Обернуться назад

Tom Walker - Leave a Light On (Acoustic) - эта обязательная The Score - Revolution - просто подошла к настроению Achilles Come Down - Gang of Youths

…Треск молнии. Вспышка, похожая на кровавое зарево. Огромный столп энергии, буквально прошивший человеческое тело. Чёрный пепел на полу дуэльного зала. И упавший с улыбкой человек. — Габриэль! — раздался на весь зал крик беспомощного сейчас Марволо. Бывший крестраж, наконец обретший тело, с всё нарастающим отчаянием смотрел, как его друг сжег кусок себя, чтобы уничтожить крестражи. Реддлу резко поплохело. Он облизал сухим, а от того дерущим словно наждачная бумага, языком губы и попытался. По идее, он теперь хозяин поместья, ведь так? Значит, домовики должны его слушаться? Связи Марволо никакой не ощущал, но особого выбора у него не было. Телом он ещё не владел, хотя предпринимал активные попытки встать, чтобы хотя бы посмотреть на лежащего ничком друга, дыхание которого было хриплым и прерывистым. — Домовой эльф! Тот самый надменный слуга в ливрее всё же явился, пронзительно посмотрев на своего якобы хозяина, лежащего на полу с самым беспомощным видом. На его сморщенном лице явно проступала мысль о том, что он не верит этому подлецу, нагло притворявшемуся его уважаемым лордом Мраксом, но связь с родовой магией всё же заставляла его выполнять его распоряжения. — Что прикажет хозяин…? — скупо обронил домовик. Марволо бы порадовался, если бы не чувствовал, как сквозь пальцы утекает время Габриэля. — Сейчас же перемести моего друга в больницу Святого Мунго, — приказал бывший крестраж. Ему наконец удалось почувствовать собственные пальцы, и это ощущение казалось ему удивительным. — Бросишь его неподалёку, и я подарю тебе одежду. — Будет исполнено, — кратко поклонился домовик, не проявляя должного уважения, но Марволо было сейчас наплевать. Спустя несколько секунд эльф и Габриэль исчезли. Хозяин поместья перевёл дыхание. Теперь можно было позвать другого домовика и позаботиться о себе, чтобы, когда этот несносный мальчишка очнётся, объяснить, почему кидаться с голой грудью на тёмномагические артефакты — плохая идея! *** Боль. Первое, что ощутил Габриэль, выплывая из густого забытия, это сильную боль. Казалось, у него болела вся грудь, особенно в области сердца. Путник не мог определить, где находится, ведь глаза не открывались — у него просто не было на это сил. Всё, что он сейчас мог, это лишь попытаться сказать хоть кому-то, что очнулся. Быстрее, пока Габриэля не поглотила вновь эта болезненная тьма. — Боль… но… — прошептал он с трудом. Хотелось положить руку на больное место и хорошенько растереть, но сил не было. Рядом с ним послышались какие-то звуки. Кто-то был рядом, а значит его слышали. Габриэль попытался заговорить ещё раз, но вместо этого получилось лишь болезненно вдохнуть. Воздух встал в горле, и если бы не его таинственный спаситель, Путник бы вероятнее всего просто задохнулся. Но ему повезло, и что-то острое осторожно и быстро коснулось его груди, позволив сделать необходимый вдох. Эта же вещь коснулась его лба, и те немногие силы, поддерживающие его в сознании, растаяли словно первый снег на солнце. Путник вновь опустился в тьму, где было больно и тоскливо. Целитель Смитсон, который проводил осмотр пациента, когда тот ненадолго пришёл в сознание, лишь покачал головой. — Вот это настырная живучесть, — прокомментировал он двум практикантам за его спиной, ловящим каждое слово старшего врача. — А ведь он прибыл к нам всего пять дней назад, в ужасном состоянии. У него почти сквозная дыра вблизи от сердца, мышцы запеклись коркой, голосовые связки повреждены. Дышал в первые дни только под заклинаниями. И, вот здравствуйте, очнулся. Больно, говорит. Да в его состоянии с такими перегрузками магического ядра в коме валяются по недели две-три. Ты на него посмотри… Целитель Смитсон отвлекся от своего монолога и выглянул в коридор. — Медсестра Джоули! — позвал он как раз проходившую мимо медиведьму в лимонной лёгкой мантии. — Отправьте, пожалуйста, письмо лорду Мраксу, что мистер Ричардсон очнулся. И обязательно припишите, что до выходных никаких посещений! А то он опять придёт пороги оббивать. Медиведьма Джоули была девушкой понятливой, а также прямой свидетельницей того, как бился в двери палаты в течение получаса тот самый лорд Мракс, требуя увидеть своего друга. Поэтому она, лишь вздохнув в ответ и кивком указав, что поняла инструкции, отправилась в небольшую совятню при больнице. Целитель же решил заняться повторным осмотром пациента, что поступил к ним пять дней назад в опасном состоянии, близком к смерти. Доставил его, как сказали в приёмной, неизвестный домовик, который просто сгрузил тело на пол и быстро исчез. Времени запоминать и приглядываться у дежурных не было — они занялись пациентом, информацию о котором пришлось запрашивать в архиве. Документы быстро помогли выяснить личность, но это было уже вторичным делом — сначала целителям предстояла тяжелая операция на прожжённом вышедшей из-под контроля какой-то магии лёгком. Тогда-то и позвали главного в отделении неотложной помощи — Патрика Смитсона, который самолично восстанавливал несколько часов ткани, которые запеклись под действием безразличной яростной стихии, которая пронзила грудь и лёгкое, сделав в ней большое, с детский кулачок, отверстие, и латал повреждённые голосовые связки. Сейчас мышцы и кости были восстановлены благодаря усилиям целителя, но восстановление тянуло из его пациента все силы — Габриэль не приходил в себя до пятого дня, сегодняшнего. Патрик внимательно осмотрел рану на груди, от которой после пяти дней интенсивной регенерации, остался розовый шрам в форме неровного круга пяти сантиметров в диаметре. Удовлетворённо кивнув, целитель взмахнул вынутой из рукава палочкой, выводя сложную фигуру в воздухе. Над распростёртым телом медленно возникли цветные нити диагностических чар. Самые тёмные оттенки сосредоточились в районе диафрагмы, где схематически изображалось магическое ядро любого волшебника. Ещё несколько фиолетовых пятен было в области лба, возле шрама на груди и левой ладони, но это были уже привычные картинки, скорее всего устоявшиеся отметины на ауре, это было не в ведении главного целителя Смитсона, чья магическая сила была больше направлена на спонтанные операции в короткие сроки, чем на длинные и планомерные. Его спонтанный дар был отголоском когда-то влившейся в род Смитсонов, богатый, но не благородный, Эмилии Эллисон, Боевой Целительницы, способности которой были бесполезны в мирное время, но чрезвычайно сильны на поле боя. Патрик не унаследовал её дар в полной мере, но в неожиданных ситуациях, когда кому-то требовалась срочная целительская помощь, он чувствовал прилив сил, магических и душевных. Специализировался Патрик именно на этом, поэтому мог дать только поверхностную оценку состоянию ауры своего пациента. Но все же, диагностические чары, связанные с аурой волшебника напрямую, целитель научился расшифровывать мастерски. Больше всего его сейчас волновала область над диафрагмой, налитая тяжёлой свинцовой чернотой. Это означало очень тяжёлое состояние магического ядра мистера Габриэля Ричардсона, глубокое истощение. Те небольшие количества маны, что вырабатывал его организм под действием укрепляющих и восстанавливающих зелий, уходили на усиленную регенерацию тела. Именно поэтому пациент очень быстро утомился и его пришлось почти насильно вводить обратно в сон. Патрик нахмурился. Главное, чтобы тот самый лорд Мракс, который явился на третий день с требованием проводить его к Габриэлю Ричардсону, не возник на пороге. Опять. Вид у него был в тот раз несколько измождённый, но вполне адекватный. К тому же, Мракс часто отчислял пожертвования в фонд больницы, так что препятствий ему чинить не стали. Молодой политик провёл подле кровати больного около часа, после чего встал и ушёл так же стремительно, как и появился. Зато на следующий день лорд Мракс снова был на месте. В этот раз так просто все не закончилось. Вместо того, чтобы побыть при пациенте недолго, а потом снова уйти, мужчина остался. И долго, планомерно изводил всех, кто имел неосторожность попасться упрямому посетителю на глаза. Сначала Мракс вёл себя достаточно мирно, но стоило в палату зайти Патрику для осмотра, как лорд тут же активизировался. Он спрашивал об условиях, предлагал материальную помощь и просто завалил уважаемого целителя вопросами. «Когда очнется?» — было самым безобидным. В конце концов, Смитсон не выдержал и вытолкал Мракса из палаты, пригрозил, что ещё немного, и лорд сам ляжет рядом с товарищем, а сам Патрик не поленится и проведёт ему полную диагностику организма с последующей чисткой. Политику только удалось вытребовать обещание прислать сову, как только Габриэль придёт в себя. Сегодня Мракс прийти не успел, и, как надеялся целитель, не явится до выходных, как его и попросили. Патрик вздохнул, вызывая ещё одну медиведьму, чтобы та поставила пациенту магическую капельницу с питательным раствором и зельями. У него были ещё и другие подопечные, которых требовалось осмотреть. *** После этого дня Габриэль начал приходить в себя куда как чаще. В основном, все эти пробуждения сводились к тому, что его вновь насильно заставляли заснуть, но один раз Путнику удалось услышать Марволо, который разговаривал с его целителем, голос которого Ричардсон хорошо запомнил. Друг спрашивал, когда Габриэль сможет пробыть в сознании продолжительное время, Патрик отвечал, что пока ему просто не хватает на это сил. Тогда Путник попытался позвать Мракса, но голос предсказуемо подвёл его. После нескольких попыток ему удалось выдавить из себя: — …Арволо… — прохрипел Габриэль. Раздался удивлённый возглас Марволо, услышавшего призыв, и настойчивый голос целителя. — Феноменальное упрямство, — проворчал Патрик Смитсон, наводя на пациента палочку. — Подождите, может… — попытался что-то вставить Марволо, но был быстро прерван целителем. — Никаких «может»! — категорично ответил Патрик. — Он сейчас хорошо если два слова произнести сможет. Повреждённые связки, которые мы уже восстановили, отвыкли от нагрузки, так что хоть ваш друг и в сознании, но говорить не сможет. Противопоказание. А вы, мистер Ричардсон, уже в который раз нарушаете правила. Прекратите сводить на нет наши усилия по восстановлению вашего горла, пожалуйста! Габриэль послушно замолчал, прекратив попытки заговорить. Он всё ещё оставался в сознании, что было странно, ведь обычно целитель усыплял его сразу же. Объяснение пришло почти сразу: — Следует проверить, как изменятся ваши показатели после диагностики в состоянии бодрствования, так же я смогу использовать чары, для которых необходимо бодрствование пациента, — целитель прервался и посмотрел на Марволо. — А вы, лорд Мракс, пожалуйста, покиньте палату. Марволо пришлось кивнуть и уйти, уж больно говорящий взгляд был у Патрика в этот момент. Габриэль даже ощутил какую-то недосказанность между ними. — Итак, мистер Ричардсон, могу я обращаться к вам по имени? — первым делом поинтересовался целитель, деловито выводя над Габриэлем цветные нити диагностических заклинаний. Путник кивнул, и Патрик продолжил. — Меня зовут Патрик Смитсон, я ваш целитель. Моргните, если поняли меня. Увидев ответный сигнал, целитель спокойно улыбнулся и продолжил диагностику. С того момента состояние Габриэля принялось улучшаться, причём скачкообразно. Марволо заходил ещё несколько раз, в основном, чтобы выговаривать Путнику за его поведение, пока тот не мог отвечать внятно. В общем, предпочёл долгие речи короткой ссоре. И Габриэлю ничего не оставалось, как слушать, потому что напрягать голосовые связки целитель ему строго настрого запретил в ближайшие несколько дней. Не получалось и сконцентрироваться для удара током — сама стихия будто не слушалась его, а при попытке усиления давления на собственное ядро Габриэль снова открыл рану на груди, за что получил от Патрика такую лекцию, что уши заворачивались в трубочку от обилия терминов. Путник был уже и сам не рад, что попытался это сделать, его напугала мысль о том, что он не может сгенерировать даже простенькое статическое электричество. Но больше проверять ему как-то не захотелось, к тому же, на следующий день Марволо посчитал своим долгом высказать ему и за эту попытку саботажа собственного здоровья. После этого случая выздоровление ускорилось в несколько раз, Габриэль вёл себя как самый примерный пациент, на что не могли не нарадоваться целители. К счастью, к концу недели Патрик признал состояние Габриэля более-менее стабильным, что позволило наконец пропустить к нему посетителей. Марволо, как и грозился, смог привести к нему дочерей и Ремуса. Мракс уже говорил, что смог связаться с ними и рассказать, каких глупостей наделал их наставник. О том, что после этого «детки» мотали нервы уже самому Марволо, заваливая просьбами отвести к Габриэлю и вопросами о его же состоянии здоровья, бывший крестраж предпочёл умолчать, так как это было уже несущественно. Путник же, глядя на чрезвычайно довольное выражение лица друга, подозревал о чём-то, что Марволо предпочёл не упоминать, но что обязательно проявит себя позже. Но обо всём по порядку. В субботу, тринадцатый день с того момента, как Габриэль попал в Мунго, был один из самых длительных приёмных дней, что высветилось в расписании внутри палаты Путника. Оно использовалось для тех больных, которые имели возможность забыть или опоздать на какие-либо мероприятия, проводимые вне палаты, те же приёмные часы или некоторые процедуры. Так что о том, что сегодня Марволо точно его навестит, Габриэль знал. Только вот друг пришёл не один, точнее показал это только после того, как смог пройти в палату через кордон имени Патрика и двух медиведьм и провести за собой других посетителей. Первой в палату, после того как Мракс ушёл с крайне довольным видом, прошла Петуния, что примечательно, без Лили, как это происходило обычно. Габриэль поразился тому, как девушка изменилась с лета, ведь до этого они виделись редко и практически всегда мельком. Его старшая дочь, как это странно звучало в мыслях, вытянулась, немного похудела, сменила причёску с длинных волос на элегантное каре, приоделась. Но больше всего изменился её взгляд. В нём появилась Искра, которая придавала всему виду Пет особый шарм, изюминку. Правда, разглядев, выражение её глаз, Габриэль на секунду подумал, что девушке могла передаться его склонность к молнии. — Доброе утро, отец, — произнесла Петуния, от чего Путник внутренне содрогнулся. Мало того, что раньше девушка и в страшном сне не стала бы его так называть, так ещё и тон у неё был таким холодным, что можно было и обжечься. — Мне было очень неприятно начинать свой день не с тренировки магических способностей, а с новости о том, что мой отец, человек, который пообещал никогда не оставлять мою сестру и меня, сейчас находится на грани смерти от магического истощения. Так ещё и по причине обострения чувства собственной важности и распухания эгоизма… Такой лекции Габриэль не получал ни в одном из двух времен ни от единого человека. Петуния холодным, строгим тоном, практически не прерываясь и не повторившись ни разу планомерно проходилась по нему, а каждое её слово было что молот по наковальне — отбивалось ровно и чётко. Приёмная дочь ставила ему в вину то, что Путник собирался принести себя в жертву, совершенно не заботясь о своих близких, что после того, как ей сообщил эту информацию лорд Мракс, Петуния чуть не поседела от страха. В этот момент её ледяное спокойствие дало трещину, всё же не умела девушка держать себя в руках так долго, и Петуния, доведя в один миг Габриэля до состояния тихой, но сильной паники, начала плакать. Без крика и истерики, просто слёзы, копившиеся всё то бесконечно волнительное время, принялись катиться по щекам, пока девушка безуспешно пыталась утереть их тыльной стороной ладони. В своей жизни Габриэлю редко доводилось утешать плачущих женщин, разве что Гермиону и Чжоу, поэтому он испытал ступор, который, наверное, испытывает большинство мужчин при виде того, как плачут эти прекрасные, но такие хрупкие создания. — Петуния… — только и смог пробормотать старший маг, перед тем как притянуть дочь в объятия. Пет, несмотря на весь свой возраст и самостоятельность, просто не выдержала. Ей хотелось бы быть такой же как Лили — простой, непосредственной, но старшая из сестёр просто не могла заставить себя так вести, да и не получалось у неё. Петуния предпочитала доказывать что-то поступками, а не словами, потому часто казалась очень закрытой и неэмоциональной. Но тогда, лишь услышав о том, что она может потерять и приёмного отца, к которому, несмотря на все их ссоры и склоки, привязалась и прикипела, девушка просто не выдержала. Первоначальным магическим выбросом она ослепила одну из домовушек, которая и принесла письмо от Мракса. Спустив пар, Петуния быстро, не заморачиваясь над тем, чтобы соблюдать глупые правила и обращения, отправила ответ с единственным вопросом: «Чем я могу сейчас помочь?». После этого отправилась в Ритуальный зал, чтобы вылечить пострадавшую Куки. По возвращению её уже ждал ответ, в котором было одно слово и зеркало явно артефактного происхождения. «Ждать». Всё, что Петуния могла, это ждать. И сейчас, когда она наконец увидела, что Габриэль в относительном порядке, жив и почти здоров, девушка просто не выдержала. Плакала она несколько минут, от чего больничная куртка Путника намокла, неприятно прилипнув к телу, продолжив выговаривать Габриэлю подрагивающим голосом. — Пап… Я так испугалась… — пробормотала она между всхлипами, от чего по спине Ричардсона-старшего пробежали мурашки. Это короткое «пап» буквально сделало из него человека, неспособного сопротивляться чему-либо сейчас. — Поэтому не смей так больше поступать! Ты должен заботиться о нас! И я ещё слишком молодая, чтобы становиться Леди Рода! Габриэль не удержался и прыснул. Ну да, конечно, именно это и волнует его дочь в данный момент. Но, скорее всего, это Петуния сказала от смущения тем, что только что устроила. Они посидели, держа объятие, немного, и девушка отстранилась. После были уже вопросы о самочувствии, о том, когда будет выписка, не шалит ли магия, кто такой вообще этот Марволо Мракс, и как они стали общаться. Путник честно отвечал на вопросы, лишь немного изменив историю бывшего крестража — по его рассказу получилось так, что Марволо попал в передрягу, а Габриэль просто спас его, так и подружились. А из всех близких друзей только Марволо живёт в Англии, вот и вызывался оповестить о состоянии, лучше бы этого не делал, конечно. По крайней мере, так звучала «официальная версия», которую Ричардсон успел обсудить с Мраксом. Петуния поверила, к счастью. Через несколько минут девушка вышла из палаты, попрощавшись с некоторой неловкостью. Габриэль надеялся, что это пройдёт, ведь ему неожиданно понравилось это семейное, близкое общение. О нём редко кто так волновался, и это было приятно. Несмотря на то, что также после ухода Петунии маг чувствовал стыд, причём сильный. Добили это чувство Ремус и Лили, вошедшие практически сразу же после старшей девушки. В абсолютном молчании. Габриэль даже не слышал отзвуков связи со зверем Люпина, хотя, если задуматься, он давно не ощущал её. Старший знал, что его неспособность сейчас пользоваться магией может повлиять, но это ощущение волка рядом с собой, к нему Габриэль привык. Мрачное молчание его вторых визитёров затягивалось, становилось давящим. Подростки не начинали разговора, поэтому это решил сделать Путник. — Доброе утро, — на это его ученики только фыркнули. Наконец, Ремус посмотрел на него и вытянул вперёд руку с видимым обозначением их связи. Лили даже не смотрела на него, сосредоточив взгляд на своих сведённых коленях. — Мы думали, что ты погиб в тот день, когда ты бросил меня в Хогвартсе, — мрачно сказал оборотень. Габриэль вздохнул. Да, тогда он поступил отвратительно, ничего не объяснив. И сейчас его настигала расплата за это. — Когда я проснулся, связь была словно верёвка с концом, привязанным к камню. Ничего не чувствовалось. Я был будто оглушён этой тишиной, ведь чувствовал тебя постоянно, даже во сне ненавязчивым фоном. Два дня! Два дня я, да и Лили думали, что ты был убит! На замену нам поставили какого-то идиота, который не мог даже внятно ответить на вопросы, а когда мы спросили у директора, узнали, что ты пропал. Что мы должны были думать?! У Лили снова были выбросы, она чуть не сожгла половину гостиной! — Рем! — одёрнула его Лили. Она подняла голову. В её глазах стояли слёзы. Только не облегчения, как у Петунии, а злости и обиды. Лицо её чуть исказилось от испытываемых эмоций, по шее начали медленно расползаться красные пятна. Температура в комнате повысилась. Пока Лили пыталась привести свои чувства в относительный порядок, Ремус продолжил. — Буквально каждый считал своим долгом подойти и спросить о том, где ты! Представь, каково нам было! — Я понимаю, что вам пришлось испытать, и прошу прощения. — Ты не должен был отсылать меня! — высказал наконец свою главную претензию Ремус. Он даже вскочил с места, нависая над сидящим в кровати наставником. Глаза Люпина налились желтизной и отчаянием. — Я не мог взять тебя с собой. Там было слишком опасно. — Ты мог сказать об этом. Мы собрали бы остальных и решили бы, как справиться с Лордом все вместе. — И могли бы не найти шанса. У меня был план, я всё просчитал! — не выдержал Габриэль. — Ты чуть не погиб! — И я не жалею об этом… — голос Путника сорвался, и он закашлялся. Всё же кричать ему было точно рано. — Ты… — Я просто не мог оставить всё как есть и не мог просить вашей помощи. Это было моей ношей все эти годы. Воспоминания, моменты прошлого, напоминающие о себе, невыполненное предназначение — всё это тяготило меня, Ремус. — Да кому было бы хуже, если бы ты немного подождал! — Я не знаю. Но сидеть в стороне после того, как я бездействовал, я не мог. Я бы просто не выдержал, если бы кто-то из вас снова погиб. — Снова? — подала голос Лили. И тут Габриэль вспомнил, что, когда он рассказывал Ремусу про будущее, он не сказал, что там погибли не только его родители, про которых Путник упомянул только в общих чертах и без имён, но и все остальные, кто был ему так близок сейчас. Даже… Северус. Отогнав от себя те навязчивые мысли, что преследовали его третий день подряд, Габриэль посмотрел на своих учеников. Кажется, лучше времени для правды и выдумать сложно. — Когда я рассказывал о будущем я не упомянул некоторые вещи, а вы, кажется, и внимания не обратили… — Путник вздохнул. Всё же говорить людям, что они умерли, пусть теперь и всё будет по-другому, не слишком простая задача. — Там, в той реальности я был сыном Лили и Джеймса Поттеров, которые героически погибли, спасая меня. Сириус Блэк, изгнанник рода, был моим крёстным, который двенадцать лет провёл в Азкабане за ложное предательство, а после, проведя со мной меньше двух лет, погиб в Арке Смерти, защищая меня. Ремус Люпин был убит на третьей магической войне. Северус Снейп погиб от руки Волан де Морта. Петуния Эванс никогда не открывала в себе потенциал к магии, оставшись до конца жизни сквибкой. Все, кто был мне близок в том мире, погибли. Из-за войны. И когда у меня появилась такая возможность, я не мог даже подумать о том, чтобы оставить напоминание об этом. Лица Лили и Ремуса едва ли можно было назвать шокированными. Они действительно не обратили внимания на все эти моменты, а сейчас правда вывалилась на них так неожиданно. — То есть… — Лили помолчала. — Получается, что ты мой сын? Забавно, мой собственный отец, хоть и приёмный, мой же сын. Было видно, что девушка сказала это для того, чтобы разрядить немного обстановку от того напряжения, что охватило палату. Габриэль, у которого окончательно пропал голос, не смотрел на подростков, а Ремус настолько закаменел, что казался пародией на себя самого. После небольшой шутки оба отмерли и улыбнулись. — Сейчас уже нет, ведь каждый Путник проходит особый ритуал, который отсекает его от прошлого, в частности, наследственности. Но раньше я был больше похож на Джеймса, лишь глаза ярко-зелёные. Габриэль и Лили немного поговорили ещё обо всяких мелочах, когда Ремус решился задать тот вопрос, который его мучал всё это время. — Старший, — подал голос Люпин, нервно коснувшись своего запястья. — Почему связь не работает? — Пока что я не могу полностью управлять своей магией, так как мне запретил целитель, так что я заблокировал связь со своей стороны. Как только получится, я обязательно «откроюсь» тебе, — пояснил Габриэль, ободряюще кивнув. Ремус немного расслабился, всё же его животную суть нервировало отсутствие этой ниточки. В отличие от Петунии, подростки не стали уходить очень быстро, они с удовольствием ещё немного поговорили, соскучившись друг по другу, и то, что Габриэль говорил практически шёпотом им не мешало. Вскоре после последних посетителей в дверь постучали. Габриэль в недоумении посмотрел в ту сторону, ведь до этого и Марволо, и Петуния, да и Лили с Ремом зашли без стука, хотя бы потому, что о них он знал заранее. Кто это мог быть теперь? Разве что Розалинда, но подруга вела с ним переписку и точно предупредила бы о своём визите, так уж была она воспитана. Кто-то из близких друзей не стал бы утруждать себя стуком. Поэтому Габриэль терялся в догадках, а точнее в их отсутствии на тему неизвестного посетителя. Напрягшись, он кое-как просипел: «Войдите». Дверная ручка, дважды дёрнувшись, медленно опустилась. На пороге стоял Северус. Болезненно-бледный и такой же болезненно-решительный, будто на заклание пришёл. Может быть для него так и было, Габриэль не знал, что в данный момент творилось в его голове, потому что не смотрел Снейпу в глаза. Не мог себя заставить. И потому не видел, какая гамма чувств и эмоций отразилась на лице Северуса, когда тот понял, что его явно не ждали. Что же, это было вполне заслуженно, после того, что он сделал и наговорил. Но и себя Северус не мог пересилить, не мог доказать, что чувств больше не осталось. И поэтому не мог отвести взгляда от Габриэля, по которому, как пытался себя убедить, совершенно «не скучал». В глаза бросалось всё и сразу, Северус не мог остановиться на чём-то одном. И бледное лицо, и замкнутая поза, спрятанные под тёплым пледом руки. Снейп собрался с силами, прокручивая в голове всё то, что давно следовало сказать Габриэлю, но тут же растерял всю свою смелость, когда Путник всё же посмотрел ему в глаза. Почему у него выбил воздух из лёгких этот усталый, пустоватый взгляд, такой непохожий на прошлый, волевой, но не лишённый доброты, Северус не смог тогда себе объяснить. Дыхание перехватило. — Я… могу сесть? — всё же справился с собой подросток. Габриэль кивнул, боясь выдавить из себя хоть звук. Конечно, он пообещал Марволо поговорить с Северусом, но надеялся, что всё это произойдёт чуть позже… не в больничной палате уж точно. Да и если быть честным… Путник не надеялся выжить после того откровенно самоубийственного манёвра. Желание завершить всё затмило здравый смысл, что и привело его сюда, в палату Мунго. К этой преждевременной встрече со сложными отношениями. Северус практически бесшумно притворил за собой дверь и так же тихо дошёл до небольшого кресла, которое поставили сюда для Марволо, приходившего чуть ли не каждый день. Сгустилась тишина, неловкая до рези в глазах. Ни Северус, ни Габриэль не знали, что сказать, о чём говорить После. После всех обидных слов, которые были сказаны, после месяцев игнорирования. После невысказанных мыслей. Габриэлю, казалось бы, не с руки было испытывать какие-либо угрызения совести по этому поводу, ведь он поступал именно так, как и было оговорено заранее, но от этих мыслей глупое, привязчивое сердце не желало слушать доводов разума. Рядом со Снейпом и его чувствами Габриэль чувствовал себя снова подростком, который впервые ощутил, что это такое, когда человек рядом заставляет ощущать себя идиотом лишь от того, что бросил на тебя взгляд или улыбнулся так, как никто другой не умеет. Ты точно это знаешь. Северус же в свою очередь пытался перебороть себя. Казалось бы, вот он, уже внутри, Габриэль не выгнал его сразу же как увидел и даже пропустил, подпустил к себе, осталось лишь поговорить. Только вот «лишь» оказалось непреодолимым, тяжелым грузом прошлых мыслей. Злых слов, сказанных в порыве, в чёрном тумане, застлавшем глаза. «Людям очень сложно говорить друг с другом», — как-то сказала ему мама, когда Северус спросил про её родителей, — «Бойся того, что можешь сказать, но ещё больше бойся не сказать то, что может всё изменить». Тогда маленький мальчик не понял горьких слов, но смысл пришёл к нему позже. С опытом. И Снейп понял, почему мама была тогда такой печальной. Вспоминала родителей, с которыми поссорилась, а гордость обеих сторон не дала им помириться. Северус поднял голову от собственных ладоней, в которые упёрся взглядом, и посмотрел на Габриэля. Стоили ли все те слова, что он сказал тогда, тех чувств? «Я говорю о том, что ты слишком молод для того, чтобы полностью осознать свои чувства». «Ты не можешь точно сказать, что через пару-тройку лет это не пройдёт». «Изменилось ли что-то с того момента, два года назад?» Задавая себе этот вопрос, Северус понял, что да, многое изменилось. Тогда, после фестиваля, он был восхищённым мальчишкой, не до конца понимавшим свои чувства. После их «соглашения» всё начало меняться. Первая любовь нагрянула неожиданно, оглушив, словно пыльным мешком по голове. Северус не очень понимал, как теперь интерпретировать собственные чувства, а Габриэль ему и не помогал в этом, делая всё запутаннее. А потом… потом умерла мама. От болезни, которая так долго её мучала, а любимый сын даже и не заметил. В тот момент Габриэль казался врагом, как и весь мир, но больше всего тогда Северус ненавидел себя за то, что не смог заметить, что не был рядом. За то, что последние слова, которые услышала мать от сына: «Увидимся через месяц, мам. Я буду занят и не смогу побыть с тобой». Снейп ненавидел себя за эти слова, за то, что ушёл тогда. Не был рядом в последний момент. Дальше бессильная злость переползла на старые обиды, наложившись на возлюбленный образ, сделав из друга врага. После Северус просто совершал опрометчивые поступки один за одним. После магического выброса со спонтанной аппрацией ринулся не к Наставнику, чтобы разобраться, а к Малфою, который давно звал школьного товарища на «особую встречу». Познакомился с Лордом и его окружением. Был принят, как он тогда считал, страшно подумать, что это произошло всего то чуть больше полугода назад. Наговорил тех ужасных слов Габриэлю вместо нормального разговора. И почти сразу же после разговора принял Метку, которую посчитал величайшей честью, наивный идиот! Эта пелена спала только к середине ноября, когда рядом не было никого, кто мог бы восхвалять Тёмного Лорда, а Габриэль, видимо глубоко обиженный, не обращал на него больше внимания, чем на простого ученика. Только тогда Северус начал осознавать, что где-то свернул не туда. Лили, Ремус и Сириус с ним не разговаривали, Нарцисса, невеста Люциуса и однокурсница, просто сказала ему, что он идиот, каких на свете мало кто видел, и больше ни словечка не произнесла. Лишь сам Снейп не понимал, как мерзко себя вёл. Пока не увидел то, что показал ему крестраж, заточённый в зеркале. Измождённого, одинокого мужчину, который в свои тридцать-сорок был похож на глубокого старика. Желчного. Поломавшего много судеб своим служением. Пустого. Сломанного. Мёртвого. Почему-то именно образ мужчины, так похожего на него, лежащего на полу, со взглядом, направленным куда-то в пустоту, накрепко засел в голове Северуса. И это воспоминание подарило ему осознание, которое заставило по-другому взглянуть на происходящее, не без помощи друзей, конечно. — Северус… — Габриэль… Так получилось, что решились они оба в один момент, только вот практически лишённый громкости голос Путника заглушило словами Северуса, который и не заметил этого, наполненный решимостью говорить. — Тогда я наговорил много глупостей… Нет, не так. Я с самого начала вёл себя как дурак, о чём ты мне честно и сказал. Но я был так окрылён, и мне казалось, что всё обязательно должно получиться только с одного желания, я совсем не учитывал твои желания, а потом и вовсе поступил как полнейший идиот. Но тогда мамы уже… не стало, я так взбесился, что натворил кучу ошибок, словно это как-то могло исправить происходящее. Ты не подумай, я не пытаюсь оправдать себя, просто… — Северус нервно потянул за прядь волос, выбившуюся из маленького хвостика на затылке. Голос его звучал натянутым словно струна. Северус говорил и говорил, казалось, обо всём, что прошло с момента ссоры, будто пытался наговориться в последний раз. От всего его рассказа так и веяло обречённостью, словно подросток думал, что буквально с минуты на минуту его выгонят с наказом больше никогда не появляться на глаза. Только вот… — Я… так скучал… — вдруг прошептал Снейп, глядя ему прямо в глаза. — Когда ты умирал, я буквально почувствовал это на своей шкуре из-за Долга, но ничего не мог сделать. Габриэль, я… — Помолчи, — так громко, как только смог, произнёс Путник. — Ты не прав, перекладывая всю вину только на себя. Здесь есть и моя доля, ведь я знал, как серьёзно это могло обернуться… Но сейчас я хотел бы сказать другое, — на этой фразе Северус напрягся, думая, что именно сейчас услышит «выйди вон». — Давай попробуем ещё раз. Уже приготовившийся было встать Снейп замер, совершенно ошарашенный. Глаза у него подозрительно блеснули, но парень смог справиться с собой. — Но… я… Я не могу, наверное… Да и Метка… — Северус был растерян, не знал, куда себя деть от смущения. Габриэль же поймал себя на том, что наслаждается этим проявлением эмоций. Он уже давно решил, что если выживет, поставил так сказать себе практически невыполнимую планку, то обязательно попробует начать заново с Северусом, который всё же запал ему в душу во время их небольшого соглашения. Он стал ему дорог. И пусть у Габриэля не было сейчас такой яркой любви в груди, которая заставила бы его забыть, как дышать, но он чувствовал нежность, желание поддержать. Ну и, в конце концов, Путнику было интересно, к чему это приведёт. Вдруг Северус, отмерев от каких-то своих внутренних метаний, сделал быстрое движение вперёд, наклоняясь к Габриэлю и упираясь руками на кровать рядом с ним. Соприкоснувшись лбами, Снейп взглянул на него с таким чувством, что сердце удар пропустило. Словно новая звезда зажглась внутри него, озаряя всё вокруг счастьем. Габриэль, совершенно очарованный моментом, не отрывая глаз, потянулся к нему, мягко обнимая его лицо ладонями и притягивая чуть ближе. И осторожно поцеловал, будто боясь ошибиться. Прикосновение, которое, казалось бы, расцветило больничную палату яркими красками. Влажный «чмок», с которым они друг от друга отстранились, заставил Северуса смутиться ещё больше. Он что-то хотел сказать, но был прерван очередным стуком в дверь. Послышался голос Патрика, попросившего всех посетителей покинуть палату больного для проведения процедур. — До встречи, — улыбнулся Габриэль в ответ на смущенный румянец, расползшийся по лицу своего визави. Путник перехватил Снейпа за руку, притянул его поближе и обнял за талию так крепко, насколько только хватило сил. — Я напишу тебе. Северус кивнул и, подумав секунду, тоже сделал смущающую вещь — поцеловал выпирающие костяшки руки, которую Габриэль не забирал. Путник склонил голову к плечу и улыбнулся ещё раз, встречая взгляд Снейпа, полный необъяснимого, но неимоверно тёплого чувства. И Северус вышел за дверь. Габриэль, довольно вздохнув, опустился на подушки и принялся разглядывать оставшиеся после небольшого магического всплеска огни. Теперь он был уверен, что все будет хорошо.