Назови мне свое имя. (не вошедшее)

От Автора: История, произошедшая за полгода до основных событий. Упоминание приводится в девятой главе.       Эван тяжело ступал по подмороженной улице в Заброшенных кварталах квадрата «Бэ-семь», привычно оглядываясь по сторонам и прислушиваясь. Безмолвие было обычным обитателем этих мест, лишь редкие птицы, срываясь с дряхлых, давно отслуживших свой срок крыш, привлекали внимание хлопками жестких крыльев. Винтовка, используемая молодым Исследователем Четвертого класса в качестве посоха, гулко стучала о разбитую дорогу, и звук этот эхом отдавался между грязными панельными стенами. Дома сменяли один другой, все они были одинаково ветхими, грозящими обвалиться в любой момент, а весенняя сырость, подмочив их и без того гнилые подножия, добавляла чумазым строениям еще больше тревожности.  — Идет! — звонкий голос разрезал тишину, и из двери двухэтажного здания навстречу к нему ринулась рыжеволосая девушка.       Ей вряд ли можно было дать на вид больше восемнадцати лет, но даже худоба и не слишком высокий рост не могли скрыть разительное отличие от прочих старшеклассниц Закрытого квадрата.  — Злючка-колючка! Как же ты выросла! — Эван радостно принял ее в объятья и крепко прижал к себе. — Где твой отец?        Отвечать не пришлось. Следом из темного чрева дома всего на несколько шагов от двери прошел уже немолодой мужчина и остановился, с улыбкой глядя на прильнувшую к возмужавшему Исследователю дочь. Тот неуклюже попытался высвободиться из цепких рук девушки.  — Хана, отцепись, пока я…  — Как страшно, — усмехнулась она и, отстранившись, попятилась назад.       Теплая куртка была наполовину расстегнута, и Эван только сейчас заметил, что под ней виднелся форменный серый жилет Аналитика. Он настороженно взглянул на ее отца, стоящего неподалеку. Фактотум терпеливо ждал. Выдержке и воспитанности мужчины можно было только завидовать. Он молча смотрел на приближающуюся к нему пару и доброжелательно улыбался. Как-будто ничего не изменилось в нем за эти пять лет, что Эван провел в «А-зоне» и последующих скитаниях между Обителью и Квадратами. Все тот же глубокомысленный взгляд и благосклонное выражение лица.  — Калеб, — пошевелил губами молодой человек, не смея произнести его настоящее имя вслух, и сомкнул их.  — Время собирать камни, — ответил фактотум на немой вопрос во взгляде своего подопечного.       Тот мельком покосился на девушку и кивнул. Это было единственным условием доверенного пять лет назад — вывезти дочь в Обитель. Тогда Эван провел в «Бэ-семь» два месяца, ожидая фальшивых документов и рекомендаций для перевода в «А-зону», и смог понять, отчего этот мужчина уже так давно безоговорочно шел навстречу просьбам из Обители. Его второй ребенок, якобы определенный Высшими для ячейки, не был привезен сюда на поезде, не был направлен в «Сто пятую» с Фабрики, и уж точно не являлся обычным Гражданином. В свои тринадцать, будучи еще по-детски наивным, кровный отпрыск Калеба жадно вбирал любые знания, смотрел на мир вокруг широко распахнутыми глазами и подмечал те несущественные для Законопослушных жителей Государства мелочи, которые приводили его к разумным и правильным вопросам.       Она не была похожа на остальных в своем скрытом пространстве, ограниченном стенами ячейки, но так легко сливалась с множеством своих сверстниц, не обремененных достаточным интеллектом, а значит угодных Высшим для пребывания внутри Квадрата. Доверенный был восхитительным наставником, что тем паче подтверждалось не только знаниями его дочери, но и ее умением скрыть их от чужих глаз.       Девочка еще тогда была похожа на фактотума. В ожидании ответов она смотрела с той же пронзительностью и так же испытывающе, отчего Эван постоянно пребывал в замешательстве. Он никогда еще так не терялся в словах ни до, ни после их знакомства, но в тот миг, когда совсем еще ребенок, как-то должно было казаться, совершенно осмысленно рассуждал о криводушном трактовании непреложных правил морали, двадцатилетний парень, уверенный в собственных способностях, оторопело глядел на нее, не зная, что сказать.       Сейчас же, повзрослев, Хана больше походила на мать. Те же яркие волосы, струящиеся как густой мед по покатым плечам, обрамляя длинную белую шею, и те же выразительные, припухшие и манящие губы, скрывающие за собой два ряда светло-бежевых острых зубов. Похожа внешне. И только.  — Ее документы, — тихо сказал фактотум и раскрыл черную картонную папку. — Тебе нужно будет появиться на уровне четвертого класса Фабрики в ближайшие два дня. Том приготовит твою комнату к сегодняшнему вечеру, но… — он запнулся, не сумев озвучить тревожащую его мысль, неловко улыбнулся дочери и взглянул на Эвана со всей присущей ему доброжелательностью. — Я ни минуты не сомневался, что ты вернешься.       Молодой человек принял из его рук желто-коричневую карту, мельком взглянул на записи и изумленно поднял брови.  — Не слишком ли юна она для практики второго класса?  — Возраст для разума — штука субъективная, — раздалось в ответ. — Посмотри на нас с тобой. В двадцать три никому не удавалось получить приглашение в Отряд. Сейчас, в свои двадцать пять ты даже мог бы его возглавить, но не остался. В мои пятьдесят четыре Граждане уже готовятся покинуть Общество, и я мог бы бросить свой пост, но остаюсь. Поверь, ее интеллекта хватит, чтобы сыграть роль одаренного психокорректора, ровно как и нашего с тобой разума вполне достаточно, чтобы получить то, что мы хотели бы иметь.       Эван коротко кивнул, соглашаясь со словами наставника. Ему ли, кое-как прошедшему через мерзлое чистилище второго квадрата «А-зоны», хоть и признанному самим Шестипалым «отчаянно безжалостным мальчишкой», оспаривать тщательно просчитанный за долгие годы план доверенного Обители.  — Вам пора, — печально произнес мужчина и, развернувшись, пошел прочь.       Хана поджала губы и зажмурилась, пытаясь сдержать навернувшиеся на глаза слезы. Она напряглась всем телом в попытке побороть душераздирающее желание броситься следом за отцом, стиснула покрепче кулаки и глубоко вдохнула.  — Нам пора, — твердо повторила она.       Когда до Эвана все-таки дошел смысл сказанного ею, он с сожалением покосился на девушку. Та равнодушно одернула рукава куртки, поправила выбившиеся пряди волос и посмотрела на своего спутника. От знакомой ему девочки не осталось и следа. Рядом стоял истинный Аналитик — подтянутый, бесстрастный и вдумчивый.  — Он всегда держит свое слово, Эван, — Хана умолкла на мгновенье, обдумывая следующие слова. — Не отставай. ***       Послеобеденное апрельское солнце припекало неторопливо бредущие вдоль края железнодорожного полотна две одинокие фигуры и отсыревший щебень, щедро застилавший пологие склоны. Мужчина, будучи всего на полголовы выше спутницы, осматривал местность в ожидании появления первых кордонных Исследователей и время от времени склонялся к нагретой на солнце рыжей шевелюре. Девушка отпихивала его локтем каждый раз, как чувствовала близость, и сдержанно улыбалась в ответ на пакостные колкости, которые он успевал произнести.       Хана уже давно расстегнула свою куртку, поэтому ни первая, ни последующие проверки документов не вызвали на лицах встречающих караульщиков ни тени сомнения. Обычное сопровождение Аналитика-практиканта надзорным Исследователем Четвертого класса до определенного Высшими Закрытого квадрата.       Всего лишь однажды Эван коротко спросил ее о том, что она знает об Открытых квадратах и прилегающих к ним свободных территориях, но, увидев раздосадованный этим глупым вопросом взгляд, лишь ухмыльнулся. Фактотум отлично натаскал свою дочь. Она действительно смогла бы дать фору наторелым девкам Тома, видавшим за свою жизнь немало мерзостей, смогла бы одним только словом поставить в тупик и самого Тома с его вечно изучающим лукавым прищуром, и вряд ли даже поморщилась бы воочию, не только по рассказам, убедившись в сволочной натуре вырвавшихся из-под гнета Закона людей.       Вокзал встретил их непривычной для этого места тишиной, и только удушающий сладковатый трупный запах говорил о том, что еще совсем недавно на этом месте разгружали тяжелые вагоны с «дарами Высших». С трудом подавив тошнотный рефлекс, Хана сплюнула на разбитый асфальт перрона и тяжело выдохнула. Она, конечно, предполагала, что это место не было образцом чистоты, и превосходно знала о грузе в транспортировочных боксах, но находиться здесь по-настоящему было слишком отвратительно.       Обогнув здание вокзала, Эван провел девушку через старый двор к узкому проходу, щедро усыпанному темно-желтым песком, и, приблизившись к старой железной двери, несильно стукнул носком ботинка по ржавому нижнему краю. По ту сторону послышалось ворчание. Густой терпкий запах сгнивших яблок и пота ударил в лицо путникам в тот же миг, как преграда, скрипнув, распахнулась перед ними.  — Я ждал тебя не раньше восьми, — просипел, разминая спину, невысокий толстяк, и впустил их внутрь. — Тяжелая выдалась ночка. Оставь ее прямо здесь. — он кивнул на стиснутую молодым человеком винтовку. — Все равно еще два часа никого не будет.       Исследователь осторожно прислонил оружие к стене у выхода и посмотрел на хозяина борделя. Тот заспанно щурился, оглядывая гостей.  — Моника, — Хана широко улыбнулась, протягивая ему свою руку в приветственном жесте.       Эван хорошо помнил и эту нарочито вежливую мину, и выпестованный деловитый тон. Ощущение дежавю мелькнуло в его сознании, он привычно тряхнул головой, и девушка успела заметить, как на сотую доли секунды его брови взметнулись вверх, а губ коснулась странная ухмылка. Однако в тот же момент лицо ее спутника преобразилось до неузнаваемости. Он так черство и пренебрежительно смотрел и на нее, и на Тома, как может смотреть только истинный Страж на давшего себе волю партнера-корректора.  — Чему теперь учат в Четвертом квадрате? — толстяк скептически склонил голову вбок и приблизился к гостье, — Аналитик Аналитику брат… — его взгляд скользнул по тесно обтянутой серым жилетом фигуре, —…или сестра.  — Том! — Эван сердито прервал попытку обхватить Хану руками. — Нам бы поесть и выспаться.  — Ну разумеется, — не сводя взора с девушки с нотками наигранного негодования пробормотал тот. — Я поражаюсь твоему сумасбродству, Калеб. Тащить пешком такого пленительного юного корректора вдоль этих бесконечных рельсов и громыхающих поездов, — певуче протянул толстяк и обратился к Хане: — Милая, не смей позволять этим грубиянам умалять свое значение. Ты — Аналитик, а не Низшая, чтобы портить свои прелестные ножки на неисходимых просторах зон.  — А вы мудры, хоть и отчаянный льстец, Том, — снова улыбнулась она. — Я обязательно воспользуюсь вашим советом.  — Какая прелесть! — восхитился мужчина, изумленно раскрыв глаза. — Деточка, тогда я посоветую тебе еще одну вещь, — выражение его лица резко сменилось, стало озлобленным, а взор обратился на Исследователя, нетерпеливо скрестившего руки на груди. — Не привязывайся к этому кобелю.       Эван заметил, как нервно дернулись вверх уголки ее губ, застыв в легкой улыбке, а во взгляде мелькнуло сожаление.  — Оставь свои советы при себе, — тихо произнес он, шагнул вперед и, ухватив Хану под руку, повел вглубь заведения. ***  — Ты на самом деле очаровала его, — со смешком прошептал Эван, когда они прошли в укутанный сумраком ухоженный двор заезжего дома.  — Только ли его? — девушка привычно толкнула Исследователя в бок и покосилась на него.       Таким она его запомнила. Таким она хранила его образ эти долгие годы. Насмешливым, немного смущенным, задумчивым и неизменно скрытным. Хана намерено качнулась, словно оступившись, вцепилась в напрягшееся плечо и перевела взгляд в сторону.       Кирпичная кладка стен была пропитана чем-то, что придавало красной глиняной поверхности глянцевый блеск и видимую твердость. Солнце уже давно село, но желтый электрический свет уличных фонарей, мерцая, отражался от каждого элемента строения, не прикрытого тенью. Глубоко посаженные подъездные двери казались свежевыкрашенными, и даже легкий запах краски все еще чувствовался среди душка прелой штукатурки и скисших тряпок.  — А тут уютно, — улыбнулась девушка, заходя внутрь, и прищурилась.       Несколько захоженных ступенек, едва различимых в темноте, вели на неширокую площадку первого этажа с тремя входами в квартиры. Эван помог ей подняться и открыл дверь слева.  — Мыться и спать, — раздраженно произнес он из мрака единственной комнаты, включил свет и, не дожидаясь ответа своей спутницы, направился обратно к выходу. — Я на Фабрику.  — Вот как? — сказала она тихо, ступая мимо. — Что за нужда идти туда ночью?       Исследователь замер в проходе, но не обернулся. Он, разумеется, мог бы солгать, назвав тысячу и одну причину, по которой не стал бы ночевать в одной постели с дочерью доверенного, но предчувствовал, что на каждую из отговорок, она найдет неопровержимое обстоятельство, которое вынудит его остаться.  — Так будет правильно, — тяжело выдохнув, ответил Эван и прислушался.  — Ну ладно, — равнодушно заключила Хана, — если ты так уверен, что у Тома нет запасного ключа, то разумеется ты можешь оставить меня тут одну.       Он сердито стиснул зубы:  — Чего ты хочешь, женщина?! — прошипел молодой человек со злостью и прислонился лбом к холодной двери.  — Помыться и поспать, — издевательски заявила она, и по этому тону Эван лишний раз убедился, что прозвище, которое он дал ей пять лет назад, все еще не утратило своего смысла.       За его спиной раздался шорох снимаемой одежды, он выждал пару минут, прикусил губу и несколько раз стукнул головой о деревянную поверхность, прежде чем решился повернуться к девушке лицом. Хана стояла обнаженной в центре комнаты и лукаво смотрела на своего спутника. Рыжей она была везде. Даже, казалось, неглубокая ложбинка между грудей, сжатых сцепленными под ними руками, отливала бронзой. Эван с трудом сглотнул.  — Так иди и мойся, — дрогнувшим голосом промолвил он и попытался улыбнуться.       Однако, судя по реакции девушки, попытка эта успехом не увенчалась. С губ Ханы сорвался довольный смешок, она стянула с просторной кровати плотное покрывало — единственное, что могло бы послужить ей полотенцем — и направилась в душевую. Как только дверь за ней закрылась, Эван дрожа выдохнул и уставился в потолок. Злючка-колючка на самом деле выросла. Но, в отличие от остальных женщин, что раздевались перед ним, а иногда и не раздевались, она была в первую очередь дочерью Калеба, той самой девочкой-подростком, что когда-то могла запросто уснуть на его коленях, убаюканная монотонным чтением будущего Исследователя.       Он бы скривил душой, если бы сказал в тот же момент, когда увидел ее наготу, что Хана не привлекла его внимание, но еще больше лицемерил перед самим собой сейчас, размышляя о том, что вожделеть дочь фактотума — порочно. Эван весь день одергивал себя, когда понимал, что слишком долго смотрит на нее или прислушивается к ее голосу, представляя, как она нашептывает каждое слово ему на ухо, или касается, казалось бы, так невинно, без всякого умысла, но в этот миг рефлексы кинестетика* начинали истошно вопить в желании не просто дотронуться до ее кожи. Его пробрала мелкая дрожь от одного только воспоминания о прикосновении к ней.  — Игра зашла слишком далеко, — ощетинившись, прошипел он вслух и стиснул зубы как можно сильнее.       Ни одно испытание за три года стремительного обучения в «А-зоне» не давалось ему столь сложно, как перестать думать о хрупких плечах, прикрытых прямыми длинными волосами, о выпирающих верхушках косточек по бокам под плавным изгибом талии и сходящихся треугольником паховых ложбинках. С каким бы удовольствием Эван сейчас оказался где-нибудь подальше от этого соблазна, но все, что ему оставалось, это неуклюже сдвинуться с места и подойти к плотно завешенному окну. Он отодвинул штору и прикоснулся ладонями к ледяному грязному стеклу, мгновенно почувствовав приятный холод кончиками пальцев. Оно нагрелось слишком скоро, и Исследователь переместил кисти чуть ниже. От разгоряченной кожи на поверхности оставались мутные следы, которые неспешно испарялись, стоило только пальцам скользнуть на новое место.       Шум воды стих. Эван слышал, как, задев незакрытый замок, Хана плотнее закуталась в покрывало и, стараясь ступать бесшумно, приблизилась к нему. Она прислонилась к его спине, приподнялась на носочки и уткнулась носом в шею, отчего мурашки жестокой густой волной проползли по всему телу вниз до самых коленей.  — Зачем? — напрягшись, хрипло спросил Эван и снова переставил ладони на холодный участок стекла.  — Я — свободный человек, и имею право на выбор, — мягко ответила девушка.  — Ты свободная дура, — проскрежетал он, пытаясь сдерживать нарастающее возбуждение.  — Нет, — усмехнулась Хана, горячо дохнув ему в ухо. — Я влюбленная дура.       Исследователь понял, что она улыбается, дразня его еще больше, и снова почувствовал себя так же нелепо, как пять лет назад, когда от ее слов все мысли исчезали из головы. Женские руки отпустили покрывало и скользнули по его ребрам к груди, прижимая к себе все крепче. Он ощущал спиной, даже под двумя слоями одежды, каждый изгиб ее тела, каждую трепещущую мышцу.  — Остановись, пожалуйста, — едва слышный шепот мольбой донесся до ее ушей, но она лишь сильнее стиснула его в объятьях. — Несносная, — Эван дышал все тяжелее. — Я не могу. Принадлежать. Тебе.  — Ты разве принадлежишь еще кому-то? — голос был по прежнему мягок, но уже не звучал так уверено, как прежде.       Он молчал. Чем дольше он находился рядом и слушал ее, тем больше хотелось ему сдаться и отступить, тем больше жаждал забыть о том, что его роль еще не была сыграна до конца. Какой-то частью рассудка Эван лихорадочно цеплялся за абсолютно дурацкую для нее, и потому становившуюся совершенно абсурдной для него, отговорку, касающуюся ее отца, его отца, несвязных оправданий об отчетах в «А-зону» и постоянных разъездах. Озвучить этот предлог было все равно, что сломаться, особенно сейчас, когда единственный человек, рядом с которым ему более всего стыдно было оказаться нелепым, держал его в своих объятьях и терпеливо ждал ответа.       Эван мягко высвободился и повернулся к ней лицом. Хана снова смотрела на него тем широко распахнутым взглядом, что видел он когда-то у наивной тринадцатилетней девочки, с любопытством слушающей рассказы об Обители. Он ощутил, как у сердца рухнула последняя стена обороны и прижался губами к ее лбу, судорожно осматривая комнату, светлое постельное белье на кровати, затоптанный грязный пол с разбросанной на нем одеждой.  — Пойдем в душевую, — едва слышно произнес Эван и тяжело выдохнул.       Хана робко улыбнулась, кивнула и, запустив руки под тяжелую ткань накидки Исследователя, стянула ее со своего спутника. Он продолжал медленно наступать, заставляя ее пятиться к тонкой пластиковой двери. Не отрывая взгляда от мутно-серых глаз, девушка шаг за шагом призывно облизывала дрожащие губы. Эван снял растянутую серую фуфайку, предвкушая теплые касания тонких пальцев, но лишь поморщился, отгоняя от себя мысли, будоражащие и без того опьяненное сознание.       Девушка ощутила подошвами ног, как деревянный настил сменился ледяной плиткой, и обернулась. Всего в полуметре позади возвышалось над полом квадратное основание раскрытой душевой кабинки с утопленным в него серым поддоном и с ржавыми потеками под прикрепленным к стене краном. Хана переступила через бортик и потянулась было вперед в попытке привлечь к себе мужчину, но тот лишь протестующе покачал головой и показал ей кисти рук, обтянутые плотной засаленной тканью. Он безмолвно стянул перчатки и бросил их под ноги, дотянулся до крана, и обжигающие струи обрушились на ее левое плечо.  — Не торопись, — прошептал Эван и, ступив в кабинку, встал вплотную к девушке. — Я делаю это не для себя, а для тебя.       Исследователь поднял руки к потоку воды так, что Хана оказалась буквально вдавленной в его плечо, но он как будто не замечал ее неудобства, и старательно тер пальцы друг о друга.  — А озвучил ты это для кого? — наконец спросила девушка, когда ее спутник закончил. — Для себя?  — Да, — ответил он беззвучно и, склонившись, несмело провел языком по ее губам, раскрывая их.       Хана застенчиво ответила на поцелуй, вцепившись руками в пояс оставшихся на нем, а потому уже успевших промокнуть, брюк, чем заставила его резко отстраниться.  — О, не сейчас, — пробормотал мужчина, быстро скользнув пальцами к ее промежности, и осторожно раздвинул ими нежные складки кожи.       Горячая скользкая плоть мгновенно отозвалась на касание быстрой пульсацией, и девушка шумно втянула воздух ртом. Эван крепко прижал ее голову к своему плечу свободной рукой и, пытаясь игнорировать реакцию обоих тел, провел подушечкой указательного пальца немного дальше, ощупывая обжигающие его кожу края небольшого углубления. Мужчина гневно стиснул зубы, коря себя за нежелание сдерживаться, и как можно плавнее ввел палец внутрь. Мышца вокруг него непроизвольно сжалась.  — Еще немного, — Эван прижался губами к ее уху, стараясь сдерживать недовольство подобными действиями.       Фаланга гладко выскользнула наружу, но тут же на ее месте оказались уже два тесно сдавленных узким проходом пальца. Хана застонала и сразу поняла, что больше не может сделать ни вдоха, настолько крепко была она стиснута в объятьях. Ее глаза широко распахнулись, когда тонкая тугая пленка плевы лопнула от резкого растяжения, и промежность сковала легкая саднящая боль.       Мужчина облегченно выдохнул и ослабил хватку.  — Еще рано, — прошептал он, сосредоточенно глядя ей в глаза, но тут же виновато потупил взор на свою правую руку, омываемую водой. — Злишься?  — Нет, — вдруг прошептала она, отдышавшись, — нам не нужны лишние вопросы, да?       Эван по-доброму ухмыльнулся и присел рядом на корточки. Он отвел ее ногу в сторону, снова прикоснулся пальцами к горячей плоти и провел языком по нежной коже, собирая остатки крови. Хана едва слышно охнула и вцепилась в его волосы, отчего ее спутник дернул головой, рыкнул, снова прильнув к ней, дотронулся дрожащими губами до жарких складок, обвел широким языком ноющую лунку и опять коснулся кончиками пальцев кожи внутри.       Напряженно выдохнув, Эван посмотрел на руку и встал перед девушкой в полный рост.  — Иди в постель, — сказал он не своим, низким и огрубевшим, голосом, даже не глядя на нее, — если ты не хочешь, чтобы я отымел тебя прямо здесь, как маленькую похотливую сучку.       Хана нервно сглотнула и осторожно, стараясь лишний раз не трогать своего спутника, юркнула из душевой кабинки наружу. Показавшийся ей ледяным воздух охватил голое тело, она на мгновенье оглянулась на напряженную мужскую фигуру, замершую на месте, и прикрыла за собой дверь. Девушка слышала за спиной тяжелый, вымученный вздох, и в тот момент ей стало до обидного стыдно за собственную несдержанность. Она подошла к окну, стряхнула сброшенное на пол покрывало, и, укутавшись, уставилась в расшторенный участок проема, стараясь не прислушиваться ни к шуму воды, ни к надрывному дыханию Исследователя.       Девушка молча смотрела на едва подернутые свежей зеленью кроны деревьев, на кованные дворовые скамейки и дальние дома, сокрытые хоть и почти голыми, но все же густыми щетками ветвей. Ровные очертания зданий тянулись к югу, почти каждое из них подсвечивалось светящимися дырами окон, и почти у каждого, скорее всего, была своя история. Хана нервно жевала нижнюю губу, пытаясь отвлечься от смятения сочинением этих легенд. Как научил ее отец. «Вот этот нелепый домик, с неясного цвета крышей скорее всего населяли торговцы, носившие на красочные ярмарки свои товары. А вот тот, самый дальний, наверняка был пристанищем бедняков, и им приходилось каждое утро сбегаться ближе к вокзалу, чтобы получить кусок пайка», — думала она, остервенело надкусывая обветренную кожу.  — Прости, что напугал, — Эван подошел как всегда беззвучно и, прижавшись к ней сзади, обхватил холодными руками ее плечи. — Тут очень красиво по ночам. Когда никого нет, — прошептал он ей на ухо.  — Это ты меня прости, — выдохнула в ответ Хана и, повернув голову чуть в сторону, ощутила горячее дыхание на своем виске. — Я не подумала…  — Я тоже не подумал, — сказал мужчина успокаивающе, перебив ее. — И если ты не хочешь продолжать, то я вернусь в душевую.       Девушка помедлила, молча отстранилась от него, обошла кровать кругом и легла. Эван, не шевелясь, ожидал ответа, какого бы то ни было, но он был абсолютно уверен, что он прозвучит.  — Я тут не молодею, если что, — раздался нетерпеливый женский голос. — И мерзну.       Исследователь еле сдержал довольный смешок. «Плутовка», — первое, что пришло ему на ум, и он, задернув поплотнее штору, развернулся к постели и шагнул вперед. Уже склонившись над ее животом, Эван требовательно раздвинул ей ноги и мягко провел пальцем по все еще горячей коже. Лишь убедившись, что кровь перестала сочиться, он лег рядом с девушкой и тихо спросил:  — Скажи, Злючка-колючка, чего ты хочешь?  — Понять, что ты чувствуешь, — незамедлительно ответила она и посмотрела своими неизменно любопытствующими карими глазами.       Именно этот взгляд заставлял его задуматься. Эван тряхнул головой, сомкнул веки и дотронулся до ее груди.  — Я ощущаю как кровь бьется в твоем сердце, и как притекает к соскам, — ладонь скользнула выше, задев тонкие ключицы и замерла на шее рядом с ухом. — И вот здесь громче всего она волнуется… — он приблизился губами к ее лицу, его пальцы неспешно юркнули вниз к лобку и глубже, и тесно прижались к уже влажному основанию складок. — И здесь.       Девушка приоткрыла рот и вслушивалась в каждое слово.  — Я чувствую как стонет твоя плоть, — Эван бережно раздвинул кожу у горячего углубления, скользнул подушечками пальцев по его краям и, улыбнувшись, открыл глаза. — Я слышу запах твоего тела. Я знаю его вкус.       Хана неловко коснулась его губ своими, чуть прикусила готовый проникнуть внутрь своего рта язык и улыбнулась. Мужчина навис над ней, крепко стиснув ее лицо руками, и поцеловал снова, настойчиво, так, что у нее начала кружиться голова. Она даже не поняла, в какой момент ее лодыжка оказалась тесно прижатой к жесткой пояснице Эвана, но стоило ему лишь на мгновенье оторваться от ее губ, как с них тут же сорвался совершенно неестественный для нее грудной стон. Хана всем телом ощутила томительную тяжесть и надрывный шумный хрип.       Эван хищно провел шершавым языком по ее шее, заставляя поднять подбородок повыше, легонько коснулся его губами, чуть отстранился и резко подался вперед. Она сипло вдохнула, и в тот же миг дыхание перехватило от пронзительного спазма, который почти сразу начал рассеиваться по телу слабой приятной вибрацией.  — Это я тоже чувствую, — довольно выдохнул мужчина и посмотрел в ее глаза.       Девушка сглотнула и, проворно облизнув губы, привлекла его к себе, но Эван лишь скользнул своей колючей щекой по ее и снова, едва сдвинувшись вниз, с натиском вошел в нее до упора и, дрожа от напряжения, замер. Новая волна дурманящего чувства растеклась по ней. Хана услышала то ли смех, то ли хрип, однако это было уже не важно. Ее партнер опять стремительно качнулся навстречу, и на этот раз не остановился.       Дыхание становилось все жарче и судорожнее, ее тело отвечало на мерные движения все новыми обжигающими импульсами, туманящими рассудок настолько, что все сущее, казалось, сжималось до одной единственной точки — соприкосновения мужского и женского начал. Эван уже не сдерживал себя. Он жадно кусал ее раскрытые губы, все сильнее вжимаясь в женское тело, не позволяя давящему истомой чувству отпустить свою партнершу. Хана съежилась, обхватив его уже обеими ногами, и теснее прильнула к разгоряченным мужским плечам.       Он сдавленно прорычал и, дрогнув, сделал еще несколько медленных глубоких толчков.  — Прости, — прерывистое горячее дыхание обдало ее шею. — Ты как?       Хана по-прежнему прижималась к нему, боясь расслабить хватку. Эван довольно улыбнулся, но выждав несколько мгновений, просиял еще сильнее:  — Видимо, лучше, чем ожидалось, — мягко произнес мужчина, коснувшись губами ее уха, и неловко пригладил сбившиеся волосы. — Ты можешь уже меня отпустить.  — Ты не уйдешь? — сбивчиво пробормотала она и опустила голову на подушку.  — Нет, маленькая моя, — ответил Эван, приподнявшись на локтях, — Не сегодня. ***  — Хочу когда-нибудь увидеть тебя с бородой, — мягкий ласковый голос разбудил его, и тонкие пальцы легко коснулись едва отросшей щетины на щеке.       Он с трудом разомкнул веки. Хана, съежившись, сидела рядом, прижимая подбородок к своим голым коленкам, и игриво прикусывала губу.  — Я ведь говорил, что не смогу остаться с тобой, — сипло произнес Эван и, откашлявшись, продолжил, — я буду постоянно уезжать.  — Но ты вернешься, — заметила девушка.  — Я буду уезжать очень надолго, — настаивал он.  — И вернешься бородатым…  — Вот упрямая… — мужчина нахмурился и раздраженно выдохнул. — Я ведь не могу тебе обещать, что…  — Не надо ОБЕЩАТЬ, — жестко отрезала Хана, склонилась вбок и уткнулась лицом в его грудь. — Я… очень сильно… тебя… — она лукаво прищурилась, покосившись на обомлевшее лицо Эвана, -…жду в душевой.  — Несносная, — прошипел он и резко подскочил с кровати.