Похороненные сердца 3. Навсегда.

      Как это чертовски просто — показывать окружающим, как сильно тебе плевать на происходящее.       Давайте добавим сюда немного приблуд в духе: «я отлично контролирую ситуацию», «со мной бы точно такого не случилось».       Конечно…       Меня сейчас стошнит.       Меня зовут Линде Линдстрем, и, как Вы уже, наверное, поняли, я — что-то вроде ключевой фигуры в этой истории.       Всё бы ничего, но реальность не такая, какой мы привыкли видеть ее с телеэкранов, и уж точно не такая, как о ней пишут в книгах.       Зачастую, в ней замешаны сильные чувства и взрывные эмоции.       Ну, хоть с замысловатыми сюжетами не промахнулись.       Браво.       Я начал писать про свои отношения с Вилле тогда, когда находил нужные мне предложения не в словаре Даля или какого-нибудь знаменитого финского литератора «уеллоупукки»; (У них же почти у всех эти странные имена), но в самых глубинах своего взволнованного естества. Даже не души. Давайте обойдемся без этой никому не нужной лирики?!       Я вижу сейчас человека, конкретного визави, к которому хотел бы обратиться; Будь-то некий визуальный образ сфабрикованный воображением, или же реальный человек, — не суть.       И я хотел бы быть с ним максимально честным.       В кратком ли изложении: «и страдали они вместе, и умерли в один день» или в долгих формулировках, — запутанных, и манящих взобраться на кровать, чтобы спастись от сего дерьмища, которым пытается «лечить» автор… — я бы, в шутку, иначе не смог бы, рассказал Вам «душераздирающую» историю о том, как сиюминутная глупость возобладала над великим умом.       Поначалу, мне казалось, что я способен совмещать 100500 дел одновременно, но моя нервная система была совершенно другого мнения.       Любовные походы Вилле Вало на сторону не увенчались успехом.       Не знаю, зачем я до последнего изображал заинтересованность в наших с ним отношениях. Может, это было болезненной потребностью — доказать себе, что я никогда не сдаюсь, пусть и дело не сулит ничего хорошего?       Может быть.       Но, так или иначе, я сумел нарушить идеальные границы этого бесконечного круга.       Он думал, будто между нами всё по-прежнему. Нет повода для беспокойств.       Когда я понял, что не смогу прикоснуться к нему более без отвращения и мыслей о том, как он предал меня? Наверное, тогда (считайте мне гребанным моралистом, святошей и консерватором) когда меня стали держать за полнейшего идиота.       «В моем поведении нет ничего предосудительного» — Так молвил он, в надежде сломать меня, как личность.       В надежде изменить структуру моего видения, расширив, якобы, границы восприятия.       Я, конечно, отличался особой любовью к философии, но более был человеком действия и логики, чем конвульсивным шизоидом, склонным полагаться лишь на чувства, а не на здравый смысл.       Согласитесь, если бы каждый вел себя так, как ему нравится, и за гранью допустимого, мы бы вряд ли пришли к положительному вектору.       И, как бы это громко не звучало, я верил, что даже столь малое событие, как измена человеческим принципам, смогло бы повернуть историю не в самую лучшую сторону.       Ссылаться ли мне теперь на его проступок, или начать всё с чистого листа?..       Я только что понял, что напрочь забросил свою собственную жизнь, переманив всё внимание на желаемый объект.       Чистой воды манипуляция с его стороны вертеть моим доверием, как игрушкой в руках.       Тотальное неуважение.       Я обескуражен, но не разбит.       Скорее — пребываю более в состоянии величайшего изумления.       Поставьте 10 баллов моей гибкой психике, иначе я бы взорвал ему задницу, с удовольствием наблюдая, как ошметки плоти разлетаются по воздуху, орошая кровью моё счастливое лицо.       Был ли я так идеален, как представлял себя окружающим? — Тихим романтиком…       Нет, скорее — колючим типом с едким привкусом васаби, но не без желания отстаивать правильную точку зрения.       То прочила мне родословная.       Так желал я сам, чтобы отсрочить падение в бездну адовой пропасти, из которой произрастали корни этой нехитрой истории.       Распятый на одре грязных желаний, снедаемый пылкой страстью ускорить ход времени, барахтался в собственном дерьме, как младенец ныне бывший прекрасным и беззаботным, как ангельское творение.       С бомбой замедленного действия под сердцем, принявший очередное весомое решение, наметил прекратить эту кавалькаду, лишь бы избавиться от мысли о неотвратимости хода уже привычной судьбы.       И, если я не мог хоть как-то повлиять на ее перевоплощение, то смог бы с легкостью оборвать эту безумную гонку к Олимпу одним единственным движением.       Сжав пальцы на горле, я присматривался к внушительной бутылке алкоголя, ранее не переносивший запах спиртного, но теперь видящий в нем ответ на состоявшуюся проблему.       Он. Меня. Предал.       Вчера мы с ним спали. Я прикладывал все возможные усилия, чтобы переключится на что-то еще, кроме его измены.       Тем временем меня лихорадило так сильно, что зубы клацали о стеклянную поверхность хайболла.       Бог мне судья. Я хотел всё исправить.       Прикончив пару бокалов, я спустился во двор.       Серый морок едва ли преобразился, но мне было категорически плевать на непогоду.       Станешь тут обращать внимание, если эта гребаная недо зима недо осень властвует над периметрами города 300 дней в году, иногда сменяясь на редкое солнце и противный дождь, чьи капли напоминают осколки битого стекла падающего тебе за шиворот…       В комнате Вилле горит свет.       Худощавая фигура то ли его брата, то ли самого Вилле, прислонилась к окну лбом, чтобы разглядеть кровавые нотки на горизонте зимнего пейзажа.       Я и сам туда посмотрел, восторгаясь тем местом, которое отдаленно напоминает мне душу законченного поэта.       Затем смачно плюнул, прикладываясь к бутылке с новым глотком.       Рождество отыграло.       Весна почти на подходе.       А я один, так же, как и всегда. Пусть и мог бы, наверное, решить свое неловкое бдение одним звонком.       Лютеру или Йонне.       Вариантов великое множество.       И, как чертовски жаль, я не могу так сделать, ибо скован вековой порукой с мистером Вилле Вало.       Тут и начинаю задумываться, что он не виноват в том, что я такой верный в плане постели.       Подумаешь, трахается он с кем попало, но как друга-то он меня не предавал, не так ли?       Что ты мелешь…       Сегодня он делит свою постель с певичкой, а завтра и дружескими принципами не поступится, как же.       Всё начинается с малого, как дождь с крохотной капли.       Совершенно никакого уважения. Есть только он и его эго…       Побродив по лужайке, я уже вовсю проворачивал в своей голове, как трахаю знакомых налево и направо, но меня совершенно не заводили эти мысли.       Словно сдал свой член кастелянше Вилле, которая повесила его на вешалку вместе с другими не сбывшимися романами.       Не слабо.       Интересно, это он виноват в этой привязанности, или я сам такой чопорный?       Стою тут, как бедный родственник…       — Дэн!       Я обернулся, слегка покачиваясь.       Мама идет.       Я метнулся к ней, чтобы помочь с сумками.       — Сегодня какой-то праздник? — Она удивленно посмотрела на меня, поправляя смешную шапку с помпоном.       — Я решил, что дней в жизни у меня много, а мама — одна, — Ответил я, пряча глаза и открывая подъездную дверь.       Всё еще не веря в чудесное превращение из чудовища в прекрасного принца, она вдруг перестала быть сердитой и пошла за мной, включая свет в парадной.       Поставив сумки в прихожей, я зашел в свою излюбленную комнату, в который царил безупречной порядок.       Можете считать это моей странной чертой характера, но я был уверен, что ритуал поддержания чистоты в этом месте мог бы сделать меня крайне-амбициозным человеком.       Ведь когда в твоей голове всё на своих местах, то это непременно отобразится и на внешнем облике ее обладателя, и на жилище, в целом.       Ну, либо, меня так воспитали, не знаю…       Походив вдоль стены, я предался холодно белому свечению гирлянды.       Так успокаивает, честное слово…       Однако, делал я это недолго.       Внезапная мысль явившаяся мне в голову была навязчивой и едкой, как дым.       Тогда, без дальнейших отлагательств, я вернулся к Риите, путаясь у нее под ногами и неся всякую обыденную несуразицу подтип: «как дела на работе», и всё в том же духе.       Она отвечала коротко.       Не то что бы ей было нечего сказать, да просто не привыкла к такой активной заботе с моей стороны.       Тут и она решилась на вопрос.       Делая необычайно сосредоточенный вид, она занялась приготовлением кофе.       — У тебя что-то случилось?       Я выпростал из-под пальто бутылку виски и поставил ту на столешницу, извлекая из серванта два широких бокала.       — Именно.       — Вало? — Она напряглась.       — Да.       Я налил виски, располагаясь на гостевом диване.       — Могу вырвать у него волосы, избить до полусмерти, — Ехидно заметила она, пристраиваясь поближе ко мне.       — Да я и сам могу. — Сознался я. — Только не возьму в толк — зачем.       — Может, для того, чтобы он не доводил тебя до такого состояния? — Она взметнула брови. — Дэн, я не дура. Дневники твои читала. Знаю…       — Блять.       Я не нашелся с ответом.       Да и что тут скажешь…       — Не стал бы ты писать так обо мне, если бы тебя не науськивали. — Она вздохнула. — Даже сомневаюсь будто он хоть раз сказал обо мне что-нибудь хорошее.       — Совсем нет. Я пытаюсь смотреть правде в глаза.       — Что ты имеешь в виду?       — Он не так плох, каким кажется на первый взгляд. И… Проблем у него с головой нет, как ты считаешь. Лишь одна, единственная, — с доверием. А оно, сама понимаешь, ценнее всего на свете.       — Ты мне только скажи, почему тебе подвернулся именно этот тип, а не какой-то другой? — Она досадливо выставила передо мной чашку с кофе.       — Может, отчасти, я и сам не блещу честностью и порядочностью?       — Господи, что я вижу. Ты пытаешься его оправдывать!       — Это любовь, — Ответил я не с обожанием, а с искренней злобой. — Я ненавижу его каждой клеточкой своего естества.       — Дааа. Ты сошел с ума. — Она хмыкнула, вставая и расхаживая по кухне, как и я некогда.       — Я хочу задушить его голыми руками.       — От любви до ненависти…       — Один шаг. Знаю. — Я отмахнулся. — Это ничего не меняет. Совсем ничего. Осталось лишь спросить себя, как долго я смогу это терпеть, пока не сорвусь и не кокну его к чертям собачьим.       — Или, все-таки, болезненная привязанность? — Протянула мама. — Маниакальность, фанатизм?       — Идиотизм. — Брезгливо откликнулся я. — Это определение здесь более уместно       — Знал бы твой отец, о чем мы здесь сейчас говорим. — Мать передернуло.       — Он бы точно меня не понял. Единственный сын — гей.       Чтобы вы примерно понимали, кем был мой отец — типичным среднестатистическим мужчиной гомофобом. И, честно говоря, я вообще сомневаюсь, что он хоть что-то слышал о геях. Птице его полета было велено заниматься более скоординированными вещами, чем обсуждать кто и кому из его друзей-мужчин когда-либо присунул.       Даже если бы он услышал это из моих уст, то пропел бы какую-нибудь песенку, зашорил взгляд и подумал бы что-то вроде: «это не моего ума дело».       В общем, он был типичной мужчиной, у которого на первом месте стояли семья и финансы, а потом и межличностные отношения.       Сами посудите, какой ему прок копаться в чужих любовных связях, когда на кону кругленькая сумма или гладкая перспектива наконец-то уравновесить свои дела в ритме слаженного двигателя?       Впав в забытье, я водил взглядом по комнате, пытаясь найти ответ на свой главный вопрос: что мне делать дальше?       Не факт, что свет клином сошелся на этой престранной ситуации, но и отодвигать ее на задний план у меня не было совершенно никакого желания.       Порывшись в бумажнике, я отдал Риите все свои деньги и ключи, в пьяном бреду заявив, что мне ничего не надо от нее и от этой жизни, в целом.       Честно, я вряд ли видел дальнейшую свою перспективу существования на этой планете.       И, к величайшему сожалению, Вилле Вало оставалось только догадываться о том, как сильно я его люблю.       Теперь я мог заявить о том, как не мог не думать о его прекрасном лице, о невероятном купаже всех тех привычек, которыми полнился весь его образ, и о манящем запахе, который исходил от его желанного и грациозного тела.       Финал.       Я окончательно закопался в своих чувствах.       И не мне одному было так же плохо сейчас.       Как минимум, еще один человек сейчас глушил пинту спиртного, считая точки на обоях и пронзительно вздыхая под звуки метели, покуда главный герой драмы спал себе преспокойно, не ведавший всей этой чехарды, которая происходила за его спиной.       Отлучившись, как изголодавшийся зверь, я нашел свой последний дневник, чтобы записать имя.       Теперь «Йонне» красовалось поперек чистой страницы, как призыв к дальнейшим действиям.       Впервые, я мечтал стать по-настоящему счастливым.       А еще, как бы это по-детски не звучало, утереть нос сопливому выродку своих ночных кошмаров, будто бы он мог прочувствовать мою измену так же, как и я сам.       Немногим позже я ввалился в местный бар, разбавляя гнетущую тоску своеобразными танцами и негромкими разговорами за новой порцией выпивки, внезапно осознав, что могу нравиться людям, полностью открывшийся для новых обстоятельств.       Кандидатов на постельные оргии было совсем немного.       Я захомутал одну стройную девицу, затащив ее на галерку, но мой член так и не встал.       Полный трындец.       Как пить дать, меня наверняка заколдовали.       Ну, а продолжение вечера я помнил весьма смутно.       Вроде бы я с кем-то целовался.       Вроде бы вышел на улицу, застегивая пальто и бредя по набережной.       Затем, ноги привели меня к мотелю и, остановившись около парадных дверей, я привалился к стене, чтобы перевести дыхание и раскурить последнюю сигарету.       В уютном номере на третьем этаже скрипнула дверь.       В этот самый момент я готовился лечь спиной на ковровую дорожку, чтобы проваляться здесь до рассвета.       Выглядело это по-идиотски.       Я не проиграл квартиру в карты, не лишился ночлега и кого-то из близких, а по собственной прихоти решил променять родное гнездышко на затхлый коридор с пыльными канделябрами.       — Линде?       Я пришел в себя, когда сильные и теплые руки несли меня до кровати.       Вырвавшись, я занял оборону, прислоняясь к подоконнику разгоряченным телом.       — Йонне?       Парень не ответил мне.       Возвращаясь к привычным делам, он коротко кивнул на разложенный диван, предлагая мне сесть и не маячить посреди комнаты.       — Что с тобой?       — Решил немного выпить, — Слабо отозвался я, снимая ботинки и развалившись на покрывале. — Вот она, причина всех измен, — Добавил я с неистовой злостью.       — Я ни в чем не виноват. — Ответил Йонне, распечатывая файлы и почесывая подбородок. — Если ты не видишь, я постоянно занят своей работой.       — Считаешь, что ты лучше всех, да?       — Для того, чтобы обвинять меня, у тебя должно быть на это хоть какое-то право, Линдстрем. — Он крутанулся на стуле. — Для того, чтобы прийти ко мне в номер, надо иметь на это весомые основания. Я не очень хороший друг, и не слишком вакантная сиделка. Всё, чем я занимаюсь — это пытаюсь не окочуриться в четырех стенах.       — Складно говоришь, — Я скорчил рожу, роясь на тумбочке. — Словно совсем не боишься, что твоя башка разлетится вдребезги.       — Напугай меня чем-нибудь другим, — Спокойно ответил Йонне, продолжая печатать.       Я резко встал, вырывая штекер компьютера из розетки.       — Может, этим?       — Поздравляю, олух. — Йонне сардонически покачал головой. — Файл всё равно сохранится.       — Знаю. Зато теперь ты оторвал свою рожу от монитора, сечешь?       — Мне позвать охрану, или ты сам выметешься?       — Скажи мне правду, — Потребовал я.       — И о чем ты хочешь знать? — Аарон понял, что работать в ближайшее время ему вряд ли посчастливится.       — О Вилле.       Йонне сделался злым и неудовлетворенным.       — Знаете что, дорогие мои? Пошли вы нахрен, оба.       — То есть, ты отказываешься отвечать на мой вопрос? — Я сделал шаг, но споткнулся о комбоусилитель. Не упал, но разодрал щиколотки.       — Аптечка в шкафу, — Йонне ткнул пальцем в угол комнаты.       — Да насрать мне на ушиб. Скажи мне.       — Чего тебе сказать? — Он резко поднялся, оказавшись со мной лицом к лицу.       — Зачем ты вернулся сразу же после отлета? Почему тебя спокойно не живется в своем Нью-Йорке?       — Потому что так требовали обстоятельства, дубина тупорылая. Когда до тебя наконец-то дойдет, что я действительно хочу чего-то добиться?       — Мне плевать на твои обстоятельства, — Фыркнул я, разглядывая его.       — Устраиваешь мне сцены ревности, как заносчивый супруг, даже не зная сути.       — Я не тебя ревную.       — Да? — Он рассмеялся.       — Тогда чего ты к Вилле не поперся?       — Потому что ты — причина моей проблемы.       — Если ты пришел ко мне, значит считаешь меня конкурентом, не так ли?       Я ударил его в живот, наблюдая, как задор и дерзость враз рассеивается в голубых глазах.       Он нервно схватил воздух, попятившись назад.       — Я не буду с тобой драться.       — Потому что не умеешь. — С удовольствием заметил я, делая тому подсечку и позволяя рухнуть на пол.       — Нет.       — Вмажь мне. — Искренне попросил я, делая шаг вперед.       Йонне сидел на полу, потирая рассеченное плечо.       Он смотрел на меня с полной растерянностью во взгляде.       Спустя секунду его ресницы стали влажными, по щекам скользнули слезы.       Я разозлился на самого себя, увидев его слабость.       Может он и мог зарядить мне ответкой, но почему-то не стал этого делать.       — Кончай развозить сопли, девчонка.       — А то что?       — А то я… — Я сел на кровать, в поисках зажигалки.       Потом вспомнил, что выкурил всё, до чего успели дотянуться мои вездесущие руки.       Снявшись с места, я достал из шкафа аптечку, в бешенстве пытаясь ее открыть.       Предплечье Йонне уже вовсю покрылось багровыми ссадинами. С локтя капали крупные капли, смешиваясь с пылью на полу.       Он наблюдал за моими действиями с толикой тревоги.       — Знаешь, — Пробормотал я, наконец-то справляясь с коробкой, — Когда я писал книгу, я не переставал думать о тебе. Ты — единственный герой, в котором я не ошибся.       — Ты — маньяк, а не писатель.       — Может быть… — Неуверенно протянул я, потряхивая пузырьком с перекисью. — Тебе нужен сильный человек рядом.       Йонне зашелся смехом.       — Чтобы бил меня, как ты?       — Но тебе же это нравится?       Йонне сел рядом со мной, наблюдая за тем, как я макаю ватную палочку в раствор.       Убрав волосы с лица, я аккуратно прошелся по его ране.       Когда она была обработана, я занялся своими, задирая штанину и ужасаясь количеству запекшейся крови.       Вот до чего меня доводят эти сраные отношения…       Вооружившись бинтами, я перемотал больные конечности, оставив их в покое и откинувшись навзничь.       — Прости меня.       — Иди в задницу, — Он закатил глаза.       — Тебе нужен друг, или как там его? — Неуверенно спросил я. — Будь в курсе, с Вилле всё кончено.       — Поверить не могу, что за этим всем, — Он обвел меня рукой, — Спрятан романтик.       — В этом мире всё не такое, каким кажется на первый взгляд.       — Так и есть.       — Но почему ты заплакал?       — Потому что нет ничего более обескураживающего, когда ты готов к одному ответу, а случается всё по-другому. Верно? — Он неуверенно улыбнулся. — Я по-настоящему плакал. Это унизительно. Ты хочешь помочь кому-то, а тебя избивают. Ты можешь ответить, но надо ли?       Я промолчал.       Именно такие ощущения у меня вызывала мысль о потасовке с Вилле.       В этом не было совершенно никакого смысла.       — Полагаю, на этом наша история не закончена, Лили?       Я отвернулся.       Смысл ее заканчивать…       Это жизнь, и завтра она будет другой.       Это жизнь, в которой я успел потерять себя прошлого.       Это жизнь, в которой я никогда не смогу любить так, как делал это на бумажных страницах, потому что мне слишком стыдно так себя вести.       Мне стыдно признать, что мне нравится нежность.       Мне нравится, когда состояние покоя не прерывается дотошными сменами настроения и лихорадочными перепадами в личной жизни.       Просто идти домой, чтобы тебя кто-то там ждал — не так уж и просто, ибо мы склонны разрушать последнее, что у нас осталось.       Может, у меня и была бы безумная жизнь с господином Вало и его отменными тараканами в очаровательной кудрявой башке. Может и была бы с Аароном — жизнь великих открытий и начинаний.       Но то ли это, в чем я действительно нуждаюсь?       — Вдруг, нам с тобой хорошо в одиночку? Если случится так, что не осталось в этом мире больше людей, способных разделить наше бремя?       — Так не бывает. — Йонне покачал головой. — Если ты действительно меня любишь, значит — завтра всё будет по-другому.       Просто иногда стоит избавляться от гири которая тянет тебя на дно.       Когда ты перестаешь эмоционально зависеть от того, что нравилось раньше, ты открываешь для себя новый путь.       И это нормально, если он будет отличаться от предыдущего…       Я уставился в стену перед собой.       Из мыслей меня вырвал навязчивый звонок.       Йонне перекочевал к креслу, подняв трубку.       Внимательно выслушав оппонента, он приложил трубку к груди, обращаясь ко мне:       — Завтра я улетаю. Если ты хочешь, я готов отменить выступление.       — Значит, мы летим вместе? — Полюбопытствовал я.       — Ну уж нет. Законный выходной сам себя не выгуляет, — Йонне усмехнулся и положил трубку, возвращаясь ко мне.       — Мы друг друга совсем не знаем, — Я подозрительно покосился на собеседника.       — Тогда у нас будет время разобраться в этом. Ты как считаешь?       — Это что-то новое, и оно меня пугает, — Уточнил я.       — С нашими возможностями мы могли бы просто радоваться жизни. Завтра один город, послезавтра — другой. Надоест одно, мы можем заменить это. Главное — чтобы было золотое правило оставить всё в прошлом, если одного из нас не удовлетворит такое положение вещей.       — У меня такое впечатление, будто я родился заново. — Пробормотал я, кутаясь в одеяло. — Черти что вообще.       — Просто выспись, а завтра мы подумаем над этим. — Парень поправил пластырь на плече и вставил штекер в розетку. — Еще немного работы. Я буду тихим, как мышь.       Я немного понаблюдал за его лицом в призрачном свете экрана, и провалился в сон, с таким чувством, будто сегодня ночью я должен был умереть, чтобы родиться заново.