sodoma et gomora

Маленький серый городок прячется в окружении гор. На промозглом Девятом кругу, в самом низу Ада, таких много, демоны здесь неприветливые и хмурые, как и погода. Демоны привыкли не жить, а выживать. И лучше не заглядывать в старые храмы. Ад никому не молится — или они предпочитают говорить, что не молятся, потому что силы, к которым они обращаются, гораздо хуже, чем то, что может вообразить даже демон. Перед глазами мелькают обломки воспоминаний: каменные своды, густой медный запах, исчерченные символами пол и алтарь. Если всковырнуть, попробовать, окажется, что это кровь. Недостаточно старая, поверх несмываемых следов, навечно въевшихся в холодный пол храма. Кровь, пролитая недавно. Они все еще приходят туда, они верят, что четыре фигуры с древней фрески смилостивятся, если отдавать им кровавую плату. Они молятся Завоевателю, Войне, Голоду и Смерти. Молят их, чтобы они никогда не приходили в этот край. Черная Гвардия привыкла справляться с ворами, убийцами и разбойниками с большой дороги, но даже бывалые солдаты кривятся в старом храме. Что-то смотрит на них из темноты. Что-то прячется в углах. Черная Гвардия — лучшие демоны, мертвецы и еще черт знает что на службе у Сатаны. Даже они стараются забыть то, как пахнет место, в котором веками льется кровь. Прячутся от воспоминаний в теплой таверне, пьют дешевую самогонку, пока жжение в груди не уймется. Чудовищ Черная Гвардия приводит с собой. Влад наблюдает за Яном с самого утра. Смотрит, как он торопливо закуривает, как жадно вдыхает прогорклый дым и морозный воздух. Кажется, мир вокруг него плавится, как от жара в пустыне. Всего лишь хрупкая фигура, кутающаяся в черный плащ с меховой оторочкой. Если не смотреть на то, как изгибается тень у него под ногами, можно обмануться, принять его за обычного человека. Местные молились — и сами призвали то, чему лили кровь. Это даже забавно. Если слишком долго смотреть в Бездну, она взглянет в ответ, ведь так? — Хватит мерзнуть, идем в тепло, — предлагает Влад, играется с искрами боевой магии, чтобы пальцы не замерзли. Магия горит, даже когда он только соприкасается с мраком. Необычайно сильная в этом месте. Ян стоит на крыльце, тонкий, как будто выточенный изо льда. Снежинки, не тающие на его холодном лице, запутавшиеся в светлых мягких волосах. Он словно прислушивается к чему-то, чуть наклонив голову. Это красиво, даже слишком, но Влад не хочет, чтобы он замерз, поэтому не может просто стоять и любоваться. Обходит его медленно. Свет магического фонаря на углу таверны пляшет у Яна на острых скулах. А глаза черные, как небо над ними. Ни единой звезды. — Здесь магия воет. Чувствуешь? — в задумчивости говорит Ян. Он обращается как бы к самому себе, но даже слепой взгляд черных глаз находит Влада. Тот пожимает плечами; да, как боевой маг, он чувствителен к изнанке мира, да, знает, что здесь все искрится от принесенных жертв, но вой… — Покажи, — предлагает он с привычным нахальством. Ян подается вперед, чтобы впиться в губы. Для того, чтобы разделить вспышку магии, достаточно касания рук, но Ян выбирает поцелуй — долгий, отчаянный, глубокий. Влад не помнит, как он оказался у стены, прижатый худым сильным телом, почти что распятый. Что-то холодное скользит во рту, отнимаются десны. Морозно. Слишком пьяно на вкус. Когда Ян с неохотой отстраняется, губы у него черные и липкие, а взгляд хотя и прояснившийся, синий, но не менее безумный. Теперь Влад чувствует. Горячку, которая ломит тело, смутное желание, отголосок чужих криков, вполне ощутимое возбуждение, врезающееся в жесткую ткань форменных штанов из черной джинсы. Глухой стон он слышит откуда-то издалека — только потом сознает, что он срывается с его губ. Ему хочется сползти на колени, но рука Яна цепляется за его плечо. Ян чуть качает головой, и кажется, что каждое движение дается ему с трудом. Магия на изнанке захлебывается криком; не ярость — отчаянная похоть. Ян слишком холоден, чтобы кричать, слишком заботится о приличиях, но показанная магия срывает все покровы. — Наверх, — говорит Влад. То ли приказывает, то ли предлагает. Когда они минуют зал таверны, чтобы добраться до лестницы, несколько гвардейцев оглядываются. Места тут неспокойные, поэтому они заботятся друг о друге. Никому не хочется, чтобы офицеры сгинули в такой глуши. Магическое безумие заразительно. Но они не задают вопросов, возможно, тоже чуют, как надрывается магия на изнанке, тревожные струны, ноющая песня. В углу таверны стонет пианино под руками местного музыканта — развлекает гостей. Оно не заглушает вопли жертв, бьющиеся в ушах у Влада, когда он ковыряется в замке ключами. Дверь как будто отрезает их от остального мира. Они еще слышат шум галдящих внизу солдат, тихую музыку, стук кружек по столам. Но в маленькой комнатке под чердаком все меняется, мир сдвигается с места, Бездна переливается через край. С той же торопливостью, с которой он мог бы избавляться от одежды, Ян сбрасывает человеческий облик. Он едет кусками, переливается черным, как будто кто-то разбил карнавальную маску. Крик становится невыносимым, и Влад сам подается к нему, вгрызается в крошащиеся губы, с жадностью обнимает изгибающееся черное тело. Мрак сочится сквозь привычное обличье, как шелк, пока не остается только он. Оно. Бездна. — Что бы эти бедные демоны сказали, увидев, как ты желаешь их бога? — шепчет расслаивающийся голос. Он течет одновременно отовсюду, он вторит из углов. В объятиях застывает черная тень, лишь дрожащая в очертаниях человека, но Влад знает, что Ян — нечто большее. Смерть. Всадник Апокалипсиса, которому здесь молились. — Любой из них мечтал бы оказаться на моем месте. Ян был таким не всегда; когда-то — обычным человеком. Ян сам выбрал эту силу, которая, можно сказать, свалилась на него неожиданным наследством после того, как он освободил предыдущее воплощение Смерти. Убил Смерть, иначе говоря. А теперь он медленно убивает Влада, терзая его шею, и Владу это нравится. Тихий рокот кажется мурчанием довольного кота. — Громче, — просит Влад, ласково гладя его по плечам. Пальцы увязают во мраке. — Мне нравится, когда ты такой. Нравится твой голос. Если бы Ян в этом облике мог поднять бровь, он бы это сделал. Но он толкает Влада на старую кровать, не слушая ни визга пружин, ни грохота спинки по стене. Силы у него слишком много, может сломать хребет пополам, но Влад не боится, с вызовом скалится. Давай, сделай сильнее. Возьми так, как тебе хочется. Распростертый на кровати, как жертва на алтаре, Влад с удовольствием стонет. Звучит отчаянно. Звучит… слишком искренне. Это не похоже ни на какую игру, потому что играть с Всадником бесполезно. Ему нужна истина, дрожащая на острие кинжала, правда, срывающаяся с губ перед смертью. Не вполне Ян, не совсем Смерть. То, что получается на стыке человека и древней тьмы, которая тоже умеет желать. О, еще как умеет! Даже в одежде перед ним Влад чувствует себя обнаженным. Скидывает тряпки слишком уж поспешно, чтобы снова прижаться: белая кожа, черный мрак. Ян кажется одновременно обсидианово-острым и мягким, как королевский бархат. Садится на его бедрах, легкий, но слишком ощутимый, чтобы это не приносило неудобств. Влад уверен: Яну нравится смотреть, как он мучается. Ему хочется любоваться, потому что Влад не видел в жизни ничего красивее. В Смерти. Не важно. Сложно думать, когда Ян с надменной неспешностью ерзает по его стояку. Тонкая фигура, как будто полуденная тень, оторвавшаяся от хозяина. Лицо с как будто бы стертыми чертами, узкая прорезь жадной пасти, белые зубы, острые клыки. Глаза синие, как проблески драгоценностей. Худые плечи, тонкие руки, паучьи пальцы, заканчивающиеся когтями. Узкая талия, кажется, можно обхватить ладонью. Фарфоровая гладкость между ног. Тонкие сильные бедра. Слишком похож на человека и слишком отличен одновременно. Влад с благодарностью стонет, когда Ян позволяет вжаться обжигающим возбуждением между холодных бедер. Это не похоже на обычное человеческое соитие, торопливое и жадное, какие у них тоже сотни раз были. С Всадником — близость иного вида. — Они приносили жертвы таким, как я, — шипит, рокочет голос. Острый черный коготь скользит по щеке, вспарывает кожу. Кровь горячая, живая. — Они поили магию Смерти, чтобы получить благословение. Они думали, я могу принадлежать им, — урчащий голос почти смеется. Среди мрака в насмешке жмурятся синие осколки глаз. Кровавая капля стекает к шее. — Какую жертву ты хочешь? — с безумной горячностью спрашивает Влад. Перед глазами все плывет, и он убежден, что способен убить кого угодно и сложить к его ногам — только если Ян попросит. — Тебя мне достаточно. Когти впиваются в плечо, яркая боль заставляет заорать. Влад выгибается на кровати, когда Ян с хищной грацией подается ближе, вжимается в рану ртом. Осторожные прикосновения языка промораживают до кости, а в горле не остается больше воздуха, только жалкий хрип. Яну нравится, когда он кричит. С жадностью дикого зверя он терзает его: то торопливые укусы, то бережные движения юркого языка. Когтистая ладонь гладит по напряженному боку, перебирает ребра, оставляя кровавые засечки. Упоенный стон — нахлынув, мрак стирает царапины, залечивает раны. Тело ноет от того, как его переполняет магия. — Громче, — шепчет Ян, шепчет Смерть, шепчет Всадник. — Покажи им, как дóлжно молиться. Хочется кинуться, вжать его в постель, втереться возбужденным членом между бедер, чтобы урвать хотя бы немного блаженного облегчения. Но Влад только воет, стонет, хрипит. Змеиные движения Яна завораживают, гипнотизируют. Мерные покачивания, отзывающиеся приятной болью — от того, что ему не дозволено большее. Хуже, когда Ян останавливается. Когда окидывает его долгим пронзительным взглядом. Он не прикасается, не хочет поранить когтистыми пальцами, но в это мгновение Владу плевать, боль и удовольствие всегда где-то рядом. — Ян, сука, пожалуйста! — взвывает он. — Закрой глаза, — вдруг предлагает Ян. — Что? — Я не сделаю тебе плохо. Никогда. Просто… закрой. Закрыть — хорошо, ладно, пусть так. Влад раздраженно ворчит, потому что так он мог хотя бы смотреть, потому что ему нужно это тонкое черное тело — на нем, под ним или рядом с ним, не важно. Тяжесть с бедер пропадает — новый разочарованный стон. И все же он не смотрит, честно исполняя уговор. В какой-то момент задумывается, почему так темно. Он смутно помнит, как привычным движением ладони зажег магический светильник, как только переступил порог. Но приглушенный свет не пробивается сквозь сомкнутые веки. Остается только голодная тьма. Даже когда он открывает глаза. А потом Влад чувствует прикосновения. Везде сразу. Прохладные, алчные, они похожи на расползающийся по телу ледяной шелк, на вьющиеся черные ленты. Касаются лица, глушат упоенный стон, как рука, зажавшая рот. Эта сила прекрасно знает, как сдавить ему горло, чтобы заставить выгнуться. Как сыграть на нем, как вынудить задыхаться и умолять, скребя пальцами по постели. Одновременно невидимые руки оглаживают костяшки, скользят по тыльной стороне ладони, гладят по предплечью. Вжимают в постель. Распахнутый рот накрывает жадным поцелуем, выпивает его стон. Что-то холодное на языке, растекается по нёбу, заливает глотку. Пьянее вина, крепче водки. Нет сил терпеть. Эта сила обнимает его, ласкает обманчиво ощутимыми прикосновениями. Льнет к внутренней стороне бедер, пока нечто удерживает его руки, нечто перебирает его пальцы, нечто вжимается в его тело, почти вплавляясь, как тлеющая свеча. Блаженная агония, которой нет конца. Влад будто бы слышит шелест смешка, когда эта шелковая тьма невыносимо медленно оглаживает его член, когда Влад подается навстречу, жаждущий ласки. Он бы умолял, если бы терзающий его поцелуй дал вымолвить хоть слово. Он бы заскулил, когда тьма струится по бедрам, как будто припадает мокрыми поцелуями. Возможно, никакой кровати не остается, только сильная хватка на пояснице, не дающая упасть, только кто-то держит его за руку, кто-то гладит его по ребрам, когда он задыхается, кто-то разводит его ноги, чтобы вжаться, чтобы проникнуть в него прохладным скользящим движением. Нет ни боли, ничего, только блаженное удовольствие, только чувство заполненности и принадлежности чему-то — тому, что целует его десятками жадных ртов, что держит его десятками нежных рук. «Прекрасно смотришься, — шепчет голос, змеей скользящий между его мыслей. — Такой отчаявшийся, такой послушный, такой красивый. Тебе же нравится?» Удушливое объятие на мгновение спадает, и этого достаточно, чтобы выкрикнуть заполошное: — Да, да, блядь! Ему кажется, что Ян снова заставит его задыхаться от поцелуев, пользуясь тем, что может и терзать его губы, и двигаться в нем, и гладить по спине и выгнутой пояснице. Но Яну, кажется, нравится слушать его глухие отрывистые стоны, и он, блядь, старается, отзываясь на каждое движение невидимого любовника. Влад теряется во времени и пространстве, его поворачивают, вжимают в постель лицом, заставляя глухо рычать от бессильного желания прикоснуться к себе. Что-то держит его руки. Руки, заломленные за спину. Плечи ноют. Плечи вздрагивают от десятков поцелуев. «Ты прекрасно смотрелся бы на алтаре, — мурлычет бархатный голос. — Ты как будто нарочно стараешься, чтобы твои крики услышали. Чтобы слышали, как тебе хорошо». — Если ты надеешься… что мне станет стыдно!.. — огрызается Влад. Стыду никак не перебить удовольствие, приятную дрожь тела, которое вбивают в смятую постель. В скрипучую кровать. Он помнит, что кровать была ужасная, но сейчас не чувствует ничего, кроме всепоглощающей тьмы. Вокруг. Внутри. «Можешь к себе прикоснуться», — дозволяет шепот, сжалившись. — Не хочешь сам? — губы сами кривятся в насмешливой ухмылке. Кусачий поцелуй вгрызается в рот, кровь течет вниз. Куда-то в Бездну. «Мне нравится тобой любоваться». Слепота раздражает, только тьма ворочается, принимая причудливые формы; Влад тоже любит смотреть. Даже если это то, что человеческий разум не способен вместить, даже если магия на изнанке надрывно стонет с ним в унисон. В непроглядной темноте, сомкнувшейся вокруг океанскими волнами, он видит проблеск синих глаз. Внимательных. Чуть подернутых поволокой желания. Не так уж он и холоден, как хочет показаться. Хватка на руках пропадает, только чьи-то тонкие пальцы скользят по спине, обрисовывают узоры магических татуировок. Если долго смотреть в Бездну, Бездна может захотеть посмотреть, как ты на нее дрочишь, так? Короткий смешок приходится куда-то в шею. Ян рядом, всегда рядом, не важно, насколько искривляются пространство и время. Приникает, льнет к спине. Двигается в нем медленно. Протягивает руки, и Влад все же видит когтистые черные пальцы поверх своих, подрагивающих. В глазах вдруг проясняется. Ян тихо рокочет, рычит на ухо, вторит размашистым, торопливым движениям. Красивого представления не получается, Влад задыхается и в отчаянии захлебывается стоном, когда его настигает оргазм. Белое семя на дымном черном мраке — это даже красиво. Мрак исчезает, испаряется будто. Становится светло, отблески магического светильника пляшут на стенах. Возвращается привычное тепло прогретого помещения, снизу слышится хохот, доносится запах чего-то мясного, жареного. Влад потягивается, как кот, лежащий на старой кровати, которая едва ли выдержит двоих людей ночью, не то что их бешеный секс. Ему любопытно, сколько из произошедшего было реальностью, а сколько — подброшенными в мысли образами. Поясница не ноет, но бедра еще дрожат — отголоском безумного оргазма. Ян лежит рядом, обнаженный, бледная кожа и вязь черных татуировок. До того чистое тело, что хочется просто оставить отметину, присвоить, отпечататься алыми укусами — тем более, его собственная шея горит. Но Влад только целует его в плечо. Легко, почти невесомо. — La petite mort, да? — Ты знаешь французский? — Нет, я просто выебываюсь, — усмехается Влад. — В этом месте твоя магия сильнее. — Я почти ее исчерпал, — с сытой улыбкой соглашается Ян. В синих глазах и правда — ни прожилки мрака. И дышится легче, изнанка не дрожит, искажаясь, рядом с ним. Можно просто лечь рядом, ткнуться в плечо, вдыхая свежий, морозный запах его кожи. — Ну да. Потратил на то, чтобы меня отыметь. — Оно того стоило, — мурлычет Ян. Он любит по-паучьи оплетать руками, прижиматься ближе, как будто ищет человеческого тепла, он, хтоническое существо из Бездны. Обычно он шепчет милые глупости, но сейчас бормочет: — Это место сводит меня с ума. Магия кружит голову. Местные хотят, чтобы ими владели, жаждут кому-то молиться. Ты… помогаешь мне оставаться человеком. Твоя искренность. Твои чувства. Желания. Влад держит его за руку, смотрит на тонкие, будто бы музыкальные пальцы, на голубые прожилки вен на запястье. Ян кажется обычным — слишком тонким, слишком бледным, но все же человеком. Иногда странно осознавать, что это всего лишь притворство. Его настоящий лик соткан из мрака. Улыбнувшись, Влад целует его пальцы, будто нарочно задевая обручальное серебряное кольцо. Оно никогда не нагревается на руке Яна, остается холодным. — Будь ты кровавым божеством, я бы просто занял место твоего первого жреца, — говорит Влад. — Только я могу тебя касаться, только со мной тебе хорошо. А они могут слушать, как ты меня трахаешь. Потому что я выбрал тебя, и не важно, человека или тень из мрака. Я отдаюсь тебе. Влад прекрасно умеет провоцировать. Этот очень сомнительный религиозный подтекст. Этот тихий голос с хрипотцой. Ян облизывает сухие губы, которые так и хочется поцеловать. И он целует.