Мириады звёзд

Юнги много курит тяжелые и иногда выпивает по вечерам. Много кашляет, пишет музыку, но зачастую просто играет на пианино, что одиноко стоит у окна, в котором редко появляется солнце. А ещё у него депрессия, пожирающая медленно каждый закоулок души и убивающая всякий свет внутри. Он в особенную комнату заходит только тогда, когда истерика достигает своего апогея, а боль прожигает всю грудную клетку, не позволяя и вдох сделать, потому что чертовски все щемит от внутренней агонии. Ему бы наглотаться таблеток, пустить пулю в лоб или встать на табуретку, но он труслив. Каждый раз, когда Юнги пытается это сделать, он отчаянно цепляется за жизнь, которую считает серой и чертовски бесполезной. Мин бы улыбался, честно, но уголки губ почему-то подняться вверх не могут, потому что ни причин для этого, ни повода он не находит. А потом с Юнги случается Чимин. Юнги не помнит, как парень с рыжими волосами появился в его компании. Он помнит, как в очередном приступе злости заметил эту дурацкую улыбку, которая прямо и в самое сердце ржавым ножом воткнулась. Тёплую такую, солнечную, будто у того в груди весна цветёт и пахнет, с которой он делится со всеми, позволяя ощутить это мгновение распускающейся жизни. Если честно, Юнги его тогда за это ненавидел. За его жизнерадостность, безбашенность и любовь ко всему живому. Он хотел каждый раз прибить его, сжечь или шею свернуть, когда видел это лицо, озарённое каким-то детским счастьем. Он хотел стереть его в порошок, чтобы не видеть, не слышать и не чувствовать всеми фибрами своей души. Но на деле просто молчал и тайно ненавидел, а Пак и не замечал. А ещё Юнги не помнит, когда же именно этот рыжик поселился в его голове на постоянной основе. Тот, сам того не замечая, ищет взглядом это лицо среди остальных друзей и, когда находит, чувствует спокойствие. Чимин медленно подрывает мысли Юнги мощной петардой, привязывает, проштопывает и притягивает к себе, а Мин от этого сгорает в маленькой агонии, пытаясь отмыться от этого рыжеволосого, чтобы не думать. Но потом он слышит это чиминово «хен, мне больше не к кому обратиться» и понимает, что выстроенный долго стержень хладнокровия надламывается, позволяет учуять толику света, что исходит от парня, и понимает — пора готовить веревку и мыло. Юнги признавать, что влюбляется тайно и самовольно, не хочет, потому что это не для него. Он убивает все живое и светлое, а ломать парнишку с безумной улыбкой и рыжими волосами никак не хочет, поэтому давит, топит, сжигает и прочее все свои чувства. Точнее, старается. Но какого-то хрена не получается совсем. И когда рыжий переезжает на время к Юнги, в его пустую и богом забытую квартиру, ему становится совсем не до смеха, где-то внутри ломается его годами выстроенный барьер безразличия, позволяя теплу медленно пробраться в закоулки его сердца. У Чимина в глазах вся галактика, мириады звёзд и другие планеты. Юнги замечает это в день, когда молча оставил ему пару купюр, чтобы тот купил себе какую-нибудь безделушку. Давит в себе желание сказать ему, чтобы не смотрел так благодарно, как пёс верный, бросает сухое «пожалуйста» на немое «спасибо» и пропадает в студии, потому что видеть Чимина ему почему-то сложно и невыносимо. Время летит быстро. Юнги тает постепенно, больше времени проводит дома и улыбается, конечно же, Чимину. По ночам заливает свою влюбленность тайную бурбоном, играя на пианино и посвящая каждую мелодию рыжеволосому, который безмятежно в это время видит сны. Юнги интересно в такие моменты становится, что ему снится, надеется, что он, но после понимает абсурдность мысли и захлопывает крышку инструмента с громким стуком. Но в один день, особенный и покрытый вуалью печали и тоски по человеку, который Юнги жизнь подарил, Чимин впервые видит слезы Мина. Горькие, пропитанные болью даже спустя такое количество времени, подходит и обнимает со спины, как тёплый плед в холодный вечер. — Если тебе нужно кого-то обнять, я всегда готов предложить себя, — тихо, почти еле слышно шепчет Юнги на ухо, обнимая крепче, а тот задохнуться хочет от этого, прижать к себе и рассказать, как же ему хуево, но молчит и смиренно ждёт, пока рыжий уйдёт в свою комнату. А потом Юнги ломается окончательно, убедившись, что жизнь — сука несправедливая, невзлюбившая почему-то Мина и готовая всегда дать пинка под зад, дайте только случай удобный. Чимин кашляет с кровью, бьется в конвульсиях на руках Юнги, приговаривая «хен, все хорошо, можешь идти», только нихуя не хорошо. Не хорошо так, что плакать хочется и сердце выжечь нахрен, лишь бы не чувствовать этой боли, которая заполняет до краев. И это ощущение блядской беспомощности только добавляет масло в огонь. — Юнги, у меня рак лёгких, — Чимин выговаривает это так легко, улыбаясь Мину, будто случилась пустяковая беда, которую по щелчку пальцев решить можно, а Юнги злость накрывает от этой беспечности, ебанной жизнерадостности даже в такой момент, и ударить хочется наотмашь, чтобы понял размеры этого пиздеца. — Последняя стадия. И, кажется, у Юнги тоже последняя стадия. Он трогается умом. В больничной палате, где буквально все и всё пахнет медикаментами, хлоркой и ещё не понятно чем, Юнги смотреть Чимину в глаза не может, потому что, сука, больно невыносимо. А Пак лишь просит ежесекундно, пока не кашляет, чтобы обнял и согрел, ибо холодно чертовски, и давит свою улыбку бледными и потрескавшимися губами, от которой Юнги хочется взять прямой билет на паперть. И обнимает, конечно же, целует бесконечно в затылок, пока новый приступ кашля не накрывает рыжеволосого. Смотреть на это месиво из слюны и крови Юнги тоже не хочет, это будет прямое доказательство неизбежности всего пиздеца, который вокруг творится. А надежда у Мина жива, она бьется внутри и дышит, позволяя тому каждое утро вставать с постели. Юнги много курит тяжелые и каждый день выпивает по вечерам. Закидывается белесой дорожкой через нос, позволяя боли выйти на время из Мина и приглашая на ее место эту чиминову лёгкость, с которой он и умер на койке больничной палаты в объятиях парня, что любил его больше жизни и молчал об этом. Юнги каждый день вспоминает улыбку рыжеволосого, смех и прекрасное лицо, которое Юнги был готов целовать примерно вечность. Смотрит в потолок, пока очередная сигарета прожигает его легкие, что так отчаянно хочется выплюнуть вместе с памятью о рыжеволосом, и пропадает где-то в мыслях. — Если тебе нужно кого-то обнять, я всегда готов предложить себя, — шепчет в пустоту, прикрывая глаза, и пропадает окончательно.