За высоким забором

Через два года случилось страшное: Катя купил мотоцикл, а Прасковью решили-таки выдать замуж. Причём вторая новость затмила первую и на заявление Кати, что он поступил в кулинарный колледж в другом городе и жить с мамой больше не будет, ему не вломили «за хамство» и вообще проигнорировали. Прасковья стала для мамы центром вселенной, а организация её свадьбы — идеей фикс. С изумлением Катя наблюдал, как сестру упаковывают в разные платья, красят, делают причёски и говорят, какая же она славная-добрая-нежная, настоящий десерт, так бы и слопала. А всего-то нужно было познакомиться с отцом Санька, который друг Люси, который поселился со всем своим табором родственников через дом от них. Отцов правда было двое, и первый — усатый и суровый старый моряк Зеффген, — мужиком оказался классным. Готовил, как бог, пинал наглую детвору без жалости, зато кормил голодных так, что те от него не уходили, а катились. Второй же оказался типичным домашним тираном, у которого все дети ходили по струнке и даже назывались в быту номерами по возрастанию. Санёк был третьим и, как водится в сказках, нелюбимым сыном. Что не помешало сосватать его Прасковье по простой причине — он тоже шикарно готовил, а одного этого маман хватило, чтобы воспылать к будущему зятю горячей любовью. Плюс какие-то там плюшки от семейки, акции-доходы-сотрудничество и прочая чушь, разбираться в которой Кате было лень. Откуда у Санька второй батя и куда пропала их якобы слабая здоровьем мама, история тактично умалчивала. Люси говорил, что они там все поголовно уроды, ну да его отношение к родственникам Санька было известно уже давно. Катю сильнее волновало настроение сестры, которую мотало от слепого обожания до маниакального желания выпотрошить Санька, как кулёк с конфетами. Накануне одного из смотров Катя зашёл к Прасковье в комнату. Она сидела перед большим зеркалом и расчёсывала волосы. Контур третьего глаза был воспалён и выглядел нездоровым — значит, снова царапала, пытаясь то ли затереть следы былой глупости, то ли сделать их как можно более заметными. — Чего тебе? — от ласкового сахарного голоса не осталось и намёка. Прасковья говорила зло и нервно, срываясь на истерический смех. Катя знал: она пила антидепрессанты и ходила к психологу в городе, а ещё до ужаса боялась, что мать перестанет её любить. На самом деле все они боялись когда-то того же. Потом переросли и поняли, что любви им не светит. Надо искать самим. А Прасковья, как маленькая наивная девочка, до сих пор мечтала встретить прекрасного принца и жить с ним долго и счастливо. И что мама однажды скажет: «Я тебя очень люблю, доченька». Но она не скажет. Никогда. — Хотел удачи пожелать, — сказал Катя и, дождавшись кивка, приблизился. Волосы у Прасковьи были красивыми, густыми. Их приятно заплетать в косы, чем Катя и занялся. Десяток сестёр научили его и не такому. — Не убей мужа после первой брачной ночи. Прасковья задушенно хохотнула. — Не знаю, — сказала она. — Мне страшно. Я его люблю и ненавижу одновременно. Люблю за то, что он есть и такой… такой!.. А ненавижу за всё остальное. За то, что он меня любит. Катя не мог ничего ответить на это, поэтому наклонился, стащил платок и аккуратно поцеловал Прасковью в затылок. Зеркало послушно отразило её заплаканное лицо и его выступавшие из-под нижней губы клыки и кривые шрамы, удерживающие нижнюю челюсть на месте. На смотринах Катя снова красил забор. Пока второй отец — Дмитрий — любезничал с маман, а его старшие сыновья приставали к другим девушкам семьи, Катя сбежал от них и решил, что не хочет больше участвовать в этом фарсе. Тем более в заборе недавно появилась трещина, которую надо бы заделать… Прасковья и Санёк выглядели так, будто пришли на собственные похороны. — Эй! — услышал Катя тихое. — Пс! Глянь сюды. Он присел и увидел Люси, который в такой же позе устроился по ту сторону забора. На нём была старая соломенная шляпа и новая красная майка, очень похожая на жилетку, в которой он носился ребёнком. Сердце кольнуло. Не больно, а так… почти приятно. — Сегодня не получится погулять, — предупредил Катя на случай, если Люси случайно не слышал и не видел столпотворения во дворе. — У нас смотрины. — Я знаю, — серьёзно ответил Люси. — Санёк всю ночь не спал, рассказывал нам, какая Прасковья замечательная. В голове что-то щёлкнуло. — Ты же не собрался сорвать свадьбу?! — Не-а. Саньку твоя сестра нравится. Она ничего. Но меня бесит, что нас вы не позвали! Мы тоже его семья и даже больше, чем эти… Катя почесал в затылке. Как донести до маман, что вот этот мальчишка и его дружки должны праздновать вместе со всеми, он понятия не имел. К тому же Санёк держался так, словно не хотел подставлять Люси под гнев своего дурного папаши. Второй даже не пришёл, сказав, что с лицемерами не общается. А Прасковью, кстати, пригласил в гости. Сказал, что знает отличный рецепт лимонного пирога с кремом. В его вселенной это было сродни отцовскому благословению. — А ну-ка, отойди! — Что ты… Люси по ту сторону забора отошёл, надвинул шляпу на глаза и прыгнул. Сперва Катя не понял, что он пытался сделать. Забор строился на совесть многими поколениями семьи, сломать его могло только время и термиты. Однако Люси с упорством барана прыгал на него то ногами, то плечом, фыркал, вставал и пробовал снова. В какой-то момент Катя забыл, что нужно дышать — потому что кроме очевидного акта вандализма происходило что-то такое, чему нельзя было дать названия. Люси ломал чёртов забор, пока тот не треснул глубоко внутри и не начал рассыпаться прямо на глазах. Это было нелогично, неправильно и не подтверждалось законами физики, но Катя видел, как падали им же прибитые доски и вырывались с комьями земли старые деревяшки. Треск стоял оглушительный. — Что… Что за хрень?! Люси, отряхнув от пыли свою шляпу, вышел из-за дома к замершей толпе сватов и хозяев участка. Сцена напоминала игру «море волнуется, раз», когда надо было по приказу ведущего остановиться в любой, даже самой неудобной позе. — Привет! А я тут пришёл друга со свадьбой поздравить, — спокойно пройдя мимо Дмитрия и братьев Санька, Люси взял с ближайшего стола кусок яблочного пирога и отправил весь его в рот. Прожевал и спросил с искренним недоумением: — А почему у вас нет музыканта? Я знаю одного, он отпа-а-адный мужик!.. Катя не знал, плакать ему или смеяться. На душе стало удивительно легко, ведь за высоким забором все эти годы скрывался дикий, ненормальный и потрясающий новый мир.