Надежды вечная весна

Было темно. Надя истерически хихикнула бы, глядя на свой новый облик, если бы могла увидеть себя или что-либо сделать. Внутри девочки искрилась коротким замыканием истерика и волнами накатывало полное непонимание. Она больше не видела, не слышала, не чувствовала ни-че-го, только кромешная темнота вокруг шептала неслышно худшие кошмары. Было мертвецки тихо, пусто, Наде поначалу подумалось, что она ослепла, но отсутствие тела, которое можно потрогать (и нечем даже, ведь она не могла шевельнуть отсутствующими руками) заставило передумать. И захотеть поскорее проснуться, потому что такие кошмары не должны длиться долго. Надя помнила, как трогательно прощалась с бабушкой, как отнесла свежие цветы на кладбище к сестре и как вместе с папами и мамой поехала на вокзал, откуда поезд доставит её в школу. Очередной, последний перед летними каникулами, семестр обучения в Германии, в закрытой школе-пансионе, где она живет и учится уже шестой год. Там Надю ждали Анна Штольц и Хельга Хоффман — её подруги, с которыми она делила комнату в общежитии. Она помнила, как вместе с отчимом и кровным отцом играла в карты в их люксовом купе, снова обыгрывая их обоих, а затем легла спать, привычно поставив фотографию в рамке на прикроватный столик. Снимок, на котором она вместе со старшей сестрой, какой Надя её запомнила, улыбчивой и очень похожей на маму. Посреди карточки тянется рубец — место разрыва, позже склеенное, — Катина работа, ведь из её квартиры это фото и было забрано. Надя бережно хранила все крупицы, оставшиеся от умершей семь лет назад сестры на память, надеясь, что в загробной жизни Катя не страдает и не тоскует сильно по жизни. Или, если и нет загробной жизни, она очень скучала и верила, что сестра тоже скучала бы по Наде… — Где я? — мысленно спросила Надя, не надеясь получить ответ, просто чтобы разорвать полог пугающей тишины и отвлечься от цепкого страха.— Что со мной? В темноте вспыхнуло пятно, напоминающее ореол серовато-белого цвета, какой распространяет слабая подъездная лампочка, а в нем на кресле устроился пожилой мужчина. Его волосы были куда белее снега, они как будто светились собственным светом, а испещренное морщинами лицо не выражало никаких эмоций, старик только ритмично постукивал посохом по полу, которого не было. В голове всплыл случайный факт, что мозг погибает, если не получает информацию, а потому создает галлюцинации. Надя решила, что это её случай, и ужаснулась, когда в её же голове зазвучал чужой голос. — Ты в Междумирье на распределении, — ответил он ей на заданный, как Наде думалось, в пустоту вопрос. — Ты умерла, поэтому у тебя нет тела. Пока что нет. — Пока что? — невольно уточнила похолодевшая Надя, которую пугало теперь все, за что могла зацепиться уставшая память. Скрип тормозов и крики — она слышала это, неужели… Неужели она умерла действительно? — Ты ждешь попадания в новую ипостась, — сказано таким тоном, будто умирать и перерождаться заново — обыденное дело, нечего и удивляться. «Все-таки правы были буддисты», — пронеслось в беспорядочном ворохе мыслей, и Надя содрогнулась. Стать насекомым, которых она боялась, или растением каким-то ей не хотелось. Ей хотелось чудесным образом проснуться в поезде, который уже прибыл в Марбург. Проснуться… — А моя семья? Что случилось? — И даже не спросила, что за ипостась! — в притворном удивлении воскликнул собеседник, кажется, уже прикидывая, куда отправить душу девочки. На лице же старца не отразилось ни единой эмоции, что ещё сильнее напугало Надю. — В поезде была заложена бомба, никто из твоей семьи не выжил. Ты и ещё несколько попали на распределение, твои родители ждут суда. «Боже! Какой кошмар!» — подумала Надя, живо представляя ужасающую картинку — развороченный горящий поезд, тихие последние стоны умирающих пассажиров, зажатых в смятые крушением вагоны. И как же ей повезло, что она не помнит боли, не помнит, как умирала она, и умирали её близкие. Родители… А она… Она умерла всего в четырнадцать лет, недалеко уйдя от семнадцатилетней сестры. — Тебе пора, Надежда Измольская. Не подведи, за тебя сестра просила, — кивнул старик и поднялся с кресла, опершись о посох. Кресло вспыхнуло в ту же секунду, а бесчувственное доселе лицо мужчины озарила хитрая усмешка. Белесые глаза озарились золотым ободком света, высшая сущность готовилась принять новый облик для новой заблудшей души. И мир Нади снова померк, на этот раз не оставляя места даже мыслям.