/
Тине седьмой сезон в одном и том же кресле сидеть поперек горла, — она не выдерживает, ее тошнит от сценариев и постоянной зубрежки фраз; состав тренеров меняется каждый гребанный год, и только Тина подписывает злополучный контракт снова и снова, где-то на подсознании зная, что выбора у нее абсолютно нет. Вечно счастливая Кароль здесь задыхается. Тина рвется на волю — распахивает двери, что бьющимся хлопком отдаются позади; выходит на крыльцо холодной курилки и кутается в легкий, мерзлый плащ уже машинально, не чувствуя необходимости согреваться и боязни продрогнуть. У нее впереди еще один адский сезон. Тина не курит или, по крайней мере, успешно делает вид, что ей это не нужно; она находит самоутверждение в музыке и полностью отдается сцене (на самом деле, Тине отчаянно не хочется прокурить драгоценный голос, ведь это единственное, что у нее есть), а порывов легкого ветра вполне достаточно, чтобы успокоить ее совсем не стальные нервы. Тина тяжело дышит и не может унять дрожь по рукам минуты три; у нее внутри все сворачивается от паники и безысходности собственного положения. Она не слышит, как за ее спиной тихо приоткрывается дверь, и вздрагивает от неожиданности, когда чьи-то тонкие руки обхватывают перила рядом с ней, привлекая к себе внимание. — Не думала, что ты куришь, — обращается к Тине знакомый хрипловатый голос, а между чужих пальцев мелькает сигарета. — Не курю, — отрезает Тина, а раздражение медленно начинает подкатывать к горлу. — И тебе не советую, связки к чертям испортишь. — Ну, выиграть в Стокгольме мне это не помешало, — хмыкает Джамала, делая долгую затяжку, а Тина готова развернуться и врезать ей прямо сейчас, потому что та явно никак себе цены не сложит, напоминая про фатальную победу на каждом шагу. — Ох, счастливая случайность, не более, — Тина щурится, невольно кусая нижнюю губу. — Советую тебе не так часто напоминать про Евровидение, а то вдруг нечаянно наживешь врагов в шоу-бизнесе. — хмыкает она, добавляя: — Знаешь, мало ли завистников найдется. Тине ребра разъедает наигранность и фальшивость Джамалы, которая внутри, вероятно, пополам переломана, — Тина смотрит на Джа, но видит свое отражение лет пять назад, и не может понять, почему ее накрывает с головой безвозвратно, почему хочется уйти и никогда-никогда не вспоминать и не испытывать. Хватит с нее. По гланды сыта приторными обещаниями. Ее легкие сводит от сигаретного дыма с привкусом черничной капсулы, которые курят только маленькие девочки с большими мечтами; Тина же считает, что выросла. — Вот выиграю еще Голос, тогда и посмотрим, — безразлично бросает Джамала, выкидывая прожженную где-то на середине, растаптывая выгорающее самолюбие Тины. Да кем ты себя возомнила? Тина не из тех, кому жизненно необходимо за собой удержать последнее слово; Тина слишком горда, чтобы опускаться до уровня стоящей напротив, да и, к тому же, Голос — ее проект, и статус единственной королевы она отдавать кому-то никогда не намерена, — зачем ей что-то доказывать? Тина лишь улыбается и делает вид, что ей глубоко плевать на будущую конкурентку. Джамала на Голосе уж точно больше сезона не продержится. Они обе сотканы пеплом ничего не значащих побед и горьких поражений, — Тина боится увидеть их сходство, поэтому твердит в мыслях без остановки: разные./
У нее под кожей градусов семь явно ниже нуля: Тину коробит, выламывает, и она молится, чтобы скорее косточки ей все перебило. Джамала со сцены кажется яркой-яркой, смеется, будто действительно есть с чего, а не сценарием прописано; щеки Тины краснеют, и по позвоночнику пробегает неприятный холодок, вынуждая сильнее вцепиться в подлокотники и не терять равновесие. Джамала сияет, отзывается у Тины в груди чем-то ноющим и скулящим; Тина и знать не желает, что с ее телом происходит, списывая все на усталость и изнеможение. Она хватается за бутылку с водой, словно за последнее немощное спасение, и пьет с жадностью, безрезультатно стараясь избавиться от сухости во рту. Джамала для нее ядом как будто пропитана. Тина впивается в туалетный столик в гримерке ногтями, борется с порывами разрыдаться; она никогда не чувствовала себя настолько лишней в шоу, которое из года в год было для нее безопасным местом, но теперь Джамала крадет все, что Тина когда-либо имела, выстраивала эфир за эфиром. Тина ненавидит себя за слабость. Дыши, Кароль, просто дыши. — Тина, дорогая, ты здесь? — и снова низкий хрипловатый голос прерывает поток ее мыслей, заставляя выпрямиться и взять себя в руки. — Что тебе от меня надо? — гневно выдыхает Тина, явно не радуясь присутствию Джамалы. — Мне от тебя? Да ничего, — отвечает та, плотно прикрывая за собой дверь. — Хотела узнать, как у Сережи дела. — Его гримерка через дверь, зайди и узнай, — парирует Тина, демонстративно приподнимая подбородок. — Ты что, соскучилась по нему? — Конечно, особенно по его милым шуточкам и томным взглядам в твою сторону, — губы Джамалы тянутся в сияющей улыбке, и она слегка прищуривается, делая шаг вперед. Джамала и правда ядом пропитана: манящим, убийственным, но таким прекрасным, что у Тины земля из-под ног отчего-то уходит; Тина каблуками ввинчивается в паркет, не давая себе возможности потеряться в пространстве. — Действительно ли я улавливаю нотки ревности в твоем голосе? — смеется она, закусывая губу. — Я вроде бы не давала тебе повода. — Ревности, серьезно? Скорее презрения, крутишься тут перед всеми, — скептически хмыкает Джамала, пробегая ногтями по поверхности стеклянного столика. — Вот как? Что ж, значит показалось. Пойду передам Сергею, что ты о нем беспокоилась, — быстро произносит Тина, а затем делает попытку убраться, сбежать из гримерки прочь, — Джамала легко ловит ее за запястье, разворачивает к себе и едва слышно шепчет: — Плевала я на него. Я о тебе беспокоюсь, Таня. Пальцы впиваются в руку Тины практически мертвой хваткой, и она чувствует, что подобна маленькой птичке в клетке; Тина прерывисто дышит и выжидает несколько неприлично длинных секунд, чтобы наклониться к Джамале близко-близко, кончиками волос щекоча оливковую кожу и ощущая, что у той сердце пробивает грудную клетку: — Ты ебанутая. Тина сама не понимает, какую игру затеяла. Только вот проигравший уже известен.//
Она берет первый бокал, решая, что за новый год (и хотя бы ради приличия) все-таки необходимо выпить, — ничто не выйдет у нее из-под контроля. Она полна просьб и печальных историй; у нее внутри ансамбль порванных воспоминаний и потухших огней, — никто не в состоянии собрать ее воедино. Тина весь вечер крутится вокруг своей привычной оси и никак не отвечает на вопрос, какого черта ее вообще занесло на корпоратив, ведь она совсем не из тех, у кого в перспективах надраться, — пятый бокал Тина аргументирует тем, что у Джамалы слишком откровенный вырез в районе груди. Тина нервно заламывает пальцы, слушая пошлые шутки в чей-то адрес, и никак не может расслабиться; у Тины невероятная осанка, хрупкие плечи и мягкие светлые волосы. Тина — кукла, собранная из разбитого фарфора. Джамала постоянно кидает на нее многозначительные взгляды, совсем не давая намека, коим образом их трактовать; Тина хочет перекурить вопреки своим гребанным принципам и, в конечном итоге, сдается, первая подходя к Джамале: — Выйдем? — Если ты настаиваешь. Они курят молча в конце длинного коридора у приоткрытого окна; морозный воздух ощутимо оседает на коже, и Тина постепенно трезвеет, начиная поеживаться от холода. — Ты замерзла? — спрашивает Джамала, и впервые в ее голосе Тина не слышит ядовитости и насмешки. Она кивает. — Возьми, — Джамала сбрасывает с себя черный пиджак и протягивает его Тине. — У тебя действительно слишком летнее платье. Тина хмыкает, шепча что-то вроде "спасибо", и накидывает пиджак на плечи, отмечая, что от него пахнет тонким парфюмом с мятой и, кажется, лавандой; Тина закусывает губу, собираясь с мыслями, и, к собственному удивлению, произносит: — Ты меня бесишь. — Я знаю, — просто отвечает Джамала, закуривая вторую подряд. — Но не в этом ли весь азарт? — Таким, как ты, падать с высоты всегда больнее, — пожимая плечами, произносит Тина, невольно кутаясь в пиджак Джамалы. Тина знает, о чем говорит: она сама больше летать никогда не сможет. — А ты волнуешься за меня? — Джамала вопросительно вскидывает брови, и Тина клянется, что видит маленькие искры в ее глазах. — Просто констатирую факт, — она улыбается уголками губ и смотрит куда-то в сторону. — Мне-то что. Джамала вглядывается в Тину как-то чересчур пристально, заставляя сердце сжиматься под защитной клеткой из ребер; Тина кусает внутренние стороны щек и настойчиво внушает себе, что дрожь в коленках исключительно от ее чрезмерного пьянства.//
Они сталкиваются между съемками слишком часто, и Тина всячески (не) пытается ее избежать, — Джамала достает Тину во время перерывов бессмысленными разговорами, будто невзначай касается ее запястьев и играет со светлыми волосами. Тина особо не сопротивляется: слишком изголодалась по физическому контакту, и без Джамалы рядом совсем скоро ей становится абсолютно невыносимо; Тина не выпускает из головы ее образ, сохраняя на губах иностранное имя, но даже думать не желает о причинах и следствиях нетипичных привязанностей. Она попадается на мысли, что считает Джамалу до невозможности привлекательной женщиной. — Ти-на, — Джамала шепчет по слогам, сзади неожиданно притягивая Тину к себе за талию, вынуждая ее резко выходнуть и напрячься всем телом. — Ты что-то хотела? — тихо спрашивает Тина, ловко выворачиваясь и оказываясь к Джамале лицом. — Тебя, — быстро отвечает Джамала, тут же исправляясь: — Точнее, хотела у тебя узнать, ты никуда не спешишь сейчас? Подумала, что будет неплохо, знаешь, посоветоваться с тобой насчет моей команды. — Ты правда собираешься советоваться? Со мной? — Тина усмехается и невольно проводит языком по контуру губ, наслаждаясь тем, какое впечатление это производит на Джамалу. — Я думала, что ты выше чужих мнений. Тина уходит и буквально сгорает изнутри от того, насколько же хочет вернуться; она объята пламенем смущения и невыносимого желания, что с каждым разом при виде Джамалы все сильнее, — Тина бесится и впивается ногтями в ладони, оставляя болезненные красные отметки. Она ненавидит себя за отсутствие элементарного физического контроля. Обе шагают по кончику раскаленного лезвия. И Тина признает, что сорвется первой.///
Недосказанность практически мгновенно отзывается нервными позывами где-то за грудью. Наверное, последней каплей становятся сны: Тина видит их каждую ночь, просыпается в холодном поту и с пульсацией ниже бедер, — Тина боится, что увлеченность Джамалой заходит слишком далеко, что ее отношение к ней меняется в непозволительную, запрещенную сторону; Тина прерывисто дышит, сминает одинокие простыни и ежится от сквозняка, — у нее в голове чрезмерное количество лишних мыслей. Но, говоря откровенно, Тине совершенно плевать: ей терять абсолютно нечего. Теперь они делят абсурд пополам: молча курят холодными вечерами, когда съемки затягиваются до полуночи, превращаясь в одно сплошное испытание на прочность (которое Тина, кстати, успешно заваливает уже который год); сфальсифицированными улыбками и глупостью сценария доводят самих себя чуть ли не до трясучки, — никогда подругами, к счастью обеих, не станут; а еще Джамала с этой присущей ей страстью к красному сводит Тину с ума постоянными новыми образами и вырезами слегка глубже допустимого. Черничные с капсулой больше не кажутся такой дурацкой идеей. — А ты ошибаешься, Тина, — вдруг говорит Джамала, нарушая привычную им тишину. — Ты ведь мне совсем не чужая. И Тина клянется, что сердце на одно лишь мгновение перестает биться, а жар моментально приливает к щекам, откликаясь легким покалыванием в висках: Джамала ей не чужая тоже. — Возможно, — она лишь поджимает губы и избегает смотреть на собеседницу, — знает, что точно не выдержит. — Ты на такси? Я с тобой поеду, все равно в одну сторону, — Джамала бросает между словом, а Тина отчего-то напрягается каждой клеточкой тела. — Хорошо, — отвечает она, прекрасно где-то на подсознании понимая, что с таким раскладом вряд ли сегодня заснет в одиночестве. — У тебя нет планов? Может, посидим у меня немного? Ну, знаешь, вина выпьем. Ты такая, блять, предсказуемая, Кароль, — Тина буквально читает это на лице у Джамалы, которая лишь усмехается, прищуриваясь; Тине кажется, что та кусает внутреннюю сторону щеки, возможно, нервничая не меньше самой Тины. Сорок минут молчания в машине превращаются в сплошную томительную пытку, — Тине хочется скулить и сдирать с запястий нежную кожу, ведь ощущение Джамалы рядом оказывает на нее невообразимое и совсем не хорошее влияние: она просит открыть окно при градусах значительно ниже нуля, хватается за мерзлый воздух и пропускает мимо ушей возмущенные реплики Джамалы. Что-то странное и сумасшедшее движет Тиной, когда она рукой касается чужой ладони, тянет к себе ближе и переплетает их пальцы; подобный жест становится чем-то чересчур незнакомым, неожиданным и до дрожи личным, — Тина прикрывает веки, опуская голову на плечо Джамалы.///
Стоит Тине скинуть каблуки и облегченно выдохнуть, нетвердой поступью проходя по паркету на кухню, как она слышит вдогонку насмешливое "черт бы тебя побрал, Кароль, ты будто уже выпила!" и закатывает глаза, то ли от предвкушения, то ли от непонятного страха кусая губы. Тина достает красное полусладкое и разливает на два изящно хрупких бокала, чувствуя, что и без алкоголя действительно не очень трезвая. — Ну, что, за успешный сезон? — Тина передает один хрустальный Джамале, слегка приподнимая свой перед лицом. — Старт был достаточно...необычен. — Ты и правда хочешь сейчас о работе? — скептически спрашивает Джа, подходя ближе и едва не вжимая Тину в деревянную столешницу кухни. — Ты меня волнуешь, Ти-на, — Джамала шепчет ей практически в волосы, и у Тины вот-вот начнут подкашиваться коленки; она, наверное, может поклясться, что Джамала соткана из запахов диких роз и пряных приторных трав, — Тина надышаться ей не может от слова безумно. — Я...хочу, — она запинается и делает отчаянный глоток вина, надеясь, что его хватит, чтобы набраться смелости; Тина облизывается, ставит бокал на стол, позволяя Джамале дотронуться кончиками пальцев своей шеи и спустить ткань тонкой блузки. И их первый поцелуй не в губы, — невесомое касание к оголенному плечу, дыханием постепенно переходящее на шею, гораздо более интимное, чем что-либо, испытываемое ей ранее. Тина до одури пьянеет не от вина, распадается мелкими кусочками в атмосфере, когда Джамала опаляет ее ключицы и поднимается к линии скул, едва не задевая уголок Тининых губ; Тина прикрывает глаза, отставляет бокал — пусть летит к чертовой матери — и тянет Джамалу к себе за талию, прижимаясь всем хрупким телом. Тина перед ней как на ладони: с тяжелым дыханием, едва слышными стонами и треском где-то глубоко внутри. — Один раз и все, — Тина тихо говорит куда-то в воздух, на молекурярном осознавая абсурдность и смехотворность собственной лжи. — Замолчи, — приказывает Джамала и целует Тину непозволительно грубо, языком тут же проникнув ей в рот и совершенно не церемонясь; Тина откровенно стонет, подается вперед и отталкивает Джамалу на несколько шагов, пытаясь взять верх над ситуацией. Джамала — огонь, в пламени которого Тина сгореть дотла бы мечтала, если бы пеплом еще несколько лет назад не рассыпалась. Но за грудной клеткой Тины впервые бьется сердце, вопреки всему, — живое и дикое, и она чувствует, вероятно, тоже первый за долгие годы раз, как исступление льется по кровообращению, стоит рукам Джамалы прикасаться к ней властно и жадно, словно к чему-то до бесконечности желанному, но не менее ценному; Тина кусает ей губы, короткими ногтями оставляет красные отметины на запястьях и создает видимость хлипкого доминирования. Джамалу, конечно же, обвести вокруг пальца не получается, и она опять увлекает Тину за собой, тащит в бездонную пропасть без намека на спасение; Тина мокнет, ерзает бедрами и почти что скулит — словом, она сдается, терпит позорное поражение, но, блять, Тина этому только и рада, — она буквально отдать все на свете готова, лишь бы Джамала целовала ее снова и снова. Трехкомнатное помещение им кажется тесным: Джамала Тину в стены вжимает трижды, постепенно избавляя ту от одежды и исследуя каждый новый открывшийся участок мраморной кожи; Тине, на удивление, нравится (вообще-то, Тина даже признает, что голову теряет совсем), когда Джамала зубами задевает ее шею, оставляет небольшие засосы в районе впадины между ключицами, — Тина стонет и еле слышно ругается матом, едва Джамала стягивает с нее верхнюю часть белья и языком нежно касается затвердевших сосков, проводя влажную дорожку от груди и до ребер. Джамала медленно опускается перед ней на колени, целуя плоский живот и задерживаясь на тазобедренных косточках, а Тина откидывается назад и запускает пальцы в темные волосы, стараясь цепляться за давно потерянное самообладание. Ей больше не страшно, она плевать на все предрассудки хочет; Тина хоть и не девочка, но ее эмоциями накрывает как никогда прежде, а пульсация под солнечным сплетением, блять, сильнее чего-либо, что она вообще за всю эту долбанную жизнь ощущала. — Пожалуйста, — разочарованно хрипит Тина, когда Джамала вновь поднимается к ней, пальцами легко пробегая по талии и ладонью накрывая одну грудь. — Ты так долго этого хотела, правда, милая? — мурлычет Джамала ей на ухо, и Тине кажется, что если она не возьмет ее прямо сейчас, то Тина сама разобьется на маленькие бесчисленные гранулы. Ебанная Джамала. Тина выходит из себя, — толкает Джамалу резко, так, что та едва не спотыкается, оказываясь прямиком на кровати; Тина теперь сверху и больше терпеть не намерена. — Почему ты все еще одета? — в перерывах между поцелуями шипит она, стягивая с Джамалы рубашку и распахивая ее ремень, тут же освободив от джинс; Тина опирается Джамале на бедра, вдавливает ту в кровать и толкается всем своим весом, разжигая и без того полыхающий внутри огонь еще сильнее. Тину сводит, скручивает едва не пополам, когда Джамала ерзает под ней, создавая весьма ощутимое трение, и Тина стонет, чувствуя, что белье Джамалы почти насквозь мокрое; она нависает над Джамалой, светлыми волосами щекоча щеки, а затем порывисто целуя и слегка прикасаясь к клитору сквозь влажную ткань. Джамала горячая, — Тина чувствует это даже не дотрагиваясь вовсе и отчего-то внезапно краснеет и смущается; Джамала хочет Тину не меньше, а от этой мысли перехватывает дыхание, и сердце сжимается почти что болезненно, заставляя Тину покрыться с ног до головы мурашками. Тина немного медлит, всего на пару секунд выпадает из реальности, ведь — о боже — Джамала такая красивая, но этого оказывается вполне достаточно, чтобы заставить ту нетерпеливо стонать и ерзать на покрывале. Тина улыбается и закусывает нижнюю губу, чем вызывает очередной недовольный вдох; она хмыкает и проводит ладонью по внутренней стороне бедра Джамалы, пальцами будто невольно задевая клитор, и Джамала инстинктивно подается вперед, давая понять, что еще чуть-чуть и не выдержит. Тина целует ее, быстро проникая рукой под белье и вводя один палец, ощущая, как Джамала резко выдыхает, а ее мышцы сводит внутри. Она едва сдерживается, чтобы не кончить от того, как Джамала реагирует на второй палец, когда ее тело дрожит под Тиной, а саму Тину выворачивает буквально наизнанку от возбуждения, стоит ее обнаженной груди коснуться сосков Джамалы; Тина стонет, ускоряя темп, и доводит Джамалу до края парой сильных глубоких толчков. Тина не терпит и не ждет, — она берет руку Джамалы и насаживается на пальцы самостоятельно, не позволяя ей хоть немного прийти в себя; Джамала смотрит на Тину с восхищением, если не обожанием, и у Тины внутри весь мир переворачивается с ног на голову; она целует Джамалу яростно и без остатка, так, словно от этого зависит ее жизнь. — Блять, — словарный запас Джамалы на том же уровне сейчас, что и у Тины, и Тина усмехается, но вдруг резко выдыхает, потому что абсолютно неожиданно оказывается снизу; нарушая Тинину самодеятельность, Джамала внезапно выходит из нее, ногтями пробегает по тонкой коже и задевает самые чувствительные точки. Тине жарко, наверное, до седьмого круга Ада определенно; Джамала берет ее грубо, рвано и с издевательски медленным ритмом, заставляя Тину сминать простыни и в агонии биться о невидимые стены; Тину кроет с безумством и окончательно, когда Джамала покрывает пленкой из поцелуев ее грудь и бедра, и Тина с жадностью глотает воздух, стоит Джамале прошептать: — Ты такая невероятная, ты это знаешь? Они путаются в причинно-следственных связях, не могут ответить на вопрос, что же будет дальше; Тина теряется в проулках неведения, скулит от ожиданий и неопределенности, — им до бесконечности три шага с подорванными клапанами, битым пеплом и безграничной заботой; Тине до последнего хочется верить, что здесь чувства не играют даже второстепенной роли. Она видит, что с Джамалой иначе нельзя. С ней только до хрипа и сожженных мостов. Руки Джамалы везде: на груди, в волосах, запястьях Тины, а касания из требовательных становятся нежными и аккуратными, и у Тины от подобного сердце перестает биться на пару мгновений уж точно; Джамала позволяет ей кончить, царапаться и шептать свое собственное имя, забываясь в спазмах и срывах. Тина устало прикрывает глаза, а Джамала устраивается рядом и пропускает сквозь пальцы светлые волосы до тех пор, пока Тина не поворачивается к ней лицом с немым вопросом: что дальше?, на что Джамала тихо смеется и уходит куда-то на несколько хриплых цепляющих вдохов; она возвращается с двумя бокалами, бутылкой и сигаретой между зубами. — Вообще-то, мы собирались выпить, — произносит она, и Тина улыбается ярко и искренне. — Ты все еще меня бесишь, — несерьезно бросает она и тянется за алкоголем, отодвигаясь к спинке кровати и ощущая, как приятное расслабление постепенно разливается по ее телу. Какое-то время комнату заполняет аромат ее нелюбимых черничных; Тина, правда, уже настолько привыкла, что другие курить не в состоянии, — привкус Джамалы въелся будто подкожно, и, если честно, Тина совсем не желает это менять.///|
Март непривычно прохладный. В четыре утра Тина кутается в ранние лучи рассвета, не отводит взгляд от мерцающего горизонта впереди; балкон неприветлив и сер, а последние звезды догорают на небе, образуя рваные бесконечности из серебряной пыли. Тине бы перебить лопатки до черствого хруста, — тогда у нее найдется ответ на вопрос, отчего так болит; Тине бы сковать запястья алыми петлями, — тогда у шрамов на ладони будет причина. В ней нет места остаткам искуственности, в ней места вообще больше нет, а уязвимость и слабость банально будничны, и Тина уже не удивляется шатким коленям с размытыми пятнаями перед глазами. У них без договоренностей и обещаний, без пафосных фраз и клятв вечной любви (Тина так и не призналась ни ей, ни самой себе, подбирая осколки гордости и самолюбия с ледяного кафеля); наверное, недосказанность — одна из фатальных причин. Джамала выходит замуж. Эта мысль заседает в голове, пробирается под кожу ядовито и жестко, выламывает Тине позвонки и заставляет рыдать тихо, надрывисто; Тина хватается за горло, хочет освободиться, вырваться из лабиринтов обмана и боли. Тина чувствует себя преданной. — Как ты, блять, могла? — Тина жмется к Джамале в гримерке, целует ее грубо и настойчиво, языком проникая в рот без формальностей и разрешений; Тина плачет, а Джамала отстраняется, кончиками пальцев собирая слезы с бледных щек Тины, заставляет ту распадаться на беззащитные атомы. Джамала молчит, виновато смотрит на то, что от разбитой пополам Тины осталось; Тина хмыкает, убирается прочь и до последнего пытается ненавидеть Джамалу. Но любит. К концу сезона Тина все еще курит черничные.|