Кактус

      Суббота, как и всегда, начинается поздновато. Леви спит до упора, максимально заряжаясь от продавленной, но уютной постели. Но всё же вылезает из кровати до полудня — нельзя сегодня быть вареным.       От жирного он отказывается с той самой яичницы в понедельник, от никотина — с той самой сигареты на пожарной лестнице во вторник — вес и дыхалку нужно держать в норме. Поэтому завтрак — фрукты, мюсли по скидке и большой стакан молока.       Вместо усиленных тренировок — неспешная прогулка с комплексом упражнений для дыхания и растяжка на одной из спортивных площадок района. Организм, мышцы нужно подготовить, но не перегрузить.       Волнение зарождается с самого утра лёгким прокручиванием внутренностей, с постепенно нарастающей силой — к вечеру будет настоящий мандраж. Но Леви держит себя в руках, особенно на глазах у Кушель. О, нет, мать раскусит его тут же, стоит лишь слегка дрогнуть руке, держащей вилку, вырваться тяжёлому вздоху из груди, нервно смяться салфетке в его ладони.       Поэтому он, как и всегда, ест паэлью, сидя на полу у журнального столика, время от времени глядя в телевизор и поддакивая матери, смеющейся над новыми выходками Эллен*. Потом — скрэббл до полного истощения словарного запаса и до нового выпуска с Опрой**.       А затем все проходит по четко отработанной схеме. Леви кидает учебник и тетрадь по истории в рюкзак поверх черного пакета, набирает бутылку воды, берёт деньги на проезд, целует маму и говорит, что будет поздно — зависнет у Ханджи.       Выходит из дома и проходит до конца улицы, а затем — через дворы спешно пробирается в совершенно другом направлении. Да, Кушель никогда не следит за ним из окна, но предосторожность — это единственное, что помогало ему обманывать мать уже как три месяца.       Он старается не думать об этом, ведь факт лжи до сих пор доставляет ему настоящие, практически физические мучения. Но по-другому — никак. Ма не поймет, не согласится, а если он пойдет наперекор — будет изводить себя тревогами и переживаниями.       Леви слишком любит её, чтобы подвергать таким испытаниям. К тому же, остался лишь месяц-два, и всё закончится. Сущий пустяк.       Натягивая капюшон на голову, чтобы лицо было скрыто как можно лучше, он быстро добирается до автобуса. Спустя пятнадцать минут — уже выпрыгивает на остановке возле подземки. И теперь до упора.       В вагоне много народу — вечер субботы, молодёжь предусмотрительно оставляет тачки в гаражах и на школьных парковках, предвкушая возвращение на бровях. Но всё же, чем дальше уезжает поезд от центра, тем безлюднее становится вагон. Да, в такие злачные местечки мало кто решится ехать после девяти вечера.       Леви не любит общественный транспорт всеми фибрами души, но боится приезжать в этот район на мотоцикле — его тут же угонят или разнесут битами потехи ради.       Поэтому он трясется в полупустом вагоне, разминая мышцы шеи, рук и ног. Сердце колотится уже где-то в горле, ладони нервно потеют, а мочевой пузырь настойчиво умоляет уделить ему минутку.       На конечной станции, около часа спустя, Леви выходит из вагона и медленно вдыхает вечерний воздух. Вдох-выдох. Нужно взять себя в руки. Вдох-выдох. Господи, он ведь уже столько раз это делал! Вдох-выдох. Нервничать — последнее дело.       Дыхание постепенно послушно восстанавливается, пульс слегка сбавляет обороты, сердце неуверенно соскальзывает на место, а лицо принимает типичное аккермановское выражение — скучающая надменность.       Спокойной походкой парень направляется вниз по улице. Первый поворот налево. Метров двести по прямой. Направо — за стриптиз-баром, затем, четвертый переулок слева, и — та-дам! — перед ним неприметное серое здание, заброшенное и обветшалое.       Обойдя его кругом, Леви подходит к крытой лестнице, ведущей в подвал. Возле железной двери — два здоровяка в темных парках и с бритыми головами.       — Пароль, — безэмоционально цедит один из них, завидев Аккермана.       — Барабанщик, — тут же отвечает Леви, и мгновенно открывшаяся дверь впускает его внутрь.       Шагая по длинному коридору, парень слышит грохочущую вдалеке музыку и гомон голосов. Яркий свет прожекторов то и дело соскальзывает в коридор через небольшие окна в широких дверях, раз за разом ослепляя Леви и вынуждая его напряжённо хмуриться.       Наконец, дойдя до конца бетонной кишки, парень толкает одну из створок и тонет в общем шуме, царящем в просторном полуподвальном помещении. Людей здесь достаточно много — Леви приходится буквально проталкиваться сквозь толпу, отчаянно молясь ни во что не вляпаться и ничего не подцепить. Люди кричат, подпихивают друг друга локтями, злятся, нервно мнут расписки и все, как один, смотрят в центр зала.       Там — небольшая, квадратной формы арена, овитая толстыми канатами. На самом помосте — борются двое. По правилам подпольного бокса должны соблюдаться нормы его официального, признанного собрата. Однако здесь то и дело проскакивают приемчики из других единоборств, просто необходимых для поддержания интереса толпы. Леви, как и многие из здешних бойцов, впрочем, дерётся исключительно в реалиях бокса. Для него лично эти бои — бесплатные тренировки с возможностью подзаработать.       Через несколько минут Аккерман останавливается у небольшого столика в углу.       — О, малыш Ривай! — приветствует его худощавый, абсолютно лысый мужчина в сиреневой рубашке с торчащей кубинской сигарой из нагрудного кармана, тут же облизывая спрятанные под пышными усами губы в предвкушении наживы и протягивая сухую, морщинистую ладонь для рукопожатия. — Ставка — как обычно? Не хочешь рискнуть?       — Нет, Дот, — отрицательно качает головой Леви и внутренне содрогается от прикосновения к коже мужчины.       Пиксис был дельцом с большущей буквы Д. Он смотрел насквозь, читал, как открытую книгу, просчитывал все ходы наперёд. Этот жалкий подвал (а даже неискушенный Леви понимал, что здесь — лишь детские забавы) был его отдушиной и местом скорее для развлечения, чем для настоящих дел и крупной наживы. И зрители, и бойцы здесь были неискушенными любителями, не готовые для настоящей кровожадной жестокости, — по большей степени, совсем молодые ребята, только-только начавшие получать стабильную зарплату. Дот это знал, а потому относился к происходящему, как к лёгкой забаве. И одной из занятных прелестей этого места для него был сам Аккерман, непонятно чем полюбившийся Пиксису в первый же день их знакомства.       — Тогда — дуй в раздевалку! — хмыкает Дот, резво плюхаясь обратно на шаткий стул и что-то чиркая в бумагах. — Я уже подобрал тебе партнера по «танцам»…       Аккерман кивает, мысленно закатывая глаза. Унылые шутки и потные подмышки — вечный атрибут подвальных букмекеров. Но вслух он ничего не говорит и никак своего неудовольствия не демонстрирует — это место ему идеально подходит, и он не собирается ссориться с организатором из-за унылого чувства юмора мужчины.       В тесной комнатушке с низкими, скрипящими и опасно покачивающимися скамейками, что здесь считается раздевалкой, уже находятся двое. Один — примерно ровесник Леви, высокий, поджарый с россыпью подростковых прыщей на узком лице и по-женски покатых плечах. Он явно волнуется, с тихим шорохом потирая ладони и бегая глазами по скудно обставленной комнатушке.       Второй — здоровый бугай, ближе к сорока. На висках выбрит геометрический узор. Черная майка опасно натянута на мощном торсе. Он смотрит хмуро, исподлобья, лениво жуя жвачку. И не волнуется совсем.       Леви глухо здоровается и быстро переодевается в вещи из черного пакета со дна рюкзака. Короткие шорты и свободная майка, старенькие, но качественные боксерки. Аккуратно сложив и упаковав свитер и джинсы, Аккерман покидает комнату, закрыв все вещи в шкафчике, и на секунду забегает в туалет. Сполоснув руки, он внимательно смотрит на себя в отражении. В глазах — одновременно волнение и предвкушение.       Всё будет как надо.       Дотронувшись пальцами до губ, а затем — до запястья, он направляется к букмекеру.       — Готов, Ривай? — весело интересуется тот, щурясь так сильно, что плотная сетка морщин вокруг глаз наверняка отпечатывается на черепной коробке.       — Как и всегда, — медленно выдыхая, отзывается Леви.       — Окей, тогда шуруй к рингу, — кивает Дот, — вы с Кнутом следующие…       Кнут. Что за дебильное прозвище? В голове тут же возникает эдакий Индиана Джонс в сапогах из крокодиловой кожи и шляпой с широкими полями. Но Леви лишь кивает и шагает поближе к арене.       Там — двое мужчин неумолимо движутся к финалу своей схватки. Правый уже с трудом держится на ногах, пропуская один удар за другим и сопротивляясь скорее по инерции, чем действительно веря в собственную победу. Лицо его сильно разукрашено, на торсе виднеются свежие кровоподтёки, да и с правым коленом явно какие-то неполадки, словно бы не разгибается больше. Левый же боец, свежий, как майский луг, старается закончить схватку как можно более эффектно, хоть с вялым, как пьяница на танцполе, противником, то и дело заваливающимся на поврежденную ногу, это дело непростое. Теряя терпение, он всё же бьёт под дых и, когда противник сгибается пополам, впечатывает ему кулак в лицо точным и мощным апперкотом.       Голова мужчины резко откидывается назад, увлекая за собой и всё враз обмякшее туловище. Нос фонтанирует кровью, руки плетьми валяются вдоль тела, а рефери остервенело бьёт ладонью об пол.       — Один, два, три…       Несмотря на подпольный характер мероприятия, организаторы стараются копировать публичные боксерские бои. В углу зала даже стоит что-то вроде гонга, хоть и пользуются им исключительно редко.       — Шесть, семь, восемь…       Поверженный мужчина никак не проявляет желания продолжать бой, а, потому, доведя счёт до официальных десяти, судья фиксирует нокаут и присуждает победу левому бойцу. Тот, высокий здоровяк, с густой копной пшеничных волос и бородой в цвет, улыбается краешком рта и обводит ревущую толпу снисходительно-надменным взглядом.       Леви серьезно рассматривает его. Возможно, они ещё встретятся когда-нибудь.       Проигравшего уносят с ринга, победитель уходит сам. Кровь быстро утилизируется с площадки, и наступает очередь следующего поединка.       — Дорогие друзья, — скрипящий голос Дота раздается из динамиков внезапно, отчего несколько женщин испуганно вздрагивают на своих местах, — готовьте ваши денежки! Ведь сейчас на ринге сойдутся… Малыш Ривай!!!       Толпа взрывается приветственными криками. Леви ненавидит это прозвище, но все же считает, что настоящим именем здесь пользоваться не стоит. Если его тренер узнает об этом — его вышвырнут из секции быстрее, чем он успеет пискнуть «Бокс!».       Аккерман быстро поднимается по ступенькам и проворно пробирается сквозь канаты на ринг. Скованная улыбка и лёгкий взмах ладони вызывают ответный шквал приветствий.       Его знают. И даже любят.       Когда он заявился сюда впервые, Дот хохотал так громко и долго (забрызгав при этом микрофон слюной), что потом не мог избавиться от икоты весь оставшийся вечер, чаще обычного прикладываясь к своей фляге. На ринге Леви тогда представили, как «Фродо Бэггинса»***. Толпа хохотала, освистывала, отпускала нелестные шуточки, но Аккерман молчал и терпел, имея буквально врождённый иммунитет против насмешек и презрения окружающих.       Они издевались ровно до начала боя. Техника, приемы, лёгкие движения, бесстрастное выражение лица маленького, но невероятно сильного парня, подкупили жадных до «хлеба и зрелищ». И, когда спустя десять минут он отправил своего первого противника в нокаут, толпа взорвалась, заревела и потребовала нового имени для своего героя.       Не до конца пришедший в себя Леви наивно представился собственным именем, но голос от волнения и пережитого адреналина предательски хрипел и дрожал, поэтому Пиксис расслышал ошибочное «Ривай» и добавил к нему практически ласковое «малыш».       Так и родился его совершенно не грозный псевдоним, часто обманывающий потенциальных противников своим нежным звучанием.       — Иииии… против Ривая, — Дот нагоняет саспенса покруче Джимми Фэллона****, — сегодня будет биться… Кнут!!!       Имя нового бойца встречается гораздо более слабым всплеском приветствия, доносящегося преимущественно из одной точки, — видимо, припёрлась группа поддержки.       Напротив Леви появляется тот самый юнец из раздевалки. Лицо — чересчур сосредоточено, кулаки сжаты до предела, а над верхней губой — капельки пота, застрявшие в еле пробившихся усиках.       Что ж, это будет просто. Даже скучно. Чёрт.       Парень, потешно хмурясь, дерётся отчаянно, но неумело, допуская банальные ошибки новичка. То и дело корчит из себя ерша*****, а когда открывается, наносит предсказуемые удары, к тому же — невероятно слабые, пытается вырубить противника внезапным свингом******, но…       Леви читает его, как открытую книгу, и Кнут изначально обречён на провал.       Как только долговязый выходит из защиты и кидается в атаку, Аккерман уходит в мнимое отступление, притворно пятясь назад, словно бы не имея возможности сопротивляться. Кнут ведётся, входя в раж и, естественно, теряя бдительность. Позволив сопернику ещё немного понаслаждаться улюлюканьем неискушенного зрителя, Леви делает резкий выпад вперёд и прописывает мощный удар левой прямо в челюсть Кнута. Парень теряется, пьяно шатнувшись назад, а Аккерман тут же переходит в буллинг*******. Для неопытного юнца — это явный конец. Он отступает под шквалом ударов, пытаясь закрыться, но то и дело пропускает прямые в корпус.       Когда он, наконец, натыкается спиной на канаты и поднимает абсолютно рассеянный взгляд на Леви, тот добивает его ударом, в боксе недопустимом, — на секунду повернувшись спиной, подпрыгивает и срубает пресловутой «вертушкой»******** в голову — прием заезженный, но толпе нравится. Что она и подтверждает, встречая победу малыша Ривая громким ревом и грохотом стульев.       После положенного счета, Леви вместе с рефери поднимает руки вверх. Но особого удовлетворения или радости от победы не ощущает — парень был слабаком, никакой опасности и адреналина. И особого опыта тоже.       Но, что приятно, деньги. Деньги есть.       Умывшись и переодевшись, Леви подходит к Доту.       — Ах, мой золотой мальчик, — приторно тянет мужчина, вызывая новую волну дискомфорта, — ты просто бомба! Я поставил на то, что ты завалишь заморыша на седьмой минуте, — и не проиграл! Так что, — он протягивает перетянутую резинкой пачку, — выигрыш сегодня покрупнее!       — Спасибо, — сдержанно благодарит парень, убирая деньги на дно рюкзака, — но это было слишком просто…       — Знаю, — хмыкает Пиксис, а затем добавляет, разводя руками: — Он совсем зеленый, ты — ближайший по опыту и весу. Другие бы рубанули его после слова «Файт!». Ты же хотя бы дал ему шанс вспотеть…       Леви криво ухмыляется, но всё-таки просит:       — В следующий раз дай кого-то посерьёзнее, хорошо?       — Вообще-то, — доверительно сообщает Дот и указывает жилистым и кривым, как сухая ветвь, пальцем в угол помещения, — тобой заинтересовался Бородач. Тоже победитель сегодня…       Повернувшись в указанном направлении, Леви видит того самого бойца, что был на ринге перед ним. Мужчина, видимо, все это время смотревший в их сторону, ловит взгляд Аккермана и кивает с едва уловимой ухмылкой.       — Хорошо, — оборачивается к Доту парень, — я согласен…       — Уверен? — несмотря на алчность, мужчина относится к Леви почти по-отечески, и сейчас в его голосе — искренне волнение. — Он профессионал с многолетним опытом…       — А я свой так и не получу, если буду драться с дрищами, — раздражённо цедит Аккерман и, поправив лямку рюкзака, салютирует Пиксису, — до следующего раза…       — Увидимся, — натянуто улыбается мужчина, бросая ещё один взгляд в сторону Бородача.       Аккерман, прежде чем покинуть подвал, тоже смотрит на бойца. Внутри что-то скручивается, как будто от дурного предчувствия, но он душит это ощущение в зародыше. Чтобы стать лучшим, драться надо с лучшими.       Начинается следующий бой под шутливые комментарии Дота, а Леви продирается к выходу на улицу. Он смотреть, как дерутся другие, не любит — это зрелище ему не в радость.       — Эй! — голос окликает, вынуждая остановиться прямо у двери. — Ривай, верно?       Обернувшись, Леви видит того самого Бородача. Мужчина уже переоделся и теперь стоит, возвышаясь над парнем, в темно-сером свитере, коричневых брюках и замшевом пальто. Вид аккуратный, даже немного скучный, но голос, выражение лица и какая-то странная энергия вокруг него громко предупреждают об опасности. С такими людьми лучше не связываться.       — Да, это я, — отзывается Аккерман, стараясь не показывать своего смятения.       — Я сегодня здесь впервые, — поясняет мужчина, так и не представившись, — обычно развлекаюсь в другом месте…       Развлекаюсь… Специально красуется или действительно находит все это забавным?       — Так вот, там будут бои через две недели, в пятницу, — одновременно протягивает небольшую листовку, — приходи, тебе там понравится…       — Мне и здесь неплохо, — осторожно отвечает Леви.       — Тебе здесь не место, — неожиданно выдаёт Бородач. — Я смотрел твой бой, у тебя огромный потенциал. А здесь, — небрежно обводит окружающий пейзаж руками, — ты просто зря размениваешься.       Аккерман хмурится, но молчит. Ведь и сам считает, что тратит время впустую.       — Вот, возьми, — чуть более настойчиво пихает листовку мужчина, — потом подумаешь. Но, послушай, ставки там — гораздо выше.       Леви мнётся ещё секунду-другую, а потом осторожно берет листок и, не глядя, пихает в боковой карман рюкзака.       — Я, кстати, Зик, — протягивает руку мужчина. Коротко пожав, тут же отходит назад и с лёгкой усмешкой бросает: — Увидимся!       Аккерман смотрит ему вслед, а затем натыкается на хмурый взгляд Пиксиса. Ну вот ещё, нянька нашлась.       Хмыкнув, парень исчезает за дверью. На улице — сумерки и лёгкая прохлада. Не получив должных эмоций, Леви тоскует от мысли, что нужно возвращаться домой. Радует, конечно, что не придётся прятать синяки, ссадины и чего похуже, ведь Кнут и не задел его толком, но все же эмоций не хватило.       Бездумно Аккерман вытаскивает телефон и, как в тумане, печатает сообщение контакту с таким многообещающим именем Недогей.       «Спишь?»       На часах — чуть позже одиннадцати. И когда успело набежать?       Ответа нет. Вот дерьмо. Наваждение спадает медленно, но верно, словно башка трезвеет, и теперь Леви уже жалеет о написанном. Ещё возомнит себе невесть что.       Появляется глупая мысль написать что-то вроде, «ой, прости, ошибся номером», но Аккерман решает, что так будет выглядеть ещё более жалко.       Поэтому, убрав телефон в задний карман от греха подальше, он шагает в сторону подземки, лениво думая о том, на что можно потратить свой сегодняшний выигрыш.

***

      Дни тянутся один за другим, ничем не отличаясь от своих «братьев» на прошлой неделе. Но, шагая после уроков в среду к автобусной остановке, Йегер признает, что одно ощутимое отличие всё-таки есть. Леви. Очень много Леви в его жизни.       Эрену кажется, что этот хмурый парень заполонил собой всё пространство вокруг. Он постоянно натыкался на него в коридорах, столовой, даже в туалете, мучительно краснея и тупо тыкаясь в разные стороны, пытаясь разобраться, кто кому уступает дорогу.       Эрен ехал с ним в столовую для бездомных в понедельник, снова деля с ним наушники, так и нераспутанные хозяином. Он работал с ним на раздаче, то и дело соприкасаясь локтями, бёдрами, встречаясь взглядом, смеясь над мрачноватыми шутками, полными здорового сарказма. Он шел с ним пешком до самого дома Аккермана, наслаждаясь прекрасной погодой и не очень многословной, но уютной беседой.       Во вторник Эрен неожиданно обнаружил на зрительской скамье стадиона Леви и Зоэ, занимающихся общим проектом по биологии на свежем воздухе. Из-за этого — вся тренировка наполнилась новым смыслом, и даже тренер подметил, что Йегер давно так не выкладывался. Похвала была приятной, но чересчур громкой — Ханджи тут же многозначительно расхохоталась, что-то крича про усердную игру «за свою команду», а Леви лишь ухмылялся, не глядя в сторону поля. Вот же ж засранец…       А та его смс-ка вечером в субботу? Что это вообще было?! Проснувшись воскресным утром, Эрен был готов придушить себя подушкой за свой старперский режим! Вот какого хрена он так рано уснул? Какой же он нереально скучный и правильный!       Но был в этом и свой плюс, ведь у Йегера появился замечательный и вполне себе весомый повод написать «Доброе утро!».       Спустя полчаса в ответ пришло так и пышущее недовольством:       «На часы смотрел?»       И в итоге… переписка растянулась на весь день. Эрен писал обо всем подряд, медленно, но верно перейдя на смс-ки с вложением, вроде фоток с едой, короткого видео с толстым соседом, занимающимся йогой на заднем дворе, скрином новой скачанной игрушки и прочей чепухой.       Что радовало больше всего — Леви отвечал. Назвал его еду комбикормом, обвинял в толстофобстве, «ласково» обозвал задротом, но — отвечал. Каждому сообщению Эрен радовался, как новой конфетке в рождественском носке на камине. Пусть и были они односложными и полными едкого сарказма.       Вот и сегодня, сидя в автобусе, что везёт их к центру помощи бездомным, Йегер едва сдерживает распирающий его восторг. Тараканы в голове — буквально в одном шаге от запуска праздничных фейерверков и игры с пиньятой.       В левое ухо бьёт заводной мотивчик Fall out Boy, а в ноздри — привычный запах древесного парфюма. На улице жара, а в тесном пространстве автобуса — тем более. Прогулка была бы более приятной, но времени до начала работы в обрез.       Из-за духоты Леви скидывает куртку, оставаясь в простой черной, но так потрясающе идущей ему футболке. Эрен предсказуемо цепляется за открывшиеся узоры на предплечье, мысленно отвешивая себе пощечину за желание очертить линии языком пальцами.       — Что… — хрипит, как детектив из дешёвого нуарного кинофильма, — что нарисовано?       Аккерман вытаскивает наушник, привычно хмурясь и корча недовольное лицо, мол, «ну что опять?».       — Я спросил, — уже чуть более уверенно и сдержано, — что нарисовано на руке?       И, буквально играя с огнём, чиркает подушечками пальцев по переплету линий на бледной коже. Всего на секунду в глазах Леви вспыхивает интерес. Но тут же — демонстративная скука и язвительно-сухое:       — Угадай.       Что ж, сам дал добро. Особо не церемонясь, Эрен обхватывает жилистую с рельефно выступающими венами руку своими ладонями и с преувеличенным вниманием рассматривает масштабную татуировку, проводя по контуру рисунка горячими пальцами.       Чувствует, Аккермана это волнует, но виду коротышка не подаст. О нет. Напротив, отворачивается к окну, всячески демонстрируя, что его это вообще не колышет, а рука расслабляется до невозможности. Делай, что хочешь.       Узор однако кажется слишком простым и скучным. Посередине — редкие ветви причудливо изогнутого дерева, корни которого начинаются в выпуклых изгибах вен на запястье. Вокруг ствола зияет пустая синева неба. На самом дереве — нет листвы. А в корнях видится какое-то слово, но разобрать его невозможно.       Мда, Йегер ожидал от такого человека, как Леви, чего-то более оригинального.       — Там чьё-то имя? — тихо спрашивает Эрен, медленно проводя большим пальцем по запястью Аккермана.       Леви слегка вздрагивает, но руки не отнимает. Молчит так долго, что Йегер считает тему закрытой, но затем — роется в рюкзаке, вытаскивая нечто похожее на фонарик, и медленно накидывает куртку себе на голову, одним взглядом призывая Эрена присоединиться.       Тот раздумывает одно мгновение и тут же пододвигается ближе, позволяя накрыть кожанкой и себя. Сначала он смотрит только на Леви, наслаждаясь внезапной, практически интимной близостью с парнем.       — Вниз смотри, балда, — беззлобно цедит тот, устало закатывая глаза и щёлкая кнопочкой фонарика.       Эрен краснеет и благодарит за темноту, но стоит опустить взгляд, как все мысли вылетают из башки вместе с чувством неловкости. Оказывается, львиная доля татуировки нанесена неоновой краской, проявляющейся лишь под действием ультрафиолета.       Теперь — небесная синь вокруг дерева наполняется клубящимся водоворотом облаков, ветряных потоков и размытых силуэтов птиц. На ветвях — густая листва с четко до крохотных прожилок прорисованными листьями. А в корнях дерева проступает витиеватое…       — Кушель? — уточняет Эрен, с восхищением оглядывая рисунок — возле сгиба локтя небо переходит во Вселенную с мириадами звёзд и крохотными силуэтами планет.       — Да, — кивает Аккерман, сам неотрывно глядя на рисунок. — Моя ма.       Йегер поднимает взгляд, пытаясь разглядеть лицо Леви в темноте. По голосу, непривычно нежному и тихому, кажется, что сейчас он искренен до дрожи. И невероятно раним.       В голове снова мешанина. Мать — проститутка, сдавшая его в приют. Откуда же такая привязанность к этой женщине? Скорее, он должен её презирать, ненавидеть. Ведь именно из-за её прошлого из Аккермана сделали школьного прокаженного.       Словно чувствуя невысказанный вопрос собеседника, Леви резко скидывает куртку с их голов, разрушая красоту момента. Эрен щурится от яркого света, как новорожденный котенок, тут же чувствуя неловкость. Отодвигается, все ещё не глядя Аккерману в глаза.       — Знаю, о чем ты думаешь, — говорит Леви как-то отстранённо. — Исповедоваться не собираюсь, но знай одно — она хорошая женщина. И самая лучшая мать. Это всё.       Вопросов не становится меньше, но Йегер решает оставить их до лучших времён.       Единственное, в чем он уверен сейчас, — Леви говорит правду.

***

      Работа в центре течёт вяло. Хорошая погода выгоняет людей «такого плана» на улицу. Тепло позволяет ночевать под открытым небом, пить из фонтанчиков и питаться ворованными фруктами, что теперь все чаще продаются на открытых прилавках.       Но всё же и в центр они приходят. Кто-то принять душ, кто-то — отдохнуть от городского шума, ну, а некоторые — пообщаться.       — Так значит бокс? — интересуется Ханнес, присаживаясь за стол возле раздачи.       Леви удивлённо вскидывает бровь. И откуда этот старый проныра узнал?       — Эр рассказал в прошлый раз, — ухмыляется мужчина, активно орудуя вилкой.       Вот же ж болтун. Леви замечает про себя, что после того разговора в раздевалке эта зеленоглазая дылда себе слишком много позволяет. Пользуясь его слабостью и нелепым сообщением, втягивает в умопомрачительно долгий и бессмысленный разговор на всё воскресенье. Словно бы преследует в школе. Выпендривается на тренировке во вторник, то и дело бросая взгляд на трибуны. Нагло лапает, делая вид, что разглядывает татуировки (ага, ишь какой интерес к боди-арту проснулся!).       Но самым нелепым и необъяснимым для Леви было то, что он сам поддавался. Зависал в невероятного цвета глазах, невольно улыбался, заслышав звонкий и громкий смех, неосознанно искал каштановую макушку глазами в столовой и коридорах школы.       Что это была за хрень, думать пока не хотелось.       — А по тебе и не скажешь, что боец, — вырывает из раздумий Ханнес.       — Глаза слишком добрые? — привычно язвит Аккерман, протирая линию раздачи.       — Ага, — фыркает мужчина, — и голосок слаще мёда…       Леви сдерживает смешок и выходит в зал. Эрен где-то на верхнем этаже помогает с уборкой, а в столовой — народа совсем нет. Можно и отдохнуть.       Взяв себе бумажный стаканчик с чаем, Аккерман усаживается напротив неожиданного собеседника.       — Да, многие не видят во мне бойца, — соглашается Аккерман, стягивая перчатки.       Брезгливости к Ханнесу он уже не испытывает. Особенно сегодня — мужчина только что принял душ и переоделся.       — В этом твое преимущество, — со знанием дела говорит Ханнес, — эффект неожиданности…       — Вроде того, — соглашается Леви.       Он замолкает, хоть на языке, словно одеревеневший, не имеющий возможности рассосаться леденец, вертится вопрос. От природы будучи человеком далеко не любопытным, Аккерман предпочитает не лезть людям в душу, закономерно полагая, что всем необходимым они поделятся и сами.       Но с Ханнесом ситуация совсем другая. Уже в третий раз он видит, как к мужчине приходит дочь. Приводит её высокая, худая женщина, недовольно поджимающая губы и не переступающая порога столовой. Ждёт девочку в машине и забирает ровно через полчаса.       Аккерману до жути любопытно, но спросить он так и не решается.       — Рассказать? — словно читая мысли парня, как-то опустошенно выдает мужчина.       — Если только сам этого хочешь, — отзывается Леви.       Молчание затягивается, и начинает казаться, что исповеди так и не случится.       — Я начал пить шесть лет назад, — неожиданно выдает Ханнес, не отрывая взгляда от тарелки, — пиво с друзьями в баре по пятницам, с женой — бокальчик вина на ужин, с коллегами по работе — двойной виски после удачной сделки.       Леви молчит, не решаясь ничего уточнять и спрашивать.       — Но прошло пару месяцев, — мужчина криво ухмыляется, глядя куда-то вперёд, — и мне стало хватать и самого себя в компанию для выпивки. Пиво я теперь мог пить и перед телевизором. По паре банок за вечер. Виски — почему бы не бутылку за неделю? Вино — бабский напиток, лучше бы джина, да побольше, к чему стакан, родная, я и из горла могу…       В голосе сквозит усмешка, но она — кислая, как лайм, что он прикусывал, балуясь текилой.       — И я быстренько спился, — пожимает плечами Ханнес. — Не знаю, в чем причина. Честно! У меня было всё. Работа, дом, жена и годовалая дочка… — мужчина поднимает глаза на Леви и как-то изумлённо констатирует: — Кажется… Мне стало скучно?       Парень всё так же молчит, хмуря брови и стараясь понять.       — Звучит, как полный бред, согласись? — снова хмыкает Ханнес и утыкается в тарелку. — Но мне действительно не хватало острых ощущений и я почему-то решил поискать их на дне бутылки…       Последние слова он произносит нарочито драматично, а затем прикрывает глаза. Какое-то время он молчит, а Леви рыщет глазами по помещению, пытаясь отыскать Эрена, так как внезапно откровенный разговор его немного смущает, да и кажется оконченным.       — Я превратился в ничтожество, — снова заговаривает мужчина, но голос его меняется, выдавая презрение к самому себе, — потерял работу, друзей, уничтожил свою семью… Летели недели, месяцы, даже, мать его, года, но я не замечал ничего.       — Это твоя жена приводит Ильзу? — Леви уже успел официально познакомиться с милой, невероятно доброй девочкой.       — Нет, — снова горькая усмешка кривит состарившееся прежде времени лицо. — Это её тетка. Сестра моей жены… Пусть земля ей будет пухом…       Аккерман пораженно замирает, нерешительно встречается глазами с Ханнесом, и тот отвечает на безмолвный вопрос.       — Я не убивал её намеренно, но… — он звучит всё глуше. — Но я виноват в её смерти. Я напился, просто жутко, в каком-то дешёвом баре. Бармен позвонил моей жене, сказав, что если она не заберёт меня, он вызовет копов. Я плохо помню, — с досадой шепчет Ханнес, — но вроде как я ввязался в драку и что-то сломал из мебели…       Отодвинув от себя поднос с так и недоеденным обедом, мужчина вытирает губы салфеткой и, глядя прямо в глаза Леви, на одном дыхании заканчивает свой рассказ:       — Она забрала меня около одиннадцати. Взвалила на заднее сидение. Помню, что она плакала и без конца спрашивала, чего мне не хватает в жизни. А я… — голос дёргается, срываясь на хрип, но он сглатывает и продолжает: — Я тоже плакал и обещал, что больше этого не повторится. Она ехала не очень быстро, но — нервно. Где-то на середине пути меня начало жутко тошнить. Я вроде задремал, лежал на спине и чуть не захлебнулся от собственной рвоты. Она потянулась назад, чтобы повернуть мою голову, помочь… В этот же момент какой-то придурок вылетел на красный и впечатался прямо в её дверь.       Леви резко прикрывает глаза, не зная, что можно сказать. В голове тут же всплывает образ Кушель. «Ох, Всевышний, если ты существуешь, не дай мне никогда поставить её жизнь под угрозу».       — Очнулся я где-то на вторые сутки, — глухо говорит Ханнес. — Врачи сказали, что мне невероятно повезло. Ага… Просто сказочно, чтоб их. В тот момент, когда я узнал о гибели жены, я думал покончить с собой. Но… Ильза. Ильза все ещё была со мной. На тот момент ей было около пяти.       — Тогда, — снова хмурясь, спрашивает Леви, — почему ты не живёшь с ней сейчас?       — Да как я могу? — искренне изумляется Ханнес. — Как я могу вернуться в наш дом, спать в нашей спальне и воспитывать нашу дочь после всего этого? Я не достоин даже в глаза Ильзе смотреть. И в итоге, я просто завис где-то посередине, — добавляет глухо, — не могу ни уйти, ни остаться…       — Она знает, как умерла мать?       — Да, — снова хмурится мужчина, — тётка постаралась.       — И что Ильза сказала на это? — переходит к сути Леви.       — Что… — голос Ханнеса подводит, но он всё-таки отвечает: — Что любит меня. И что мамочка хотела бы, чтобы мы были друзьями…       Глаза его подозрительно блестят, и он прячется в широких ладонях. Замирает, грубо трёт лицо руками, а затем снова поднимает взгляд на собеседника.       — У тебя прекрасная дочь, — искренне резюмирует Леви.       — Да, я знаю, — кивает Ханнес, а затем, беря себя в руки, с привычной издёвкой добавляет: — В женихи даже не набивайся…       Аккерман ухмыляется, разумно помалкивая о своих предпочтениях, но ему на помощь, словно рыцарь в сияющих доспехах, защищающий честь своей дамы, приходит возникший из неоткуда Йегер.       — Староват он для Ильзы, — нарочито бодро бросает Эрен, плюхаясь на стул рядом с Ханнесом и многозначительно поглядывая на Леви.       — И низковат, — шутит мужчина, удостаиваясь мрачного взгляда от парня напротив.       — Некоторым это даже нравится, — безразлично отзывается Аккерман, заставляя Йегера недовольно хмуриться и поджимать губы.       Видимо, думает об этих «некоторых», придушивая каждого, как несчастную Дездемону. Ох, балда…       — Ну, а ты, Леви, — прерывает их зрительный поединок Ханнес, — что здесь забыл? Прости, конечно, но послом доброй воли от тебя и не пахнет…       Аккерман хмыкает и решает рассказать правду — мужчине он почему-то доверяет, а Эрен и так знает.       Но не успевает он и рта открыть, как кто-то останавливается у него за спиной и обращается к нему, заставляя оцепенеть от невероятно знакомого, но так давно похороненного и практически забытого голоса:       — Привет, Леви! Что, так и не вырос?       Медленно оборачиваясь, Аккерман застывает на несколько мгновений. Что это? Призрак? Галлюцинация? Ожившие воспоминания? Но едва ли воспоминания могут постареть, обзаведясь седыми волосами и сеткой морщин. Осознав, что это вполне себе живой человек в выцветшей фланелевой рубашке и с темной щетиной на впалых щеках, Леви буквально холодеет от переполняющей его ярости. Вскакивая со стула и бросаясь на мужчину, он отчаянно ревёт на всю округу:       — КЕННИ!!!       Они вместе валятся на пол, и парень тут же садится на него верхом, нанося пару увесистых ударов по небритому, с дряблой кожей лицу. В следующую секунду — его уже оттаскивают Ханнес и Эрен.       Внутри всё клокочет от злости, обиды и жажды мщения. Это ведь ты, ублюдок, ты во всем виноват!       Кажется, последние слова он произносит вслух, так как Йегер испуганно выдыхает у него над ухом. Леви смотрит парню в глаза — и видит там страх. Но боится он не его, не Леви, а того, что теперь у него будут проблемы.       Но тут же с пола, сквозь сиплый смех и покашливание, раздается:       — Смотрю, ты не потерял хватку, — медленно разгибается и кивает удерживающим Леви мужчинам. — Отпустите его. Я это заслужил.       Эрен разжимает пальцы первым, осторожно погладив Аккермана ниже лопатки. Ханнес не торопится, но все же убирает руки, при этом не отходя ни на шаг и буравя мрачным взглядом внезапного гостя.       — Какого хрена? — в голове каша, и выдать что-то более осмысленное не удаётся.       — Какого хрена я здесь или какого хрена я жив? — шутливо уточняет Кенни, потирая ушибленную челюсть.       — Какого хрена в общем! — огрызается Леви, сжимая кулаки.       Он чувствует, как самопровозглашенные «охранники» напрягаются за его спиной, готовые в любой момент снова заключить в кандалы своих крепких объятий.       — Это разговор не для посторонних ушей, — примирительно отзывается Кенни, — давай присядем, пообедаем вместе. Мы ведь не чужие друг другу люди…       — Иди нахер, Кенни! — выплёвывает Аккерман.       Бешенная агония гнева внутри выворачивает внутренности, сводит горло и плещется горькой желчью во рту. Леви ещё никогда не был так взбешён и настолько близок к потере контроля. Даже тогда, с Брауном, он был более сдержан.       Вытащив рюкзак из-под столешницы, парень направляется к выходу.       — Я зайду к вам с Кушель на днях, и мы…       — Только сунься, ублюдок! — слова разобрать сложно из-за плотно сжатых челюстей, но выражение перекошенного лица — слишком красноречиво, чтобы не разобрать посыла. — И тогда тебе понадобится центр помощи инвалидам!       Ни с кем не прощаясь и не глядя по сторонам, Аккерман вылетает на улицу. Он не может думать ни о чем, кроме долбанного воскресшего из мертвых дядюшки, чье появление было слишком неожиданным и… Бесящим.       Леви чертыхается, пинает чей-то велосипед, прикованный к низкой оградке, и снова чертыхается, поминая Кенни всеми известными ему ругательствами.       Ублюдок! Да как он мог… Как он мог явиться столько лет спустя, как ни в чем не бывало?! Особенно после всего того, что они пережили! Нахлынувшие воспоминания подталкивают к настоящей истерике. Нет-нет-нет, хотя бы добраться до дома. Только не здесь, не на улице…       — Леви! Леви, постой! Леви…       Разговаривать сейчас не хочется ни с кем, но голос Йегера такой взволнованный и участливый, что Аккерман невольно притормаживает.       — Слушай, — голос постыдно трясется, а глаза, кажется, вообще покраснели, но он всё же собирает силы в кулак и ворчит: — Йегер, я сейчас не настроен на разговоры и…       Эрен подходит и резко притягивает к себе.       — Я ни о чем не спрашиваю, — шепчет куда-то в висок, ероша волосы горячим, как из доменной печи, дыханием, — я просто… Я просто тут. Рядом.       Из-за разницы в росте Леви утыкается носом ему в плечо. Пахнет Эрен умопомрачительно. Какие-то полевые травы и, кажется, солнце — по крайней мере, именно так пахнет воздух, весь день прогреваемый лучами, и кожа, когда уезжаешь с пляжа после заката.       Аккерман ещё секунду пораженно таращится поверх плеча Йегера, а затем закрывает глаза и шумно выдыхает, всем телом прижимаясь к Эрену в ответ. Руки без задней мысли скользят под футболку, холодя теплую кожу поясницы. Леви дышит. Вдох-выдох. Сердцебиение замедляется, синхронизируясь с частотой Йегера. Вдох-выдох. Мысли о Кенни переходят в режим ожидания, позволяя расслабиться и забыть о недоразумении ненадолго.       Проходит долгих тридцать секунд, и Леви разжимает объятия, одновременно делая шаг назад.       — Спасибо, Йегер, — тихо говорит он, глядя в серьезное лицо с лёгким румянцем на щеках и ярче проступающей россыпью веснушек на переносице, — и прости, если доставил проблем…       — Нет-нет, — тут же отмахивается Эрен, хватаясь за эту тему, как за спасательный круг — об обнимашках ему говорить, видимо, неловко. — Всё в порядке, я объяснил администраторам… Да и этот мужчина жалобу не подал…       Тишина оглушает, повиснув между ними пошлой картинкой, от которой каждый отводит взгляд, испытывая неловкость.       — Ладно, я пойду, — первым подрывается Леви. — Увидимся в школе, Йегер!       — Увидимся, Леви, — бросает ему вслед Эрен.       Аккерман шагает по улице и просит себя не оборачиваться. Только не оборачиваться, ведь он до сих пор не слышал удаляющихся шагов…       Голова вроде бы должна раскалываться от мыслей о Кенни, но…       Всё, о чём думает Леви, это хрупкий рельеф позвоночника под его ладонями и горячая, пахнущая солнцем, кожа. ______________________ * «Шоу Эллен Дедженерес» — американское ток-шоу, которое ведет комик/актриса Эллен Дедженерес. ** «Шоу Опры Уинфри» — американское синдикационное ток-шоу, созданное и произведенное Опрой Уинфри. *** Фродо Бэггинс — хоббит (полурослик), один из главных героев романа «Властелин колец» Дж. Р. Р. Толкина. **** Джеймс Фэллон — американский актёр, комик, певец, музыкант и телеведущий, с 2014 года ведёт вечернее ток-шоу на NBC The Tonight Show Starring Jimmy Fallon *****Ёрш — боксёр, любящий уходить в глухую защиту. ******Свинг — боковой удар с замахом. *******Буллинг — длинная серия из коротких ударов по корпусу в ближнем бою с целью утомить соперника и сбить дыхание. ********Вертушка — удар ногой с разворота.