ГЛАВА 2: НА ЗОНУ
Махачкала, отделение полиции…
Прошел час спустя инцидента, который, к слову, считается нормой нынешнего общества. Али не единственный, кто убил человека, но ему не повезло: полиция приехала раньше, чем он успел что-либо предпринять после неосознанного убийства. Уже начали показывать по новостям смерть того Магомеда, куда приехали его друзья и близкие. Какова была их реакция — можно даже представить, но они приехали туда где-то через пятнадцать-двадцать минут после гибели хулигана. Но сейчас Али нужно думать не о том, что они его проклинают, а о своей дальнейшей судьбе. Его привезли в одно отделение полиции города. Али не сопротивлялся и не пытался сбежать, потому что знал, что за это придется отвечать. Он мог избежать драки или хотя бы сбежать, но желание набить морду Магомеду превысило здравый рассудок — отсюда и неосознанное убийство. Али прекрасно понимал, что его не оправдают или хотя бы не уменьшат меру наказания, потому что сейчас время такое, что все надо по-жестче принимать решения по отношению к людям, но не терял надежды на это. Его привели к одному следователю, который сидел в своем кабинете и спокойно рассматривал одно дело. Зашли к нему с предварительным стуком по двери. Сначала зашел один из офицеров, а потом отдал честь следователю. — Товарищ Гамзатов, мы привели к вам нового преступника. Разрешите? — Да, — тот дал согласие. Этот следователь достаточно молодой, но с виду ему можно дать тридцать лет. Высокий, но худой молодой мужчина. Брюнет с короткой прической и густыми волосами. С лица побрит, больше походил на сельского представителя, коим он действительно являлся, проведя школьные годы в родном селе. Ему двадцать восемь лет, обладал обширными знаниями в своей области, но славился более благородным характером. Он любил давать шанс людям, разговаривал спокойно и никогда никому не грубил, но это не означает, что драться не умеет. Только после его позволения в кабинет привели Али, с которого не стали снимать наручники. Когда он зашел, то не ожидал увидеть здесь именно Гамзатова, который приходится знакомым, а также тезкой. Их села расположены неподалеку, а Гамзатов несколько раз приезжал в родное село Али, потому что там есть его друзья и большинство знакомых. Али с ним редко пересекался, держа фактически нейтральные отношения с ним. Гамзатов удивился не меньше. Медленно встав со стула, он оглядел приведенного преступника с ног до головы. Следователю никогда бы не пришло в голову, что в качестве преступника перед ним на допросе будет сидеть Али, которого считал хорошим парнем. Судя по синяку и ссадинам, полицейский сделал вывод, что Али дрался и в ходе драки совершил тяжкое преступление. — Оставьте нас, — попросил Гамзатов. — Есть! — с этими словами офицер покинул кабинет, оставив коллегу и преступника наедине. Али не знал, что и сказать. Оставалось лишь опустить голову, потому что его знакомый следователь может рассказать в селе эту ужасную новость, которая точно не порадует, а шокирует. Если это действительно случится, Али будет подвергаться к моральному порицанию, а дорога в село ему будет закрыта, потому что видеть его там никто не пожелает. Впрочем, и там бандитов хватает. — Али? — Гамзатов первым заговорил. — Не может быть. — Мир тебе, Али, — поздоровался он. — Вот тебе сюрприз. — Явно не такого сюрприза я ожидал, — Гамзатов медленно сел на место, а потом рукой указал на другой стул, что слева от него. — Присаживайся. — Благодарствую, — Али кивнул ему и сел напротив него от себя справа. — Надеюсь, ты выслушаешь меня? — Мое дело как раз-таки слушать людей до конца. Хоть мы редко видимся, я знаю, что ты говоришь правду. И врать не станешь, — следователь налил себе кофе. — Будешь? — Нет, — тот предпочел отказаться. — Вижу, что подрался. В наше время это норма. Если только за драку, тогда я тебя отпущу условно, потому что на улицах города каждый второй дерется и остается безнаказанным. — Дело не в драке, а в ужасном последствии, — преступник вздохнул с горечью, закрыв глаза. — Я просто сидел в кафе, где ЦУМ. Ужинал. И туда зашли два моих бывших однокурсника: парень и девушка. Еще тогда у меня отношения с ними не заладились. Этот начал ко мне приставать, насмехаться, а я не выдержал и начал драку, потому что честь важнее. — Это неудивительно. За честь можно драться, но что такого в итоге произошло? — Гамзатов скрестил руки на груди. — В кафе устроили небольшой погром, сломав пару стульев, столов и разбив окна. Мы друг друга бросили на улицу через окно, проломив стекло, а потом он взял осколок, намереваясь меня убить. Я сделал подсечку, а он упал… — Али повернул голову налево, а потом нагнулся вперед. — Упал неудачно. — То есть? — Получил осколком в шею, — тот выпрямился и указал пальцем на область шеи. — Рана глубокая и стала смертельной для него. Он сдох на месте. Вот теперь следователю стало ясно, почему Али моментально задержали. Сотрудник полиции округлил глаза, потому что не ожидал такого исхода событий. Все сложнее, чем казалось ему. Помочь своему знакомому он хотел, но позволят ли остальные? Гамзатов помолчал несколько секунд, а потом высказал эмоции. — Ты убил человека? — Это случайность! — Али повернулся к нему всем телом. — Там даже нет моих отпечатков пальцев. Он упал неудачно на осколки, что валялись на тротуаре. Я не хотел его убивать. Клянусь жизнью! Гамзатов не знал, что ответить. Да, Али явно переживал после случившегося. Другой Али ему поверил, потому что жертва обстоятельств рассказала всю правду, искренне сожалея об этом. Ему пришлось помолчать где-то минуту, чтобы проанализировать ситуацию в голове и сделать последующие выводы. Али немного успокоился и опустил голову. — Я верю тебе, — сказал следователь, положив локти на стол и опираясь челюстью об сжатые воедино кулаки. — Но тебя не оправдают. Сейчас времена тяжелые. Ты один не выберешься из этой ситуации. Даже скажу по секрету, — далее он нагнулся вперед. — Полиция коррумпирована и ради денег готова на все. За ловлю любых преступников каждому светит премия. Да и вероятность внесения под залог высока, так что тебя просто так не отпустят, — затем сел на свое место, выпрямив спину. — Боюсь тебя огорчить, но так или иначе ты поучаствовал в этом убийстве. Более того, ты принял активное участие, потому что в результате твоей подсечки его падение стало фатальным. Ты мог применить более другие приемы, а вообще ты должен был убежать. Или если кровь сильно заиграла, то можно было отойти на безопасное место, где нет никаких осколков. Но в момент драки ты потерял контроль над собой. Это любая проблема дерущегося, потому что он не думает о последствиях, держа в голове лишь одно: победить в драке любыми способами. Гамзатов говорил все правильно. Несмотря на случайность и неосознанность преступления, это не снимает с Али вины, так что так или иначе он будет наказан. За убийство придется отбыть в колонии строгого режима — это Али понимал. Ведь всего этого можно было избежать, но потеря контроля над собой стала роковой ошибкой. Преступник спорить с ним не стал. — Значит я по-любому виновен, — теперь Али стало ясно, что домой точно не вернется сегодня. — К сожалению, да, — тому тоже не понравился этот вывод. — Али, ты честный человек и не любишь чего-то лишнего, насколько я знаю. Но что бы ты там ни говорил, тебя не оправдают в суде. Тебе придется смириться с наказанием. А вообще есть ли кто-нибудь, кто внесет под залог, чтобы тебя выпустили? — Нет, — тот покачал головой. — Тогда дело совсем дрянь. Боюсь, ты конкретно встрял. Встрял — самое подходящее слово. Али стал жертвой обстоятельств, а винить в этом Магомеда, который уже расплатился за это своей жизнью, нет смысла. Али отстоял свою честь, победил однокурсника, остался жив, в отличии от него. Но цена за такую победу высока — лишение свободы. — Что же мне делать? — Али развернулся правым боком и схватился за голову. — В суде будет суета большая. Тебе лучше признать вину, чтобы мучения в виде допросов не произошли. Тогда тебя хотя бы немного помилуют, снизив меру наказания. По статье 107 УК РФ ты совершил преступление в результате волнения, короче говоря, неосознанно. Тебе светит, максимум, три года лишения свободы. Но могут и полтора дать, если признаешь вину. — Признать вину? — преступник поднял голову. — Да, — подтвердил Гамзатов, сложив руки воедино и поставив их на стол. — Адвокат тебе не поможет: только зря деньги потратишь, а ты, раз живешь один, явно не богат. Мне остается тебе только посочувствовать и посоветовать признать вину, чтобы суеты всякой не случилось и чтобы избежать максимального срока наказания. Больше я тебе ничем помочь не смогу. Это не вина следователя, потому что его дело всего лишь допросить преступника, вести дело, изучать личность преступника, а не определять его судьбу. Али это прекрасно понимал: тезка, конечно, солидарен с ним, но в данной ситуации ему никто не помощник. Реальность слишком сурова, чтобы ожидать какого-то чуда. Нанимать адвоката у Али не хватит денег, а в одиночку не добиться хотя бы меньшей меры наказания. Но он не отрицал свою вину, посему оставался лишь единственный вариант — признаться в суде и получить урезанную меру наказания. — Не зря тебя в нашем селе уважают, — Али сказал это, а потом кивнул головой. — Я прислушаюсь к твоему совету и признаю вину. Я не отрицаю, что натворил. Просто сильно сожалею, что это случилось. — В нынешнее время с кем не бывает, так что ничего сверхужасного не случилось, — другой Али решил немного подбодрить его. — Многие заслуживают смерти. Кто явно нарывался, тот и встретил свою смерть. Но в конституции это не уточняется, потому что убийство запрещено законом, какие бы обстоятельства ни сложились. Это и в религии запрещено. Убивать можно лишь на войне, но мы не на войне. — Но живем так, словно мы на войне. — Это да, — сотрудник полиции согласился с ним. — Мне жаль, что ты ввязался в это и что ты стал жертвой, но то, что случилось с тобой — это мелочи и норма. Отсидишь, минимум, полтора и выйдешь на свободу. А полтора года, сам знаешь, быстро пролетят. — Ага. Быстро, — к сожалению, поводов для оптимизма у Али не нашлось. — В тюрьме будет очень тяжело. — Ты привыкнешь. Да, там собраны самые настоящие отморозки и психи, но ты тверд душой. Я уверен, ты не сломаешься. Даже вернешься закаленным, — Гамзатов улыбнулся ему. — Просто признай вину в суде, отсиди полтора, а потом живи нормально. В нынешнее время лучше убежать, чем драться. Потому что сейчас на первом месте стоит выживание. — Хорошо, — арестованный встал со стула и твердо принял решение. — У меня нет другого выбора. Признаю вину и отсижу свой срок, какой мне огласит судья. — Вот это правильно, — следователь встал со стула, а потом пожал ему руку. — Тогда крепись, Али. Надеюсь, что мы увидимся при более благоприятных обстоятельствах. — Я тоже на это надеюсь. Но у меня к тебе одна просьба. — Я слушаю. — Не говори никому из наших знакомых, — попросил он. — Будь уверен, — кивнул Гамзатов. — Слово горца, что никто из наших знакомых не узнает. Вот теперь можно спокойно принимать судьбу. Али немного улыбнулся, потому что этому товарищу можно верить. Тезка плохого не посоветует. Характером более скромен и честен, зла никому не пожелает, а за свои слова он умеет отвечать. Али немного нагнулся вперед в знак благодарности. — Спасибо, Али. — Да брось. Зато после возвращения ты обязан будешь накрыть стол, хе-хе, — служитель закона подбодрил его. — Договорились, — Али улыбнулся ему в ответ. — Я напишу все, что ты рассказал. Заведу дело, а потом быстро закрою, потому что ты признал вину. Так что увидимся через год-полтора. И да, хочу предупредить, — следователь наклонился вперед, чтобы предупредить. — Семья убитого парня, возможно, подкупит суд или сделает что-то подлое по отношению к тебе, чтобы ты страдал и мучился. Но верь в лучшее и будь осторожен. — Понял тебя, — Али кивнул головой и решил попрощаться. — Мир тебе, Али. Спасибо за совет и за помощь. В долгу не останусь. — И тебе мир, Али, — Гамзатов ответил ему и уже попрощался с ним. Оставалось вызвать стражей порядка, чтобы увели его. Набрав номер, он сказал следующее: — Можете увести его. В кабинет зашли два сотрудника полиции. Взяв преступника за руки, они увели его отсюда в сторону камеры, где он посидит до суда под стражей. Гамзатов сел, выполнив свой долг товарища, и начал записывать.***
Полмесяца спустя…
Ново-тюбе, исправительная колония №7…
Это было пустынное место, где вокруг нет ничего, кроме гор. Сухие травы, ничего растительного, одинокие деревья, которые выглядели полу-высохшими. Даже животные здесь не водились. Али по итогам суда дали двенадцать лет в колонии строгого режима. Из-за того, что сейчас времена более суровые, тут даже за мелкую кражу будут сажать на десять лет, так что Али не первый, кого посадили с таким большим сроком. Мало того, чтобы уменьшить срок пребывания на зоне, надо платить деньги. А у Али их не было, равно как и тех, кто стал бы за него платить. В суде он признался во всем, однако честность не помогла ему. Али чувствовал, что все подстроено, что все сделано умышленно, что судью подкупили, лишь бы отправить Али куда подальше. Потратить двенадцать лет в тюрьме — это действительно ужасная участь, но не самая худшая. Суд прошел быстро и смутно. В суде участвовали родные убитого Магомеда, друзья и та Патимат, которая ходила с ним на свидание. Али молчал и терпел оскорбления и обвинения, просто признав свою вину. Хотя понимал, что даже если бы отрицал, то все равно его посадили бы на этот срок. Однако, ему сделали небольшую поблажку: если будет вести себя хорошо в течении две трети срока — это восемь лет, — то его могут условно отпустить, иначе в следующий раз прямиком вернется в тюрьму на пожизненное. К его небольшому счастью, Али вместе с другими осужденными отправили в дагестанскую тюрьму, то есть ссылка в Сибирь исключена. По крайней мере, есть возможность наблюдать за родными горами, хотя в этом районе не на что смотреть. Зато в случае чего можно будет устроить побег и вернуться в родные или в знакомые места, где можно будет спрятаться. В машине, помимо Али, сидело ещё семеро. Парень смотрел на них, стараясь не думать о будущем, которое для него теперь стало печальным. Что ждало его на зоне, байки и слухи, о которых он слышал почти каждую неделю от пацанов из своего поселка, он уже имел представления. Каждое воспоминание словно пыталось поломать его, сломить и глодало его брюшной нервный узел точно так же, как когда-то в школе перед экзаменами, только сильнее, словно кислотой разливаясь оттуда по всему телу. — «На зоне за любой косяк вообще ебут в жопу! Отвечаю жи есть!» — «На зоне, когда в хату входишь, полотенце под ноги кидают. Я не помню, как правильно делать, но если неправильно сделаешь, в жопу выебут, петухом сделают. Или шохой». — «На зоне заставят в карты сыграть. На интерес. Если проиграешь, выебут в жопу или будешь должен столько денег, что себя убьёшь. Или торпедой сделают — мне брат говорил, он сидел! Торпеда что такое? Ну, это когда тебя заставляют на самоубийственные поступки идти. Зарезать там кого-то, с ментом подраться — что-то в этом роде». — «Там только целыми днями зэки дерутся. Режут друг друга ножом. А кого не дорезали, тех менты пачками бьют». — «Есть два стула… Скажи что Лев первый пусть ударит… Пики точёные… В карты проиграешь свою жопу… Никому ничего не подавай, даже если «не в падлу» говорят, сразу в шохи определят». Все эти мысли пугающим клубком метались по голове Али, но он изо всех сил старался держаться. Тюремный «русский» словарь он плохо знал, но логику умел включать, потому понимал, кто что говорит на своем языке. И его знакомые рассказывали про это, ибо либо их родственники или друзья имели дело с законом, либо они сами. Иногда Али смотрел фильмы про тюрьму, словно чувствовал, что однажды попадет туда и что надо будет подготовиться к этому. Его соседи держались по разному. Один, что постарше, смотрел в потолок стеклянными глазами — этому на вид было где-то пятьдесят. По всей видимости, не первый раз отправляется на зону. Второй, молодой, держался руками за голову, что-то бормотал себе под нос. — «Наверное, как и я, первоходок», — подумал Али, переводя взгляд на следующего. Третий был русский, втихаря грыз ногти, бегал глазами, но молчал. Али пригляделся, увидел татуированный перстень на его пальце. Внешность обманчива, но не в этом случае: в девяностые годы внешность четко отражает личность человека и его поступки, так что Али определил, кто он есть. — «Наркоман. И едет сюда не первый раз», — это он сказал про себя. — Чё зыришь, пацан? — недовольно спросил русский, так как ему не нравилось такое внимание. — А? — Обознался, — Али ответил ему нейтрально, ведь еще с ним сидеть, если в одну камеру закинут. Только ссорится ни с кем не хватало ещё. Русский тут же про него забыл, начав отбивать ритм какой-то музыки ногами. Уж лучше оставлять в покое. Надо было тогда и Магу оставить в покое, не вестись на провокацию — тогда не ехал бы Али сейчас в колонию. Ещё одного Али знал с соседнего поселка, но его не помнил. Тип сидел и что-то напевал себе под ухо. Приглядевшись к нему, Али все-таки вспомнил его, хотя и не видел давно. Благо память у него хорошая. Правда, в большей степени, он злопамятный. — «Гопник. Помню его, с братом Наби когда-то ходил. Он с соседнего поселка приезжал, мутил что-то с ним», — сказал Али мысленно, чтобы никто его не слышал. Ещё у одного, лет где-то сорок на вид, были все ладони в наколках. Он тоже смотрел по сторонам, в особенности на молодого, грубо говоря, пацанёнка, совсем молодого восемнадцатилетнего с трясущимися руками и готового вот-вот заплакать. — За что тебя то, мелкого совсем? — вкрадчиво спросил зэк. Пацан ответил жалобно: — Да я не хотел, попросили… Попросили… Сумку принести в означенное место… Я принёс, а там менты… А в сумке ворованное… — А потом подсунули бумажку на допросе, сказали подпиши и пойдёшь домой, ты подписал… — Да. А откуда вы знаете? — удивлённо спросил пацан. — Да сейчас каждый второй так попадает. Менты… — Эй, а ну заткнулись там! — раздался протокольный голос охранника по ту сторону водительской решётки. Али отвернулся от них. «Всё, сейчас эта старая урка из пацана будет шоху делать, делай то, это, держись меня» — так ему оставалось подумать, ибо такие матерые зэки плохо влияют на совсем, грубо говоря, «зеленых», либо ломая психику, либо превращая в подобного себе. Али решил вспомнить детство, чтобы отвлечься этим. Вспомнил одного старого друга по имени Салих — студента медучилища, мать которого была русской по национальности, а отец дагестанец-лезгин. Вечно худой Салих был добрым человеком, старался всем детям помогать, защищал от гопников, жил с Али по соседству когда-то до своего переезда из-за сложившихся обстоятельств. Али помнил его. Пусть Салих старше возрастом, сосед наряду с Джамалом был хорошим человеком, с кем можно потолковать и даже поиграть. В силу возраста Али брал у него некоторые советы когда-то, даже ходил с ним в мечеть, чтобы учиться получше молиться и читать Коран. У них тогда был общий учитель, которого в мечети принято называть имамом. Он вспомнил один отрывок из своей жизни. Который можно назвать отчасти приятным.***
Некоторое время назад…
— Салих, можно тебя спросить серьёзно? — начал Али, сумев вырвать в игре Ultimate Mortal Kombat 3 победу Найтвульфом у Страйкера, которым играл его товарищ. — На тему? — поинтересовался Салих, выключив приставку и уйдя на кухню, в поисках чего-то в холодильнике. — Иди сюда, чай пить будем. Скоро к имаму Шамилю идти. Слово «иди сюда» у них звучало более забавным, ибо так говорит самый популярный персонаж игры UMK 3 во время исполнения коронного приема. Али улыбнулся краем рта, но не надолго. Пойдя за ним на кухню, гость сел за стол за короткой стороной и решил потолковать с ним, ибо его интересовал один вопрос. — На тему… тюрьмы. Вот что ты знаешь о тюрьме? У тебя троюродный брат по отцу сидел же вроде. Салих, странно посмотрев на Али, сказал, разливая чай по белым кружкам, наполняя ароматом напитка небольшую кухонку: — А чё эт ты вдруг спросил? Свистнул что-то? Аль человека убил? — и посмеялся. — Не-ет, — ответил Али, размахивая руками перед собой. — Просто пацаны сегодня про тюрьму говорили, что там за неосторожное слово в задницу… Ну это… — Понял тебя, короч, — перебил его старший, садясь на стул, после чего решил ему поведать о тюрьме, исходя из всего, что ему самому рассказывали, ибо сам-то не сидел. — Я тебе так скажу. Всё что ты про зону должен знать, так это то, что там нечего делать, — во время разговора Салих жестикулировал, часто пользуясь указательным пальцем, словно он учитель и читает лекцию в мечети. — Никакой там блатной романтики, о которой грезит тот же Наби с его дебилом-братцем, нету. Так мне брат рассказывал и дядя по матери, русский который. Одно горе, болезни и недоверие, — последнее слово Салих выделил по-особенному с интонацией. — Постоянное причем. Не верь, не бойся, не проси, если туда попадёшь. И всё, что пишут в книгах и в кино показывают — это во многом враньё. Меня мать с детства пугала тюрьмой, что если что-то не так пойдет, то на зоне убьют. Да и ещё они говорили, что все вот эти приколы про два стула там, ещё что-то только на малолетках делают — этого нет на взрослых зонах. Там спрос другой идёт. Но ещё раз предупреждаю: лучше на зону не попадать. Вот вообще. Али его выслушал и нервно сглотнул. Другие любили хвастаться и преувеличивать, но Салих, будучи верным другом и соседом, говорил все по делу и прямо. В тюрьме все возможно, потому все, что кажется преувеличением, там является нормой.***
Настоящее время…
Али было всё страшнее. Он вспоминал суд, где плачущая Патимат на суде, родители убитого Маги, суровый и наглый голос прокурора, подозрительно молчаливый адвокат, а теперь вот автозак, едущий куда-то по кочкам. Все это ему не нравилось, но дальше ведь будет только хуже. Тем, что Али поддался агрессии, уже подписал себе приговор и определил для себя судьбу. Не видать ему больше мирной жизни. Вдруг водитель остановился. Дверь открылась, Али в предвкушении занервничал сильнее. За окном видна колония — значит доехали. Здешним остается выводить заключенных с грузовика. — По одному на выход! Живо, живо блядь! Все начали выходить, Али вышел предпоследним. Свет слепил ему глаза, и он, поморгав и привыкнув, посмотрел на сереющее небо и на такую же серую тюрьму. Здесь вообще всё было серым — большие длинные, уходящие в горизонт заборы с колючей проволокой, серо-зелёные огромные двери, а также менты, охраняющие всё кругом, вышки. Громкий лай еле сдерживаемых собак бил прямо в душу Али, когда он шёл мимо них. Наконец, его провели в само здание зоны. Там всех заставили раздеться. — Рот разинул! — приказал Али какой-то наглый толстый человек в белом халате. — Да шире, блядь! Язык высунь! Заключенный подчинился и раскрыл рот. Тот проверил и отдал следующую команду. Так как тут в тюрьме все наглые и испорченные, то и тюремщики, и военные, и врачи относились к ним жестко. — Теперь нагнулся, булки раздвинул! Али знал: проверяют на запретку. Он подчинился — запретку не нашли, так что все обошлось. Ему было страшно и унизительно, но он старался изо всех сил не выдавать это. Старые ободранные стены зоны, кафельные полы, грязные лампочки с кучей мошек вокруг них и шум с руганью создавали особенную тюремную атмосферу, к которой Али придется привыкать хотя бы первый год. Если вообще доживет. — Пиздуй дальше. Следующий. Али, уже покидая досмотр, услышал, как у того зэка, который в машине с тем молодым разговаривал, что-то нашли. Он начал возмущаться, но его начали бить дубинкой сильно и безжалостно. Охранник ткнул Али дубинкой в спину, так как тот стоял. — Нехуя тут смотреть, так что вали дальше! — Али оставалось лишь послушаться и двинуться вперед. Дальше Али ждала парикмахерская. Стригли в основном зэки, которых, по всей видимости, заставили или же сами нанялись прислугами за послабление в режиме. Парень сел перед одним парикмахером. Свою тюбетейку он оставил в кармане, благо не отобрали. Правда, быть лысым не хотел, но иного выбора нет — придется терпеть. Зэк решил завести с ним разговор, ибо с виду понял, что Али тут впервые. Он умел вычислять завсегдатаев и «первоходцев»: с первыми мог общаться более нормально, а вторым любил нравоучения кидать и пугать, проверяя крепость духа у молодых или просто взрослых новичков. — Новенький? Первоход? — спросил «брадобрей», начав грубой машинкой стричь Али. — С какой целью спросил? — тот задал свой вопрос. — Не спросил, а поинтересовался, — поправил его парикмахер, показывая свою культуру речи. — Это тебе первый урок, как первоходу. То, что ты первоход, я за версту чую. Али вспомнил еще одну историю. Конечно, это дело стоит денег, но деньги у него при себе. Надо раздобыть всю важную информацию, чтобы с первых же дней вести себя правильно, не позоря свою честь. — «Короче», — сказал Астемир, пришедший навестить его перед судом, пока того держали в участке, — «когда на зону повезут, не забудь взять несколько купюр бабла. Там на зоне отдашь конвоиру на входе немного. За это будут досматривать не полностью, в очко заглянут, но, допустим, ступни проверять не будут. Там отдашь деньги какому-нибудь стригуну, а он тебе пояснит тебе чо кого. Но это не точно, брат. Может и не проконать». Вспомнив слова своего товарища, Али решил рискнуть. У входа он действительно дал деньги, чтобы полностью не досматривали. Дело не в том, что Али что-то скрывал, а в том, что не хотел унижаться. — Постой, — Али вдруг прервал его, — дело есть. С этими словами он наклонился к ноге, поднял ступню… и сработало! Взяв деньги, Али протянул к своему парикмахеру. Тот осторожно принял их, спрятал в потайной карман и решил поведать ему об этой зоне, чтобы Али забыл про байки и начал жить реальностью. Этот про местные законы и обычаи не соврет. — Скажи: что это за место и как тут держаться? — Короче. Эта зона, — он продолжил стричь Али, врубив машинку, — красная. Красная, как рак, как флаг СССР, даже особо красная. Это означает, что мазь здесь, в основном, держат сами зэки, естественно, такие же красные. Кум вмешивается, только если большая буза, да стригёт с местных «бизнесов». Даже охраны почти нет внутри периметра: всё делают сами, так называемые, зэки-активисты. Мазь здесь держит Бык — начальник актива, заведующий, — парикмахер начал рассказывать про самого главного, с кем Али придется иметь дело в дальнейшем. — Огромное тупое чмо, работает только силой, бывший боец MMA, даже организовал здесь что-то наподобие турнира подпольного, где дерутся почти все, — рассказав ему про него, зэк продолжил. — После стрижки ты примешь душ, но принимай его быстро, как только можешь. После этого начинается зона. Охраны из ментов, как я сказал, нету — только актив. Тебя заставят подписать «договор о сотрудничестве»: если ты не блатной, то похуй — подпиши и всё. Это нужно для ломания блатных: им по понятиям подписывать не положено. — Если не подпишу? — поинтересовался парень. — Тогда тебе кранты. Отведут и заставят, хорошо будет, если только кулаками. Вообще, если хочешь жить, с активом здесь ссориться нельзя. — Кого здесь стоит держаться? — Быка не держись: он в кодлу берёт только бойцов и ненавистников блатных. Ты, по шарам вижу, не из таких. Хорошо будет, если к Билалу попадёшь или Масхаду, — парикмахер решил ему объяснить про этих двух. — Билал — негр, чёрный, как смола. Он простой воришка с Сирии, беженец, поймали спаличным, а так святоша. Если ты его уважение вызовешь, впрягётся он за тебя. Масхад — этот постарше, прикрывает, в основном, от беспредела, бывших блатных, помогает пристроиться, потому что давно тут сидит и исправляется немного. Так что старайся держаться их, хотя Бык давно хочет избавиться от этих двух, — тут заключенный вздохнул. — В хату войдёшь обычно, без «вечеров в хату», просто поздоровайся, с порога тут не опускают, как в боевиках показывают, полотенце под ноги не кинут. Отвечай на всё честно, так как, скорее всего, прогон по тебе уже на хаты кинули, и если ты опущенный, маслобойщик или педофил, то лучше не скрывай это. Если какой подгон будет от родных, делись с хатой. Никуда не лезь, ничего не бойся и не проси ни у кого. И да, в долги не лезь — этому, наверное, мама тебя научила. Али выслушал его совет. Теперь многое прояснилось, но все равно это несильно упростит ему жизнь. Наглость того Быка Али еще не знал, как и его дружков, так что не все так просто. Наладить с ними не получится: остается избегать контакта и стать незаметным. Оставаться ничем непримечательным ему проще, чем выделяться. — Спасибо тебе, брат, — Али выразил благодарность. — Не «спасибо», а «благодарю». Здесь это слово не принято говорить. И братом никого не называй лишний раз, а то ответят «ты мою мать не оскорбляй» или типа того. — Эй ты там! — крикнули из-за двери стригуну. — Хули ты его так долго стригёшь? Резче давай! — Щас, щас! — парикмахер занервничал, но решил докончить рассказ своему собеседнику. — И да, про драки-то, то есть турнир, хочу предупредить. Здесь Бык ввёл правило: каждый должен побывать на арене и подраться там. Отказываться не принято, но можно откупиться. Там бьют больно и жестоко, но, — последнее слово он выделил особенной интонацией, подняв указательный палец, — арена — хороший способ избежать беспредела. Допустим, на тебя начали рамсить, а ты говоришь, мол «один на один, если смелость есть!». На арене разберётесь — это уважается Быком и местными, хотя, в основном, тут все ссыкуны. — А ты бился тоже? — Да, один раз, — подтвердил тот. — Мне рёбра переломали так, что до сих пор не зарасли. Я потерял хорошую работу здесь, теперь стричь должен. — Напоследок… как тебя зовут? Я запомню. Я Али, — новичок решил представиться, хотя не понимал, что тут просто так не знакомятся. — Я не ищу себе друзей здесь. Мне полгода осталось сидеть. Выйду и вернусь к мирной жизни. Тебе моё имя ни к чему, — тот отказался называть свое имя, после чего постриг под ноль полностью. — Всё, я закончил. Прощай. Прощай было сказано так, что Али действительно видит его в последний раз. Но этот разговор поднял его настрой и боевой дух. Теперь он знает хотя бы на базовом уровне, как тут себя вести. Али встал и покинул место, где стригут заключенных. — «Билал… надо найти Билала», — с этими мыслями Али оделся и вошёл в следующую камеру. Там сидели два активиста — два зэка-бугая с повязками поверх формы красного цвета. Очень яркого, чтобы выделяться из толпы. Перед ними была ручка и бумага. С этими такой мирный разговор не получится. — Фамилия, имя, статья! — крикнули они подошедшему. Али назвал свою фамилию, имя и статью, по которой осужден. — Присаживайся. Бери ручку, вот здесь подписывай и расшифровка подписи. Именно об этом Али предупреждали. Подписать — это на рабство местным активистам и Быку. Али не любил быть зависимым от кого-то и становиться чьим-то рабом — по этой причине у него сложились разногласия со школьных времен с местными авторитетами. Но тюрьма — не школа. Тут не будет заступников. — «Подписать? Я не блатной, для меня не проблема… Или проблема? Вдруг это клеймо? Или нет?» — Али начал прокручивать в голове всякие мысли, а потом выпалил вслух. — Я… не знаю… Стоит ли? — А ты не думай, пацан, а подпиши. Ты чё, блатной? По виду нет. Воровскую лямку тянул? Нет. Зона что красная знаешь? Знаешь, мы видели, как ты стригуну деньги давал. А значит, пиши. Али взял ручку, начал подписывать. Сзади тот зэк, который орал на досмотре, сказал: — А я подписывать не буду! Ничего! — Опа. Сейчас, Али, ты увидишь зрелище. На халяву, — один активист решил ему наглядно показать, что бывает с теми, кто не подписывается. Зэка скрутили два других помощника, сунули ему коленями под рёбра, нанеся болезненный удар. Эти уже матерые и закаленные, так что бить без жалости — это норма. — Бх-х-у-о-о-о-о-о! — зэк согнулся пополам, и ему дали палкой по почкам. Со свистом палка влетела тому по спине, заставляя его падать на пол. После следующего удара старик блеванул кровью со рта. Ему пнули в нос с такой силой, что сломался, сдавлен в лепёшку с громким хрустом, кровь с обоих седых ноздрей пролилась фонтаном. Али хотел встать инстинктивно и помочь ему. Он не мог смотреть, как бьют старика без доли уважения. Но крепкая рука усадила его на место, сам усадивший покачал головой. — Сиди. Его за дело бьют. Которое тебя не касается. Вопли возросли в громкости. Затем тому непослушному подняли ногу и пнули в пах: нога, с оттягом описав полукруг, врезалась старику промеж ног, раздавливая всё там. Кровавое пятно тут же появилось на одежде. Старик, выпучив глаза, от дикой боли стал хватать воздух блюющим кровью ртом. — Б-Х-Р-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я! — взревел он. Его подняли и спросили: — Подпишешь? — НЕТ! — тот проявлял упрямство. — Идейный значит, — сказали активисты, после чего отвели его в какую-то подсобку, чтобы там с ним разобраться. Теперь внимание было обращено к Али. Видимо, он интересовал этих личностей не меньше. И это несмотря на то, что он подписал. — А ты, значит, тот самый Али? — спросил один из активистов, называя его по имени, ибо так ему проще. — Да. — Плохо, Али. Очень плохо, — тот покачал головой. — На тебя плохой прогон пришёл. Кому-то ты сильно насолил. Сказали даже, чтобы мы тебе намяли бока. Вот это новость! Парень округлил глаза и понял, что без побоев первый день не пройдет. Да что уж там — первый час! Али решил пойти на следующий шаг: достал ещё купюру с ноги, протянул их активистам, чтобы как-то отмазаться. Однако те засмеялись. — Этого мало, мальчик. Ой, как мало! Не вышло! С этими словами они завернули Али руки за спину и хорошенько врезали по рёбрам. По разу каждый, чтобы оставить, так называемую, «печать», чтобы Али не строил из себя крутого. Да и не только в этом причина. — Ы-ы-ы-ы-х-х-х! У-у-у-у-уй! — застонал Али, сжав зубы. — «Если начнут спускать штаны — значит здесь я и умру. На всё пойду, только не на такое!» Но, на его счастье, штаны снимать никто не стал: Али дали по лицу кулаком один раз и, пнув под зад, сказали напоследок: — Вещи в каптёрке. Бери и вали в шестнадцатую камеру! Там как раз место свободное! И запомни: твои мучения только начинаются! Пригрозив ему и дав еще раз пинок под зад, они послали его куда подальше. Али чувствовал унижение и готов был вмазать им, но тут не имеет никакого преимущества. Из-за того, что он давно не дрался и растерял форму, рисковать и лезть кулаками — самоубийство. Надо терпеть, ведь случай в столовой с Магомедом послужит ему уроком. Али остается проявить не просто каменный, а стальной характер и такое же терпение. Первый день только начался!