услышал, как за ними обоими хлопнулась дверь. Ничего не понимающий Изуна переглянулся с не более осведомленным Хаширамой, и тот пожал плечами.       — Настало время твоего подарка, Тобирама, — Мадара говорил тихо, и мужчине казалось, что он нависает прямо над ним. По спине пробежал холодок и мурашки. — Я знаю, ты давно его хотел. В этот момент сердце Тобирамы, в прямом смысле этого слова, ушло в пятки.        — Мадара я не… мы не… — но его перебили.       — Да не отнекивайся! Я знаю, ты давно этого хотел, — опять этот специфический запах, присущий только одному человеку на земле, ударил в ноздри.       Тобирама застыл на месте, не зная, что ему вообще говорить и стоит ли вообще что-то говорить. — Я…       — С днем рождения, Тобирама! — в ванне резко послышалась потасовка, скулеж и неожиданно включился свет. Мужчина стоял с радостной улыбкой на лице и держал щенка швейцарской белой овчарки у себя на руках, который смотрел на Тобираму красноватыми глазенками. — Я знаю, ты давно хотел собаку! Поэтому, я купил тебе его! Смотри, какой он милый!       Мужчина пару раз хлопнул глазами, переводя взгляд с Мадары на щенка, после обратно на Мадару, и застыл.       — Держи, он твой! — Мадара наклонил голову немного набок и ласково улыбнулся. Подошёл на пару шагов ближе. — Да держи ты, а то пес подумает, что я его хозяин, а не ты, — собака, будто поддерживая слова Мадары, звонко тявкнула.       — Спасибо, — Тобирама с явным удивлением смотрел на маленького щенка и перенял того в руки. Он с минуту рассматривал его, а потом обратил внимание на уже отошедшего к двери Мадару. — Я не думал, что ты заметишь. Спасибо.       Мадара отмахнулся.       — Да ладно тебе, нравится?       — Да, спасибо, он прекрасен, — Тобирама опять немного смутился, но виду старался не подавать.       — Будет вам с Изуной развлечение и хлопоты в свободные дни, — так же воодушевленно ответил мужчина. После чего добавил более спокойно. — Пошли к столу, нас уже заждались. Посчитав на этом сюрприз законченным, Учиха открыл дверь ванной комнаты и удалился. Хаширама спустился в погреб за парочкой бутылок красного вина и виски. Изуна, тем временем, выносил из кухни очередной кулинарный шедевр, аккуратно придерживая мягкими перчатками стеклянную посуду, на которой красовалось одно из национальных блюд из свинины с яблоками и черносливом. Запах запеченного поросенка моментально наполнил почти всю гостиную. Молодой человек из всех присутствующих вообще преуспел в готовке, выбрал увлечение как профессию и управлял своим ресторанчиком в тихом центре города. Поэтому, все трое мужчин доверяли кухню именно ему. Мадара, в привычной своей манере, направился к столу, чтобы стащить очередную закуску, не дождавшись пока все усядутся. Старший Учиха всегда так делал, за что каждый раз получал возмущенный взгляд брата, который привык к идеальному порядку, и, конечно же, нагоняй от старшего Сенджу, которого эта привычка своего партнера попросту раздражала. Альбинос внимательно посмотрел в широко распахнутые глаза собаки, которая так же смотрела на него, немного поджав уши, уголки губ немного поднялись вверх, и он взял подмышку нового члены семьи, направился в сторону гостиной. Вечер проходил в своем привычном, спокойном темпе — вино пилось немного быстрее приличной нормы, разговоры становились более сокровенными, изредка перескакивая с какой-то серьезной темы, касаемо семейного бизнеса, на теплые воспоминания из детства. Хаширама и Мадара, как обычно, начинали спорить касательно взглядов на жизнь, что случалось каждый раз после третьего, а то и второго стакана крепкого. Если же брат Тобирамы пил исключительно вино, то Мадара же пил виски, не закусывая и ничем не запивая, разве что крепкая сигарета с частой периодичностью мелькала в его пальцах. Изуна каждый раз снисходительно улыбался, слушая и стараясь уследить за резко скачущими темами разговора, никакую сторону не принимал. Мадара постоянно поворачивался к младшему брату, пытаясь переманить на свою сторону, и укоризненно смотрел тому в глаза каждый раз, когда тема становилась слишком щекотливой. Вот Хаширама заливается громким смехом и наливает себе уже неизвестно какой по счету бокал, а его щеки уже порядочно покраснели. Тобирама уместился от всех поодаль на диване, свесив одну ногу вниз, другую же подмяв под себя, и медленно распивал красное-сухое, смотря на огонь.       — Они всегда были слишком разные, — мужчина спокойно провел взглядом по своему брату. — Брат всегда такой громкий, шумный, звонкий, пьет много и быстро напивается, а… — мужчина осторожно посмотрел на боковой профиль старшего из Учих, — а он всегда будто сосредоточен, будто сдерживает себя, будто быть шумным для него — потерять равновесие, — Мадара опять достает ментоловую сигарету из черной пачки марки Мальборо и закуривает. — Сколько я помню его, не то что, — он не успевает закончить мысль, как встречается с парой черных глаз, которые с любовью смотрят прямо на него. Изуна. Он улыбается в ответ и крепче сжимает ножку хрустального бокала. Щенок, имя которому Тобирама еще не придумал, нашел себе место около камина на махровом пледе синеватого цвета, который почему-то лежал на полу, там и уснул.       Огонь жил какой-то своей жизнью, своей собственной симфонией. Полена вяло потрескивали, языки пламени то утихали, то возрождались из пепла в пылком нраве, будто пассажирское судно во время шторма. Дом наполнялся теплом, алкоголь еще сильнее давал в голову от чрезмерной, но приятной жары, исходящей от камина. За окном уже который час метель, что постепенно перерастала в нечто большее. Сильный ветер задувает через щели деревянных окон, но так и растворяется, столкнувшись с царящим в доме теплом и уютом. Тобирама примкнул губами к стакану и осушил его до дна, поднял голову и столкнулся с совершенно иным взглядом таких же черных глаз. За окном начинается вьюга. Мадара задумчиво на пару секунд смотрит ему прямо в глаза, выдыхает едкий дым сигареты одними губами и, наконец, помещает окурок в один из стаканов. Тобирама молча смотрит в ответ, не говоря ни слова. Хаширама что-то обсуждает на фоне с Изуной, но сейчас он не слышит, о чем именно, а, может… Просто не хочет слышать? Мужчина, наконец, встает и походит к нему, присаживаясь рядом на диван. Сначала пару секунд рассматривает спящую собаку, после чего наклоняется и поднимает с деревянного пола полупустую бутылку красного-сухого. Подносит к губам и выпивает залпом пару глотков. Тобирама ожидает, он знает, что сейчас что-то будет, так было всегда. Мадара никогда ничего не делал просто так, у всего была какая-то причина, какой-то смысл, какой-то подтекст. Он знает, за столько лет он успел изучить его настолько, насколько ему это позволили сделать. Если Изуна был как открытая книга, которую было удобно читать, то Мадара же был книгой, которую можно было сравнить с той, что лежит в читальных залах под стеклом. Книга интересная — но недоступная, и как бы тебе ни хотелось взять ее в руки, ты никогда не узнаешь, о чем она, замок от этой книги всегда будет лишь у одного хозяина. И если данную метафору переводить в жизнь, то для Тобирамы до сих пор оставался неизведанным тот факт, кто же является хозяином книги Мадары, кроме самого Мадары. Эти вещи были за гранью понимания — по крайней мере, для него.       — А ты, как всегда, сидишь поодаль от нас. И как с тобой Изуна нашел общий язык? — Мадара заправляет свою черную прядь за ухо и усмехается. Пару секунд и сигарета опять между зубов.       — А ты, как всегда, куришь и травишь себя, как Хаширама тебя терпит? — иронично отвечает Тобирама и аккуратно обхватывает бутылку, соприкасаясь с пальцами мужчины, будто невзначай. Лишние движения при особых обстоятельствах так и остаются незамеченными. Перенимает в свои руки и делает пару глотков.       — Кто еще кого терпит, — Мадара делает очередную затяжку и переводит взгляд на старшего Сенджу, который уже вовсю дымил. Хаширама всегда был такой, стоит ему выпить лишнего, так сразу и курить можно, и делать другие, различные вещи, которые на трезвую голову мужчина попросту избегал. — Кто еще кого терпит, — Мадара докурил сигарету и потушил в пустом стакане. Он внимательно следил за разговором двух людей за столом, его густые брови были сведены к переносице, а взгляд — немного раздраженным. Тобирама сразу заметил изменения в соседе и решил подвинуться ближе, сначала немного помедлив, будто взвешивая, стоит ли делать это или нет, но после всё-таки решился положить свою бледную ладонь на напряженное плечо мужчины. Мадара был горячим, натянутым как струна, от соприкосновения дрогнул и на пару секунд его привычная маска сосредоточенности дала трещину. Это было удивление. Он резко повернул голову в сторону нарушителя его личного пространства и с немым вопросом посмотрел в глаза.       — Ты слишком, — рука немного надавливает на приятную ткань. — Напряженный. Давай помогу. Лучше станет, — младший Сенджу спокойно констатирует факт, смотря прямо в глаза. Сейчас нет смущения, сейчас нет желания избежать взгляда, сейчас он абсолютно себя контролирует. Мадара переводит взор на руку, которая лежит на его плече, и, будто извиняясь за свою странную, резкую реакцию, дает указание телу немного расслабиться, что чувствуется под напором ладони, и уголки губ его поднимаются вверх. Он выдыхает и пододвигается ближе, тем самым давая возможность брату своего мужчины болезненными нажатиями пальцев расслабить шею и плечи. — Да, ты прав, — Мадара разворачивается спиной к Тобираме, закидывает ноги на диван в позе лотоса и наклоняет шею вниз, от чего волосы резко падают на лицо. — Спасибо, ты, как всегда, очень внимательный. В следующий момент на его шею резко надавливают большими пальцами, придерживая остальными с обоих сторон, и круговыми движениями направляются вверх, к двум точкам у затылка.       — Я — врач, я всегда очень внимательный, — Тобирама усмехается и одной рукой начинает сжимать шею до боли. — Еще с детства, помнишь? — он спрашивает тихо, будто желая, чтобы его всё-таки не услышали. Рубашка мешает, оттянутый воротник дает возможность промять только малый участок шеи, забираться под ткань руками было бы слишком интимным жестом. Поэтому, мужчина аккуратно надавливает на особые точки, которые должны принести облегчение.       — Помню, — Учиха отвечает тихо, он сидит с закрытыми глазами и выдыхает. — Ты был интересным ребенком всегда. Не таким, как все, даже Изуна отличался на твоем фоне, — голос приобретает теплые нотки. — Вы вдвоем мне были как младшие братья, хоть и разница у нас практически незначительная, всего-то 3 года, — Тобирама по интонации голоса чувствует, как Мадара улыбается. — А нервы вы оба мне потрепали знатно. Рука на минуту останавливается на коже, пальцы медленно проводят по основанию цепочки. Такая же, как и у Изуны. — Мы были детьми, это нормально, — сухо отвечает мужчина и сжимает подушечками пальцев металл. — Сколько его помню, ты всегда был рядом, что бы ни случилось. Всегда, — пальцы отпускают цепочку, переходят обратно к шее и надавливают сильнее. — Как и никогда не снимал это, — наконец, он заканчивает свой массаж и отстраняется. Слишком близко. Когда Мадара находится слишком близко, создается ощущение, что он начинает тебя жрать. Неосознанно ты входишь в его энергетическое поле и сливаешься. Но проблема не в этом, проблема в том, что тебе становится настолько хорошо в этом самом поле, что выходить из него больше не хочется.       — Спасибо, — Учиха оборачивается и растирает ладонью шею, наклоняя голову немного в сторону. — Полегчало, — после чего сжимает второй рукой кулон, подносит его к губам.       — Эта вещь настолько важна для меня, насколько важен Изуна, — голос опять становится теплым и ласковым. — Наверное, именно поэтому у него такой же. Когда я притрагиваюсь к нему, я будто чувствую, что брат рядом. Что с ним все в порядке, и беспокоиться не стоит, — он усмехается и переводит взгляд на удаляющегося в погреб Хашираму, и ловит взгляд Изуны на себе, который уже тоже немного пьян. Его лучезарный брат обхватывает свои босые ноги на стуле и, наклонив голову, с улыбкой смотрит то на него, то на Тобираму. — По крайней мере, я всегда знаю, что именно благодаря тебе я могу быть уверен в этом. Мужчина едва заметно вздрагивает от этих слов, и голова опускается немного вниз, от чего хаотичный беспорядок волос немного прикрывает лицо будто с повинной, пальцами обхватывает край брюк, начинает слегка теребить и моментально поднимает голову обратно. — Конечно, — он пытается выдавить из себя улыбку. — Ты всегда можешь положиться на меня, Мадара. Ему кивают в знак благодарности, после чего Учиха старший плавно поднимается с мягкого дивана, при этом решительно смотря вперед, и, наконец, подходит к Изуне, который всё также улыбается, и, поддавшись порыву нежности, целует его в макушку, обнимая за плечи. Изуна счастливо улыбается и преклоняет свою голову к его животу. Сенджу не отводит от него взгляд. Так было всегда. Мадара слишком сильно любил своего младшего брата, сильнее, чем кого-либо, особенно любовь в такой открытой форме стала проявляться после смерти родителей. Мужчина, хоть и был убит горем смерти отца, который скончался от рака, не мог позволить себе вольностей в виде печали и самобичевания, он понимал, что забота и любовь к младшему брату намного важнее. Матери они лишились после рождения Изуны, и Мадара уже тогда, сам того не понимая, начал заменять ее. Он перевоплотил свое отчаяние и скорбь в чистую форму любви к младшему брату. Окутал его теплом, будто махровым одеялом в зимние дни. Он так же любил и других членов своей большой семьи, особенно Обито, но Изуна всегда был превыше всех. С самого детства Мадара, будто тень, шел за Изуной, иногда казалось, что, если Мадары нет рядом с Изуной — Мадара живет внутри Изуны, Мадара будто защищал Изуну каким-то образом. Он все время поддерживал его, он не осуждал его, конечно, было много разговоров в случае каких-либо поучительных или исправительных моментов, но Мадара никогда не навязывал ему своего мнения. Он не хотел вырастить второго себя из этого ребенка, которого лишили любви с детства, он хотел вырастить человека, окутанного любовью. И у него получилось.       А младший Сенджу всегда завидовал Учихе младшему. Он смотрел на Изуну и не понимал, чем именно этот человек заслужил быть настолько любимым, почему они так отличаются? Мадара не был тираном или же доминантом, который пытается самоутвердиться за счёт младшего поколения, нет, он просто всегда был на пару шагов впереди всего этого. Он вырастил себя сам, следуя как тень за отцом, который уже тогда сотворил первые основы их компании, он учился всему сам. Он потратил свое детство на бесконечные занятия, помощь своей семье, учебу и самореализацию. И даже несмотря на тот факт, что, по сути, младший Сенджу был ему никем, всего лишь братом его лучшего друга, Сенджу всегда казалось, что он чувствует большее тепло и заботу от него, нежели от своего брата. Нет, конечно, видимо, из-за того же Изуны Мадара, будучи уже подростком, часто подкалывал его, чем иногда доводил Сенджу до красного лица и сжатых кулаков, заставляя краснеть то ли от стыда, то ли от злости, но тепло чувствовалось все равно. И это раздражало. Знаете, когда ты хочешь чего-то, желаешь этого, но можешь только ощутить запах этого, но не съесть. Мадара всегда держал дистанцию, или потому что сам этого хотел, или потому что не мог разорваться на всех с одинаковой периодичностью, и от этого становилось тоскливо. Как бы он не был близок и добр с тобой, как бы не трепал тебя по волосам и не смеялся, как только в поле зрения появлялась черная макушка, он извиняющее улыбался и оставлял его одного. Хаширама и Мадара настолько сильно отличались, что иногда было сложно назвать хотя бы одну причину, почему они выбрали именно друг друга. Изуна никогда это не комментировал, видимо, не разделяя таких глубоких размышлений и анализа младшего Сенджу, но Тобирама все равно не понимал. Нет, он не ревновал своего брата к Мадаре, хотя должен был. Он…       — Я пойду погуляю с щенком, — раздался хриплый голос Учихи, который опять курил. — Тоби, иди, найди своего брата, мне кажется, он уснул в нашем погребе. Пойдешь со мной? — он опять посмотрел на Изуну, улыбнувшись.       Парень кивнул и направился в сторону коридора.       — А потом можем посмотреть какой-нибудь фильм или сыграть в карты? — по дороге предложил он. — Мы давно не играли, правда, брат?       — Если Сенджу не видит уже десятый сон, — в голосе были слышны раздраженные нотки, — то сыграем, да. Мадара подошел к щенку и попытался того разбудить, Тобирама все еще задумчиво сидел на диване и, будто очнувшись, встал и хотел было уже направиться в подвал, как опять перевел взгляд на Мадару. Мужчина, присев на корточки, с нежной улыбкой на лице и немного затуманенным взглядом гладил щенка по голове, стараясь разбудить как можно спокойней. Наконец новый член семьи приоткрыл свои глаза и уставился на него.       — Хороший мальчик, а теперь пошли, дядя Мадара тебя выгуляет.       Сенджу развернулся и зашагал в сторону погреба. Мадара действительно был очень специфической личностью, в нем будто жили два человека. Один — нежный, любящий, заботливый и, даже можно сказать, добрый в окружении своей семьи, и особенно своих родственников, но был второй Мадара. И вы никогда не скажете — что это один и тот же человек. Грубый, требовательный, язвительный, с завышенным чувством собственного величия и достоинства, пафосный, выжимающий все соки из своих подопечных, доминирующий во всем Учиха Мадара в роли президента компании «Konoha inc». Это была марка спортивных машин, самая огромная в Копенгагене, где, собственно, они и жили. Одним только своим видом он излучал одновременно сексуальность и власть. Одним только своим взглядом и обычно спокойным тембром голоса он доводил до истерик сотрудников, напарников, кого угодно. И самое страшное из всего этого — он делал всегда все по делу. Он имел внутри некий переключатель, с которым еще с раннего детства нашел отличное взаимопонимание и отлично им пользовался. Сенджу всегда восхищался в глубине души именно этим, именно тем, каким один и тот же человек может быть с тем, кого любит, и с теми, с кем он имеет деловые отношения. Из двух глав компании, боялись именно Мадару, по струнке ходили перед Мадарой, и при любой возможности старались решать проблемы с вторым президентом компании — Хаширамой Сенджу. В отличии от Мадары, брат был совершенно другим. Он не разделял отношения между семьей и работой, не было у него внутреннего переключателя. Даже можно сказать, Тобирама помнит очень много моментов, когда мужчина к своим подопечным относился намного теплее, чем к собственному брату. Возможно, дело пошло еще с глубин детства, ведь их отец имел крайне консервативные взгляды, и обоих сыновей, после гибели их младшего брата, учил тому, что семейное дело — превыше всего. Но, в понимании младшего Сенджу — семейное дело, на то и семейное, семью и отношения к любимым людям ты ставишь превыше всего. Хаширама или не понимал некоторых вещей, или делал вид, что не понимал. Он будто любил всегда больше себя и свои интересы, продуктивность своей работы, дело всей его жизни, нежели реальных людей, которые любили его. Это было неосознанно, а, может, и осознанно, но, тем не менее, Хаширама каждый раз вступал в глубокий спор насчет претензий такого рода по отношению к нему, кидая фразы о том, что возможность оставить после себя что-то в истории — самое лучшее, что может быть, и, конечно же, дискуссия могла длиться часами насчет того, как он любит своего брата и того же Мадару. Хотя Сенджу видел, Мадара любил сильнее. Хаширама иногда выпивал, но если выпивал, то напивался сильно, он будто срывался, вырывался от маски приличия, которую сам же себе придумал и навязал. Следовательно, напивался до беспамятства. В отличие от того же Мадары, который курил практически каждые пять минут, Хаширама статно фыркал и показушно отмахивался от сигаретного дыма. До первого бокала. После него — уже не проблема и стащить сигарету Мадары, а еще лучше — взять одну из сигар под стеклом, из личной коллекции Учихи, или вообще после выкуренной пачки за вечер покурить что покрепче. Если Мадара до костей был моногамным*, только семья и близкие люди заслуживали его расположения, то к Хашираме подошла бы скорее полигамия* — он, такое ощущение, любил всех. Считал каждого подопечного чуть ли не с роду своим кровным братом, каждого человека на улице — приятелем, и вообще старался быть хорошим. Хотя быть хорошим — настолько относительное понятие, что наличие этой самой хорошести — еще не показатель морали и ума. Тобираме всегда казалось, что доминирует Мадара в отношениях с его братом, он считал Хашираму морально слабее, ему даже было сложно назвать причину, почему именно: или из-за его душевной распущенности, которую тот называет добротой и альтруизмом, или же потому, что один вид Мадары просто говорил сам за себя. Но зачем такому собранному, серьезному человеку нужен был его брат — он действительно не мог понять. Тобирама даже, несмотря на любовь к своему брату, иногда думал, что Хаширама сам еще не определился в своей ориентации, его вроде как привлекали и женщины, и мужчины, и одновременно Мадарой он восхищался, Мадару он любил, Мадару он уважал. Он не мог уйти от него. Называя это любовью и узами с детства. Тобирама считал немного иначе, он считал это эгоизмом и любовью к себе. Он никогда не мог объяснить, почему он пришел к этой мысли, нет, он очень любил своего брата, очень уважал и ценил, но почему-то ему казалось, что он просто не достоин такой преданности к себе и любви от своего напарника. Изуна чем-то напоминал своего старшего брата, но одновременно был совершенно другим. Единственное, чем они были похожи — это внешний облик. Нутро же было совершенно, до безобразия, иным. Если от Мадары всегда чувствовалась тяжесть, этот постоянный контроль и напряжение, которые никак не портили его как человека, то от Изуны всегда была ощутима легкость, солнечность и нежность. Он очень часто улыбался, в то время как Мадара улыбался только в окружении семьи. Изуна любил Тобираму искренне, им было лет 17, когда у них что-то начало закручиваться, в то время Мадара уже вовсю жил с Хаширамой. Изуна всегда принимал более пассивную роль по отношению к Тобираме, давая тем самым тому возможность принимать решения самому и вести их отношения, он не настаивал, хотя изредка показывал свои клыки, и тогда Тобирама уступал ему, в те моменты его пугала их схожесть со старшим братом. В основном, Изуна был всегда спокойным, он занимался тем, что ему нравится, когда ему нравится и как ему нравится. Он достиг какого-то своего душевного равновесия к 27 годам и попросту радовался жизни. Он любил проводить время со своим братом, любил проводить время с своим мужчиной, любил проводить время с тем же Обито, или с друзьями. Мадара, как Изуне стукнуло восемнадцать, сразу предложил ему войти в члены компании, но младший отказался. Не было ему дела до этих машин, он любил готовить, изведывать новые блюда мировой кухни, покидать свой ресторан на очередной семинар в Италии или Франции, оставляя его в надежных руках помощников. И Мадара принял это спокойно, своим преемником, в случае чего-либо, он сделал Обито. Тот был их кузеном и уже в свои пятнадцать следовал за Мадарой по пятам, был вроде ученика. Доверительным и надежным лицом. У Учих вообще была одна странная особенность — они допускали только единиц в свою семейную петлю, и сказать, что у них было много друзей не из их династии или в виде крайних исключений, какими были Сенджу, значит не сказать ничего. Они не любили привязываться к людям в принципе. Тобирама, наконец, дошел до погреба и отворил дверь, Хаширама с самым невозмутимым выражением лица стоял около стеллажей с бутылками и всматривался во что-то, понятное только ему. — Ты скоро? Учихи настолько устали тебя ждать, что решили прогуляться с моей собакой, — бровь вопросительно поползла вверх. — Чем ты вообще здесь занимаешься столько времени, брат? Хаширама задумчиво почесал макушку и цокнул языком. Повернулся и с обиженным видом начал свою лепту. — Я не могу найти любимую бутылку вина Мадары. Я был уверен, что она здесь, специально спрятал ее и теперь не могу вспомнить, куда именно я ее положил, — он выдохнул и пожал плечами. — Она будто сквозь землю провалилась.       — И поэтому, — теперь Тобирама начинал раздражаться. — Ты пропал в погребе на почти час? — он скрестил руки на груди и закусил щеку.       — У меня стоит бутылочка к бутылочке, по номерам и названиям, по годам, цвет к цвету, она не могла пропасть! — он приложил палец к губам и прикусил его. — Я точно знаю, что она была тут. Её кто-то украл! Тобирама вздрогнул и покосился на маленькое окно в стене, которое открывалось редко и имело надёжные защитные механизмы. — Я не думаю, что кто-то пробирается под покровом ночи в твой погреб и ворует по-тихому любимое вино Мадары, — Тобирама закатил глаза и направился к выходу. — Мне кажется, тебе сегодня хватит пить, такими темпами ты точно заработаешь старческий маразм раньше времени. Пошли в гостиную.       — Но я точно помню.       — Брат, — Тобирама немного надавил на слово, интонацией голоса принуждая последовать за ним. — Я думаю, ты выпил бутылку и просто забыл об этом, сколько раз я тебе говорил, не пора ли обратиться к специалисту. Каждый раз ты что-то забываешь. Может, ты так же забываешь сказать мне какие-то важные вещи? Которые я, к примеру, должен знать? — он посмотрел с иронией на брата и уже почти вышел.       — Кстати, да! — Хаширама будто что-то вспомнил и обрадовался. — Я хотел с тобой обсудить одну вещь, но действительно забыл, — он виновато улыбнулся.       — Да? И какую же? — младший остановился в проходе и обернулся. — Что-то случилось? — голос уже стал более спокойным и тихим.       — Я думаю, нам с Мадарой пора узаконить свои отношения. Я хотел с тобой посоветоваться как с братом, как ты думаешь, предложение делать нужно мне, — он замялся, — или ему, мы вроде как оба мужчины, и-и куда лучше поехать, какое кольцо выбрать. Когда я начинаю обо всем этом думать, у меня начинается какая-то странная паника, ну, ты знаешь, как наш отец с самого начала относился ко всему этому.       — Вам еще рано, — ответил сухо Тобирама и отвернулся к стене.       — Рано? Почему? — удивленно переспросил мужчина. — Вы с Изуной об этом не думали? Столько лет уже прошло, ик.       — Не знаю. Не думал об этом. Полагаю, Мадару ты знаешь лучше меня, — почему-то именно сейчас голос был пропитан сарказмом, но Хаширама решил проигнорировать это, как обычно списав это на детскую ревность брата к Мадаре. — Поэтому помочь тебе в этих вопросах я могу разве что насчет Изуны. Я не знаю, чего Мадара там хочет, но думаю, предложение сделать должен он. Мало ли, человек не готов еще, а ты поставишь его в неловкое положение. Вы говорили с ним об этом? — Тобирама говорил ровно, четко и без каких-либо эмоций опять. Будто его это совершенно не касалось.       — Нет, я думаю поговорить с ним об этом сегодня. Как раз бутылку приготовил. И потерял.       — Давай не на мой день рождения. Пожалуйста, — голос стал бесцветным. — Не хочу драматизма в случае чего. Проведем вечер спокойно.       — Да, ты прав, — Хаширама последний раз кинул взгляд на стеллажи погреба и, взяв обычную бутылку, вышел за дверь. Изуна шел укутанный в вязаный синий шарф, который ему подарил Мадара от какого-то очередного дизайнера, с важным видом рассказывая, как за этой вещью нужно следить и как носить. Тогда старший брат всегда пытался принести своему родственнику самое лучшее, но младший Учиха каждый раз виновато улыбался и отвечал: «не стоило». Изуна чувствовал себя неуютно в такие моменты, ведь вместо того, чтобы как-то радовать себя, мужчина практически все отдавал своему брату. Нет, конечно, Мадара всегда выглядел хорошо, не забывая про себя, но он всегда думал сначала об Изуне, и только потом о себе. Они проходили мимо однотипных домов, которые потеряли свои разноцветные краски под покровом ночи, становясь одинаковыми до безобразия. В лишь нескольких все еще горел свет, в остальных же жители или давно уснули, или уехали в сторону ночного города. Мужчина выдыхал пар изо рта, с улыбкой смотря на собаку, которая бежала впереди них на тихой и спокойной улице. Мадара шел с расстёгнутым пальто, которое плавно колыхалось в воздухе при ходьбе, и курил. Последнее время он был слишком задумчивым, будто было в его мозгу что-то, что категорически не давало ему покоя.       — Что-то случилось? — Изуна никогда не хотел навязываться, он отлично чувствовал настроение старшего и, порой, просто выбирал присутствие рядом в абсолютном молчании. Мадара перевел на него задумчивый взгляд и помотал головой, собака резко побежала на чужой газон, будто что-то там увидела. Останавливать маленького проказника не было ни желания, ни сил, хотя, признаться честно, Мадара с удовольствием понаблюдал бы на крики соседей с утра, если щенок всё-таки решит обрадовать их своей посылкой сейчас. Волосы мужчины уже знатно намокли от сильного снегопада, кончик носа был немного красным.       — Нет, всё в порядке, — последняя тяга и наконец бычок выкинут в урну.       — Ты уверен, брат? — Изуна разворачивается и смотрит с тревогой. — Ты в последнее время слишком молчаливый стал. Если тебя что-то беспокоит, ты же знаешь, ты всегда можешь поделиться этим со мной, я поддержу тебя и буду на твоей стороне, — он обхватывает своими ледяными пальцами ладонь брата и наклоняет голову. Мадара кивает и показывает пальцами на скамейку, которая стоит недалеко от их дома. Хоть и пора было уже возвращаться, хотелось немного побыть с самым родным человеком наедине. Щенок, закончив наконец свои дела, прибегает и прыгает вверх, требуя, чтобы с ним поиграли и уделили внимание. Старший из Учих поднимает первую попавшуюся палку и бросает в сторону, садится и рука опять тянется за сигаретой.       — Ты стал слишком много курить, — Изуна хмурится и накрывает ладонью пачку, не давая возможности вытащить оттуда хотя бы одну палочку. — У меня один брат, и я не хочу, чтобы он умер от рака легких. Ты знаешь, я вообще против твоего курения, но если ты не можешь бросить, то хотя бы убавь количество в день, ты злоупотребляешь.       — Я постараюсь, — Мадара отдает пачку брату и скрещивает руки у лица, подпирая им подбородок. Щенок как раз бежит обратно с палкой в зубах. — Ты знаешь, я ненавижу нытиков, но мне кажется, что я именно ною, — Мадара начинает отдаленно. Изуна поднимает скептически бровь и фыркает.       — Из всех моих знакомых, ты, наверное, единственный человек, от которого я никогда не слышал ничего подобного. Делиться с братом своими переживаниями — это нормально. Помнишь, как в детстве было? Мы с тобой забирались под одеяло с ручным фонариком и рассказывали друг другу сокровенное. Так вот, ничего не поменялось, несмотря на то, что у меня есть Тобирама, у тебя Хаширама, это не должно нам мешать забраться под тоже самое одеяло и делиться друг с другом, чем хочется. Ты только скажи мне, я всегда приеду к тебе или приду, когда мы все вместе остаемся в нашем доме. Даже когда ты запираешься в своих апартаментах, планируя следующую модель автомобиля, я всегда могу вернуться в нашу квартиру. Тот факт, что квартира Тобирамы находится в другом конце города, не мешает мне в любое время вызвать такси и приехать туда, где бы ты ни был. Ты понимаешь? То, что я в отношениях, не означает, что что-то поменялось, ты все так же являешься самым дорогим и любимым мною человеком, за которого я умру, которого я люблю и на чьей стороне я буду всегда. Не держи все в себе. Ты меня слышишь, брат? Мужчина поворачивается, наклоняется и опускает голову на ноги брату, пытаясь прилечь. Он прикрывает глаза и выдыхает.       — Я устал, Изуна. Я чувствую какой-то застой, будто пришло время что-то менять… Я часто не могу уснуть, постоянно думаю о нашем благополучии, о компании, о производстве и о том, как сделать еще больше и лучше, — он запнулся. — Последнее время я начал ловить себя на мысли, что мне нужна какая-то стабильность, хотя бы в своих отношениях, но при этом, чувство какой-то неуверенности не покидает меня. Мы стали с ним какими-то слишком разными. Нет, не подумай, я люблю этого человека, как люблю тебя и даже Тобираму, только немного иначе, но я… — Мадара замялся, пытаясь подобрать нужные слова. — Я не уверен, что его чувства настолько же сильные, как и мои. Мне постоянно кажется, что скоро произойдет нечто ужасное, что разочарование в человеке будет настолько сильным, что меня слишком сильно подкосит. Не то чтобы у меня была паранойя, но, — Мадара перевернулся на спину и стал смотреть в темное небо. — Я не уверен в этом человеке. Я слишком себя отдал и чувствую какую-то пустоту внутри. Наверное, это называется эмоциональным выгоранием*. Я ничего не хочу, кроме того, чтобы лежать в абсолютной тишине после рабочего дня в своей квартире, где мы выросли с тобой, я не приезжаю в наш дом, я только и делаю, что курю. Хотя, может, у меня начался слишком рано кризис среднего возраста, — он усмехается. — Но, несмотря на свою изнеможденность, мне не хватает живых и ярких эмоций, которые дали бы мне ощущение жизни, хотя, может, я просто устал, — он опять прикрыл глаза и выдохнул. — Мое недоверие к людям с недавних пор стало каким-то слишком навязчивым.       — О чем ты? — все это время, пока старший брат говорил, младший гладил его по волосам, и теперь, наконец, рука остановилась. — Кому ты не доверяешь? Хашираме?       — Всем. Кроме тебя, — последний выдох, и руки по привычке тянутся за пачкой сигарет в карман, но её там нет. — Я ни в чем уже не уверен, — мужчина резко встает и смотрит в даль. — Ни в чем, — после чего вытягивает руку к брату и, не смотря на него, произносит. — Мои сигареты, Изуна. Повисло молчание, такое тягучее и неприятное. Младший Учиха не знал, что ответить на этот факт, который, как тайфун, обрушился на него из уст брата, но одно он знал точно: он никогда не будет говорить что-то безосновательно.       — Может, тебе стоит отдохнуть? — после небольшой заминки он вынимает пачку из кармана и возвращает владельцу. — Поехать куда-нибудь, на Бали, к примеру? Или в Китайские монастыри, говорят, такие места помогают людям обрести душевный покой и восстановить равновесие. Знаешь, там есть монахи, может, тебе стоит выговориться? Или, может, обратиться к специалисту? Ну, ты помнишь, Тобирама ходил к психологу вроде. Может, нужно попить таблеток каких-то, или совместить все это вместе? — Изуна пытался найти подходящий вариант. Мадара, наконец, затягивается и чувствует себя самым счастливым человеком на эти пару секунд, он выдыхает дым и усмехается.       — Хуйня все это, не буду я ходить к какому-то дяде на прием раз в неделю и сидеть там, как долбоеб, рассказывая о своей жизни человеку, которому нахуй это не сдалось. На Бали я не хочу. К монахам тем более, мои проблемы несущественны, по сравнению с теми, какими они могут быть, — усмешка становится еще шире. — А если мне захочется потравить себя химией, то я лучше белого по ноздрям пущу, хоть удовольствие будет какое-то. Таблетки я пить не буду, — он докуривает и выбрасывает бычок на землю. — Пошли домой.       — Ты не прав, — тихо бубнит Изуна, вставая следом. — Иногда действительно нужно принять, что один ты не справляешься. Это нормально, прибегать к посторонней помощи. Она тебе нужна, ты в последнее время действительно сильно изменился, брат. Ты непонятно за чем бежишь, выжимая из себя все до последнего остатка. Будто тебе не комфортно с самим собой в покое и тишине. Тебе нужно научиться просто отдыхать.       — Хуйня все это, — отмахивает Мадара и опять улыбается. — Ты мой маленький психолог, Изуна. Вместо какого-то мужика, я лучше вот выговорюсь тебе, и мне уже намного лучше! Правда, — мужчина хлопает в ладоши, тем самым призывая собаку к себе. — Я думаю, нас уже заждались.       Они в абсолютном молчании прошли один квартал. Огней в домах стало еще меньше, вьюга практически успокоилась.       — Брат? — Изуна смотрел вниз, пока медленно шел, щенок уже немного убежал вперед.       — М?       — Ты думал над тем, чтобы сделать предложение Сенджу? — Изуна давно хотел спросить интересующий их с Тобирамой вопрос, но все никак не находил подходящего момента.       — Думал. Младший резко остановился и удивленно уставился на брата. Он, конечно, знал, что Мадара ему непременно ответит, но что так сразу — не рассчитывал. Он думал, тот начнет как обычно задавать встречный вопросы или же уходить от темы, но этого не случилось. И это было странно. — И?       — Я не уверен, — Мадара выдохнул и опять поднял голову к небу. — У меня какое-то странное предчувствие, будто что-то происходит, что-то не так. Но я не могу понять, что именно я упускаю, но упускаю я что-то важное. И это… немного… неприятно, — он улыбается.       — То есть ты думаешь, Хаширама тебе изменяет? — такой поворот разговора был неожиданным.       — Не совсем, — мужчина опять нахмурился. — Скорей, я не уверен в том, что он не сможет этого сделать в дальнейшем. Он слишком сильно всех любит, — на этом слове лицо мужчины скривилось от отвращения. — Я категорически не понимаю этого, как можно так ко всем хорошо относиться, будто не существует разницы между семьей и обычными людьми, узами и твоими работниками. Мне не понятна его философия и политика по жизни, которую я раньше, видимо, не замечал.       — Какая? — Изуна уже боялся что-то сказать или спросить лишнего, брат постепенно начинал закипать.       — Помнишь мой день рождения в прошлом году? — Мадара опять скривился, будто говорит о чем-то крайне неприятном. Изуна кивнул, конечно, он помнит, они отлично сидели в его ресторане, он сам лично готовил тот семейный ужин. Хороший был вечер. Ровно до того момента как.       — Когда та ситуация произошла, и мы все поехали в бар, где Хаширама порядком напился, он мне ночью уже дома выдал очень странную вещь, — Мадара запнулся и выдохнул, брат слушал внимательно. — Тогда он сказал, что ради благополучия нашей компании, он бы пошел по головам, — Мадара опять нахмурился. — И если бы дело было только в конкурентах — я был бы солидарен с ним, но, по иронии судьбы, дело было как раз не в них. Он имел в виду свою семью. Он имел в виду нас, Изуна. Человек, которого я знал с детства, взгляды которого всегда совпадали с моими, выдал мне то, что ради своей компании и ее процветания, он бы и родного отца убил, брата или же своего ребенка. Он бы и от меня избавился, если бы я стал вредить нашей компании. Благополучие компании и счастье людей вокруг важнее ему, чем собственная семья. И после этого, я не понимаю, что именно я упустил и в какой момент. Именно после этого разговора я и принял решение переехать во второе наше здание, тем самым разделив компанию на две части.       — Я думаю, вы были слишком пьяны и друг друга недопоняли, брат. Хаширама не мог такого сказать, — Учиха младший пошел в отказ. — Я думаю, вам двоим нужно обсудить это на трезвую голову. И еще, — мужчина мягко улыбнулся, — не глупите и узаконьте свои отношения уже наконец, я думаю, вам обоим этого хочется. Обоим будет спокойней.       — Может, ты и прав, — они уже подходили к дому. — А у вас как с этим? Сенджу младший ничего не говорил? — Мадара любил вводить брата в смущение такими вопросами. Он вообще любил любое проявление эмоций Изуны.       — Эм. Нууу, — Изуна почесал затылок. — Ну, нет пока, он больше спрашивал про вас двоих, видимо, ставит вас в пример. Ха-ха, — Изуна засмущался еще сильнее. — Ну, ты знаешь его, он всегда такой скрытный, по нему сложно что-либо понять, пока сам не скажет. Нда. Мадара улыбается и кивает. Они, наконец, подошли к двери и входят в дом. Щенок сразу же забегает внутрь и отряхивается от капель воды. Мадара скидывает пальто, Изуна копошится с ботинками. Хаширама тут же появляется в проходе и улыбается.       — Мы вас заждались. Подумали, что уехали без нас в какой-нибудь паб! Уже почти пошли искать вас, — Хаширама опять отпил пару глотков. — Идите греться к камину и пить с нами, — после чего подошел к Изуне и тихо добавил. — Тобирама тоже почти напился, Изуна, лови момент, — он дурашливо улыбается и подмигивает ему, после чего направляется к старшему Учихе. — Мадаааарочка, ну что ты хмурый такой! Ты замёрз? Иди, Хаши тебя успокоит и поцелует. Сам ты пьянь. Ну, иди сюда, тучка моя хмурая. Нет? Ну и ладно. Не любит он меня, Изуна. Изменяет он мне, — голос становится слезливым. — Точно тебе говорю, — Хаширама со что ни есть обиженным видом удаляется обратно в гостиную. Мадара опять выдыхает, и они перемещаются в гостиную. Со стола уже убраны грязные тарелки, от чистоты блестит стол, сменена скатерть, стоят пару бутылок вина, фрукты, сырная паста и приглушен свет. Тобирама сидит и сверлит взглядом бутылку, периодически переставляя ее под разным ракурсом, отодвигая на пару сантиметров, оценивающе смотрит на нее, фыркает и опять ставит ее под другим углом. Бутылка должна стоять идеально, так, чтобы не раздражала.       — Милый? — Изуна легонько кладет свою холодную ладонь на горячее плечо и удивленно наблюдает за этим своеобразным ритуалом. — Что ты делаешь? Тобирама окидывает его возмущенным взглядом, мол, куда тебе понять такие высокие вещи, и отмахивается.        — Меня раздражает эта бутылка. Она здесь не сочетается с другой посудой. Понимаешь? Изуна хлопает глазами и начинает смеяться. — Господи, не начинай свой припадок. Вечно, как напьешься, начинаешь все мыть, чистить и по триста раз переставлять тарелки. Расслабься и получай удовольствие, сегодня твой день, — на что получает короткий кивок от мужчины и садится рядом за стол. Хаширама наливает каждому портвейна. На часах уже почти двенадцать часов. Хаширама рассказывает Мадаре про какие-то свои планы насчет работы, второй же внимательно слушает. Изуну всегда удивляло то, как мастерски брат умеет скрывать свои внутренние проблемы и переключаться на важные для него темы, сохраняя абсолютный нейтралитет. Они выпивают одну партию бокалов крепленного, за ней следует и вторая. Изуна наклоняет голову к плечу Тобирамы, тот спокойно делает пару глотков и наблюдает за другим мужчиной. Мадара хмурится от слов Хаширамы, а потом резко начинает смеяться. Непонятная реакция, какая-то наигранная или больше похожа на измотанную реакцию организма на внешние раздражители. Вскоре они перебираются в гостиную на диваны, которые стоят друг напротив друга. Щенок запрыгивает на белую кожу и ложится рядом с Тобирамой, Изуна кладет свою голову ему на колени и прикрывает глаза. Тобирама рефлекторно начинает перебирать его длинные волосы, завязанные в хвост. Мадара и Хаширама поместились на соседнем диване, сев друг напротив друга, одинаково подмяв ногу под себя. Мадара опять курит, и тема, наконец-то, заходит про детство. Как обычно её начинает старший Сенджу.       — Сколько же прошло времени, кто-нибудь из вас мог подумать тогда, что наше знакомство сможет перерасти во все это? Мы прошли через года, я вас так сильно люблю, — Сенджу сидит и улыбается. Его щеки немного покраснели, губы окрасились в темно-бордовый цвет портвейна. — Помнишь, как мы познакомились, Мадара? Мы тогда еще в Раннерсе* жили, — Хаширама углубился в свои воспоминания. — Нам по лет 8 было, кажется? Ну да, Тобираме тогда пять исполнилось как раз… Тогда мы с тобой и встретились на том «Голубом мосту*», помнишь? Ты любил проводить там время после занятий в школе, по-моему, после нашего знакомства мы с тобой сидели там часами, — он отпил еще глоток. — Изо дня в день, помню, Тобирама часто за нами подсматривал, а, брат? — Сенджу лукаво посмотрел на своего брата, пытаясь поставить его в неловкое положение, но данная тема заходила уже в раз пятидесятый при семейных посиделках, так что Тобирама привык сохранять невозмутимый вид. Альбинос лишь пожал плечами и фыркнул.       — А после, когда летние каникулы кончились, меня отправили учиться к тебе в школу. Тобирама и Изуна тоже пошли вместе в первый класс. Уже тогда наши отцы думали о семейном бизнесе… а матери так часто были у друг друга в гостях, что иногда мне казалось, будто мы уже тогда жили все вместе, — голос стал тусклым. — Царство им небесное. Но ничего! Мы воплотили их мечту в реальность, мы создали нечто свое, нечто новое, правда, Мадара? Я думаю, наши родители гордятся нами. Они смотрят на нас с небес и улыбаются.       — По крайне мере, я сделал все возможное, чтобы так оно и было, — Мадара выпил стакан залпом и налил себе еще. — Иногда мне их очень не хватает, — это было сказано едва слышно, одними губами, чтобы никто не услышал данное откровение. Никто и не услышал, кроме Тобирамы, который на тот момент широко распахнул свои глаза и уставился на мужчину, но сразу опустил взгляд на щенка, оставшись незамеченным. Нахлынули воспоминания.       Сколько он помнит, после смерти родителей Мадара ни разу перед ними не упомянул их. Это была запрещенная тема, лишь однажды, вернувшись с работы, он застал Мадару в щепки пьяным на кухне. Царил полнейший мрак в доме, только маленькие две лампочки горели у стены. В тот день Хаширама был в командировке, Изуна — на очередном семинаре в Италии, а Тобирама остался наедине с Мадарой. Альбинос был готов провалиться сквозь землю от нахлынувшего чувства, понимая, что делает Мадара и почему. Он не ожидал, что по приходу домой встретит его. Он помнит эту одинокую фигуру около барной стойки, которая находится на их кухне. Мадара обычно приезжал почти в полночь, однако в тот день он уже в девять часов вечера сидел на кухне и курил, его окружали пустые бутылки с различным спиртным, одна полупустая бутылка виски, а в руке Мадара держал «Столичную» водку, пристально смотря на нее. Его длинные волосы спадали на стол, сам он был обнажен по пояс, видимо, раздевшись из-за жары. На нем были надеты лишь обычные спортивные штаны, резинка трусов вылазила, давая понять, что даже нижнее белье у него было подобрано со вкусом. Несмотря на то, что Мадара давно перерос подростковый возраст, в котором так популярно ходить в зал и тренироваться, в свои 28 на тот момент он выглядел так, будто он этого и не переставал делать, иными словами — очень даже хорошо. Тобирама тогда действительно застыл в дверном проеме, все это зрелище было слишком интимным. Учиха практически не позволял ходить себе в своем же доме в таком виде, все время будто что-то пряча. Он стоял в коридоре и наблюдал, как одинокая фигура пьет, пьет и пьет. Мадара не щадил себя, он будто хотел забыться. На гладкой, каменной поверхности лежала уже третья пачка сигарет, Мадара все еще смотрел в одну точку. Он смотрел, смотрел, смотрел и после со всей силы кулаком ударил о стену рядом, еще раз, еще и еще, он бил до такой степени, пока не разбил себе кожу, и стенка не окрасилась в красный. После он так же плавно поднес к себе дрожащую руку и с помощью второй опять выпил залпом треть бутылки. Сосуд, наконец, поставили на столешницу. Плавное движение разбитой руки, он будто вытирает ей свое лицо, проводя холодными пальцами по коже, поднося дрожащие руки перед собой и… и начал тихо смеяться.       — Это ты во всем виноват. От этого смеха Тобираму пробирает дрожь. Тогда Тобирама на свой страх и риск решил вмешаться, точнее, он постарался бесшумно подойти, но споткнулся о спортивную сумку Учихи и с шумом упал вниз. Мадара медленно повернул голову в сторону шума, и его губы исказила усмешка, он что-то пробормотал себе под нос, из чего Тобирама расслышал лишь «убирайся», и налил себе еще виски в стакан. Больше всего Сенджу напугала не эта усмешка, а то, что Мадара смотрел будто сквозь него. Он опять взял стакан и выпил залпом.       — С тобой все в порядке? — хотя было очевидно, что не в порядке. Тобирама, наконец, поднялся и хотел уже подойти к мужчине, но тот встал первым. Его шатало настолько сильно, что он упирался рукой о стол, чтобы попросту не упасть замертво. Медленно, переставляя нога на ногу, рука резко скользнула по столу, тем самым задев бутылки, и они рухнули на пол, две разбились вдребезги. Взгляд был совершенно затуманенный, при этом голова была наклонена немного набок, и на губах была все та же усмешка, но глаза. Они были будто стеклянные. В них был такой водоворот эмоций, что, смотря в них, казалось, тебя засосёт туда же. Ключевой эмоцией была боль. Второй — скорбь. И третьей, совершенно не подходящей ситуации, — искреннее веселье. Очень специфическое сочетание. Мадара не ответил ничего, он просто выдавил из себя что-то наподобие смешка, спокойно, уже более уравновешенной походкой, направляясь в сторону Сенджу. И чем ближе он подходил, словно хищник, тем дальше отходил Тобирама, пока не уперся спиной в стенку. В этом приглушенном свете, глаза Учихи казались полностью черными, без какого-либо проявления зрачка. Он всем своим существованием, разгоряченным, полуобнаженным телом накалял атмосферу вокруг, что в комнате, кажется, действительно стало нечем дышать, но больше всего пугала эта дикая, безумная улыбка во весь рот. Будто Мадара сейчас был совершенно не здесь, вне зоны доступа. Тобирама уперся в стену, Мадара подошел к нему и поставил свою руку около его головы. Он внимательно смотрел в глаза альбиносу и, наконец, поднял руку и приблизил к его лицу, большим пальцем надавив на пухлую губу, немного отодвигая в сторону. Во рту почувствовался привкус железа. Тобираму в тот момент пробил холодный пот. Он всегда хотел чего-то подобного, но не так. Мадара был сейчас не тут, то, что сейчас было перед ним — не Мадара. Мужчина подошел непростительно близко, от него просто несло спиртом, он медленно провел горячей рукой по рубашке альбиноса, задев пальцами пуговицы, резко дернув их, от чего две попросту оторвались. Он так же с усмешкой наклонил голову на другой бок, и, закончив с рубашкой, все так же молча провел рукой по подкаченному бледному телу. Наклонился к уху и прошептал: «Ты знаешь, подглядывать нехорошо, — закусил мочку уха. — Ты был плохим мальчиком сегодня?» Тобирама шумно выдохнул, пытаясь пальцами сжать бетонную стену, что в принципе было невозможно. В штанах стало непростительно туго, его даже Изуна, будучи раздетым, не возбуждает так, как Мадара, будучи в стельку пьяным и одетым. Ну, почти одетым. Он не то чтобы потерял дар речи, он просто не знал, как реагировать на это, зачем Мадара это делает, издевается над ним, зачем он снова это делает. Он всегда издевается над ним. С самого, сука, детства. Тем временем Мадара наклоняется и проводит языком по шее Тобирамы, начиная с подбородка, заканчивая ключицей, и прикусывает ее. Тобирама вскрикивает и пытается отпихнуть мужчину, он уверен, что Мадара не в себе.       — Отпусти, твою мать, — голос звучит неубедительно, но попробовать стоит. Еще немного и все полетит к чертям собачьим, крышу уже снесет тогда у Тобирамы. Последствия будут ужасными. Мадара все так же усмехается, проводя рукой в ссадинах по груди и ведя к низу живота, доходит до ремня брюк и резко тянет на себя. Темно, ничего не видно. Тобирама выкручивается и пытается скрыться в дверном проеме, но Учиха настигает его быстрее, грубо хватая за локоть, и тащит с собой на диван. — У нас так давно с тобой не было этого. Я тебя хочу, — грубо толкает на кожаный диван, от чего Тобирама больно ударяется спиной о поверхность.       — Это не реально. — хаотичный поток мыслей останавливается на одной, пока мужчина пытается сфокусироваться в темноте, его руки уже держат над головой, и Мадара налегает сверху.       — Я тебя хочу, — хриплый голос бьет по ушам, вызывая усиленное сердцебиение. — Пока мы с тобой дома одни, — Сенджу ощущает стояк где-то в районе своего.— Пожалуйста, Хаширама, — он ощущает, как его сосок закусывают. И что-то внутри рухнуло. Тобирама резко вырывает руки и бьет Мадару в солнечное сплетение, от обиды. Все это время его принимали за его брата, не за него самого.       — Отъебись! — он вскакивает и, наконец, разворачивается, весь раскрасневшийся, возбужденный и злой. — Я не Хаширама, больной ты ублюдок! — даже сквозь темноту видно, как блестят кровавые глаза альбиноса. Он глубоко дышит, сжимая кулаки и сдерживая себя от того, чтобы сейчас не убить человека, которого любит.       Мадара корчится от боли и поднимает взгляд, который приобрел уже хоть каплю осмысленности. — Тоби? — он спрашивает сдавленно. — Блядь. Тоби, это ты? Тоби, прости… я не хотел. Я перепутал… был не в себе. Я бы никогда не… Я не… Ты не… Не говори Изуне, я прошу тебя! Блядь, Тобирама! СТОЙ! Но младший Сенджу уже добегает до лестницы, забегает на второй этаж, и слышно, как захлопывается дверь. Мадара так и уснул на диване в гостиной, на утро никто из них не поднимал разговор о случившемся ночью. Будто ничего и не было. Только если для Мадары ничего глобального и не случилось, он даже не помнил, что именно случилось, то Тобирама же помнил отлично. Даже сейчас, смотря на Мадару, ему резко стало душно и тесно, и он попросту сжал ноги, проклиная и моля бога, чтобы дремавший Изуна ничего не просек. Именно после этого инцидента два года назад, ситуация Сенджу ухудшилась. Каждую ночь, когда ему становилось слишком.       «Я тебя ненавижу, Учиха Мадара. Я действительно тебя ненавижу.»       — Помнишь, как Изуна пошел в школу? — Тобирама возвращается из нахлынувшего потока воспоминаний и первое, что слышит, голос Мадары. Он сидит, подопревший рукой лоб и спокойно улыбается. — Такой маленький, стоял с этими белыми розами, и Тобирама рядом на линейке. Помнишь, Тоби? — Мадара поворачивается к нему и улыбается.       — Родители нас тогда повели в ресторан тот, мы еще играли полвечера. Помню, Тобирама еще измазался весь в шоколаде, пришлось отмывать его. Ха-ха.       — Да, брат такой, — Хаширама потер переносицу, вдруг замер и засмеялся. — Я вот что вспомнил! Ха-ха, Мадара, помнишь, что брат в детстве творил? — спросил мужчина и лукаво покосился на Учиху, тот в недоумении помотал головой. — Мой младший брат все время будто следил за нами, стоял в кустах, когда мы играли с тобой у речки, часто притаскивал с собой еще бедного Изуну. Помнишь, Изу?       Сонный Изуна кивнул и заулыбался. — Да, Тобирама постоянно хотел быть похожим на Мадару. Постоянно говорил о нем, спрашивал про него, он даже мне сказал, что хочет, чтобы мы с ним были такие же, как вы, так же дружили, мы ведь так похожи, — Изуна засмеялся. — Лет в тринадцать Тобирама прибежал ко мне красный как помидор со словами, что застал вас целующимся. Помнишь, Тоби?       — Не помню, — отчеканил альбинос и отвернулся в сторону.       — Я помню, как маленький Тобирама всегда хотел жениться на тебе, Мадара. — Хаширама усмехнулся и посмотрел своему брату в глаза. — Он даже придумал тебе платье и белую длинную фату, хотел, чтобы ты был его невестой. Долго пришлось объяснять, что мужчины невестами быть не могут. Он даже хотел, чтобы вас похоронили вместе в старости. Помнишь, брат? — Хаширама отпил еще пару глотков и ждал ответа, но так его и не получил. — Ну ничего, Мадара моя невеста теперь, ха-ха, прости. Фату наденет Изуна. Тобирама фыркнул, но почувствовал, как его успокаивающе гладит рука Учихи младшего по щеке.       — Я не знал, — вдруг подал голос старший Учиха, который смотрел прямо в глаза Сенджу, не отрывая странного взора, будто пытался что-то разглядеть в них. — Ты мне никогда этого не говорил, — и вдруг там промелькнуло что-то, из-за чего мужчина постарался отвести взгляд. Это было нечто сроду вины.       Он вспомнил?       — Ты не помнишь? — Хаширама закинул нога на ногу. — Тобирама же полдетства следовал за тобой, как хвост. Мне иногда казалось, что ты его брат, а не я, — мужчина задумался. — Ты тогда часто проводил время с Изуной, Тобирама всегда был с вами. Он восхищался тобой, хотел быть похожим, часто ставил тебя мне в пример. Мне кажется, даже алфавиту научился он вместе с Изуной. Тобирама всегда так… Соперничал с твоим братом, будто хотел стать лучше. Чтобы ты его похвалил. Постоянно о тебе говорил, постоянно рассказывал об Изуне, помню даже в какой-то раз, когда мы поругались, он мне сказал, что и вовсе уйдет жить к вам. Когда мы с тобой гуляли или тренировались, Тобирама часто просил его взять с собой, хотел посмотреть, — Хаширама зевает. — А Мадара то, а Мадара с Изуной это… Мадара обратил на меня внимание! Мадара опять меня обижает! Да, веселое было время, — он отпил еще пару глотков. — Хотя, как ты его обижал, я так и не понял. Мужчина будто и вовсе выпал из реальности и смотрел куда-то в окно. Он действительно забыл, такие вещи будто выпали из его памяти, или он просто не замечал этого? Нет, он помнит, что до лет так одиннадцати он часто проводил с двумя детьми время, но чтобы в таких деталях, он как-то забыл. Он помнит все, что касается Изуны, но чтобы он обижал брата своего лучшего друга, он вспомнить не мог. Это же нормально подкалывать младшего брата своего парня, который уже тогда уделял знаки внимания Изуне. Это была элементарная братская ревность. Грех не подколоть младшего брата своего. Хотя, наверное, со временем и накопившимися проблемами элементы воспоминаний попросту начали потухать. Мадара смотрит на часы, время показывает уже два часа ночи. Сильно клонит в сон. Изуна уже уснул, Тобирама смотрит в окно. Пора укладываться. Старший Сенджу пододвигается ближе к мужчине и впервые за весь вечер что-то шепчет ему на ухо, то, что должно остаться между ними. Мадара вздрагивает и кивает, после чего Хаширама улыбается и накрывает его губы своими. Он пододвигается ближе и притягивает Учиху ближе к себе, сжимая рукой его рубашку. Прилив нежности. Тобирама легонько дергает Изуну за плечо, на что тот сонно хлопает глазами, кивает и постепенно поднимается.       — Простите, что отвлекаю, но я, пожалуй, все, — он сонно выдавливает из себя улыбку. Старший брат, отпихивает Сенджу, встает, подходит к нему, целует в щеку и желает спокойной ночи.       — Да, я думаю, нам всем пора уже идти спать. Хаширама тоже сонно потягивается и громко зевает.       — Да, время уже позднее, — он перехватывает пустые бокалы, которые остались у дивана, и несет на кухню. Тобирама с Изуной поднимаются на второй этаж в спальню, перед этим Сенджу скрывается за дверью ванны. Мадара все еще сидит в гостиной и смотрит на спящего щенка, думает. Закусывает кончик большого пальца и, наконец, переводит взгляд на подошедшего Сенджу. Тот протягивает ему руку и помогает встать. Сенджу опять накрывает его губы своими без доли смущения и приближает к себе. После чего отдаляется и ведет за собой на верх. Наконец они могут побыть одни. Уделить друг другу время. Спальни на втором этаже находятся в двух углах, которые соединяются одним большим лоджи-балконом. Хаширама доходит в их спальню, и дверь за ними захлопывается. Он выдыхает и толкает Мадару на кровать, постепенно расстегивая его рубашку, покрывая тело поцелуями, периодически шипя сквозь зубы о том, что Учиха опять напряжен и думает совершенно не о том, о чем надо. В соседней комнате Изуна целует Тобираму, наваливаясь сверху, сон после горячего душа резко прошел. Сначала он проводит своими пальцами по бледной ноге, целуя ступню, обхватывает губами палец на ноге, посасывая его. Он сжимает его кожу в области бедер и запускает руку под резинку трусов, сам при этом наклоняясь и проводя языком по его шее. Тобирама прикрывает свои глаза, стараясь не вскрикнуть, ведь в этот момент у него перед глазами возникает картинка двухлетней давности, и Мадара с этой усмешкой на губах наклоняется к нему и прикусывает ключицу. Мужчину пробирает дрожь, он шумно выдыхает, Изуна, тем временем, проводит языком вдоль кадыка, периодически нежно прикусывая тонкую кожу, оставляя на ней пометки и поднимается выше. Он смотрит прямо в глаза возбужденного альбиноса и накрывает его губы своими. Хаширама обхватывает губами головку члена Учихи и свободной рукой сжимает ствол, пытаясь доставить Мадаре как можно больше удовольствия и наслаждения. Мадаре нужно расслабиться. Мужчина, откинувшись на большой кровати, стонет и накрывает своей широкой рукой голову партнера, задавая свой собственный темп. Хаширама улыбается и позволяет Мадаре придержать свои длинные волосы. Он, как всегда, тянет их немного вверх, придавая небольшой дискомфорт, доставляя мимолетную боль удовольствия. Мадара резко дергает за волосы, от чего слюна Хаширамы из губ все еще соприкасается с основанием его члена. Учиха накрывает его губы своими, закидывая его ноги на свои, и вводит один палец в узкое кольцо мышц Хаширамы. Мужчина выгибается и ловит ртом воздух. Каждый раз как первый. Тобирама видит не Изуну, он сжимает кулаками простынь и понимает, что сейчас кончит только от одной фантазии. Это грязно, это мерзко — спать с человеком, представляя другого. Он был уверен, он уже убедил себя в том, что любит и хочет именно Изуну, потому что это — Изуна, а не потому, что тот похож на своего брата. И когда Тобирама вспоминает, как Мадара грубо кидает его на кровать и закусывает его сосок, он выгибается и резко меняет положение на кровати. Его руки грубо хватают кисти рук Изуны до синяков и фиксируют у головы, сжимая до хруста. Учиха вздрагивает. Алкоголь в голову все-таки дал. Прямо как в ту ночь, когда Мадара сделал так же. Он хочет его, он все это время его хотел. Он отдал бы все, чтобы не слышать сейчас стоны, доносящиеся из соседней комнаты через общий балкон, несмотря на толстые стены. Сенджу перехватывает рукой оба запястья, второй берет смазку с полки, выдавливает на свои пальцы и аккуратно вводит их в тугое кольцо мышц. Изуна, несмотря на их бурную сексуальную жизнь, всегда оставался тугим, он закусывает губу и кивает. Интересно, какой Мадара? Мужчина отмахивается от этих мыслей. Он плавно входит, вызывая сбившееся дыхание у Изуны. С губ срывается стон. Он представляет, как Мадара входит в него той ночью, как сейчас он входит в Изуну. Толчки становятся резкими, до самого основания. Болезненными. Почему-то он никогда не мог представить, чтобы старший Учиха лежал так под кем-то. В ту ночь Мадара отчетливо показал, что доминирует он, до сих пор вызывая мучительные эротические фантазии у брата своего парня. Нет, безусловно, он сверху. Нравится ли его брату быть все время снизу? Толчки становятся более грубыми, специально задевая точку, которая приносит Изуне волны удовольствия. Он наклоняется и целует в губы, сжимая рукой его шею до удушения. И Мадара усмехается, прикусывая губу в ответ до крови, царапая ему кожу на спине. Длинные черные волосы.       Мадара…? Наверное, это называется помешательством, именно так и сказал специалист, к которому Сенджу начал ходить после того инцидента. Как он там сказал — у вашего пациента патологическая одержимость вашим родственником. На что мужчина отмахнулся, он знает, что он нормальный. Он знает, что тот знает, что это не он. Он точно знает. Конечно, Тобирама не сказал, что этот якобы пациент он сам. Они бы узнали, он бы узнал. И иногда, смотря Мадаре в глаза, Тобирама уверен, что Мадара все знает. Он не может не знать, он всегда все знает. Он специально издевается над ним, видимо, проверяет. Нет. Он резко выходит, переворачивает грубо мужчину на колени и ставит его раком. Смачный удар по ягодицам, и он входит снова. Он сжимает бедро до ссадин, впиваясь ногтями глубже. Будь его воля, он бы отхлестал его. Снова, снова, снова. Выбивая из Мадары всю дурь, показывая ему всю свою обиду и то, как сильно он его любит. Последний толчок, рукой он надрачивает член своего напарника, и Тобирама кончает. Они оба кончают.Они с Мадарой. Изуна легонько целует его в край губ и удаляется в ванну. После чего они лежат в тишине около часа, и только когда мужчина засыпает, Тобирама тихо встает с кровати и подходит к комоду. Он открывает нижнюю полку и смотрит на бутылку вина, именно ту, которую искал его брат. По крайней мере, она теперь у него. Убедившись в том, что она надежно спрятана под стопкой белья, он закрывает комод. После чего открывает дверь, ведущую на веранду. Ему хотелось побыть одному и успокоиться, но каково было его удивление, когда он застал сидящего на полу веранды Мадару, который все так же курил. Мужчина медленно поворачивает голову к застывшему Сенджу и кивает.       — Не спится?       — Вроде того, — голос опять приобретает спокойные и ровные нотки. И даже учитывая тот факт, что оба они сидят сейчас в одних трусах, смущать друг друга этот факт не должен. По крайней мере, Учиху он не смущает точно. Одной рукой, которая свисает с колен, поджатых к груди, он держит стакан с водой, второй — сигарету.       — Изуна уже уснул? — опять Изуна. Постоянно Изуна.       — Да. Я пойду, наверное, тогда, — Тобирама уже направляется в сторону двери, но его окликают.       — Хочешь? — мужчина вдруг протягивает ему сигарету. — Может, ты… посидишь тут со мной за компанию? Тобирама смотрит на него с явным удивлением и озадаченностью. Так все-таки он был прав, с ним действительно что-то происходит. Мадара, который всегда предпочитает одиночество собеседнику, предложил сам ему побыть с ним. Он вспомнил?       — Тебе понравился мой подарок? — голос Мадары звучит едва слышно, и он смотрит на него с мягкой улыбкой. — Я очень хотел порадовать тебя.       Тобирама застывает на месте, так и не успев ухватиться за ручку двери. Подарок? А. Он про собаку.       — Да, спасибо, — Сенджу подходит к Учихе и садится рядом. Он долго думает, брать сигарету или нет, но вскоре соприкасается ледяными пальцами с горячей рукой Мадары и перенимает пачку. Вытаскивает и обхватывает сигарету губами, Мадара усмехается, поднося огонек зажигалки. Тобирама давно не курил, он старался не курить вообще. От дыма немного начинается кашлять, ну, хотя бы курит он не в затяг, чисто для вида. Но, если нужно будет понять, что чувствует Мадара, почему курит столько этой дряни и зачем — он поймет.       — Как назовешь? — Мадара отворачивается от него и снова смотрит вперед. Сигарета тлеет. Мужчина задумывается, вынимает сигарету изо рта. — Я назову его Майн. В переводе с английского «Мой», — на лице появляется легкая улыбка. — Он же действительно мой. Только он… Пока что.       — Хах, как по-собственнически. Неужели, если бы у тебя была возможность давать имена всем, то тех, кто принадлежит тебе и кого ты любишь, ты бы называл — Mine? — Мадара усмехается и с явным интересом смотрит на Тобираму. Интересное мышление.       — Не всех, но одного человека я и называю Майн, — Тобирама смущенно улыбается. — Потому что мой — на лице появляется странная улыбка, такая… подрагивающая. — Я ради этого человека убью, я сделаю для него все. Я его настолько сильно люблю, что, если честно, я не могу представить, что будет, если с ним вдруг что-то случится или его у меня заберут, — Тобирама поворачивает голову к мужчине и смотрит прямо на него с каким-то фанатизмом. — Ты когда-нибудь испытывал такое? Знаешь, когда к специалисту ходил, открыл в себе эту особенность. Я действительно так называю — Мой. По-другому просто быть не может, — мужчина усмехается и смущенно чешет затылок. — Мне сказали, такое бывает, когда очень сильно дорожишь кем-то.       — Да, — Учиха задумчиво протягивает. — Это же Изуна? Я всегда испытывал такие чувства к своему брату, — голос опять теплый, Мадара улыбается. — Да, я бы тоже называл Изуну — Мой.       Какой же ты. Тобирама опускает голову, стараясь подавить усмешку, которая так некстати просится наружу. Почему так резко стало смешно? Но на деле он поднимает голову и понимающе кивает.       — Да, Изуну, конечно же. Кого же еще.       Недогадливый.