* * *
Она была примерно на полпути вниз по четвёртой дорожке от левого края, когда её лоб закололо. Напрягшись, Дорея убрала свою наполовину нарисованную карту обратно в свою наплечную сумку и закрыла глаза, пытаясь понять по ощущениям, где источник беспокойства, пока неуверенно перемещалась в различных направлениях. Рассудив, что крестраж — потому что ничем иным это быть не могло — находился, по крайней мере, на один стеллаж налево от неё, Дорея поспешила к следующему перекрёстку, затем снова обратно вниз, где ощущение было сильнее всего. Ощущение было сильнее, но всё ещё на другом стеллаже. Дорея повторила манёвр, остановившись перед шкафом, который был сильно повреждён кем-то, бросившим в него зелье. На шкафу стоял необычайно уродливый бюст, носивший пыльный старый парик, которому должно было быть, по крайней мере, две сотни и пятьдесят лет. Аккуратно усаженной на парике была тиара. На самом деле, диадема: Диадема Равенкло. Также она являлась источником зла, которое ощущала её Защита. Дорея с ненавистью уставилась на ужасную штуковину, её мысли забегали по кругу. Она потеряла дедулю Арктура и пратётушку благодаря этим отвратительным штукам, так что, если просто засунет её в карман, спрячет в свой сундук и отвезёт домой, то неизбежно вызовет смерть тётушки Лукреции или дяди Игги. Она могла отнести её Ваз, но это бы разрушило её, а Дорея была, на самом деле, сильно заинтересована в изучении реликвии другого основателя. Чаша, как оказалось, имела на себе множество невероятно интересных и уникальных Зачарований, касающихся нейтрализации ядов, все из которых дядя Игги задокументировал и которые пытался воспроизвести. Диадема, предположительно, предоставляла мудрость, но Дорея предполагала, что она наделяла владельца дополнительными чувствами, вроде эмпатии, к примеру, и, возможно, чем-то похожим на её собственные необычайно чувствительные инстинкты. Одно было ясно: фрагмент души должен был исчезнуть. Даже если это убьёт её, он непременно исчезнет! В тот момент, когда она решилась на это в своих мыслях, Дорея почувствовала покалывание в кончиках своих пальцев и лбу, которое совершенно отличалось от злого жала Кровной Защиты: опустив взгляд, она увидела бледно-оранжевое пламя, танцевавшее у неё на руках. Огонь Души. Дорея даже не дала себе время на обдумывание: она взяла свою палочку из остролиста в левую руку, потянувшись правой, чтобы схватить диадему, оранжевое пламя с жёлтыми краями затанцевало по реликвии, когда она положила ту на землю в замкнутое пространство между сложенным мусором. Затем Дорея наложила единственную Изгоняющую Защиту вокруг тиары, магия и Огонь Души выходили из мягко дымившегося кончика её палочки, чтобы яростно загореться на сером камне. Сделав три осторожных шага назад, Дорея сфокусировала свою решимость, стиснула зубы и начала процесс опознавания и распутывания, который она могла наблюдать при проведении его пратётей три Рождества назад. Магия из её палочки горела оранжевым, а не бледно-серебряным, но Дорея едва успела это заметить, прежде чем воющее, вопящее облако чёрного просочилось из диадемы, как гной из раны, и так толкнуло её магию, что у неё скрутило желудок, а её ноги затряслись. Защита взревела сильней, опаляя жёлтым её кожу, и она сузила глаза и толкнула в ответ, пока её палочка вырисовывала схемы распутывания и обнаружения. Это причиняло боль. Это обжигало её кожу, совершенно не похоже ни на что из того, что она испытывала ранее, сжигая и истощая её силу и разъедая её разум. Дорея проигнорировала боль и потерю способностей, упорно сосредотачиваясь на близлежащей задаче. Я распутаю этот крестраж, даже если это последнее, что я сделаю. Оранжевое пламя зажглось ярче и интенсивнее, приобретая тёмный, почти красноватый оттенок, пока схемы выходили из конца её палочки, чтобы упасть на поверхность диадемы. Осколок души закричал, корчась от боли из-за яркости, но Дорея продолжила дальше, её инстинкты стали теперь чётче и кристально ясными. Дымившаяся палочка танцевала в её пальцах, заклинания, запиравшие осколок души в диадеме, распутывались перед её глазами. Визг поднялся сильней, до ужасающего вопля, затем Изгоняющая Защита вспыхнула и исчезла, забрав с собой осколок души. Дорея тупо уставилась на диадему, затем оступилась, когда её усталость навалилась на неё. Пока она падала вперёд, её палочка рассыпалась у неё в руке, дерево растаяло до пепла и выскользнуло сквозь её пальцы. Перо феникса, которое находилось в ядре палочки, на мгновение воспарило в воздух, огненно-красная полоса красного и золотого над её покрытой оранжевым рукой, а затем упало на её кожу. Если распутывание крестража причиняло боль, то это было значительно хуже. Казалось, будто её руку вспороли и подожгли. Она не могла даже закричать; слабый хрипящий вздох раздался у неё в ушах, когда она упала на пол и свернулась калачиком на боку, обхватывая раненую конечность. Погасло оранжевое пламя, оставив знакомую желтизну Защиты танцевать над алым ожогом, струившимся по её левой руке, от кончика указательного пальца до середины предплечья. Когда успокаивающее жёлтое пламя отступило, то же произошло и с болью, оставив Дорею дрожащей и почти задыхающейся после произошедшего. Там, где раньше был ожог, теперь был лишь тонкий, в виде пера, розовый шрам, и она чувствовала себя так, будто всю её магию вычерпали ковшом. С дрожащими руками и чувствуя неестественный холод, Дорея неуклюже засунула теперь свободную от крестража диадему в свою сумку и на заплетающихся ногах направилась туда, где, как она знала, находился выход. Ей придётся оставить свою сумку в начале одного из запертых на парсел-магию проходов, чтобы никто не забрал её приз, но ей действительно, действительно требовалось добраться до больничного крыла, прежде чем она потеряет сознание. Так получилось, что имелся удобный проход, который проходил с седьмого этажа почти до самого входа в больничное крыло, так что Дорея сбросила свою сумку наверху и, шатаясь, пошла вниз, тяжело дыша и дрожа при каждом шаге. Ей требовалось продолжать идти; падение здесь приведёт к тому, что она никогда не проснётся снова, об этом она знала с той же уверенностью, что и о гравитации. Если она остановится здесь, то никто не найдёт её, прежде чем её тело не превратится в кости и пыль. Поставить одну ногу перед другой, пока направлялась вниз по лестнице, было, пожалуй, самым трудным делом, которым она когда-либо занималась, которое превосходили лишь усилия, прикладываемые для того, чтобы избежать ступеньки-ловушки за четыре ступеньки от конца пролёта. Вылетев из-за статуи, Дорея споткнулась о край ковра, пьяно покачнулась и пошатнулась к тому месту, где, она знала, находилась мадам Помфри. Двери больничного крыла были прямо там… Дорея отключилась в тот момент, когда коснулась дверей, упав прямо через них, чтобы тяжело приземлиться на пол. Она уже не видела, как матрона поспешила ей на помощь, накладывая диагностические заклинания и отправляя вызов профессору Снейпу; даже разрушение замка вокруг неё не смогло бы её теперь разбудить.* * *
Невилл сидел в больничном крыле, крепко сжав в руках книгу, которую пытался читать, и перебегая взглядом от текущей страницы к бледной, неподвижной фигуре его кузины Реи, лежавшей на кровати рядом с его стулом. Они с остальной учебной группой были вызваны в больничное крыло профессором Снейпом сразу после того, как в больницу поступила его кузина, и профессор потребовал, чтобы они рассказали ему всё, что они знали о том, каким образом Дорея оказалась магически истощённой и с почти полностью сгоревшими рукавами. Никто из них не произнёс и слова об Огне Души, конечно — в конце концов, это было незаконно, хоть и, технически, не являлось тёмной магией — но каждый из них точно уже знал, какую лекцию прочитает, когда их подруга и лидер проснётся снова. Они все знали, что Дорее было сложно дозваться до своего внутреннего пламени для всего свыше выполнения простейших занятий, но не то чтобы она была единственной: Трейси было сложно призвать более, чем слабое свечение, Дафна, казалось, не могла вызвать своё вовсе, а у Луны имелась прямо противоположная проблема: её пламя продолжало воплощаться в жизнь, когда она не обращала внимания, и затуманивало её восприятие реальности. То, чем они занимались, не было просто ни для кого из них, но все они старались не заходить слишком далеко. Кроме Дореи, которая явно переоценила себя и почти погибла. У её школьной униформы недоставало половины правого рукава, всего левого рукава и части левого плеча, как и у блузки, которую она носила под мантией. Её палочка отсутствовала — вероятно, она находилась где-то вместе с её отсутствовавшей школьной сумкой — и у неё имелся новый шрам на левой руке, который выглядел гораздо старше, чем было возможно. Её кожа, обычно такая тёплая, была слегка прохладной на ощупь, и, с закрытыми ярко-зелёными глазами, её лицо выглядело пустым и гораздо более юным, чем обычно. Впрочем, что беспокоило Невилла, так это её волосы: у Дореи обычно была копна практически неуправляемых локонов, которые она плотно заплетала себе за спину, оставляя просто несколько прядей прыгать вокруг её лица. Те пряди на данный момент лежали почти прямыми, мягкими волнами спадая на подушку и выглядя намного длиннее обычного. Она находилась без сознания почти целых два дня, а сплетни о том, что произошло с ней, становились всё более и более дикими. Невилл никогда в действительности не подсчитывал, со сколькими людьми Рея регулярно общалась, но увидеть, как около двух третей школы посещает её постель кучками и группами, было довольно впечатляюще. Даже те, кто не знал её лично, подходили заглянуть, хотя это могло быть больным любопытством, а не искренним волнением. Постепенно накапливавшиеся у её постели подарки стали очередной подсказкой: вместо обычной горы конфет стояли маленькие, стильные подарочные коробки дорогого шоколада, большие букеты цветов в вазе и аккуратная стопка конвертов, которые, вероятно, содержали открытки с соболезнованиями и добрыми пожеланиями. Имелось несколько весёлых открыток и одна коробка сахарных перьев, но они выглядели несколько неуместными среди более сдержанных и изящных даров. В общем, было совершенно ясно, что люди, волновавшиеся о его кузине, хорошо её знали. Это были те, кто знал, что ей нравится, и они постарались найти то, что точно ей понравится. Учитывая, как дорого стоили те шоколадки, Невилл подозревал, что её друзья объединили свои сикли в группах по восемь или десять, чтобы суметь купить лишь одну из тех элегантных маленьких коробочек. Невилл перевёл на мгновение взгляд с лица кузины на изголовье, на котором сидела её сова. Согласно мадам Помфри, Морос прибыл в больничное крыло даже раньше профессора Снейпа и с тех пор отказывался уходить; огромная и откровенно пугающая птица оглядывала всех посетителей своей госпожи и следила за стопкой её писем. Физз, змея Реи, не был с нею во время происшествия, будучи в длину восемь футов и несколько великоват для того, чтобы носить его повсюду. Однако бумсланг провёл последние два дня, повисая на одном или другом из близнецов Уизли, обычно Джордже, и выглядевшим застигнутым где-то между беспокойством и раздражением, насколько это было возможно для змеи. На данный момент указанные близнецы были Прюэттом Один и Два, но это могло быть просто из-за их сидения со змеёй и чтобы другие не связали Джорджа с Джерри Прюэттом, так как это был «Джерри», на ком обычно повисал Физз. Поскольку Физз не настаивал на охране своей госпожи, как Морос, то Невилл подозревал, что, что бы ни произошло, уже закончилось, без недоработок, что могли вернуться и укусить их. Однако проблема с отсутствовавшей палочкой определённо беспокоила его, так как кузина обычно держала ту в своём рукаве. Она случайно уничтожила её? Некоторые разновидности Огня Души были более разрушительными, чем другие, как доказала Джинни, когда случайно дезинтегрировала половину своего учебника по истории без всякой надежды восстановления. После фиаско на первом задании Невилл стал одним из дюжины учеников, которым потребовалась новая палочка, приобретение которой было оплачено Министерством, так как отказ защит на трибунах стал виной Министерства. Его новая палочка работала для него гораздо лучше, чем когда-либо работала та, которую он унаследовал от своего отца, а его показатели на уроках соответственно возросли. Его новая палочка была из вишнёвого дерева и с волосом единорога и ощущалась гораздо лучше в его руке, чем когда-либо ощущалась палочка его отца. Невилл оказался отвлечён от своих размышлений лёгким шевелением своей кузины. Она делала так несколько раз за прошедшие несколько дней: её веки трепетали, пока она устраивалась в новое положение, — но этот раз отличался: её дыхание изменилось. Невилл быстро отложил в сторону свою книгу и наклонился вперёд. — Рея? Блестящие зелёные глаза тупо моргнули, прежде чем сфокусироваться на нём. — Невилл? Невилл уставился на кузину. — Чем, чёрт возьми, ты занималась, чтобы так истощить свою магию? Ты чуть не погибла! Никогда больше не поступай так со мной снова! Челюсть Дореи слегка опустилась. — Невилл? — Я серьёзно! — продолжил штурм наследник Лонгботтом, вся его обида на секретность кузины вскипела. — Мы твои друзья, Дорея! Твоя семья даже! Ты можешь рассказать нам о проблемах, и мы поддержим тебя! Всегда! Меня не заботит, чем ты занимаешься, когда сбегаешь, до тех пор, пока ты никогда не сделаешь со мной этого снова! Его кузина медленно переместилась в сидячее положение, выражение её лица стало слегка огорчённым. — Прости, Невилл, — смиренно сказала она. — Значит ли это, что ты прекратишь накапливать секреты? — потребовал он, твёрдо смотря ей в глаза. — Э, да? — Это вопрос или утверждение? Губы Дореи слабо дёрнулись. — Утверждение. Я расскажу тебе всё, что не держится в секрете, чтобы защитить других людей, хорошо? Тебе и тем, кто готов поклясться в секретности. Я не могу рассказать всем, потому что не все знают, как защитить свой разум. Невилл решил, что этого было достаточно, по крайней мере, пока. В конце концов, все они овладели основами окклюменции в своей учебной группе, в основном в интересах улучшения памяти, но это имело удачный побочный эффект, что все они заметят вторженцев в свой разум. То, что Дорея считала свои секреты слишком опасными, чтобы поделиться, могло быть просто паранойей Блэков, но, опять же, может быть, и нет. В конце концов, множество людей определённо имели что-то против неё по множеству разных причин. — Ладно, — сказал он, — тогда я прощаю тебя. Но Дафна, Блейз и некоторые другие также хотят покричать на тебя. О чём, во имя Мерлина, ты думала, Рея? Рея выглядела немного смущённой. — Невилл, — сказала она с оттенком лёгкого ужаса, — кажется, я явно ни о чём не думала! Невилл моргнул, обдумал это признание вопиющего гриффиндорского поведения, взглянул на выражение крайнего унижения и разразился смехом.