Яблочная жвачка

***

Хосок накидывает пастельного цвета рубашку с коротким рукавом, рассматривая себя в зеркале, затем поправляет светлую чёлку, что падает ему на глаза, и улыбается своему отражению в зеркале. После проходит в спальню, где, свернувшись калачиком, лежит рыжеволосый парень. Чон помнит, как тот дрожал едва не весь прошлый вечер, когда к ним вдруг заглянули двое парней. Он помнит, как тот разрыдался, когда входная дверь закрылась. Он помнит также, как тот упал на колени, больно раня их об осколки кружки, которую он же и разбил. — Чимин-и, — робко зовёт он, ожидая, что ему всё же ответят, потому что вчера парень не говорил вовсе. Он лишь прижимался к спинке дивана в гостиной, шмыгая носом, и всё время ворочался. Его рыжие пряди хаотично разложились на голове, а на висках выступал пот. Хосока от такого вида младшего передёрнуло тысячу и один раз. Он любит Чимина. С тех самых пор, как только увидел его. Тёмные волосы делали Пака более привлекательным, чем он есть, его пухлые и розоватые губы, карие глаза с капелькой бесстыдства, белоснежная шея, на которой видны венки, нежная кожа, уверенный взгляд и чёткие движения рук, он всё это помнит, будто в первый раз. А сейчас… Сейчас его вовсе не узнать. Кажется, Чимин никогда не был прежде сломлен сильнее, чем теперь. Кхм… Он никогда не был в принципе сломлен. Пак был уверен в себе. Всегда и везде. И даже лёгкая наглость в его характере не была преградой для Чон Хосока. Он полюбил его практически сразу. А когда младший всё-таки принял его подарок (то самое кольцо), Чон даже подумал, что тот уже созрел для серьёзных отношений. Но нет. Он ошибался. В глазах Пака не было теплоты, которая была у Хосока. Не было абсолютно ни-че-го. — Я приготовил завтрак… — продолжает Чон, осторожно садясь на кровать, — поешь, прошу. Старший бросает взгляд на подушку, замечая под ней маленькую упаковку таблеток, и тянется к ней рукой, понимая, что это ничто иное как успокоительное. Но Чимин ведь всё равно продолжает дрожать. И Хосок не тупой, чтобы вдруг не понять, что это из-за него. Из-за него парень живёт теперь здесь. Из-за него они с Юнги, вроде как, расстались. Из-за него Пак поссорился с другом. Из-за него он чувствует себя разбитым и подавленным. Но без Чимина никак. Он не сможет без него, кажется. — Я вернусь вечером, — тихо дополняет Хосок, выходя из комнаты. Пак слышит звук закрывающейся двери, и немного вздрагивает. Большую часть дня он лежит в совершенно неподвижном состоянии, не зная, как ему поступать дальше, и стоит ли пытаться. Но его мысли в один момент обрывает звонок в дверь. Парень не сразу поднимается с кровати, думая, что Хосок не глупый и сможет всё-таки найти свои ключи, чтобы войти в квартиру. Но звонок снова раздаётся. Такой противный и надоедливый, что хочется сдохнуть. Ну, или это не из-за этого вовсе. Он плетётся открывать, еле перебирая ногами и громко сглатывая, пытаясь унять напряжение внутри. Но как это сделать, когда на пороге стоит он… — Хён…? — едва слышно произносит Пак, когда видит перед собой Юнги. В ответ криво улыбаются и проходят внутрь. Пак ошарашенно оглядывает мятноволосого парня, не понимая, зачем тот снова здесь, если вчера, вроде как, всё решили. Он. Теперь. С Чон. Хосоком. Юнги осматривает прихожую и останавливает свой внимательный взгляд на рамке с рисунком. С его, блин, рисунком. Сам Мин его и нарисовал, а Пак, по всей вероятности, вставил в рамку и приволок в квартиру к Хосоку. Умно. На рисунке сладко спящий Пак Чимин пару дней назад. — Это не то, что ты думаешь, — выдавливает из себя младший, видя, как парень прожигает взглядом несчастную рамку. — Просто рисунок действительно красивый, а я — ценитель прекрасного, — пытается как можно безразличнее сказать он, но всё ещё шмыгает носом и отводит взгляд в сторону, боясь встретиться с миновым. — Да ты что, — по-доброму усмехается другой, проводя указательным пальцем правой руки по ободку рамки, а затем он проходит на кухню, что делает и младший, усаживаясь за стол. — Почему всё так? — спокойно интересуется он, скрепляя руки в замок. — Я… — еле проговаривает Пак, всё ещё не глядя в глаза, — …я ошибся. Ошибся, когда думал, что у нас с тобой что-то получится. — Мм, ошибка, — протягивает Юнги, пытаясь изучить своими прищуренными глазами все эмоции на чиминовом покрасневшем лице. — Даже то, что ты любишь меня, а я люблю тебя? Пак сразу же поднимает свои глаза полные немой тоски и отчаяния на Шугу, который, кажется, в любви ему только что признался. Точнее, ответил на недавнее признание Чимина. — Нет, всё вовсе не так, — снова опускает растерянный взгляд и поджимает губы, заметно нервничая. — Я случайно тогда это сказал. Не знаю, что на меня нашло, но всё совсем не так. Я теперь с Хосок-хеном и…и всё хорошо, — на последних словах он морщится, чуствую ком в горле, а затем сильнее закусывает нижнюю губу, чтобы прекратить это. — Лучше уходи отсюда, тебе так будет лучше. Прошу тебя. — Почему? — резко поднимается старший, ставя руки на стол, и глядит прямо на парня, а в следующий момент он срывается, позволяя повысить голос: — Почему я должен, блять, уходить, когда мой парень дома у какого-то члена? Объяснись, Пак Чимин. — Я…просто уходи. Так действительно будет лучше для тебя…ну же, прошу тебя, — хнычет он, и по щеке скатывается пару дорожек солёных слёз. — Я не люблю тебя, слышишь? — выдаёт он, начиная плакать сильнее. Снова и снова закусывает губу, кажется, до крови; виски пульсируют, руки сжимают скатерть, пальцы на ногах поджаты. — Мне всё равно на тебя. Плевать. Абсолютно. Понятно? — срывается он, начиная реветь во весь голос. Слёзы скатываются по покрасневшим щекам и падают на его светлую кофту. — Всё равно… — куда-то под нос бормочет Мин, задумываясь, — тебе всё равно, значит, — снова повторяет он. Юнги бросает осторожный взгляд на плиту, рядом с которой выставлены кухонные приборы. Он не успевает подумать, а ноги сами несут его в ту сторону. — Если тебе всё равно… — тянется рукой к ножам, что вставлены в деревянную подставку, и вытаскивает оттуда один, — тогда смотри, придурок! Старший преподносит остриё ножа к внутренней стороне левой ладони, резко проводя по светлой коже, из-за чего кровь алой струёй вытекает из раны, оставляя сильный надрез. Чимин не раздумывает ни минуты: подрывается с места, подбегая к мятноволосому парню, хватает за запястье и промывает рану под проточной водой. Шуга наблюдает, как эмоции на чиминовом лице сменяются со скоростью света: вот он плакал, понимая свою вину перед ним, потом он растерялся, увидел нож — испугался, кровь — стало плохо и противно, потому что тот еле сдерживается, чтобы его не вырвало из-за одного её вида, а затем искра в глазах, такая яркая и чёткая, что Юнги готов поспорить, что всё то, что говорил рыжеволосый до этого… — Полная херня! — выдаёт он, глядя на парня рядом, что осторожно промывает его рану. — Всё, что ты говорил сейчас. Понял меня, Пак Чимин? Младший дрожащими руками тянется к аптечке в тумбочке. На глазах слёзы, а внутри полная неразбериха, страх и ужас. Он совершенно не хотел рассказывать ему ничего. Он хотел, чтобы Юнги жил спокойно и мирно, как это было до его появления. Но только сумасшедший мог так подумать. Или Пак Чимин. Что сейчас, в принципе, одно и то же. Пак бережно обрабатывает и перебинтовывает руку хёна, аккуратно завязывая маленький узелок на конце. Его руки дрожат, но он всё же заканчивает начатое. — Чимин… — зовёт его старший, накрывая своей ладонью чиминову тёплую, — прошу, расскажи. Иначе я, блин, сорвусь и сотворю какую-нибудь неведанную херню, вроде этой, — указывает на раненную руку. Парень поднимает расфокусированный взгляд на Шугу, который смотрит на него с волнением и…заботой. Как и всегда. Юнги всегда такой с ним, какую бы херню не творил Чимин, Мин всегда рядом. Он терпит его характер и все выходки, которые иногда переходят черту. — Я хотел…нет, нет… — теряется рыжеволосый, — я видел… видел, как ты хотел…и ещё твой отец был, а Хосок он ведь сказал…и я…ах… — вздыхает он, снова начиная плакать. — Подожди, подожди, с самого начала, — поглаживает чиминову ладонь, тем самым успокаивая. Чимин выглядит очень слабым и совсем беззащитным в этот момент, и Юнги, кажется, готов сделать всё, чтобы попытаться укрыть его от всего плохого в этом мире. — Ты рассказывал как-то, что у твоего отца какие-то проблемы на работе, помнишь? — разъясняет он, переводя дыхание — И…и это всё не просто так. Хосок…это он, — снова вздрагивает и морщится, отводя взгляд, — он сказал, что если я не сделаю правильный выбор, то у твоего отца не будет ничего. Я хотел…я просто хотел…не знаю. Хосок сказал, что сможет сделать всё, чтобы ты не поступил в этот чёртов универ, а я ему не поверил, подумал, он херню сморозил просто. Но когда ты сказал, что там дела, — всхлипывает, — …дела не очень, я понял, что он не врёт. Ты ж…ты же знаешь, что его отец может практически всё. А потом я увидел, как ты смотришь на эти свои рисунки…я видел…я видел, как тебе это нравилось. Я не мог позволить, чтобы твоя мечта разбилась. Юнги, я знаю, что кретин. Но если ты не уйдёшь сейчас, то он всё сделает так, как сказал, поэтому…уходи, понятно? — Чимин, ты сделал это, чтобы я поступил в университет? — будто не веря всему сказанному, спрашивает старший. — Ты…ты знаешь, что глупый? — с каким-то отчаянием глядит на рыжеволосого, который не прекращает ронять слёзы. — Мне не нужен этот универ, если рядом нет тебя, дурак. Неужели ты ещё не понял? — А как же…как же рисование? Ты…ты же говорил, что оно тебе…нравится, хён, — вытирает рукавом лёгкой кофты сопли и хмурится. — А ещё мне безумно нравится один до жути тупой парень, — криво улыбается, сильнее сжимая небольшую ладонь в своей. Чимин не верит. Нет. Чимин отказывается верить. Верить в то, что Юнги так просто может отказаться от того дела, к которому лежит его душа, и не просто отказаться, а сделать этого ради него. Ради того, кто тысячу раз обижал безумными выходками и поведением своего хёна. Ради такого никчёмного и отвратительного него. На душе очень тепло от этого. Даже горячо. Пак чувствует, что его не просто хотят. Его ценят. О нём заботятся. Его любят. Он тоже любит, просто немного своеобразно. Даже глупо порою, но он ведь просто хотел защитить своего хёна от того, что собирался сделать Хосок, ведь нет такого человека в Сеуле, кто бы не слышал имя его отца. Потому Чимин и испугался всего того, что может произойти с мятноволосым парнем, которого он несомненно ценит и…любит. Да. Он любит. Лишь поэтому согласился на этот глупый уговор с Хосоком. Он оказался не таким уж и бесчувственным, коим его считали люди, да и он сам. Он умеет заботиться и оберегать, умеет бояться за близких ему людей и чувствовать радости и переживания за них. Просто делает он всё это через жопу, но зато от всего сердца. — Но…как же твой отец? Я не хочу, чтобы из-за меня он потерял работу, — с небольшим страхом в глазах произносит Пак. Другой громко вздыхает, потупив взгляд, и не знает. Не знает, что сейчас делать. Если с универом всё понятно, то здесь…он не в силах что-то решить, а пустить всё на самотёк — нельзя. Это ведь его отец. Шуга переводит серьёзный взгляд на рыжеволосого, кладя руку на его плечо и мягко оглаживая его. — Я придумаю. Я обязательно что-нибудь придумаю, — обещает он, поднимаясь с места. Чимин поспешно делает то же самое, и глядит своими большими глазами на хёна, желая обнять и сказать, что он сам во всём разберётся, но нет, разобрался уже разок, сам видит, что из этого получилось. А затем тянется всё ещё дрожащей рукой к руке другого, кидая на неё свой обеспокоенный взгляд. — Перевяжи сегодня, чтобы не занести туда вдруг ничего, — советует он, поджимая губы, — понятно? И Юнги улыбается, потому что слышать такое от человека, который буквально пару минут назад ревел, словно девчонка, и пускал слюни и сопли на кофту — забавно. Чимин похож на заблудшего, испуганного котёнка, но Мин решает, что всё же не на котёнка: — Ты, блин, на мокрую крысу похож. — Прекрати, — криво улыбается младший, — сейчас вообще, блин, не смешно, — совсем по-детски дуется он. Ну да. — Работе твоего отца и твоему будущему, возможно, пиздец, а ты шутить умудряешься, — бурчит, опуская недовольный взгляд. Шуга подходит совсем близко, не оставляя и сантиметра между их телами, и снова начинает тереться о нежную кожу на чиминовой щеке кончиком носа, понемногу прикрывая глаза. Опять и опять эти миновы жесты заставляют младшего слегка вздрогнуть, невольно покраснеть, прикрыть глаза и сжать чужую руку немного сильнее. В этой нежности хочется зарыться и никогда не выходить, потому что Юнги — как что-то прекрасное и безопасное, и даже такой смелый парень, как Пак Чимин, хочет защиты, и ни чьей-то, а именно Его. Потому Пак как бы в знак благодарности берёт того за вторую руку, приподнося обе ладони к своему лицу, и мягко касается своими пухлыми и мокрыми губами чужих костяшек, оставляя робкие поцелуи. Этот момент кажется обоим ещё более интимным, нежели секс. Потому что, блин …Вам кто-нибудь целовал руки? Да так трепетно и любя, что хочется, по меньшей степени, разрыдаться. В этот момент Юнги понимает, что не ошибся. Он действительно чувствует Пака, да так близко, что становится даже немного страшно. Он ощущает, как Чимину тяжело далось решение о том, чтобы согласиться на этот небольшой шантаж с Хосоком; он чувствует, как ему больно и тошно от самого себя; и, наконец, он ощущает его заботу и любовь, поэтому слова совсем не нужны. Мин всё это видит и чувствует в прикосновениях и взглядах. — Я не сплю с ним, — вдруг серьёзно произносит младший, — не сплю с Хосоком. Мы даже не… — Чимин… — посмеивается Юнги из-за того, что его парень просто мастер обламывать романтические моменты, — я знаю, — слабо улыбается он, — знаю, понятно? Не говори о нём вовсе. У меня кулаки чесаться начинают, что для меня совсем непривычно. Пак также слабо и робко улыбается в ответ, выпуская руки старшего из своих. Юнги проводит по рыжим волосам не раненной рукой, пропуская пряди сквозь тонкие пальцы. — Детка, тебе придётся побыть здесь ещё немного, — с расстроенным видом заключает он, не прекращая трогать рыжую макушку. — Потому что, скажу честно, я, блин, не знаю, что мне конкретно сейчас делать, но обещаю тебе, что придумаю, ладно? Чимин заглядывает в миновы глаза и много-много раз положительно кивает головой. Конечно, он согласен. Речи не может идти об отказе, если дело касается Юнги. Старший притягивает парня ближе, гладя по его затылку, и дарит скромный поцелуй в лоб, на мгновение замирая, затем опускается чуть ниже, закусывая мочку уха, и шепчет: — Не вини себя. Я бы поступил точно так же, если бы дело касалось тебя или тех, кто тебе дорог, — успокаивает Мин, не прекращая водить рукой по чужому затылку и прижиматься ближе. Он так скучал по нему, что словами не описать, насколько сильно. Чимин обхватывает своими руками худое тело старшего, будто заново учась дышать. Медленно и осторожно. Кажется, этот момент может длиться вечно. Но нет. — Пора, — заключает Мин, понемногу отстраняясь от парня, — скоро…скоро он придёт. Чимину совсем не хочется отпускать этого мятноволосого парня, но ему приходится сделать это. Раньше он бы ни за что не поверил, что им может что-то или кто-то управлять. А сейчас, с одной стороны, чувства к Юнги, с другой — Чон Хосок, который не позволяет ему полностью отдаваться той первой стороне. Он закрывает дверь, медленно скатываясь по ней спиной вниз, и снова эта солёная жидкость из глаз. Чимину уже самому надоело быть таким. Он поднимается с паркета лишь тогда, когда слышит, как Хосок просовывает ключ в замочную скважину, потому подрывается и бежит в спальню, прыгая на кровать и кутаясь в одеяло. — Чимин-и… — раздаётся низкий голос Чона, — малыш, ты дома? «Конечно, дома. Куда ему ещё деваться в таком состоянии?», — проносится в голове у Хосока. Он медленно открывает дверь спальни, замечая клубок, что лежит на кровати — Чимин. Он видит, как тот тяжело дышит и, возможно, даже плачет. На прикроватной тумбочке лежит одинокое кольцо, которое он когда-то подарил младшему. Чон тяжело вздыхает, облокачиваясь спиной на косяк двери, а затем и вовсе обречённо скатывается вниз, садясь на паркет. — Мне тоже больно, Чимин, — с грустью в голосе произносит он, — больно от того, что ты меня не любишь. Ни капли. А затем полнейшее безмолвие. Лишь протяжные чоновы вздохи и всхлипывания Пака разряжают повисшую тишину. Так и проходит остаток вечера.