***
Леви просыпается без пятнадцати восемь по чистой случайности — кот запрыгивает к нему на кровать, прозрачно намекая о необходимости быть покормленным. Пятнадцать неспешных подтягиваний на перекладине в дверях, несколько десятков ударов по боксерскому мешку — и в душ. Вода горячая, словно из источника, опаляет кожу и пробирает до костей. Поношенные, но чистые вещи обтягивают коренастую фигуру, предусмотрительно прикрывая татуировки. Из-за спешки, завтрак — сплошной холестерин, от искрящейся жиром колбасы до лоснящегося масла на тостах. Быстро собранный портфель, потёртые берцы, нежный поцелуй в лоб спящей после ночной смены матери и выход из дома — полдевятого. Пробежка до остановки, удар в плечо закрывающейся дверью автобуса, опасливые и мимолётные взгляды девушек, аккуратно-высокомерные — парней, место у окна в левом ряду, наушники и громкая музыка до конца пути. Приезд в школу за пятнадцать минут до звонка, закидывание вещей в шкафчик, процеженное сквозь зубы вслед долговязому «тупой Йегер», обработка новой татуировки на лодыжке в туалете младшей школы, кабинет биологии, последняя парта с отшибленной на всю голову Зоэ в напарницы, снисходительный взгляд преподавателя, звонок. — Сегодня мы будем препарировать лягушек… Среди синхронного девчачьего «фиии» полное фанатичного восторга «НАКОНЕЦ-ТО» Ханджи не слышит никто, кроме Леви. Он привычно закатывает глаза, мрачно предвкушая очередной эпизод «Пилы» по соседству, и незаметно втыкает левый наушник. Так всё же полегче. Появление на их столе мелкого, склизкого тельца, распятого в позе великомученика, энтузиазма не добавляет. Леви слишком брезглив — пачкать руки ненавидит. Поэтому препарирование — единственное слабое место Аккермана. Благо, что Зоэ готова ковыряться в безжизненной тушке даже пальцами. Она, как обычно, всё сделает сама. Статус «друга» был получен Четырехглазой случайно — потеряв очки, она по ошибке села не за ту парту и весь нудный урок истории шептала своей предполагаемой подруге Петре на ухо о неудавшемся первом разе с одним из главных красавчиков школы — Смитом. Когда в конце своего животрепещущего рассказа, полного интимных, порой неловких, а местами — просто откровенно позорных подробностей, Ханджи услышала в ответ флегматичное: «Херня это всё!», Леви пожалел, что на его телефоне отстойная камера — такого выражения лица он ещё не видел. Ханджи, однако, произошедшего ни капельки не смутилась и на следующий же день присоединилась к Леви на обеде в столовой. Он активно пытался отогнать её, грязно ругаясь, мстительно припоминая пикантные детали эпизода с Эрвином, просто откровенно посылая, но… Всё было бестолку. Награда нашла своего героя. С тех пор они всегда сидят вместе, умудряются даже вести беседу, пусть Леви в ней обычно лишь мычит и фыркает. Ханджи даже пыталась свести его с Рал, пока он вежливо не просветил её насчёт своих предпочтений. С тех пор Зоэ днём и ночью грезит о совместном походе в торговый центр за шмотками и молочными коктейлями. — Мистер Уиллис, — мягким голосом Йегера можно зад подтирать, — мы закончили… Леви бросает очередной презрительно-насмешливый взгляд в сторону капитана футбольной команды. Как. Же. Бесит. Жутко бесит это ходячее пособие успеха. — Йегер, Рейсс, — в голосе учителя сквозит практически отцовская гордость, — как всегда на высоте! Леви непроизвольно фыркает. Видимо, чересчур громко — Мистер и Миссис Идеальные оборачиваются на него. Криста, впрочем, тут же отводит взгляд, нервно закусывая губу и что-то чиркая в тетрадке. Ни для кого не секрет, что принцессы боятся чудовищ. А вот Эрен смотрит. Прямо, с чувством собственного превосходства и выражением крайнего благородства на суровом лице. Леви почти изящно делает характерный жест рукой — благо, пальцы длинные, хорошо видно и на другом конце класса. Йегер предсказуемо хмурится, но ничего не отвечает. Ещё бы, он ведь «не так воспитан». Леви, тут же теряя интерес к их «диалогу», переводит взгляд на Ханджи, уже практически по локоть залезшую в несчастное земноводное. — Ну что, Очкастая, что показало вскрытие? — растягивая слова, лениво интересуется Леви. — Что пациент спал, — глупо хихикая, подхватывает шутку Ханджи. Ну хоть кто-то здесь не конченный ботан.***
— Эрен, мы можем отойти на минутку… Он смотрит на краснеющие щеки Кристы и обреченно понимает, что это не к добру. Та уже целую неделю мялась, застывая в паре шагов, начиная печатать и тут же стирая сообщения в чате, в общем, явно пыталась выдавить из себя какую-то новость, но смелости, видимо, не хватало. — Конечно, — с обворожительной улыбкой соглашается Эрен и ведёт ее к окну в конце коридора, подальше от развесивших уши друзей. Криста от их сугубо формального уединения смущается ещё больше, то и дело заправляет белесые волосы за ухо, грозя выдрать их к чертям собачьим, и без конца прикусывает нижнюю губу. — Так в чем дело, Криста? — Эрен старается быть вежливым и чутким — это лучшая тактика в общении с девушками вроде неё. По крайней мере, так говорит его отец. — Мой… Мой папа уезжает на следующих выходных и… — щеки горят, словно от пары стручков перца чили, съеденных на спор, а голос трясется как в приличный мороз. — Я подумала, может ты с ребятами захочешь прийти в гости? Послушать музыку, поиграть во что-нибудь… Отдохнуть? Эрен еле заметно выдыхает с облегчением. На одну миллисекунду ему почудилось, что, переборов крайнюю стеснительность, Криста сейчас зазовет его одного «фильм посмотреть». С друзьями же это выглядит как приглашение на вечеринку. — Отличная идея! — с искренним энтузиазмом отзывается он. — Нужно будет что-нибудь принести? — Ооо… — Криста выглядит обескураженно, во все глаза уставившись на Эрена и, видимо, даже в самых радужных мечтах не представляя, что он согласится. — Я… Я подумаю и скажу в следующую пятницу. — Договорились! — резюмирует Эрен и бодрым шагом направляется в спортзал, не оборачиваясь. Физкультура — его любимый предмет. Они с парой ребят из команды используют занятие, как очередную тренировку, после разминки и разогрева хватая мяч и разрабатывая пасы в одном из уголков зала. Как звёздам школы, тренер позволяет им многое. Однако, переодеваясь к занятию, Эрен то и дело прокручивает в голове разговор с Кристой. И почему его так страшит её симпатия? Почему одна мысль о том, что его затягивают в отношения, пугает похлеще приёма у зубного? Криста — красавица, отличница, прекрасно готовит, никогда не повышает голос. Идеальный вариант! К тому же, его мама от неё в восторге, непрозрачно и давным давно намекает на крайнюю желательность их союза. Так в чем проблема? Хотелось бы сказать, что такие девушки не в его вкусе, но… Эрен с небольшим волнением осознавал, что он до сих пор так и не понял, какой у него вкус. Ему не нравились нежные и покладистые Криста и Петра. Бойкая, придурковатая Саша вызывала лишь дружеские чувства. Язвительные и ненормально сильные для представительниц прекрасного пола Имир и Энни вообще изрядно пугали. Микаса была другом детства и воспринималась скорее сестрой, членом семьи, чем объектом возможной симпатии. А уж о сумасшедшей Ханджи и речи быть не могло. Может, они, и правда все — не его типаж? Сомнительно, но всё-таки возможно. В этот момент в раздевалке появляется Леви. Мелкий засранец. Вечно достаёт его ещё с начальной школы. Хотя, одно время Эрену даже казалось, что тот хотел с ним дружить. Хмуро разглядывая мрачноватого одноклассника, думает о том, что приложил немало усилий, чтобы не ответить Леви грубостью на уроке. Мало того, что насмехался над ними с Кристой, так ещё и средний палец ему выдал! Вот же ж мелкий… Но очередное едкое ругательство замирает на губах, как только Леви стягивает с себя кофту. Подтянутый живот с заметно проступающим рельефом пресса, аккуратные грудные мышцы, относительно широкие плечи, жилистые руки. И несколько черных и разноцветных узоров, тут и там образующих целые картины на бледной коже. Эрен отчаянно просит свой мозг остановиться, заткнуться, отключиться на худой конец, но тот не сбавляет оборотов и выдает окончательный вердикт: охрененный. Леви Аккерман — охрененный. От такого заявления Эрен краснеет похлеще зазывающей на вечеринку Кристы и нервно сжимает кулак. Что за хрень?! — Чё пялишься, придурок? — как-то лениво спрашивает Леви, в упор глядя на Эрена. Тот лишь открывает и закрывает рот, как глупая рыба, выброшенная на берег, пытаясь собраться с мыслями, но на помощь приходят друзья: — Что ты там вякнул, коротышка?! — язвительно цедит Кирштейн, с шумом хлопая дверцей шкафчика и угрожающе надвигаясь на Аккермана. — Не к тебе, коняра, обращался, — фыркает Леви, не оборачиваясь и совершенно не парясь о превосходящем числе и росте противников. — Что? — Жан, кажется, думает, что ослышался. — Как ты меня назвал, хоббит? — Вот же ж пони доставучая, — со смешком говорит Леви и поворачивается к Кирштейну, прижимаясь буквально нос к носу: — Я не к тебе обращался, ясно? — Ты, похоже, забываешься, клоп… — предостерегающе добавляет Конни, также надвигаясь на Леви. — А вы, я смотрю, только про рост и можете шутить, жертва неудачного мелирования и бритоголовый молокосос… — Так, хватит! — сохранявший нейтралитет Марко втискивается между парнями, расталкивая их в стороны — на правах старосты, разумеется. — Что вы развели тут бабские разборки? — Да это карлик первый начал… — всё так же ерепенится Кирштейн, буравя Леви тяжёлым взглядом через плечо Ботта. — Пойдем уже в зал, — наконец бросает Эрен, не глядя на Аккермана, и первым выходит из раздевалки. — И что это было? — нагоняют его через секунду Жан и плетущийся следом Конни. — Почему ты не заткнул сопляка? — Ты же знаешь, — как можно более снисходительно поясняет Эрен, небрежно отмахиваясь, — с ним связываться — себе дороже. Он же непробиваемый идиот… Кирштейн, да и Спрингер, кажется, верят, а Йегер мысленно сползает по стенке, пряча лицо в коленях. Что за помутнение рассудка? Откуда вообще все эти мысли и смятения? Он ведь никогда прежде не обращал внимания на Леви… Ах да, коротышка вечно опаздывал и появлялся в раздевалке, когда Эрен с друзьями уже во всю разминался в зале. А там — держался в углу, вертясь вокруг боксерской груши. Свисток тренера вырывает из неприятных дум, и до самого вечера Эрен ни о Леви, ни о своем неуместном восхищении его телом больше не вспоминает.***
На автобус Леви, как обычно, опаздывает. Дело привычное и, в какой-то степени, даже приятное. Лучше прогуляться под приятную музыку, чем ещё лишних минут двадцать терпеть морды одноклассников и других недомерков школы. Если бы ма разрешила, Аккерман и вовсе ездил бы на учебу на своем байке. Но Кушель уверяла, что это как-то слишком «вызывающе» и «по-бунтарски». А у него и так полно проблем. Заворачивая за угол школы, Леви врезается в чью-то мощную, точно дверца дубового шкафа, грудь. Поднимая взгляд, узнает в своем препятствии Райнера Брауна из параллельного класса. За его спиной вполне ожидаемо маячат Бертольд Гувер и Марсель Галлиард. Три здоровых лба, все старше его на год. Чудно. — Дай пройти, — не теряя лица, бросает Леви, окидывая всех троих ленивым взглядом из-под полуопущенных век. — А то что, малявка? — шутки о росте сегодня просто не иссякают. — Отделаю так, что мало не покажется, — цедит сквозь зубы Аккерман и делает шаг в сторону. Три широкоплечих парня легко перекрывают ему проход. Видно, что заводила здесь — Райнер. Только на его кирпичевидном лице кривая злорадная ухмылка. Берт явно нервничает, то и дело оглядываясь, а Марсель ещё не знает, как себя вести. Браун самый здоровый из всех троих. С ним будет непросто. Он добродушно хохочет над угрозой Леви и даёт ему щелбан. Не больно, но унизительно. Райнер задирает Аккермана уже около года. Плоские шутки, безуспешные попытки подножек, нелестные комментарии и прочая чушь, впрочем, неспособная по-настоящему задеть Леви. Это едва ли можно было назвать системной травлей, так как все, в основном, мрачного парня в школе… Побаивались? И предпочитали лишний раз не связываться, довольствуясь его добровольным отшельничеством. Не отставал только Браун, видимо, лишенный каких-то механизмов, позволяющих людям делать правильные выводы, и находящий в их столь явно разнящихся комплекциях потрясающий повод для подколов. — Ну, давай, силач, удиви нас! — раззадоривает Райнер, снисходительно приседая, так, чтобы их лица были напротив друг друга. У Леви адски чешутся кулаки. Вломить бы по самые не балуйся. Но он тут же думает о Кушель. Она будет расстроена. А мать — самое ценное, что есть в его жизни. Поэтому он лишь стискивает зубы, упаковывает гордость и достоинство, заталкивая их куда поглубже, и снова делает шаг в сторону: — Пусти, сказал! Неожиданно Браун покорно отступает в сторону и делает широкий жест рукой, давая проход. Осторожно, не выпуская здоровяка из поля зрения, Аккерман проходит мимо. Троица уже остаётся за спиной, когда до его ушей долетает насмешливое: — Давай, беги к своей шлюхо-матери… Тормоза срывает моментально и подчистую. Разворачиваясь, Леви швыряет рюкзак прямо в лицо Брауна и, пользуясь его секундным замешательством, с силой бьёт ногой прямо в колено, подсекая и опрокидывая противника на спину. Тут же запрыгивает сверху и быстро наносит точные и увесистые удары по лицу, уворачиваясь практически ото всех ответных и отбивая вслепую мечущиеся руки противника. Кто-то хватает его сзади, аккуратно, но сильно заламывая руки и спешно оттаскивая от дезориентированного Брауна. Леви пытается брыкаться, бьёт ногой назад, но рост, как выясняется, Марселя даёт последнему неоспоримую фору — он легко держит Аккермана на расстоянии. — Всё, хватит! — кричит Берт, пытаясь угомонить Брауна, поднимающегося с земли и направляющегося прямо к обидчику. Лицо его разукрашено славно — завтра будет просто загляденье. Расцветающие кровоподтёки наверняка саднят, но гордость в данном случае пострадала сильнее. За неё-то он и собирается дать сдачи. Леви совершенно отчётливо понимает, что если Райнер сейчас впечатает свою руку, размером с приличную кувалду, ему в лицо — последствия будут просто катастрофическими. Поэтому, когда здоровяк, все ещё покачиваясь, останавливается перед ним и заносит руку для удара, Аккерман с силой отталкивается от земли, используя руки Галлиарда, как опору, и делает кувырок назад, перемахивая за спину своего «надзирателя». Мощный, с абсолютно не рассчитаной силой хук попадает прямо в живот Марселя, который тут же выпускает руки Леви, ещё даже не успевшего коснуться земли, и сгибается пополам. Он падает на землю, обхватывая себя трясущимися ладонями и сдавленно стонет. Лицо бледнеет моментально, а дыхание становится каким-то жутко рваным и хриплым. — Чёрт! Марсель! — Гувер бросается к другу, не зная с какой стороны к нему подступиться, и беспомощно переводит взгляд с одного «бойца» на другого. — Что… что делать? — Нужно вызвать скорую, — с трудом сохраняя спокойствие, отвечает Леви и достает мобильный. Но не успевает он его разблокировать, как ощутимый и неожиданный удар по лицу валит его с ног. — Это все ты виноват, сучёныш! — рявкает Браун, в ярости надвигаясь на поверженного противника. — Твою мать, Райнер! — орёт Берт, дергая его за рукав и опасливо поглядывая на скорчившегося Марселя. — Сейчас не до этого! Нужно позвать на помощь! Браун бросает ещё один уничтожающий взгляд на Леви, но всё-таки бежит в школу. Аккерман, приподнявшись на локтях, сплевывает кровь и снова берет телефон, пытаясь сквозь пелену выступивших от пронзительной боли в переносице слёз разглядеть экран мобильного. Вызвав бригаду и утерев лицо, он садится, прижимаясь спиной к холодной стене дворовой постройки. Смотрит на бледного, как первый снежок, Галлиарда и кудахчущего над ним Гувера, и в глазах его легко читается сильное волнение. Плохо. Это очень плохо. Но насколько всё плохо Леви узнает только вечером, в участке, когда приехавшей за ним Кушель сообщат, что на сына будет заведено уголовное дело — за нанесение особо тяжких телесных повреждений. Вполне предсказуемо, избиение Марселя вешают на него одного.***
Домой они едут в молчании. Малолетнего преступника не задерживают, лишь отдают миссис Аккерман необходимые документы и предупреждают, что на днях придёт повестка — в суд. Когда машина тихо паркуется у двухэтажного явно старого и дешёвого дома, женщина глушит мотор и сидит какое-то время молча, глядя прямо перед собой. У Леви разбито лицо, а футболка — заляпана кровью, но это его ни капельки не волнует. — Скажешь что-нибудь? — тихо спрашивает Кушель после небольшой паузы. В голосе — ни осуждения, ни упрека. И это бьёт сильнее, чем отбойные молотки Райнера. Леви был бы рад, если бы ма стала кричать, отвесила бы пару подзатыльников, в общем, хоть как-нибудь наказала. Но она готова слушать, понимать, разбираться, и от этого на душе совсем гадко. — Знаю, я обещал не ввязываться, но, мам… — слова застревают в горле — правду говорить совсем не хочется. — Они что-то сказали про нас? — молчание. — Про меня? Леви невольно опускает взгляд, и это легко понимается, как положительный ответ. Кушель глубоко вздыхает и осторожно проводит рукой по его волосам, невольно морщась от расцветающего на щеке синяка. — Не стоит защищать мою честь, Леви. Это только принесет тебе ещё больше проблем. К сожалению, люди вечно будут болтать. Многим только дай повод позлословить… — Они ничего не знают! — неожиданно злобно рявкает Леви, сжимая кулаки. — Не знают, в какой ты была ситуации! Что тебе пришлось пережить! И это… Это ведь всё в прошлом! Как они могут…? Его душат слезы от жуткой несправедливости и безысходности, и стыд от этого только усиливается. Он прячет лицо в ладонях и отворачивается. — Прости, малыш, что тебе приходится проходить через всё это из-за меня… — ласково и надрывно виновато шепчет Кушель, сжимая его запястье. Там же — татуировка с ее именем в переплетении вен. На глазах Кушель — непрошеные и горчайшие слезы. Мальчик у неё, конечно, с характером, но сердце у него доброе. Да и огрызается он по инерции, заранее защищаясь от возможных насмешек. И ей жутко обидно, что он страдает из-за её ошибок. Пусть и у неё не было выбора. Слухи в их небольшом пригородном районе были делом злободневным и насущным. Болтали все и про всех. Именно так, через болтовню на кухнях, задних дворах, в очередях в аптеке о неблаговидном прошлом Кушель Аккерман узнал весь район. И поэтому с маленьким Леви никто не дружил — матери боялись подпускать своих нежных малышей к сыну бывшей проститутки. Мало ли что. И семья Аккерманов стала изгоями. Подросший парень стойко терпел осуждающие взгляды и мерзкий шёпот за спиной. Плевать. Идя по улице, торговому центру, меж рядами кресел в кинотеатре, он лишь крепче сжимал руку матери, не пряча взгляд и молча убеждая ее, что всё в порядке. Что ему — всё равно. — А тот парень… — Я не бил его. Это вышло случайно… — тихо отзывается Леви. — Я так и думала, — тут же отвечает Кушель и вылезает из машины. — Прости, что спросила… Леви ещё какое-то время сидит в салоне их подержанной машины, а затем неспешно направляется в дом. Кушель уже гремит посудой на кухне — разогревает им скромный ужин на двоих. Но Леви есть не хочет. Из-за сегодняшнего инцидента его и так малорадужное будущее оказывается под ещё большей угрозой. Возьмут ли его теперь хоть на какую-нибудь работу? В колледж? Что теперь будут стоить его успехи в учебе? В боксе, как соискателя премии за спортивные достижения? Дерьмо. Сильный удар по ножке стула легко переворачивает хлипкую мебель, с грохотом падающую на пол. Но Кушель не приходит и не зовёт — знает, что ему нужно выпустить пар. Падая на кровать и закидывая руки за голову, Леви равнодушно пялится в потолок, совершенно не представляя, как разгрести весь тот коллапс, что происходит в его жизни.