Тайна

Неделя прошла незаметно. Словно ее и не было вовсе, а ты все так же остановился на одном дне. Привычка людей заглядывать в прошлое порождает иллюзию о быстром истечении времени, а масло в огонь подливает занятость, работа, дела. И вот сейчас солдаты, упорно тренировавшиеся всю неделю, с замиранием сердца ждали оглашения злополучного списка, в чьей власти было бесцеремонно распоряжаться многими жизнями и вершить судьбы. В итоге чья-то мольба оправдалась, а чья-то осталась неуслышанной. Не внятой Богом, которого, возможно, и нет вовсе. В такие минуты немыслимого отчаяния ты перестаешь верить во что-либо. В классе с каждым новым объявленным именем раздавались сокрушенные вздохи и ахи названного, или просто зависало подавленное молчание, прерываемое рваным, судорожным дыханием. Воздух все больше переполнялся безысходностью и неудержимым чувством обреченности. И вот список был полностью оглашен. Названные продолжали молчать, туманно уставившись в одну точку. Их головы были понуро опущены, и на облики словно падали тени. Лица некоторых несчастных скривились в гримасе ужаса. Они не были готовы даже к принятию того, что вскоре им придется столкнуться лицом к лицу с исполинскими человекоподобными тварями, которые будут норовить поскорее их съесть. Осознание терзало рассудок. Те, кому повезло, не сдержали наглого вздоха облегчения, спада тяжелого груза с груди. Наглого по отношению к своим обреченным на смерть товарищам. Почти у всех неназванных от радости в зобу дыхание сперло. Но некоторые сдержались, а некоторые и вовсе не были счастливы, ведь кто-то из тех, кого они по-настоящему считали друзьями, могут быть просто стерты с лица земли. Забыты, словно их никогда и не существовало. От одной мысли о грудах мертвых изувеченных тел несказанно воротило. И особой мнительности не нужно было. Все и так предельно ясно. Многие сгинут на предстоящей экспедиции. Сгниют в земле. А кого-то и вовсе нельзя будет достойно похоронить. Они будут разлагаться в желудках гигантов, пока те их не выплюнут, как мусор. Кого-то придется собирать «по крупинкам». Как глупо. Но люди продолжают бороться за свою жизнь. Все рожденные заведомо, с начала первого вздоха были обречены на неминуемую смерть. Они покинут этот мир с пустыми руками. Всякие звания, признания, заслуги потеряют ценность, и спустя тысячелетия даже самые известные наверняка забудутся, будут жестоко стерты из истории. Неизбежность… Вечерняя тренировка не отличалась особым энтузиазмом. Третья часть солдат была донельзя подавлена. Смиряться с возможной смертью никто не желал. Капитан все так же не щадил никого, пуще прежнего терзая забившиеся мышцы подчинненых. Обычно взгляд мужчины источает холод и демонстрирует равнодушность, наверняка опровергая выражение «глаза — зеркало души», только не всегда. Ах да, его заблаговременное предупреждение и правда помогло мне выиграть время, чтобы морально подготовиться. И я ему несказанно благодарна. Капитан был явно недоволен унынием подопечных и выглядел хмуро — брови сводились к переносице, что нечасто увидишь на его каменном лице. Иногда грозно подгоняя отлынивающих солдат, отчего те тут же повиновались приказу, но через минуту теряли пыл, капитан еле сдерживал раздражение и желание навалять солдатам за их халтуру и халатное отношение к тренировке, но он прекрасно понимал состояние своих подчиненных. Нужна была и физическая, и психологическая подготовка, уверенность в себе, готовность сражаться. Но внедрить все это в своих подчинненых, внушить им он был не в силах. Но какая все же ирония: «обреченным» нужно тренироваться в разы усерднее, а они, напротив, сокращают свои шансы на выживание, сами того не понимая от отчаяния. Одному здоровяку все же досталось. Капитан Леви запросто уложил его одним ударом, пригрозив, отчего все пооткрывали рты. Сильнейший воин человечества… Хотелось бы узреть собственными глазами его в бою против гигантов. Тот парень, скорее, боялся умереть еще до экспедиции от рук своего капитана, и потому стал упорно тренироваться. Я же старалась намного больше, нежели раньше, чтобы стать сильнее и выжить на экспедиции без применения своего «дара». От одной мысли, что Петра не участвует в походе, становилось спокойнее, и это придавало мне сил, ведь единственное опасение не оправдалось. Умереть я никогда боялась. Мой настоящий страх и некая фобия — это раскрытие и последствия, которые оно за собой повлечет. А временным пределом мечтаний для меня значилось сохранение моей тайны. У других же участников экспедиции — сохранение собственной шкуры, что навязчиво крутилось в голове наверняка у каждого из них. Капитан закончил тренировку раньше обычного, ведь больше не мог смотреть на меланхоличность подопечных. Вскоре солдаты разошлись по комнатам, а когда прозвенел колокол, без особого желания побрели в столовую. Аппетита явно не было. В помещении стояла тишина, прерываемая позвякиванием посуды. В воздухе витало угнетение. «Везунчики» тоже ничего не говорили, стараясь проявлять уважение к товарищам. — Петра, почему ты расстроена? — Сидя напротив девушки, опустившей голову и смотрящей в одну точку на свое отражение в воде, спросила я и отодвинула от себя тарелку, а после взяла в руки кусочек хлеба. — Я хотела участвовать, — тихо отозвалась она. Кажется, я знаю причину. — Капитан? Девушка утвердительно кивнула. — Я хотела проявить себя, но… — Радуйся, что уж точно на ближайшее время останешься в живых, — отрезала я, сохраняя привычное выражение лица. — У тебя задатки сильного бойца и хорошие способности. Развивай их дальше, ведь у тебя есть еще больше времени. Твой драгоценный и почитаемый капитан Леви тебя заметит. Но не забывай, что у тебя полкорпуса — сплошные конкурентки, а может даже и весь. На щеках Петры вдруг появились легкие румянцы. — Выживи, — вдруг посерьезнела она. Я кивнула. — Обязательно.

***

Остался один день. Завтра уже должна была настать злополучная экспедиция за стены, прямиком к своей смерти. Сказать, что участники были очень подавлены и испытывали нешуточный мандраж — значит, ничего не сказать. Все было куда хуже. Воздух словно был насквозь пропитан страхом. Безысходность и обреченность невидимой пеленой окутывали несчастных, пронизывали их рассудки, мешая здраво рассуждать. Они словно нарочито пытались свести с ума. Суровая действительность, невыносимая в своей жестокости и несправедливости. Почему мне кажется, что Разведкорпус в очередной раз потерпит крах, потеряет много солдат, так и не узнав почти ничего ценного? Наверно, потому, что так было практически всегда. Я помню, как в детстве бежала к главным воротам, дабы встретить разведчиков. И мне было все равно, что они в очередной раз повержены. Я считала их настоящими храбрецами, и негодовала, когда народ обливал солдат грязью в виде обвининений и угроз за погибших друзей или родных. Мне казалось это крайне мерзким, хоть и не я должна их порицать… Люди лишь осрамляли достойные смерти тех, кто посвящал жизнь человечеству. И это заставляло меня еще больше разочаровываться в роде людском, и усомниться в нем чуть ли не окончательно. Осознание ничтожности людей и гнусности мира было болезненным. И пришло оно ко мне рано. Еще в детстве, когда дымовая завеса детской беспечности и восприятия мира вокруг рассеялась и открыла мне глаза на жестокую реальность. И тогда все мне показалось слишком неправильным, гнусным… И тогда-то я утратила все то немногое, что у меня было… Как жаль… Но способности сохранять человечность при любых обстоятельсьвах просто не существует. Это всего лишь мнимое совершенство мира. Один из пределов его тайных мечтаний. Не больше, не меньше. Мир не безнадежен, но жесток и беспощаден в своей сущности. И ведь даже в нем есть прекрасное… То, что вселяет надежду, оставляя ее в глубине души, высекая на сердце для минут немыслимого отчаяния. Оплот, защищающий мир от утопания в омуте отрицательных чувств. Не дающий ему окончательно погрясть в грехах. Что ж. Некоторые все же смирились с возможной смертью. Приняли неизбежное как должное. Вспомнили, что посвящали свое сердце человечеству и придали этому большое значение. Некоторые подбадривали себя и других, как могли. С этим им к тому же помогали и «везунчики», выставляющие себя ханжами, ведь не могли понять, что творилось на сердце у «обреченных», но последним было не до размышлений о ханжестве и поверхности своих товарищей. Их мысли были заняты далеко не этим. Большинство солдат продолжали рвать волосы на голове, что можно принять как и буквально, так и переносно. Их состояние только усугубилось, ведь неисключенная гибель неумолимо приближалась, а мысли о ней только мучали рассудок и удручали этим. Я лихорадочно зубрила расположение строя дальнего обнаружения, отличавшийся своей скрупулезностью и разработанный командиром Эрвином Смитом, которого разведчики из-за каждой экспедиции начинали ненавидеть. Глупцы… Этот человек — непревзойденный лидер и настоящий гений, достойный огромных похвал, а не ненависти из-за того, что он исполняет свой долг и рьяно пытается вызволить человечество из гнета гигантов. Он невероятен. В Разведкорпусе я могу выделить три особо достойные личности, являющиеся главным командованием данного рода войск: командир Эрвин Смит, капитан Леви Аккерман и майор Ханджи Зое, по совместительству ученая. Последняя изучает титанов, что немаловажно для победы людского рода в борьбе против исполинских тварей. Эта женщина действительно неповторима, и немного отпугивает своей странностью — любовью к титанам, а если с оговоркой — к их ярому исследованию. У каждого свои тараканы в голове. Не с первой попытки заставив невероятно беспокоющуюся за меня Петру спать, я вышла из комнаты вместе с тетрадкой, где были записи о предстоящей экспедиции. Было приятно от того, что она так печется обо мне. Раньше подобные, теплые чувства я почти никогда не испытывала… Желая хоть немного расслабиться, я решила аккуратно прошмыгнуть на улицу, дабы развеяться. Опасливо оглядываясь — нет ли кого из командования — я на цыпочках брела к лестнице по коридору, освещенному немногочисленными факелами, чтобы спуститься на первый этаж. Затаив дыхание, я особенно старалась быть тихой, когда проходила через кабинет капитана Леви. И внезапно поймала себя на мысли, что мне вдруг стало интересно, что он сейчас делает за этой деревянной дверью. Наваждение не рассеялось, а лишь усилилось, и я не удержалась и беззвучно прильнула к двери ухом, желая хоть что-то услышать. Вот же глупая… С чего только у меня взялся такой интерес… Сердце пропустило гулкий удар и забилось в разы сильнее, когда я услышала приближающиеся на другой стороне шаги. С ужасом широко раскрыв глаза и судорожно отпрянув назад, я уронила шуршащую страницами тетрадь и узрела, как железная ручка поворачивается, а после дверь с глухим скрипом петлей отворяется…