«Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.» Фридрих Ницше
Чёрная шёлковая ткань была куплена именно для этого — чтобы обернуть её вокруг горла строптивого юноши. Его тонкое негибкое тело, как это ни странно, принимало всё. Вот ткань натягивается, чтобы юношеское тело последовало за ней, выгнулось дугой, подобно ощерившейся змее. Каждый вдох его контролировался умелыми девичьими руками. А на губах у обладательницы этих рук играет лёгкая довольная ухмылка. Самая сильная её ненависть, как и самая свирепая нежность, беззвучна.[1] Юноша распластан животом на кровати чёрного металла, выгнут в спине и, пытаясь сохранить равновесие, впивается ладонями в пружинистый матрас. Он обнажён. Он беззащитен. Тонок, как скрипичная струна и столь же натянут. Девушка-дюймовочка безжалостно тянет чёрный шёлк сильнее и смазывает юношу сзади. Долго и томно растягивает его пальцами, мстительно оглядывая его тощую спину. Юноша дышит тяжело, натужно, будто пробежал несколько километров на одном дыхании. С силой выдыхает каждый раз, когда девушка проталкивает пальцы сквозь рефлекторно сжимающееся кольцо мышц. Вот так. Глубже. Его лоб покрыт испариной, брови сведены, пальцы мучают клетчатую простыню. Минуты кажутся часами. С юношей происходит то же, что и с деревом. Чем больше стремится он вверх, к свету, тем глубже впиваются корни его в землю, вниз, во мрак и глубину, — ко злу.[2] Наконец, девушка заканчивает с нежностью и подносит головку фиолетового страпона ко входу, не сильно вжимая, мягко проталкивая её внутрь. Мелкими толчками входит до основания и замирает. Короткий вздох юноши распаляет её желание. И это оказывается фатальным. Ждать дольше — выше её сил. Она обхватывает влажной рукой его член, ласкает в такт толчкам. Сжимает второй рукой тощее бедро, притягивая юношу ближе и ближе, и ближе. Он глухо рычит, выгибается, облизывает пересохшие губы. Мир плывёт перед глазами этих двоих. Мышцы напряжены до предела, а тело вбивается в тело естественнее, чем природа могла бы придумать. Но девушке всё мало. Она убирает руку, секунду назад ласкавшую юношу ниже живота, прихватывает ногтями второе бедро и входит под другим углом. Ей физически необходимо причинить ему боль. Юноша стонет в голос. Пряди его длинных светлых волос прилипли ко лбу, по спине скатываются капли пота, мускулы бугрятся под тонкой бледной кожей. Бёдра ходят ходуном. Он яростно насаживается на страпон, желая получить больше, глубже, сильнее. Изо всех сил сжимает страпон изнутри, стараясь достичь пика. Девушка касается головки его истекающего смазкой члена невесомым движением, и через несколько секунд юноша кончает, пачкая её руку и свой живот. Девушка срывается, стараясь последовать за юношей. Она вбивается яростнее, стимулируя себя обратной стороной страпона, царапая короткими ногтями ослабшее тело. Ей хватает лишь пары минут, и она падает на тонкую юношескую спину, пока искры из глаз не утихают.***
Придя в себя, девушка не без труда вытаскивает страпон из настрадавшегося юноши, подносит испачканную ладонь к его лицу и шепчет: «Оближи», — заново натягивая чёрный шёлк. И юноша слизывает белую жидкость с маленькой руки. Горькую. Терпкую. Отвратительную на вкус. Чистый белок. Чёрная ткань перемещается выше и вот уже закрывает глаза. Девушка завязывает шёлковые концы на затылке юноши тройным узлом, чтобы наверняка, и одобрительно похлопывает того по ягодице. Путём нехитрых манипуляций она заставляет юношу перевернуться на спину и пристёгивает его тонкие запястья к холодному изголовью кровати серебристыми наручниками. Вяло проводит кончиками пальцев по практически безволосой впалой груди, очерчивает соски, прикладывается щекой к животу, легко проводит носом вокруг пупка, вдыхая слабый аромат Айзенберга и мускуса.[3] Касается языком острых тазовых костей, сгибает его ногу в колене и утыкается носом в открывшуюся ложбинку между лобковой костью и основанием бедра. Она хочет знать, как он пахнет там. Она хочет знать, как он пахнет везде. Её узловатые пальцы поглаживают внутреннюю поверхность его бёдер. Невесомо. Поддразнивающе. Момент, и она решается с нажимом провести кончиком языка по уздечке, превращая томное юношеское дыхание в хриплый выдох. Девушка плотно обхватывает розовую головку покрасневшими от желания губами и медленно пропускает её глубже, в свои рот и горло. Контраст действий неоспорим. Любовные, ласковые движения рук по телу и жесткий вакуум губ на члене. Изначально бледная кожа юноши алеет. Горят красным петухом[4] колени, локти, грудь и губы. Он пытается согнуть пристёгнутые руки; наручники стирают запястья в кровь. Девичий язык проходится по венам, к самому основанию и ниже. От него не спрячешься, не скроешься. Он проберётся везде, освоит все возвышенности и глубины. Не доведя минет до логичного конца, девушка закидывает длинную ногу юноши себе на плечо и снова терзает его вход страпоном. Войдя уже жёстче, без дополнительной подготовки, намеренно причиняя дискомфорт, она заново обхватывает начинающий опадать член ладонью и сразу задаёт быстрый темп. Минут через пять-десять всё заканчивается. Пока юноша приходит в себя, девушка вытаскивает и снимает страпон, бережно вытирает все последствия влажными салфетками и прежде, чем развязать своего партнёра, целует его губы впервые за вечер. Она развязывает узлы чёрного шёлка и отстёгивает наручники почти вслепую. Очень уж сложно оторваться от этих мягких, спелых губ. Они ей, что живая вода. Освобождённый юноша валит девушку-дюймовочку на спину, целует в шею и, удобно устроившись на её груди, проваливается в сон.