Похороненные сердца 3. Навсегда.

      Наутро, сосредоточенный и погруженный в свои мрачные мысли, Вилле Вало, он же герой моих сердечных романов и убийца выброшенного в бестолковую бездну времени, вернулся восвояси, — домой, где его ждали встревоженные Анита и Кари, готовые рвать и метать при виде запозднившегося сына.       Ночевать у меня, как вы уже, наверное, поняли, он не остался. А предпочел делить комнату с недавно выписавшимся из больницы братом, в компании компакт-дисков вкупе с заунывной музыкой, какими-никакими спутниками душевнобольных и интровертов.       Сам себя я здоровым не считал, но и думать об этом мне было, мягко скажем, западло, ведь окончание школы сулило за собой некоторые подвижки в выборе профессии.       Окруженный газетами, я сидел за школой, покуривая и любуясь весенним солнцем, которое вдруг порадовало жителей Валиллы.       Множество мест могли бы претендовать на уединенный уголок, и я бы не нашелся с ответом, если бы меня спросили почему я пришел именно сюда, а не куда-нибудь еще.       Хотя, были некоторые подозрения, что ненавистная школа стала мне чем-то вроде дома, весь уют которого я смог познать на собственной шкуре лишь тогда, когда вполне официально лишился такового.       Получается, я притащился сюда сознательно…       Но, каким было мое удивление, когда я увидел здесь еще одного человека!       Стараясь оставаться серьезным и брутальным, исподтишка, я покосился на окно первого этажа.       Коротко стриженная голова медленно двигалась на уровне подоконника.       «Акселле Коскинен корпеет в одиночестве над чем-то важным»? — Не думаю…       Снявшись с места, я влез в окно столовой для младших классов.       Тоскливые коридоры занялись некоторым слоем пыли.       Впрочем, это выглядело немного готично. Знаете, в духе самого Вилле Вало, — смертельная тишина, выцветшие стены и монотонные звуки доносящиеся из полутемной котельной.       Не знаю почему, но я почувствовал себя по-настоящему счастливым и защищенным.       Уверенно ступая по стонущим от времени половицам, я искал причину, по которой мне пришлось совершить вышеописанный вояж, о, да, не из любопытства ли ради? Хотя, мне кажется, я давно разучился испытывать это чувство…       — Линдстрем?       Я остановился, как вкопанный.       — Лили. — Голос стал более настойчивым.       — Только не пытайся сделать вид, что не слышишь меня. — Парень хмыкнул, выходя из-за угла.       — Тебе тоже не сидится дома? — Я тяжело вздохнул, оборачиваясь.       Лютер и я.       Я и Лютер.       Что может быть прекраснее?..       О, я слышу сарказм в своей голове. Он расползается в мозгах, как дьявольские кущи.       — Да. — Я улыбнулся, но улыбка вышла немного кривой.       — Смотри, что я нашел. — Он кинул в меня крафтовым пакетом.       Я неторопливо развернул его содержимое, перемещаясь в сторону учительской.       На стол выкатились замысловатые деревянные фигурки.       Убрав волосы с лица, я выпотрошил остатки, разглядывая их с небольшим интересом, чем что-либо вокруг.       — Самолет. — Лютер всплеснул руками.       — Не знаю, что тебя так воодушевило, — Сознался я, приподнимая брови.       — Да ну.       Парень обошел меня, взгромождаясь на стул и разворачивая инструкцию.       — Почему ты здесь прячешься? — Поинтересовался я, вдруг понимая, что дело тут вовсе не в случайной находке или взломанной учительской.       — Прятаться и обитать — две разные вещи.       — Я это понимаю, но ты явно не «обитаешь», сечешь, о чем я толкую?       — Да. Должно быть, так это выглядит со стороны, но я люблю тишину.       — Ты всегда с кем-то, — Заметил я, усаживаясь напротив и закидывая ноги на соседний стул.       Впрочем, тут недурно…       Всяко лучше, чем бродить по льдистым улицам или пялиться на замерзшее озеро.       — Похороненные сердца, под толстым слоем снега… Бредущие в темноте, бегущие в пустоте. Наедине с вечностью и собственными мыслями. — Лютер придвинул к себе конструкцию, одаривая меня светлой улыбкой. — Не надоело ершиться, дорогой друг?       — Не понимаю, о чем ты.       — Избегать меня, так тебе больше нравится?       — Вилле Вало. — Твердо ответил я, кивая головой.       — Он появился в твоей жизни и всё? — Можно ставить крест на всех вокруг? — Лютер задумался. — Иногда я чувствую себя брошенным.       — Лютер, прошу, не говори это вслух…       — Идешь с ним, а я где-то в стороне. Я нюхаю твои мысли, — они разлетаются по ветру. Каждая из них пропитана ядом и отвращением.       — Мне одного себя такого хватает. Наше с тобой общение — это взгляд в пропасть, из которой я едва выбрался.       Парень упоенно воззрился на меня.       — Самому не тошно от этого вранья, писака?       — Лютер…       — По какой такой странной случайности ты определил для себя именно этого человека, а не другого? Или я неправильно выразился?       — Да уж, пожалуй. — Я коротко кивнул, — Тогда скажи сам, какие слова ты хочешь услышать?       — Как единственный твой друг, который всё это время был рядом, даже на расстоянии? — Ты не любишь его.       — А что же это тогда? Я хочу быть с ним, я хочу…       — Я, я, я…       — Заткнись. — Это уже не в какие рамки не входит.       — Снова вставишь фигуру речи в виде «он пытался утопить меня»? Всё, что я делал — это прикрывал твою задницу.       — Ты хочешь благодарностей, денег, лавров? Чего?       — Я хочу, чтобы ты был счастлив. — Лютер отвернулся, глядя за окно. — Пугливый зверек.       — Ситуация накаляется, — Заметил я. — Даже воздух сейчас можно потрогать.       — Знаешь, почему мы иногда не можем сделать правильный выбор?       Я прикусил губу.       Знаю.       Отлично знаю, черт тебя дери.       — Преграда — истинная причина на пути к пониманию. Искомый вектор, из которого произрастает дерево тщеславия и бесконечной лжи. Я проживаю жизни нескольких людей. Вчера я хотел быть любимым и униженным, а не бесконечно смелым и расчетливым, сегодня — вынужден стать очередной приемлемой ячейкой общества. — Он показал мне собственные пальцы, — электролиты и благодать. Чрезвычайно. Я могу говорить сейчас любой бред, но ты будешь понимать о чем я хочу тебе сказать, ибо подсознание уже давно сделало правильный выбор считывать мои формулировки, как данность.       — Лютер.       Он поднялся и со всей дури треснул по столу.       — Лили Лазер, сколько ты будешь бегать от меня?       — Всю жизнь.       — Всю жизнь проживать день сурка, или стать частью самого себя?       — Я не знаю, какой я на самом деле, понимаешь?       — Ума не приложу, почему ты до сих пор не сжег это. — Он ткнул пальцем в дневник.       В последнее время я постоянно брал его с собой. То зажигал спичку рядом с ним, то считал это чем-то невероятно ценным. Но понял, что нет большей тюрьмы, чем-то, во что я вложил большую часть своей души.       Какая нелепая насмешка.       — Не торопи меня, Лютер, — Я вздохнул. — Дай мне наконец-то проститься с тем единственным чувством, благодаря которому мне хотелось продолжать жить.       — Не в коем случае, — Он отмахнулся. — Делай всё, что посчитаешь нужным. Это наш день. Решишь уйти — валяй. Только помни…       — Я помню. — Уверенно заявил я.       — Как бы это попроще сказать, — Лютер поболтал ногами в воздухе.       Вообще-то, он всегда вел себя, как ребенок. Только очень неправдоподобно сочеталась с этим престранная мудрость, которая билась в его словах, как иступленная жилка. — Тебе точно не пристанет спрашивать о достоверности своего выбора, когда закончатся все возможные домыслы. Веселая игра.       — Знать бы еще, почему ты всё время возишься со мной, — Я удрученно откинулся на спинку стула, мечтая провалиться сквозь землю, лишь бы не испытывать очередной приступ всеобъемлющей пустоты в недрах грудной клетки.       — У меня нет ответа на твой вопрос. Ты для меня всё, что может быть. Всё, чем я дышу. Всё, что я люблю. Весь мир, который сейчас вращается вокруг нас. Или не вращается, да и хрен с ним.       — Мне стало вдруг легко.       — Почему? — Лютер привлек меня к себе и погладил по голове.       — Может, из-того, что мне не нужно бежать куда-то сломя голову.       — Просто плачь. Реви, как, мать его, бесполезный кусок дерьма. Вытрави это.       Я вглядывался в текстуру его футболки, и мне становилось отвратительно от того, что я думаю об этом.       Чем вообще занята моя голова, кроме постоянной обработки информации?       Хреново. Мутит.       Земное? — Слишком человеческое.       А на небе, среди бескрайнего простора для полета собственной фантазии, тоскливо и одиноко.       Двери закрыты.       Тебя никто не ждет.       Я был готов принять эту пустоту, если бы знал, что за ней меня ждет нечто небывалое.       Большее, чем-то, что меня окружает.       Но в праве я был предполагать счастливую случайность найти рецепт абсолютного счастья?       Тут я понял, что совершенно ничего не знаю, и меня совершенно не коробил этот факт.       Сидеть ли в бездействии или парить над облаками? Жить или умереть? Плакать или смеяться? — Всё едино.       Цвета, как преломление света на поверхностях, визуальные иллюзии, гений в квадрате, скопище чувств, названных для их опознания человеческим умом для отличия одного от другого…       Сплошная мешанина.       Формальности.       Восторг и гнев.       Горящая плоть в огне, как объект чего-то прекрасного и устрашающего, одновременно.       Тело.       Моё тело погружается в воду.       Я никогда не умел плавать, и никогда не хотел учиться.       То, что происходило устраивало меня в полной мере.       Если меня не понимали, я не хотел доказывать никому обратное.       Словно проверка на прочность — закадычная эротическая связь присущая человеку, якобы определяющая степень его влечения к другому индивиду, — матрешка в матрешке. Троянский конь в обличье прекрасной девы Марии на фресках, — несущая не больший смысл, чем бред в головах умалишенных, которые в это действительно верят.       — Лютер…       — Лили.       — Прости меня за всё, что было мною сказано некогда в бреду. Я это делал не со зла.       — Ты еще скажешь, — Он покачал головой, — Или, по-крайней мере, попытаешься. Такова цена привычки. Впрочем, я никогда не обижался на тебя.       Я отпустил его, но не отпрянул.       — Вернешься к Вало?       — Боюсь, мне придется это сделать. — Я покачал головой. — Его мечта — это его мечта. Тут всё по-честному. Тем более, — Я тяжело вздохнул, — Он не виноват в том, что со мной происходит. Теперь я бы мог назвать это чем угодно, но только не любовью.       — Только тяжесть осталась, да? Вот здесь, — Он прошелся пальцами поверх моего исступленно бьющегося сердца.       — Мне было с ним отлично. И будет. Стоит принимать некоторые факты.       — А Йонне?       — Заоблачная мечта нашего юного принца, — психопат и трудоголик. Или тот, кто им притворяется?       — Притворяется? — Я запнулся. — Но как же…       — Брось, — Лютер хмыкнул. — Так он и сказал тебе правду. На что только не пойдешь ради того, чтобы друзья думали, что ты в порядке, не так ли? Начнете шуметь, да лезть со своими «отеческими» наставлениями…       — Теперь я понимаю тебя, — Мне пришла в голову уникальная мысль, — Это каким же надо быть душкой, чтобы позволить своей жертве слоняться фривольно где вздумается?       — Жертве? — Лютер расхохотался. — Да брось ты. Едва ли.       — Отпустить. Так велено, — Я улыбнулся в ответ, поднося зажигалку к роману. — Пусть я буду тысячу раз не прав, но мне хочется это сделать. ***       Йонне я нашел сидящим на подоконнике.       Он прислонил лицо к вспотевшему стеклу.       Вполне возможно эту пашню мы видели сейчас по-разному. Я хотел немедленно сдвинуться с места, устав от извечного торчания в этой тихой заводи.       Йонне желал остаться в этом месте.       Ему всегда нравилась наша ферма, поместье, десятки гектаров перетекающих из пустоши в великолепный лес.       Это расставание было не первым.       Про себя я давно окрещен человеком дождя. Куда бы я не приходил — всюду случался хаос.       Откинув волосы со лба, я взгромоздился рядом с другом.       — Как ты себя чувствуешь?       — Хочу умереть.       — Это еще не конец, Аарон. В жизни будет еще много хороших моментов. Главное — ценить себя…       … — И все склонны совершать ошибки. — Йонне сардонически рассмеялся, — Знаешь, Вилле, я понимаю.       — Тогда, в чем проблема, собственно говоря?       — Да ни в чем, — Он утер лицо рукавом. — В том, что ты лучше их всех. Самый недосягаемый и холодный человек этих мест оказался сейчас со мной. Ни Анита, которая мне добро улыбалась, ни Кари, который всегда справлялся о наличии денег. Ни даже Йессе, которому, как мне показалось, я нравился.       — Зря ты так. — Я прикусил губу. — Почему это я холодный? Ты же знаешь, что нет.       Он посмотрел на меня таким взглядом, будто хотел любить каждую частичку моей кожи. Хотел бы я откликнуться на этот немой вызов… — Прекращай так пялиться.       — Мы больше не увидимся?       — Если ты сам этого захочешь, — Уточнил я.       — Я люблю тебя.       — Я тоже тебя люблю, — Сказал я, но поперхнулся. — Черт, как ты это делаешь?       Проклятое наваждение, как и много лет назад, когда я его впервые увидел.       Меня просто до дрожи пробирает, когда мы говорим.       Мне неуютно. И я бегу от этого чувства, ведь оно причиняет мне невыносимую боль.       — Слушай, говоря про твоих родителей, я имел в виду кое-что другое.       — Да прекрати ты оправдываться, проклятый Вало. — Йонне зажмурился, отмахиваясь от меня. — Какой же ты непроходимый идиот.       — Что теперь будет?       — Теперь ты будешь счастлив. Найдешь девушку, начнешь музыкальную деятельность, будешь невероятно успешным. Я буду молиться за тебя.       — О боже, — Я расхохотался. — Думаешь, это единственное, что мне нужно от этой жизни?       — Что же тебе тогда нужно?       — Я хочу вернуться в начало. В то начало, где меня не еб*ло кто я такой. Ясно тебе? В то начало, где мне не надо было искать то самое. Где всё случалось само по себе.       — Эти чудеса… — Йонне обвел взглядом ферму, — Они никуда не уходили.       — Тогда что со мной не так?       — Просто ты больше не видишь их. — Он коснулся рукой моего лба. — Всё дело в твоей треклятой голове. И она, поверь, способна создавать куда большие чудеса, если ты искренне попросишь себя найти к ним дорогу.       Я схватил его ладонь, поднеся к губам.       В комнату вошел Йессе, он увидел нас, собираясь сказать нечто колкое, но, заметив мой взгляд, клацнул челюстью, выходя обратно.       — Совсем стыд потеряли, — Пробурчал брат, прикрывая дверь за собой.       Наши лица были напротив. Я никогда в жизни не подходил ни к одному человеку так близко. Это будоражило мой разум.       Кровь закипала в венах. Она превращалась в кислоту.       И я понял, что хочу повторять это ни единожды.       Сущего удовольствия и страха вовек не сыщешь.       Вот оно, перед тобой. Но другое.       Чужая энергия. Чужое тепло.       Интимное, как прикосновение плоти.       В моих пальцах была тлеющая сигарета. Время остановилось. Ни пепла не упало на пол, пока оранжевое пятнышко въедалось в кожу на запястье Йонне.       Его зрачки расширились от боли, но глаза все равно говорили «Я люблю тебя».       Там где я — хаос. Там где я — разрушения.       Йонне откинул мою руку в сторону, впиваясь губами в висок.       Разгоряченно дыша, он запустил пальцы под футболку, обличая горячими ладонями враз напрягшуюся спину.       — Так кто из нас жертва, если ты хочешь этого так же, как и я?       — Аарон, блядун ты редкостный, — Хрипло прорычал я. — Ну что же ты делаешь?       Мой член болезненно саднил.       Особо не раздумывая, я уже терся им о его бедро.       — Вот ты. Настоящий. — Прошептал Йонне. — Это то, чего ты хочешь?       — Не знаю, — Ответил я, — Нет. Я хотел просто обнять тебя. Показать тебе, как сильно я в тебе нуждаюсь.       — И прожигаешь мне руку. Потом трешься об меня, как потаскуха.       — Любишь ты всё перевирать. — Я рассмеялся своим обычным собачьим смехом. — Может, не стоит искать виноватых?       — Я рад, что у нас это обоюдно.       — Ответь мне, — Пытливо сказал я, сгребая его в охапку, — Что значит для тебя «любить меня»? Мне кажется мы говорим о разных вещах.       — Любить, это отдать за тебя жизнь. А не лезть к тебе в трусы.       — Каков баклан. — Я застегнул ширинку, отодвигаясь.       — Лезть в трусы — это на втором месте, — Пробормотал Аарон, скромно опустив глаза.       Мы перевели взгляд друг на друга.       Кончик моего носа нервно задергался… ***       Я стоял напротив окна, глядя на пустую улицу.       Год от года я не переставал представлять себе, как гравийная дорога издаст характерный звук под массой колес.       Здесь.       Именно здесь и прямо сейчас возникнет автомобиль, как я представлял его в своих мечтах…       Мы с отцом часто возвращались этой дорогой. Мама, незатейливая, с копной светлых волос, всегда с искренней радостью поджидала нас в окне, где стоял сейчас я сам.       Иногда я оставался дома, однако всегда знал, как Звучат Его колеса.       Мое сердце подпрыгивало в груди и неслось, как безумное при виде знакомого лица — предвестника долгожданной встречи.       Два часа или день — одинаковы.       Неизменно, этот период времени был для меня самым тяжелым.       Может, всё могло быть иначе, и я бы не чувствовал болезненного страха потерять самых близких мне людей.       Может, всё было бы по-другому, но какой смысл сейчас об этом говорить, понимаете?       Всё, чем я мог сейчас располагать — это придумывать события, которых никогда не было.       Весь мой крохотный, шаткий мирок строился на проплешине в несколько тысяч гектаров выжженного благополучия.       И ярким лучом, который сегодня осветил мое хмурое лицо, стал ты — Вало.       Свет во тьме. Или сама тьма в освещении. Тут как сам изволишь величать.       И в сотый раз ступая по ковру, мне вдруг почудится, что я услышал тот самый звук колес, которого больше не будет в моей жизни.       Я подойду к окну и увижу тебя. ***       — Призрака увидел? — Хихикнул длинноволосый парень, наряжаясь в шапку и перебрасывая сумку через голову.       — Странное ощущение, — Прошептал новый мальчик, тыча в сторону недавно исчезнувшего меня. — Там стоял паренек. С длинными, белыми волосами.       — Может, твоя судьба? — Йессе разлепил глаза, присоединяясь к парочке.       — Скажешь тоже, — Кудрявый закатил глаза, но спохватился. — Ты действительно собрался уходить?       — Думаю, пришло время. — Йонне покачал головой, застегивая пальто. — Первое время придется жить в гостинице.       Я улыбнулся, одернув занавеску.       Взял ключи и вышел вон из квартиры.       Троица воззрилась на меня с дичайшим интересом.       — Привет, я — Линде Линдстрем. Выходит вы — наши новые соседи? — Спросил я, скромно улыбнувшись.       — О, незнакомец из окна, — Кудрявый мальчик расхохотался. — Прости, я только что говорил своему другу, что спутал тебя с призраком.       — Люди часто мне это говорят, — Загадочным шепотом прошелестел я, подмигивая.       — Если ты призрак, то самый добрый из всех, что я видел, — Сказал кудрявый мальчик, переглядываясь с напарником. — Меня, кстати, Вилле Вало зовут, — Добавил он, покраснев.       — Что ж, — Я радушно развел руками, — Добро пожаловать в Валиллу. Простите, если вдруг отвлек вас от разговора.       И пошел восвояси.       Что ж, ядерный реактор будет запущен через одну… две…       — Линде, ты не против показать нам окрестности? — Это кричал Вилле мне вслед.       Я кивнул и заложил руки в карманы.       Три…