Яблочная жвачка

Чимин плетётся вдоль улиц, проходя тот самый супермаркет, в котором почти украл жестяную банку с соком. Он ускоряет шаг, закрывая своей маленькой ладонью часть лица.       Подходя к дому, он нехотя открывает дверь и заходит внутрь, желая забыть этот день. Он едва ли успевает развязать шнурки на своих кедах, как слышит звук разбивающейся посуды. Чимин осторожно ставит бутылку вина на небольшую тумбочку рядом с обувью и проходит дальше. Медленно, почти на носочках он крадётся на кухню и снова уже не только слышит, но и видит летящий стакан, что в следующую же секунду разбивается о стену.       — Только попробуй подойти, я вскрою тебе этим горло, — слышится разъяренный голос матери.       Парень быстро забегает на кухню, видя перед собой того, кого не ожидал увидеть вовсе. Сейчас его взгляд не ровный и уверенный, как обычно, а растерянный и сбитый с толку. Ладони становятся в одночасье потными, а ком в горле он сглатывает, пытаясь произнести хоть слово.       — Пап?.. — обращается он к мужчине, на лице которого красуется отросшая, слегка поседевшая борода, небольшая царапина на щеке и тусклая надежда в глазах. Он улыбается в ответ парню, что, приоткрыв рот, глядит на него, совсем не моргая при этом.       — Чимин, я так соскучился, — совсем слёзно признаётся он.       — Чимин, иди в комнату, — также слёзно просит женщина, сжимая осколок в руке.       Парень переводит обеспокоенный взгляд на мать: волосы расстрёпаны, алая струя стекает от запястья к локтю, капая вниз и пачкая совсем новый паркет, лицо красное от слёз.       — Почему я должен уходить?       — Прошу, давай не сейчас, — срывается женщина, ещё сильнее сжимая осколок в руке. — Югём в своей комнате. Сходи проверь, как он там, — обращается она к сыну, не отрывая недовольного взгляда от бывшего мужа.       Парень замечает эту напряжённость во взглядах обоих. Будто что-то уже произошло до его прихода, но оба отказываются говорить, что именно.       — Я схожу к брату, как только вы, — указывает пальцем на родителей, — объясните мне, что здесь происходит и какого чёрта тарелки и стаканы в нашем доме теперь летают?       Мужчина мечется, не зная, что ответить.       — Чимин-и, я приехал, потому что соскучился…       — Что за херню ты несёшь?!       — Тише, мама, — обрывает всплеск эмоций парень, переводя взгляд на мужчину, — со…скучился? — будто не веря произносит он. Отец положительно кивает головой и пытается улыбнуться сыну. — Почему не приехал раньше?       — Я хотел… — опускает виноватый взгляд, — но…всё никак не получалось…       — Чимин, прошу… — снова вмешивается мать, начиная вытирать слёзы с щёк тыльной стороной ладони, — не верь ни единому слову твоего отца…       — Замолчи! — зло шипит мужчина, и парень слегка вздрагивает. — Прости, Чим. У меня всегда были проблемы с контролем эмоций.       — Лучше скажи ему правду, а не мерзко лги, больной ублюдок!       Чимин вопросительно смотрит на отца, которому, кажется, ничего не остаётся, как рассказать правду. Он с улыбкой на лице подходит ближе к парню, что слегка трясётся из-за всего происходящего, и проводит указательным пальцем правой руки по щеке сына.       — Сына, я приехал в Сеул, потому что мне нужны деньги, а не потому что я хороший отец, который всё это время скучал по своему ребёнку, — признаётся он, всё с той же улыбкой. — Я никогда не любил тебя. Прости.       Чимин закусывает нижнюю губу, подавляя ту боль, что вмиг заполняет его грудную клетку. Он думал, что не чувствует. Не чувствует ничего. А сейчас сдерживает слёзы и злость на родного отца, которого все эти годы любил и помнил. Он был уверен в том, что именно своей маме он не нужен был, а отец когда-то должен был прийти и забрать его из этого дома, где его не уважают и считают никем. Он ведь отчётливо помнит ту фразу, что произнёс отец, уходя из дома: «Сохён, ты же сама говорила, что не хотела его, что он ничего хорошего не принесёт в твою жизнь…». После неё он убежал и заплакал. Да.       — Расскажи, что было после, — содрогаясь всем телом, произносит мать. 13 лет назад. — Ты же сама говорила, что не хотела его, что он ничего хорошего не принесет в твою жизнь, зачем тогда шесть лет назад просила забрать тебя тогда из больницы? Зачем звонила и плакала?! Мужчина давит на крышку чемодана, застёгивая молнию на нём. Накидывает серое пальто и выходит прочь из комнаты. — Я не хотел этого ребёнка. Ты сама знаешь, — в дверном проёме проговаривает он. — Следовало оставить его в роддоме, как мы и хотели, а не давать слабину. Наши дни.       По чиминовой щеке скатывается одинокая и прозрачная слеза. Впервые за столько времени он что-то чувствует.       Он всегда мечтал, что на пороге появится папа и заберёт его. Скажет, как сильно он скучал и как любит его. Он представлял, как будет плакать от счастья, когда будет собирать чемодан, строя в голове счастливую жизнь с отцом. И тот всё же заставил парня плакать. Вот только жаль, что плачет он от невыносимой боли, а не от радости встречи.       — Ты сказал, что скучал по мне, — наконец произносит Чимин, сжимая руки в кулаки. — Знаешь… — Он вытирает слёзы и, замахнувшись, сильно ударяет по лицу мужчины кулаком, — …Я тоже соскучился, папочка.       Отец отклоняется в сторону из-за сильного удара сына, и из носа почти сразу же скатывается алая струя крови, пачкая губы и подбородок.       — Прости, денег нет. Придётся искать в другом месте, — язвит Чимин. — Убирайся. И больше не смей заявляться на порог этого дома.       — Больной выродок, — напоследок бросает мужчина, выходя из дома.       Чимин сразу же берёт руку матери, подставляя её под струю воды, и промывает рану. Затем тянется рукой к тумбочке, вытаскивая аптечку. Шмыгая носом, он осторожно достаёт пинцетом маленькие остатки стекла из раны, а после также аккуратно и бережно перебинтовывает руку, пытаясь унять бурю внутри самого себя.       Не хочется верить в то, что родной отец никогда не хотел тебя обнять, поцеловать и прижать к себе. Что не хотел сходить к тебе на праздник, когда ты только пошёл в школу или разделить с тобой обед, как это было у обычных детей. Чимин всегда считал своего отца идеалом, примером для подражания. Такой стойкий, уверенный в себе, умный. Считал его настоящим мужчиной. Потому и пытался быть похожим на него.       — Чимин, — тихо зовёт мать, не прекращая глотать солёные слёзы, — спасибо.       — Тут не сложно. Этому учат ещё в начале года, — вытирает рукавом лёгкой кофты сопли.       — Я не только про руку, — теребит край бинта женщина, глядя на то, как бережно её сын перевязал рану. — Если бы ты не пришёл…       — Я знаю, мам… — громко выдыхает он. — За какими деньгами он приходил?       — Он…твой отец…на…на каких-то наркотиках сидит, Чимин, — снова начинает плакать женщина, облокачиваясь на грудь сына.       Парень вытирает тыльной стороной ладони лоб, прикрывая глаза. Он снова пытается сдержать себя, не давая волю эмоциям.       Пак подходит к холодильнику, вытаскивая оттуда бутылку соджу, и заполняет стакан почти полностью, после чего выпивает его залпом и неприятно морщится от жгучих ощущений в груди. Слёзы сами начинают литься из глаз, но он поспешно смахивает их небольшой ладонью.       — Ясно…слушай, я…пойду проветрюсь, а ты закрой дверь на замок и…и жди Богома, ладно? Я вернусь скоро…наверное… — отрывками произносит он, скрываясь за дверью.       Парень снова зашнуровывает кеды, бросая взгляд на бутылку вина, что всё ещё стоит на тумбочке, и, не долго думая, он протягивает руку и берёт её.       До этого момента он не знал, куда может пойти «проветриться», а сейчас он точно ступает на холм к тем самым ржавым качелям, что, кажется, скоро развалятся. Парень и сам сравнивает себя с ними. Одиноко качающаяся в этом мире ржавая, пустая качеля. Звук намного противнее, если начать раскачиваться сильнее. Это бьёт по мозгам похлеще каких-то колокольчиков над дверью в его винно-водочном. Он пытается забыться в алкоголе, что активно поглощает уже минут пятнадцать, и едва не падает с качели.       Здесь тихо и спокойно. Свободно и легко.       И кто сказал, что Южный район самый опасный в Сеуле? Для Чимина он самый замечательный. По крайней мере, сейчас. Он понимает парня, как никто другой. Он спокойно слушает чиминово шмыганье носом и всхлипы, совсем ни о чём не спрашивая. Он просто есть, и это уже хорошо.       — И где твои опасные гопники? — интересуется у себя же, делая очередной глоток вина. — Или хотя бы один… — чуть тише добавляет он, невольно вспоминая нового знакомого.       Какая-то безысходность и пустота внутри. Хочется избавиться, а лучше вообще никогда не чувствовать её. Почему? Почему он на что-то надеялся и верил? Зачем?       Не стоило ничего ни от кого ждать. Ожидание — всегда боль.       — Ты знал, что пить в одиночестве — это алкоголизм? — слышится чей-то низкий голос, и Пак готов поспорить, что это не очередной бесячий голос в его голове. Он реален. Потому и поднимает голову и убирает бутылку ото рта.       — Я что, громко пью? — спрашивает Чимин, не понимая неожиданного появления его знакомого.       — Скорее, ты громко дёргаешься, — указывает на дряхлые качели, жуя жвачку со вкусом зелёного яблока.       Шуга улыбается так ярко, что хочется сделать жест в ответ. И у Чимина тоже непроизвольно появляется улыбка на лице. Слабая, но она есть. Глаза немного пьяные, а руки расслабленные, но он протягивает эту бутылку мятноволосому парню, но не удерживает её, и та летит вниз. Хорошая реакция парня рядом и трезвое состояние делают своё дело: минова рука моментально хватается за дно стеклянной бутылки, а сам он весь корпусом опускается вниз, хватаясь другой рукой за ржавую часть качели и располагаясь прямо напротив глаз другого.       Повисает секундная тишина, после которой Чимин, глядя в глаза Шуге, громко икает и откидывается прямо на спинку качели. Другой сразу же отклоняется обратно, выпрямляясь и делая глоток вина.       — Люди пьют, когда что-то случается, — наконец начинает мятноволосый, облизывая губы. — Получается, у тебя тоже что-то произошло?       Чимин на секунду задумывается, кладя голову на перила качели.       — Но в прошлый раз здесь...мы пили просто так, разве нет?       — Мы тогда познакомились. Тоже повод выпить, согласись.       — Ах, ну да, — как-то грустно улыбается он. — Ты когда-нибудь чувствовал себя одиноким дерьмом?       Шуга садится на вторую качелю и задумывается, начиная легонько покачиваться.       — Каждый день, вообще-то, — заключает он, — каждый чёртов день я чувствую себя таким.       Пак поднимает голову с перил и глядит на Шугу, совсем не понимая такого ответа. Парень из Южного района, который может получить то, чего желает, лишь одним своим взглядом, вдруг говорит такие странные вещи.       — Скажи мне хоть что-то, что слышал обо мне.       Чимин снова задумывается, стараясь вспомнить слова Тэхена, который без умолку болтал об этом.       — Ну… — тянет он, — мне сказали, ты укусил какого-то бедолагу за член, когда делал минет…       — За мошонку, вообще-то, — исправляет другой, делая глоток вина. — Ты же будущий доктор, должен ведь знать, что и как называется.       — И кто этот парень?       — Его нет. Точнее, он есть, но… ничего такого не было. Ты ведь знаешь Намджуна из твоего универа?       В ответ положительно кивают.       — Я просто не захотел с ним целоваться, сказав, что не гей, а он пустил этот грязный слух обо мне.       — Прик…ольно, — икает парень в ответ, — то есть…нет, вовсе не прикольно. Я не это… — икает, — … хотел… — снова икает, — блять, ну ты понял, — Пак пытается задержать дыхание, чтобы избавиться от икоты, и у него даже выходит.       Чимин достаёт из кармана пачку сигарет, протягивая другому, но в ответ отрицательно качают головой, потому он один делит эту участь курильщика. Он качается на качеле и совсем не понимает, что его притащило сюда. Почему он снова в десять вечера на ёбаном холме в Южном районе говорит о жизни с каким-то левым гопником, у которого задатков гопника, кажется, никогда и не было. Одно название.       — Знаешь, вот у меня полчаса назад вода начала литься из глаз, с тобой такое бывало? Она прямо струилась из глаз, будто я какой-то пришелец, извергающий воду, — делает затяжку Пак.       — В смысле — ты плакал? — издаёт смешок другой.       — Ага, — выдыхает дым.       И Юнги становится понятно. Понятно, почему чиминова туша снова у него на районе; понятно, почему он в одиночку пьёт, сидя на качеле.       — Хочешь покажу кое-что? Может помочь забыться на некоторое время.       — Господи, надеюсь, это марихуана, — снова затягивается парень, кладя голову на перила.       Шуга отрицательно качает головой, пытаясь поднять младшего с качели.       — Ну и свинья же ты.       — А это всё гены. Мой отец жирный ублюдок, — чуть шатается Пак, хватая за руку другого.       Шуга ведёт того в сторону небольшого поля, что расположено не так далеко от его района, стараясь не упасть. Чимин всю дорогу бурчит что-то невнятное про отца и несправедливость в этом мире, который хорошим его явно обделил, но всё равно плетётся в сторону поля, задевая ветки кустов, которыми иногда получает по своему милому лицу.       — Ну и залупа, блять, — высказывается он, когда едва не падает на землю, но сильная рука парня рядом успевает подхватить его и снова заглянуть в пьяные глаза.       — Ты, блин, на мокрую крысу похож, — посмеивается над ним Шуга, поправляя рукой немного влажную чиминову чёлку. Пак ненадолго замирает, глядя в глаза напротив, но позже сам отводит взгляд в сторону. — Мы пришли, — оповещает мятноволосый.       На пьяные чиминовы глаза попадается старая кровать с матрасом, что стоит почти посередине этого небольшого поля. Пак думает, что галлюцинации, ведь кто будет ставить кровать здесь?       — Это я её сюда поставил, — признаётся Юнги. И всё становится понятнее. Хотя нет. Кто всё-таки будет ставить кровать в поле?       — Ты…дурак, — заключает Чимин, понимая всю странность ситуации, — реально сумасшедший, — но на лице появляется слабая улыбка. «Это хорошо, — думает он, — хорошо, что кто-то позволяет себе выходить за рамки, делая что-то сумасшедшее». Потому что в его жизни всё не так. Да, есть что-то похожее, но это всё не то. Свои действия он не может описать словом «удивительно». Скорее, «пьяно» и «размыто». Вот и всё его сумасшествие. Минимально и слабо. Очень слабо. А в этом он видит что-то удивительно красивое, даже романтичное. Необычное и потрясающее.       Они проходят чуть дальше, и Юнги валится на кровать, подкладывая руки под голову. Пак ложится рядом, но с другой стороны; кладёт голову рядом с миновыми ногами и также подкладывает руки под голову. На секунду он прикрывает свои карие глаза, а после широко открывает их, видя перед собой огромное количество звёзд на небе, что кажутся такими реальными и близкими, что можно потрогать руками.       — Хочу одну, — вытягивает руку Пак, пытаясь достать маленькую сияющую прелесть, — хочу её. Но даже подняться он не в состоянии.       Шуга слабо улыбается, думая, что тот из-за вина совсем рассудок потерял, если пытается достать звезду рукой.        — Ну тебя и развезло от полбутылки вина.       — И не только вина, — бурчит Пак, всё ещё держа одну руку в воздухе, а затем тянется к карману, доставая антисептик для рук, и выдавливает немного на ладони, размазывая по ним.       — Это выглядит так, будто ты неудачник, — заключает мятноволосый, немного посмеиваясь. — Зачем носить с собой эту штуку?       — Я люблю чистоту, вот и всё, — оправдывает свою странность Пак. — Юнги?       — Чего?       — С кем ты живёшь? — интересуется темноволосый парень.       — С отцом. Мама живёт с новым мужем и ребёнком в Тэгу. Иногда мы даже видимся, — рассказывает он, вдыхая ночную свежесть, а затем достаёт из кармана кожаной куртки пачку жвачки и закидывает одну пластинку в рот, предлагая другому. — Моя любимая.       Пак бурчит в ответ о том, что ему не нравятся эти жевательные штуки и Юнги пусть тоже завязывает с этим.       — Такой правильный.       И другой будто с катушек слетает из-за этого «правильный».       — Чёрт, это вовсе не так! Я не такой, — Чимин одним резким движением поднимается с кровати, принимая позу сидя, и недовольно глядит на Шугу. Перед глазами всё становится размытым из-за резкого подъёма, и он щурится, пытаясь хоть что-то развидеть. Юнги, в свою очередь, также поднимается, оказываясь совсем близко к чиминовому лицу, слыша, как тот тяжело дышит и даже немного трясётся.       — А какой? — тихо спрашивает Шуга.       — Совсем плохой, — развязано отвечает Пак, протягивая руку к шее другого. Он тянет парня на себя, припечатываясь к его губам своими. Всё получается смазано, резко, непонятно и пьяно. Чимин чувствует яркий вкус зелёного яблока, что так и манит попробовать ещё. Хочется ощутить ту приятную сладость на губах и во рту. Но есть страх, что это не продлится долго или что он не сможет попробовать ещё.       Всё становится проще, когда он чувствует, что в ответ потянулись с такой же отдачей, слегка приобнимая за талию рукой.       Чимин валит того обратно на кровать, залезая сверху и ставя колено совсем близко к миновому паху. Он целует как-то грубо, закусывая и оттягивая губу, а в ответ получает робкое блуждание рук по его животу и нежное прикосновение губ.       Ему кажется это совсем незнакомым. Все миновы действия совсем новые для него. От мягкого прикосновения рук к его шее, до слабого, практически неподвижного состояния тела. Потому он и сам начинает быть таким же. Спокойным, каким-то беззащитным и нежным.       Пак целует уже не так смело, даже робко, будто пытаясь продлить то, чего больше не сможет повторить — поцелуя с Мин Юнги.       Только Чимину непонятно: творит он это из-за того, что алкоголь бьёт в голову, слишком больно и хочется забыться, или всё-таки он целует Юнги потому, что это Юнги.       Чиминова рука скользит от шеи к паху, слегка сжимая бугорок в штанах. Юнги громко выдыхает, пытаясь не издать стон, и резко останавливается, убирая руку темноволосого со своего достоинства.       — Не надо, — разрывает он долгий поцелуй.       — Что не так?       Мин немного мнётся, отворачивая голову в сторону, и другому приходится слезть с него, чтобы не доставлять дискомфорт.       — Ты пьян, — поясняет старший, приподнимаясь на локтях.       Чимин откидывается на спинку кровати, пытаясь смотреть в глаза сидящему напротив парню, но выходит не особо хорошо — пьяное состояние и плохая видимость мешают.       — А ты гей, — выдаёт то, что первое пришло в голову, пытаясь хоть как-то разбавить обстановку.       — Скорее, би, — всё ещё не разрывает зрительного контакта Шуга.       — Мужиков-бисексуалов не бывает. Лижешь член, значит, ты гей, — невнятно произносит темноволосый, при этом пьяно улыбаясь. — Ты красивый. Хочу поцеловать тебя ещё… Другой смущённо улыбается такому заявлению и встаёт с кровати.       — Уже поздно, я отведу тебя домой.       Мин помогает младшему подняться, придерживая того за талию рукой. Чимин тянет парня за воротник, снова припечатываясь своими губами к губам Юнги. И в ответ не отталкивают. Наоборот — тянут ближе, заботливо придерживая за талию, чтобы тот не свалился.       Пока Пак не понимает, что чувствует, Юнги начинает тонуть. И так глубоко, что, кажется, невозможно вынырнуть. Чимин — самый красивый парень в медицинском университете. А ещё Чимин здесь. Чимин целует, обнимает и дышит слишком горячо.       Они отстраняются лишь тогда, когда губы становятся набухшими и красными, а слюна между ними болтается, как что-то ненужное. Пак широко и пьяно улыбается, отходя в сторону, и всё же валится на землю. Шуга довольно быстро поднимает его, снова придерживая за талию.       — Я украл твою жвач… — икает Пак, не прекращая широко улыбаться. Глазных яблок практически не видно.       Парень с нежно-зелёными волосами непроизвольно улыбается такому поведению и ведёт того в сторону дома, попутно пытаясь разобрать адрес, что вылетает из чиминового рта какими-то отрывками.       — Чёрт, Тэхен меня убьёт, — ёрзает парень, когда его тушу пытаются закинуть на спину.       — Да заткнись ты уже, — произносит с улыбкой на лице старший. — Позвони мне завтра, как проснёшься. Я оставлю номер.