Вернуться или вернуть?

Я смотрел на Ваську, Егора с Андреем и представлял, что, наверное, такими и были комсомольцы 1920-х годов. Молодые, азартные, «с пламенем в груди». Мои бывшие ученики желали вылечить весь мир, построить фабрику по выпуску лекарств и так далее. Им не нужна была всемирная слава. Они ещё не подозревают, что такое возможно. Не те цели и задачи. Конечно, не последнюю роль сыграло моё воспитание и, так сказать, «наглядная агитация». А я всего лишь сводил близнецов в богадельню-больницу. Главного врача мой вопрос по поводу тифозных очень удивил. Заверил, что таких, слава богу, у них нет. Но нашлись больные с признаками лихорадки. Давать разрешение на использование сомнительного препарата врач не хотел. Я предложил добровольцам дать лекарство бесплатно. Согласился один дед. Думаю, именно по той причине, что платить не нужно. Пребывание в больнице стоило шестьдесят шесть копеек в сутки и не всем беднякам по карману. Люди более обеспеченные могли себе позволить посещение врача на дому. Но медикаментов в это время практически не было. Не считать же опиум лекарственным препаратом? В одном из первых журналов «Наука и жизнь» я написал статью об опиуме и всех остальных наркотиках. Только учёных мужей статьи какого-то купца-выскочки не заинтересовали. Мало кто вообще читал журнал. Тираж не тот. Сергей закупил оборудование в Петербурге. Даже штат нанял. Казимирова-младшего поставил управляющим. Но книги ещё не начали печатать. Только опробовали копировать «Науку и жизнь». Опять же всё упиралось в сроки и цензуру. Даже пять тысяч экземпляров слишком мало для столицы, не говоря о стране в целом. Переубеждать врачей долгое и неблагодарное дело. Проще самим внедрить препарат или, ещё лучше, не болеть. Зарян как-то рассказывал о медпомощи среди казаков. Для этого времени очень неплохо. Заряну когда-то давно удаляли пулю из ноги. Делать это начали на закате (так мух меньше). Дали выпить стакан водки, но могли сунуть и маковый отвар, просто не сезон был. Инструмент тщательно обработали. Вначале прокипятили в солёной воде. Затем подержали над пламенем. Тот, кто делал операцию, долго мыл руки, следом ещё водкой сполоснул. Ногу обложили льдом, чтобы уменьшить чувствительность и кровообращение. Продезинфицированными крючками рану расширили и, выкатив пулю, обработали её отварами трав, потом, вложив конский волос, зашили, а ногу зафиксировали в лубках. Для чего нужен был волос, я не понял, и Вера Степановна просветила, что это своего рода дренаж раны. Сопровождали операцию молитвы и удары бубна, которые продолжались до утра, таким образом не давая пациенту уснуть. Медицинских показаний по поводу бубна с моей точки зрения не было. Скорее и в большей степени это традиция казаков. В целом, могу сказать, самолечение казаков выглядело лучше, чем помощь страдающим в больнице, которую мы посетили. Ходили мы с близнецами в холщовых масках, закрывающих рот и нос (позже я заставил их тщательно вымыть руки с мылом). Результаты у больного дедка стали заметны уже через полчаса. Температура упала. И врач милостиво согласился принять упаковку расфасованного порошка под названием «Аспирин», хотя выражение его лица явно демонстрировало, что он этому всему не доверяет. Я же в тот вечер толкал проникновенную речь перед близнецами. — Представьте себе, сколько жизней спасёт ваш аспирин! Это судьбы и жизни миллионов людей… Прошёлся по «больной теме» умерших родителей. Братьям повезло, что они остались с бабкой, когда отец и мать поехали торговать на ярмарку. Сыпной тиф свалил родителей на обратной дороге. Безусловно, аспирин не панацея, но он снижает температуру. Чем опасно повышение температуры тела, я братьям подробно рассказал. Что-то фанатичное появилось во взгляде парней сразу после моих слов. Думаю, они начнут втюхивать всем аспирин, не дожидаясь документов из Петербурга. Сергей обещал прорекламировать то, что привезла с собой Вера Степановна. Но опять же на всё нужно время в этом медлительном XIX веке. Перебивать настрой близнецов своими сомнениями я не хотел. Одобрил их желание поехать к Вере Степановне на обучение. Сам же решил проведать хутор. Васька — пацан ответственный, но ещё молодой. Мне стоило самому посмотреть, как там и что. Тут как раз вернулись охранники, сопровождавшие зерно в Петербург. Вот с ними я и поехал на хутор. По пути завернули в Пашковскую. Душевно пообщались с Фёдором. Тот меня уже как родного привечал. Ещё бы! Я столько семян станичникам надарил! И всё это росло, зрело и радовало глаз. Оставил атаману аспирин с инструкциями, довёл информацию, что в Поволжье и на северо-востоке России грядёт голод. И это не слухи, а реальный факт, поскольку засуха уже пришла. Атаман мне поверил сразу и безоговорочно. — Фёдор, зерно перекупщикам не продавай. Цены возрастут к весне в два, а то и в три раза, — посоветовал я напоследок. Выехали на следующий день на рассвете. Я управлял бричкой, а охрана сопровождала меня верхом. Добрались быстро, часа за четыре. Ещё издали я оценил посадки и будущий урожай. Только сами обитатели хутора выглядели не слишком счастливо. — Бяда, Николай Иванович! — кинулся ко мне Архип, как только я сошёл с брички. — Бяда! Я не сразу въехал, что случилось. Оказалось, жена одного из крестьян, приехавших весной, начала «кликать». — Упадёт, глаза белёсые закатит, а сама завывает, — перечислял Архип. — В церкву её возил, не помогло. По всему получалось, что женщина больна эпилепсией или чем-то ещё, раз вызывало такие приступы. А я не медик. Кроме аспирина с собой ничего не привёз. Архип продолжал описывать события, а я стал успокаиваться. Выяснилось, что приступы «кликушества» у этой бабы начались, когда стало жарко и нужно было полоть, окучивать картошку и так далее. Мало того, наша Степанида (разродившаяся очередной дочкой) тоже стала «кликать», падать на землю и истерить, вещая какие-то события. — Знаю эту болезнь, — успокоил я Архипа. — Сейчас пообедаем и начнём её лечить. Только мне розги нужны. Пошли кого-нибудь из сыновей к реке нарезать прутьев с кустов. Бабы к моему заявлению, что я умею лечить кликушество, отнеслись с недоверием. Мол, чего он понимает в таком «тонком» деле? А мне Серёга как-то рассказывал, как станичный атаман быстро «кликух» плетьми обрабатывает. На Кубани это не так распространено, а по России народ этим истеричкам ещё и денежки кидают. Особенно если «кликать» начинает возле церкви. Жалеют убогую. Примерно как паломников, инвалидов и прочих «погорельцев». Своим сопровождающим я во время обеда тихо рассказал что и как. Парни хмыкнули и сообщили, что с радостью помогут в «лечении». Сразу как откушали, Степаниду и ту вторую бабу схватили, подолы им задрали выше головы, да и завязали узлом. Муж бабёнки, что «кликала», попытался возмутиться, но я вовремя кивнул Архипу, чтобы его придержал. Баб в таком виде с голыми задницами поставили возле брички, зафиксировав тела. Тут мне и розги принесли. — Будешь ещё «кликать» и отлынивать от работы? — спрашивал я то одну, то другую дуру, наяривая по голым жопам и чувствуя себя БДСМщиком. Бабёнки верещали, что-то кричали, но я остановился, лишь когда задницы стали по цвету как у макак. — Вот и славно. Болезнь вся ушла. Взяли тяпки и марш на прополку огорода! — И повернувшись к зрителям, я спросил: — Архип, ты понял, как лечить, если тут ещё хоть одна упадёт и «кликать» станет? — Знамо дело, — ответил довольный Архип, оглаживая бороду. Судя по лицам остальных, «публику я уважил». Типа, «месье знает толк в развлечениях». Разобравшись с бабами, я пошёл принимать отчёт у Архипа. Вопросов у меня не возникло. Архип, напуганный ещё весной информацией о голоде в России, на выращивание зерновых сил не жалел. На обратном пути мои сопровождающие продолжали делиться друг с другом впечатлениями по поводу моих кардинальных методов лечения. Ржали всю дорогу так, что трава по обочинам пригибалась. Я же размышлял, куда такую прорву баб деть. Сейчас женского пола на хуторе стараниями той же Степаниды в два раза больше, чем мужчин. Нужно к зиме их чем-то озадачить. Иначе Архип с ума сойдёт с этим «бабьим царством». Появилась у меня мысль о ткачестве, но я сразу отмёл её. На хуторе ткать лён смысла не было. Проще эти земли пшеницей засеять, потом её продать в городе и там же ткань купить. Но вот насчёт выращивания конопли я задумался. Для одежды мои бабёнки коноплю достаточно качественно не обработают, а на верёвки вполне сойдёт. Не на продажу, а на личные нужды. Или пусть те же мешки делают. Пару ткацких станков и пеньку могу им привезти. Но в этом году сажать коноплю уже поздно. Идея с коноплёй мне понравилась. Серёге пока не скажу. Помню, как нас в первый раз ошеломило увиденное поле конопли. Посмеялись дружно над тем, что наши предки такие «непродвинутые», коноплю на верёвки пускают. Хотя, если вспомнить, даже в конце 1970-х годов в станицах народ был такой же. В смысле, не было поголовной наркомании. Никто не огораживал посадки конопли забором и колючей проволокой. Чуть ли не у каждого жителя станицы она росла в огороде. У моей бабушки точно была. Она её использовала как средство от комаров. Вечером с соседками садилась на скамеечке семечки полузгать и веткой конопли отмахивалась от насекомых. Ладно конопля, у бабушки даже опиумный мак рос! Правда, сажала она его в дальнем углу огорода рядом с малиной. «А то хлопцы сорвут», — поясняла она, почему мак так далеко. То есть были и «продвинутые хлопцы» в станице. И если с маком в огороде было понятно, что он использовался для выпечки, то наличие конопли для меня так и осталось загадкой. Похоже, только от комаров. На верёвки его точно не пускали. А ещё у бабушки вдоль забора росло несколько шелковиц. Тутовник по-научному. Во времена моего детства это были огромные деревья с раскидистой кроной. Еще, когда был открыт портал, Артём принёс на хутор пару саженцев, чтобы через несколько лет во дворе была тень. Грецкий орех тоже рядом с домом посадили. Это и тень от солнца, и орехи. Думаю, что и шелковицу хуторяне со временем распробуют. Сейчас это дерево на Кубани мало распространено. Бабушка рассказывала, что её заставили шелковицу посадить. Колхозу, как это обычно происходило в советские времена, «спустили план» на шёлк. И куда деваться, занимались шёлком. Климат на Кубани не совсем подходящий для шелкопряда. Чтобы не помёрзли шелковичные черви, топили печи, разложив ветки по полу хаты. Потом сдавали учётчику куколок шелкопряда. Дурь с выращиванием шелкопряда со временем прошла, а шелковицы остались расти. Кажется, такое дерево лет триста живёт. Тоже из рассказов бабушки: после войны народ, приходя с работы домой и взяв кусок хлеба, карабкался на дерево. Это типа ужин такой. Плоды тутовника вкусные и полезные. Говорят, особенно для беременных женщин. Серёга ухохатывался, мол, как раз для нашей Степаниды. Кстати, о дамах. На расфасовку аспирина нужно будет нанять пару симпатичных девиц. А ещё мне служанка в дом требуется, лучше приходящая, и так, чтобы Машка не узнала. Стоит, наверное, Машуню проведать. Давно не был. Поинтересоваться, как дела, как запасы пряжи. Вера Степановна права, скоро поставки по железной дороге прекратятся. Загруженность будет такая, что простому купцу с его заказами на нитки и соваться бессмысленно. Навестить Машку не получилось. В школе меня уже ждала Вера Степановна. — Николай, здесь в бобине метр плёнки, уже перфорированной. Ещё метр проявленной, но по принципу диафильма. Ты линзы из Германии получил? — Ещё весной, — заверил я, офигевая от такой скорости освоения новой области деятельности. Пощупал, осмотрел плёнку, только что на зуб не попробовал. Толстовато она как-то выглядит. Но это же первая в мире киноплёнка! — Как вы успели это всё сделать?! — продолжал удивляться я. — И главное, когда?! — Что значит когда? Мы решили заняться киноискусством ещё до Нового года. Хлопок я у твоего знакомого армянского купца приобрела. Лаборантов хватает. И близнецы немного помогали. Поставила их синтезировать триацетат целлюлозы. Вот формировать его в виде ленты, наносить желатиновый слой и эмульсии гораздо больше времени заняло. Это не только специальные формы, но и сушильное оборудование нужно. Только в июне привезли заказ из Новороссийска. — Вера, вы волшебница, фея! — восхвалял я женщину. Она зарделась, но сбить себя с толку не дала. — Пора, наверное, уже начинать изготовление киноаппаратов, — сообщила Вера Степановна. — Пока суд да дело, привилегии будут оформлены. Я вот задумалась, что нам не мешает наглядную агитацию подготовить после голода. С этим я был согласен. В 1893 году выползут революционеры всех мастей и начнут обсирать царя. В том, что будет немало ошибок, я тоже согласен. Но и многое окажется сделано, о чём те активисты, естественно, умолчат. Из миллионов голодающих помощь получит примерно половина. Это и мало, и много. Умрут от голода более четырёх сотен тысяч человек. Стоит осветить всё с долей критики и с намёками, как можно в будущем изменить ситуацию в лучшую сторону. Пришло время наведаться к Афанасию Петровичу Чернову. Пусть киноаппарат и кинопроектор ещё в чертежах, зато есть плёнка и почти готовый патент на изобретение. К господину Чернову я отправил посыльного с письмом, договориться на ближайшую пятницу. Тащить всё барахло самому было затруднительно. Я же не только плёнку, но и рулоны с чертежами нёс. Отвлекать охранников или отрывать от дел Ваську не хотел, поэтому взял с собой двух учеников из группы «А» — Мишку и Пашку. Парни были сыновьями строителей. Каждому по четырнадцать лет. Когда в прошлом году отцы отправили их в мою школу, мальчишки поверить не могли в такое счастье. Это вам не в подмастерьях на кирпичном заводе глину месить. Хотя физический труд на развитии парней неплохо сказался. А здесь их ещё целый год хорошо кормили… В общем, размер формы им еле-еле подходил тот, что я для близнецов заказывал. Как и большинство учеников, эти двое уроки иностранных языков не любили. И когда узнали, что можно по уважительной причине прогулять немецкий, бежали чуть ли не впереди меня. Куда и зачем мы идём, их совсем не интересовало. Главное, подальше от грамматики немецкого языка. Первые несколько минут беседы с господином Черновым прошли в атмосфере взаимного недопонимания. Он уверял меня, что его салон фотографии в городе, а не дома. Я в свою очередь заверял, что фотографироваться на семейный портрет не собираюсь. Наконец мне позволили изложить дело. Вынув первый рулон из тубуса, я начал вещать. Красноречием меня боженька не обидел, а риторические способности я в течение года в школе практиковал. Примерно через четверть часа осознал, что слушают меня, словно кролики удава, не только сам Чернов, Мишка и Пашка, но и все, кто был в доме фотографа на момент моего появления. — Двадцать четыре кадра фотографии — и возникнет иллюзия движения? — выдохнул под конец моей лекции Афанасий Петрович. — Привилегии на изобретения оформлены, — заверил я. — А я вам зачем? — задал господин Чернов резонный вопрос. Пришлось пояснять, что нет у меня времени всем этим заниматься. Зато могу поддержать и спонсировать любого энтузиаста. — Николай Иванович, вы просто не понимаете, от чего устраняетесь! — И Чернов, проникшись темой, попытался уже мне внушить перспективы развития киноиндустрии. — Весьма рад, что вы заинтересовались, — ответил я. — Готов обсудить условия контракта и найма. Какие контракты! Этот фанат своего дела готов был работать задаром. — Чертежи и линзы на оборудование я вам предоставлю, — снова вернул я Чернова с небес на землю. — Понадобятся ещё ассистенты, в смысле — помощники при переноске аппаратуры. — Эти два молодых человека? — поинтересовался Афанасий Петрович. Только теперь я оценил восторженный блеск в глазах своих учеников. — Да, именно эти два молодых оператора будут даны вам в помощь, — заверил я. Всю обратную дорогу в школу мальчишки молчали, явно переваривая увиденное и услышанное. Всё же в невероятно интересное время я живу и вершу историю мира. Эти два пацана не могут ещё до конца осознать, что им предстоит осуществить.