Второй шанс

Тсуна знал, знал, что нужно было эвакуироваться, пока имелась такая возможность. Визит Реборна с последующим почти похищением — без путешествия в багажнике, связывания и прочего, чем любил баловаться его репетитор в бурные годы взросления — обещали долгий, насыщенный день. Все время длительной поездки в дорогущем, шикарном автомобиле, вполне соответствовавшем образу и характеру Аркобалено, его владелец выглядел необычайно довольным, почти пугающе, дьявольски радостным. Он был мил, любезен — не прекращая попыток выведать дополнительную информацию — в меру эксцентричен, остроумен и просто невероятно, сногсшибательно умен. Наверное, собственному репетитору Тсунаеши все же удалось воспитать в ученике некую мазохистскую струну, раз тот с удовольствием вновь и вновь вызывал ворох беззлобных, но от этого не становившихся менее колкими острот. Реборн не прекращал доказывать собственное превосходство, при этом оставаясь обворожительным, очаровательным собеседником, хотя Тсуна, признаться честно, немного привыкнув к близости мужчины в замкнутом пространстве автомобиля, тоже за словом в карман не лез. В итоге время путешествия пролетело незаметно, и они оказались у края небольшого леса, в местности, которую Тсунаеши в родном мире в последний раз посещал после окончательного ухода дона Тимотео на заслуженный отдых. Тогда он проходил не столько через лес, сколько через ухоженную рощу, ведущую к одному из главных исторических сокровищ Вонголы — особняку Виджиланте. Когда-то тот служил первой штаб-квартирой группировки Джотто, их первой собственностью, прообразом главного особняка. — Придется немного прогуляться, — вышедший из машины Реборн подбросил на ладони ключи и спрятал те в карман. В этом мире лес разросся, перекрывая путь выступающими корнями, ловушками обсыпавшейся земли, прикрытыми прошлогодней листвой, темной, слегка влажной, пахнущей прелой почвой. То, с какой легкостью Реборн находил путь сквозь густые заросли говорило о длительном знакомстве с местностью. Киллер двигался непринужденно, словно прогуливался по мощеной набережной, а не перепрыгивал через коварные корни, вызывая зависть ловкостью и грацией. — Когда-то здесь стояли капканы на медведей, — почти мечтательно протянул он, помогая преодолеть очередную неровность выбранной тропы. Жесткие пальцы обжигали локоть через ткань рубашки, а черные глаза загадочно блестели. — Перед смертью предыдущий владелец остроумно забыл их убрать, и в свой первый визит сюда мне пришлось изрядно попотеть. — Кто владеет этим местом сейчас? — Даже не спросишь, куда мы идем? — изящно, немного насмешливо выгнулась черная бровь. Киллер от души веселился, а широкая ладонь, подобно пожару в степи выжигая свой путь, скользнула вниз, рождая сотню мурашек, по руке, к запястью, ненавязчиво обхватив чуть дернувшиеся пальцы. У Тсунаеши непроизвольно перехватило дыхание. В Реборне не существовало черт, которые не привлекали бы внимания, будь то характер, движения или внешность. Киллера можно было лишь любить, ненавидеть или опасаться, другого не давал он сам. — Я все равно увижу. Нет, меня больше интересует, не вызовет ли наш визит проблем? Тсунаеши прекрасно осознавал, что позволил немыслимо многое, и Реборн мог вести прямиком в ловушку, даже в гости к самой Вонголе, но… интуиция и вера в киллера отчего-то отторгали данный вариант, в два голоса шепча, что никакой опасности не существует. Лицо отвернувшегося мужчины слегка потемнело, какое-то время между ними стояла тишина, и Тсунаеши против воли увлекся слежкой за подпрыгивающими забавно бакенбардами, практически магнитом притягивающими взгляд. Визитная карточка репетитора-киллера, наравне со шляпой и хамелеоном. — Земля принадлежит моему другу, единственному человеку, которому я доверяю, как самому себе, — в конце концов произнес Реборн, и в этот момент они преодолели последний древесный ряд, выйдя на берег овального озера с прозрачной, почти лазоревой водой. Несколькими метрами далее, справа, находился узкий деревянный причал с привязанной к нему лодкой, мерно покачивающейся на волнах. От причала тянулась ухоженная тропинка, ведущая к двухэтажному кремово-белому особняку, что приглашающе сверкал высокими окнами, словно приветствуя заглянувших в гости старых друзей. Из-за особняка робко, как в свое время Хром из-за Мукуро, выглядывала увитая плющом кружевная беседка с арочным проходом. Ничто не нарушало мирного спокойствия места, даже порывы ветра, достигая крон деревьев, становились мягкими, ласковыми, почти ручными, и создавалось впечатление, будто перешагнул незримую границу, оказавшись в волшебном мире. Увлеченный гармонией пейзажа, нахлынувшими шквалом воспоминаниями, Тсуна не сразу заметил пристального взгляда своего спутника. Тот отступил на пару шагов вбок, цепким взором наблюдая из-под полей неизменной шляпы, сжав четко очерченные губы. Точно так же смотрел на Тсунаеши Леон, устроившийся на плече киллера. Однако, несмотря на сосредоточенность, напарники выглядели более… расслабленными, не такими алмазно острыми, как раньше, словно магия особняка повлияла и на них, заставив расслабиться, немного отпустить себя. Если бы Тсуне позволено было судить, он бы сказал, что Реборн любил это место, той раздраженной любовью с закатыванием глаз, с которой относятся к старым, немного бесящим, но все равно драгоценным родственникам. — Прекрасно, не правда ли? — Восхитительно, — честно ответил Тсуна, вновь поворачиваясь к озеру. — Хозяин дома не будет возражать против нашего визита? — Нисколько, он здесь не живет. Дом достался ему по наследству, передаваясь в семье больше четырехсот лет. Мужчины медленно двинулись вдоль берега по направлению к дому. Солнце вовсю припекало макушку, постепенно приближаясь к горизонту. Тсуна не боялся, что его потеряют, или что Реборн вновь нападет — при желании, в любую секунду можно вызвать Мукуро или использовать собственное пламя. Нет, в данный момент Тсуну больше интересовало, какую игру затеял Аркобалено, зачем привел сюда. Навык боевых искусств подтвердил, теперь ищет посмертную волю? — Зачем мы здесь? — В завещании самого первого владельца дома было сказано, что перед началом новой жизни он спрятал где-то в особняке символ старой — вещь, что не имеет цены на рынке, но является реликвией для всех его потомков. Правда, никто из последующих поколений так и не сумел разыскать ее. — Почему тогда ты сам не отыскал ее? — Я пробовал, — Реборн досадливо поморщился. — Однако мне, по-видимому, чего-то не хватает. Этот дом… — они подошли к входной двери, и мужчина почти благоговейно провел рукой по косяку, — особенный для моего друга, он не желает, чтобы посторонние видели его, однако доверяет моему суждению в поиске помощи, — взгляд резко обернувшегося киллера обжигал, Тсунаеши чувствовал, будто балансирует на краю пропасти, куда его может столкнуть одно неверно сказанное слово. Не зря его привели в место, которое в другом мире, принадлежало Вонголе и было напрямую связано с Джотто Примо. Имеет ли это отношение к безумной теории Реборна насчет Десятого поколения? Не желает ли киллер таким образом проверить ее? — Ты считаешь, что я… смогу помочь? — с сомнением спросил Тсуна. — Увидев тебя, я понял, что ты — именно тот, кто мне нужен. Человек… с нестандартным взглядом. Киллер шагнул к Тсунаеши, приблизившись почти вплотную, окутывая едва уловимым ароматом одеколона — терпким, чуть резким, изрядно разбавленным свежим ветром. Тсуна, почти не ощущавший запаха, невольно потянулся за ним, вдохнул глубже, и при вздохе его грудь коснулась видневшейся под расстегнутым пиджаком оранжевой рубашки. Аркобалено пылал жаром своего Солнца, подавлял присутствием, в его чертах отпечатались гордость с уверенностью… и его никак не получалось игнорировать, как и собственный ускорившийся пульс. Бывший Дечимо проклял все на свете — чары Реборна действовали не только на прекрасный пол, чем тот беззастенчиво пользовался. Но неужели не понятно, что Тсунаеши не собирается отвечать на столь откровенную ложь? Он не намерен терять голову и поддаваться, зная, что для Реборна происходящее не более, чем игра. — В чем… в чем конкретно будет выражаться моя помощь? — Тсуна чуть отступил назад, делая вид, что осматривает крыльцо. — Походи, посмотри, может, я пропустил какие-то намеки, — Реборн достал ключ. — Если увидишь тайник, смело можешь открывать. — Даже если там что-то важное? — Зная чувство юмора первого владельца дома? Скорей всего, в большинстве из них будет любовная переписка. И не факт, что его, — пренебрежительно фыркнул киллер. Замечание прозвучало резко, а именно эта вариация невозмутимого лица киллера означала, что внутренне он морщится так, будто раскусил перчинку. Неужели первый хозяин уже успел подшутить над ним? Шагнув внутрь, Тсунаеши на миг вообразил, будто вновь вернулся в родной мир — убранство полностью соответствовало его воспоминаниям: светло-зеленый ковер с белой бахромой, на которой не раз поскальзывался любящий высокие сапоги на каблуках Спейд, отделка из тяжелого, полированного дерева цвета гречишного меда, золотистого на солнце, две изгибистые лестницы, ведущие к галерее второго этажа, а за лестницами виднелись еще проходы, ведущие на кухню, в сад, в кабинет. Тсуна помнил массивные напольные часы в углу, вазоны с цветами и даже картины — каждый предмет был подобран с тщательностью, говорившей о любви. Джотто до последнего не желал покидать особняк, пока многочисленные советники-союзники не взяли его измором, настаивая на поддержании репутации новорожденной фамилии, ведь не подобало правителям могущественной Вонголы ютиться в тесноте. Этот дом был гораздо, гораздо меньше вонгольского, уже, теснее по сравнению с ним, здесь не было просторных коридоров с высокими потолками, заполненных пейзажами и багровыми коврами, гулкого эха, просторных балконов, но… В особняке жили тепло, уют, воспоминания… В нем до сих пор жила воля Джотто Примо. Поймав последнюю мысль за хвост, Тсуна встрепенулся, поняв, что же ему показалось странным — наличие в особняке весьма знакомого пламени. В воздухе витали отголоски медового Неба, сладкого, но решительного, опечаленного тихой грустью и счастливого до глубины души. Отголоски звучали слабо, еле слышно, почти неощутимо на фоне нежного Солнечного лета. Солнце пропитало каждую деталь дома, каждый атом, оно могло сжечь неосторожных, спалить дотла, но вместо этого предпочитало нежить отголоски медового Неба, лаская, оплетая те в тщетной попытке уберечь от окончательного развеивания. И в этом заключалось существенное отличие от родного измерения Тсунаеши, где в особняке имелись отпечатки пламенной воли всего Первого поколения. Местное Солнце ничем не напоминало азартное, живое, не в меру активное пламя Накла. Реборн вежливо кашлянул, нарушая задумчивую тишину. — Начнем с кабинета? — Да, пожалуй, — рассеянно кивнул Тсунаеши, все еще пытаясь определить личность таинственного Солнца, перетряхивая память о Первом поколении и их современниках. Не мог столь сильный пламенный не оставить собственного следа в истории, а если узнать личность, то можно предположить, какую же именно реликвию ищет Реборн. Они прошли меж лестниц, свернули налево, к помещению, чьи окна выходили в сад. Тсуна сразу узнал обращенный к окну стол, узкие шкафы, заставленные книгами. Не хватало лишь бархатного мешочка, которым любил играть Джотто, частенько бросая рядом с важными бумагами. Именно здесь Примо писал письмо-благословение старому другу Козарту Шимону. Тсуна ощущал его присутствие, буквально видел склонившуюся над столом фигуру. Джотто остался здесь, а Шимон переселился на свой остров… Тот самый, который Тсуна эпически разнес во время битвы с Деймоном Спейдом. Варварское отношение к чужому наследию. Тсуна смущенно кашлянул, поскорее отвернувшись к шкафам, как будто Джотто мог выскочить из-за угла и надрать уши. Нужно заняться поисками, нужно заняться поисками. Тсунаеши вернулся к реальности. Ему нравилась идея поиска сокровищ, но слегка раздражала необходимость скрывать гиперинтуицию от компаньона. Чутье вибрировало, подсказывая, опираясь на опыт, какие места нужно проверить в первую очередь, однако было бы странно, метнись он сразу к замаскированной в стене нише. Сокрытие личных возможностей в свою очередь означало затягивание поисков. Не то, чтобы Тсуна возражал провести больше времени с Реборном… — Я уже проверил книги, — махнул рукой киллер, рассматривая противоположную стену, пока Савада вел рукой по плотным корешкам. В конечном итоге — возможно, Тсуна не знал, как так получилось — три расположенные в разных местах книги, словно потянутые за одну веревочку, сдвинулись, когда он, неожиданно споткнувшись, ухватился рукой за полку, в следующую секунду в стене что-то заскрежетало, а затем воздух наполнился тонким, пронзительным свистом. Но дротики, промелькнувшие над головой, Тсуна увидел уже с пола, через плечо лежащего на нем Реборна. — С тобой все в порядке? — киллер поднял голову. Шляпа слетела, отчего густые волосы встопорщились смешными колючками, как колючки обиженного ежа, противостоя гравитации, а сам мужчина выглядел моложе и более невинным. Опасное, опасное заблуждение. — Да, — выдохнул Тсуна, не успевая обрабатывать массу навалившихся на него ощущений: его зажало между льдом и пламенем — между прохладным, едва нагревшимся на солнце полом и горячим телом Аркобалено. Тот навалился всем весом, расположившись меж раскинутых в растерянности ног, загорелая шея с движущимся кадыком маячила перед глазами, а легкие наполнял свежий, согретый теплом кожи аромат одеколона, к которому примешивалось что-то другое, более естественное, резкое и… приятное. Весь мир отодвинулся, размылся, осталась лишь теплая, непреклонная тяжесть, биение своего и чужого сердца. — Точно в порядке? — настойчиво переспросил густой, богатый баритон у самого уха, вместе с теплым дыханием, щекотавшим чувствительную кожу, прокатываясь по телу волнами, будоража что-то внутри, словно цепляя на крючок. — У тебя глаза странные. Осада шла по всем фронтам, и маленький, пушистый Тсунаеши внутри панически рвал на себе волосы, в то время, как Тсуна-внешний… Наверное, выглядел как наркоман со своими расширившимися зрачками. Потому что нельзя выглядеть как горячее, чертовски горячее, ходячее воплощение самого грешного из желаний. — Да, в порядке, — благословенен будь гиперережим, позволяющий взять себя в руки. Немного посомневавшись, мужчина все же поднялся красивым гибким движением, не забыв «на прощание» невзначай проехаться пахом по бедрам Тсуны, непроизвольно вызывая дрожь по всему телу. Тсунаеши прерывисто вздохнул, чувствуя, как внутренности живота словно зацепило мощным, невидимым крюком. Только потом Реборн помог подняться, осторожно приближаясь к полкам. Книги все еще были выдвинуты, напоминая застывший на половине движения рычаг. — Как тебе это удалось? — В основном случайно, — интуиция действительно ни о чем подобном не предупредила, и Тсуна впервые задумался, не строились ли ловушки специально с расчетом на обостренное чутье. Воцарилось неловкое молчание, во время которого Реборн мерил Тсуну странным взглядом. — Я действительно не ошибся, — наконец заявил он. Платком мужчина поднял один из дротиков, принюхался. На лице его медленно проступило недоумение. — Яд? Серьезно?! Он, что, хотел убить своего последнего наследника? Тсуне взгрустнулось — он вспомнил собственный печальный опыт, когда единственного наследника Вонголы пытались убить все, кому не лень, включая родного отца. — Так, ладно, — отбросив дротики, Реборн повернулся к проявленной стенной нише. Черты его лица хищно заострились, придав вид выискивающей добычу с вышины птицы. Он медленно, гладко скользя по полу подобно тени, подкрался к тайнику. — Что тут у нас? Интуиция помалкивала, поэтому Тсуна слегка расслабился, позволяя Реборну первому открыть секрет ниши. Тело до сих пор потряхивало от слишком близкого физического контакта с киллером, казалось, будто кожа запомнила вес, тепло, ощущения и не желала те отпускать. Как Дечимо Вонголы, Тсуну не раз пытались соблазнить, но в отличие от тех смешных попыток, атаки Реборна имели сокрушительный эффект. Барьеры падали, осыпались крошкой… именно потому, что это был Реборн — человек, к которому Тсуна сам проявил интерес. Если бы только это не была просто игра для киллера. Тсунаеши встряхнулся — не время мечтать о несбыточном, переводя взгляд на подозрительно примолкшего Аркобалено. Мужчина нечитаемым взглядом взирал на лежащий на ладони выцветший от времени бархатный мешочек с витым шнуром, словно ожидая, что тот заговорит. С длинных пальцев на пол сыпалась серо-коричневая труха — все, что осталось от вложенных некогда в мешочек цветов. Вместе с пожухшими лепестками искрами осыпалось нежное пламя Неба. — Он издевается… — недоверчиво произнес киллер, вспыхнув темным пламенем злости, сдерживаемой лишь наличием свидетеля. Казалось, именно мысль о Тсунаеши привела Реборна в чувство. — Прости, мне нужно выйти. Сунув мешочек в руки невольного напарника, мужчина вылетел за дверь, пряча глаза в тени полей шляпы. — Не правда ли, забавный? — раздался тихий смех. По спине Тсунаеши пробежалась дрожь, мелкие волоски на коже встали дыбом от прокатившегося по комнате статического электричества. Молодой человек напружинился, чувствуя плечами внимательный посторонний взгляд, приготовился к атаке… только чтобы увидеть в углу дивана мерцающий силуэт. Если бы кто-нибудь спросил его, он бы сказал, что перед ним отпечаток посмертной воли, изрядно размытый временем. Джотто со своими Хранителями не утратили красок лишь потому, что их регулярно подпитывали прогоняемые сквозь артефакт Вонголы потоки пламени, однако этот призрак прошлого был позабыт давным-давно, оставлен в одиночестве, а потому просвечивал насквозь, словно туманная дымка или легкий пустынный мираж, далекий и неполноценный, но все-таки различимый. Сотканная из ветра и солнечного света фигура, удобно расположившаяся на своем месте, закинув ногу на ногу, определенно принадлежала мужчине. Иногда призрак подергивался рябью, как водная гладь озера за стенами особняка, через мгновение вновь приобретая более-менее устойчивые очертания. Тсуна мог различить идеальные складки брюк, липнувших к длиннющим ногам, белизну накрахмаленной рубашки, но вот лицо неожиданного собеседника оставалось загадкой, словно тот повернулся к солнцу, которое теперь слепило желавших разгадать его личность. — Из всех моих потомков этот — самый забавный, — «отсутствие» лица не мешало ощущать на себе пристальный взгляд, пронизывающий, тяжелый и изучающий. Призрак не сказал ничего нового, правда открылась Тсунаеши в тот момент, когда Реборн сказал, кому принадлежит особняк — человеку, которому он доверял больше всего. Реборн не доверял никому, кроме себя. — Вам нравится издеваться над ним? — Тсуна полностью развернулся к собеседнику. В нежные пятнадцать он бы с воплями удрал отсюда, уже через полчаса вплавь добравшись до Японии. К двадцати пяти дон Вонголы уже привык общаться с призраками умерших. Джотто, к примеру, редко оставлял потомка в покое. — Издеваться? — хмыкнул призрак. Звучал он молодо и приятно — не старше самого Тсунаеши. — Можно сказать и так. Он не сильно изменился со времен своего первого визита. Правда, я не думал, что однажды он приведет с собой потомка Джотто. Как интересно порой складывается судьба… — голос затих в размышлениях, а силуэт замерцал сильнее. — Он вообще в курсе вашего существования? — Нет, а зачем? — несказанно удивился призрак. — Это не столь важно. Гораздо важнее — что вы забыли здесь? Мальчишке не нравится здесь находиться. — Но почему?! Мне показалось, Реборн любит этот дом… — растерянно произнес Тсунаеши. — Потому что глупец, — тихо рассмеялся силуэт. — Наивный, тщеславный, самовлюбленный… Когда-то я тоже был таким. А это место воплощает все то, что мальчик отрицает, я бы даже сказал — не переваривает: любовь, преданность, доверие… Сердце в груди подскочило, запнулось, забившись в два раза быстрее. Тсуна облизнул пересохшие губы. — Вы с Джотто… — Джотто спас мне жизнь в день, когда была убита моя семья. Когда я нуждался в деньгах, выкупил мой фамильный особняк, пообещав однажды вернуть. Когда я пытался отдать долги, продал мне особняк за бесценок — каких-то десять мелких монет. Он как никто другой понимал мою гордость, — призрак качнул головой, и на краткий миг Тсуна увидел черные, как вороново крыло, короткие пряди. — Все вещи до единой были сохранены им… Наследие моей семьи… Я никогда не забывал его доброты… Внезапно за дверью послышались шаги, и призрак исчез мимолетным полуденным видением. Когда Реборн открыл дверь, в кабинете был один только Тсунаеши, пребывавший в растерянности. — Ты в порядке? — Да… — Тсуна покачал головой, беря себя в руки. — Просто твой предок… действительно уникальная личность. Каким-то образом оказавшаяся очень тесно связанной с Джотто Примо.

***

Приняв приглашение после тщательного осмотра кабинета поужинать в ресторане, где Реборн вновь увлек беседой, заставив потерять счет времени, домой Тсунаеши вернулся глубоко за полночь. Однако, к его удивлению, несмотря на тишину глубокой итальянской ночи, Хранители даже не думали идти спать — в окнах кухни ярко горел свет, единственные сияющие прямоугольники на целой улице. Удивление переросло в подозрение, когда при появлении на кухне его окружила атмосфера почти военного собрания: напряженные, взъерошенные, совсем не романтически взбудораженные Хранители оцепили стол, сверля друг дружку не слишком приветливыми взглядами. Пожалуй, только Ламбо развлекался от души — на лице теленка царила насмешливая полуулыбка. Правда, озвучивать свои мысли, весьма ехидные, по мнению Тсуны, Гроза не торопился, изредка посматривая на иллюзиониста, что своей измученной бледностью, особенно заметной на фоне иссиня-черных волос, напоминал луну на ночном небосклоне. Для полноты картины не хватало только карты с маркерами, пиджаков и оружия. При появлении босса Хранители встрепенулись, воодушевились… — Что бы вы ни не поделили, дайте хотя бы душ принять, — мгновенно вставил Тсуна, пока ему не напомнили, что кабинет психологической поддержки имени Вонголы Дечимо работает круглые сутки. Он только успел устроиться поверх одеяла, вытянув уставшие за день ноги, когда в комнату молчаливой тенью скользнул Мукуро. Непривычно тихий туманник без единого слова нырнул под одеяло, словно спасаясь от чего-то бегством, и закрутил то с одной стороны вокруг себя, как делают дети, страшащиеся монстров из-под кровати, оставив снаружи лишь хохлатую голову. Выпростав длинную белую руку, он обхватил Небо за талию, со всей силы вжимаясь в бок Тсунаеши, словно пытаясь утопить себя в оранжевой глубине. В этот момент Тсуна ощутил, какой смертельный холод сковывает мелко подрагивающее жилистое тело, проникая даже сквозь препятствие в виде одежды, словно Мукуро только-только покинул Вендикаре. Рука сама собой легла на пышный хохолок, сотканный из нежных, гладких, словно цветочные лепестки, прядей, пальцы заиграли иссиня-черным шелком, текущим по коже подобно воде. Мукуро никогда не жалел денег на средства по уходу за собой-любимым, однако значительную роль в его дьявольской красоте все же сыграла наследственность. Чертова генетика! Кому образ для рекламы шампуней, а кому — взрыв на фабрике спагетти. — Что произошло? — тихо, чтобы не разрушить создавшегося уюта, спросил Тсуна вжимающегося в него все сильнее иллюзиониста. Мукуро цеплялся за него с отчаянной решимостью обреченного, как будто боялся вновь упасть в бездну. — Я встретился с местным Бьякураном, — чуть помолчав, ответил Мукуро. — Лично, — он вновь замолк, а Тсуна не подталкивал, теперь понимая, почему Туман пустили первым в наверняка разыгранной мелкой жеребьевке. — Он сказал, что следил за мной в другом мире. Даже с ущербным даром он сумел узнать меня. — И?.. — Меня бесит, — голос Мукуро, обычно сладко-ласковый до приторности с остротой спрятанного в складках бархатного платья отравленного кинжала, опасной таинственностью низкого шипения предупреждающей о себе кобры, вибрировал от едва сдерживаемой разрушительной ярости, — что моя жизнь никак не может принадлежать мне. Я думал, что больше никогда и ни за что не окажусь под наблюдением, что меня больше не станут рассматривать под микроскопом… Аура Мукуро полыхнула раскаленной добела злой болью, но столь же быстро опала, скукожилась агонией попавшего в пламя паука. Тсуна почти видел скрючивающиеся от огня черненькие лапки. Свобода и личное пространство никогда не являлись для его самого коварного Хранителя пустым звуком. Чужие — да, Мукуро привык не обращать внимания на чужое неудобство, но собственные… Имелся весьма ограниченный список лиц, которым позволялось войти в ближний круг, остальные же вынуждены были плавать на периферии. И теперь Мукуро убивало, что кто-то пролез в его жизнь без его разрешения. — Иногда мне страшно, что все вокруг — не более, чем иллюзия, а на самом деле я по-прежнему в белой-белой комнате… — Нет. Ты не в ней, — Тсуна ласково коснулся виска Хранителя. — Все происходящее — реально. — Но я снова в ловушке Бьякурана Джессо… Который сказал, что намерен меня заполучить… — И что? — Как что? — взвился с шипением гневно сверкающий разноцветными глазами иллюзионист. — Мукуро, — Тсуна строго дернул иссиня-черную прядку, мигом погасив запал. Иллюзионист, вновь завернувшись в одеяло, покорный, молчаливый, послушно положил голову на колени боссу. — Я не буду напоминать, что это другой Бьякуран — ты и сам это знаешь. Не буду говорить, что наш применил бы совсем другие методы, если бы хотел заполучить тебя. Вместо этого скажу иное, — Тсуна вновь дернул нервничающего, пусть и не подающего вида Хранителя за волосы, заставляя смотреть в глаза. От кроющихся в двухцветной глубине надежды и веры переворачивалось сердце. — Ты больше не один. И ты не в ловушке. Хотя бы малюсенькое неверное движение, и я лично уничтожу еще одного Бьякурана. Тебе больше никогда не придется сражаться одному, как в десятилетнем будущем — у тебя есть мы. Мы живы и сильны. Пусть не обладаем ресурсами Вонголы, но защитить тебя нам по силам. Мукуро беспомощно раскрыл рот, а затем уткнулся в бедро Тсуны, дыша тяжело, как будто пробежал несколько миль. Тсунаеши позволил другу впитывать собственную уверенность, легкими движениями поглаживая по спине, вновь и вновь обеспечивая убежище в бушующем шторме эмоций, охвативших иллюзиониста, безмолвно гарантируя безопасность и обещая всегда, всю жизнь, которой он однажды поверил Мукуро, оставаться на его стороне. — Знаешь, — тихо продолжил он, когда Мукуро перестал дрожать и задышал свободнее, — я бы пригляделся к местному Бьякурану. Он действительно отличается от знакомой нам версии. Наш Бьякуран черпал уверенность в своем почти всезнании, позволившем ему считать себя выше других, в то время, как этот вынужден был обратиться лишь к собственным возможностям. К интеллекту, харизме, умению интриговать… Всего ныне имеющегося он достиг сам, с минимальным возможным читерством, что не могло не сказаться на характере. — Ойя-ойя, Тсунаеши-кун, ты почти сватаешь его мне… — прищурился Мукуро. — Нет, просто считаю, что у вас двоих могло бы получиться весьма плодотворное сотрудничество. Этот Бьякуран не вредил тебе, он опасен, да, но и ты не так прост. Мукуро ранили слишком глубоко, несостоявшееся будущее не прошло для него бесследно. Бьякуран знал, куда бить, и делал это с хирургической точностью. Если честно, Тсуна считал, что раны, нанесенные Бьякураном, может исцелить лишь Бьякуран, но помалкивал, позволяя Мукуро самому выстраивать линию поведения с доном Джессо. Однако сейчас просто не мог удержаться. Если Бьякуран вновь войдет в их жизни — а зная целеустремленность дона Джессо, он именно так и сделает — нужно начинать предпринимать шаги, чтобы общение с ним не причиняло Мукуро прежней боли. — Ку-фу-фу, Тсунаеши-кун, с возрастом ты становишься сентиментальнее, — своим почти обычным голосом проговорил Мукуро, устраиваясь на кровати поудобнее, теперь не утопающий, цепляющийся за спасательный круг, но кот, пришедший к любимому хозяину. Напряжение не ушло до конца, сохранившись где-то глубоко в костях, но оно покинуло основную часть тела, позволив иллюзионисту вновь вернуть утраченное самообладание. И, словно дожидаясь именно этого мига, дверь в комнату резко распахнулась, с громким стуком ударившись о стену. — Ну, — нетерпеливо спросил возникший на пороге Рехей, — вы уже закончили? — Ку-фу-фу, конечно, солнышко, — но, вопреки словам, иллюзионист даже не пошевелился. В ответ боксер смерил его задумчивым взглядом, явно намереваясь схватить за шкирку и выбросить из окна. Мукуро не повредит, а «кабинет» освободится. — Не обращай на него внимания, — поспешил задавить конфликт в зародыше Тсуна, понимавший, что в данный момент оставлять расшатанного туманника одного нельзя. — Считай, у нас здесь кошкотерапия, а Мукуро — главный кот. Вот, за что Тсунаеши любил старшего брата: ему сказали — он сделал. Не обращать внимания, так не обращать внимания. Тем более, что невозможно хранить секреты от способного пролезть в любую щель туманника — тот все равно каким-то образом узнавал все тайны семьи. — Мне экстремально нравится Колонелло, — резко и четко произнесла молодая женщина, сжимая в кои-то веки не перебинтованные кулаки. — Боюсь, об этом уже знает несколько парков развлечений и практически вся наша улица, — немедленно отозвался «котик». Тсуна дернул неугомонного за хвост, призывая к порядку. — Я рад за тебя, старший брат. — Но я экстремально никогда не рассматривал учителя в подобном… ракурсе, — Рехей взволнованно заметался по комнате, отчего упругая, освобожденная от дневных тисков, пышная грудь волнующе колыхалась при каждом движении. — Хана делала меня счастливым… Все дело в женском теле?.. Я влюбился в Колонелло потому, что стал женщиной?.. Или он мне и раньше нравился?.. Тогда получается, что я обманывал Хану? Но это подло по отношению к чувствам наставника и Лар-сан!.. А что, если нынешние чувства — всего лишь гормональная перестройка организма? Что, если я переношу чувства к наставнику на другого человека, а на самом деле ничего к нему не испытываю? Или причина действительно во мне? Но не может же человек вот так внезапно сменить предпочтения! Поток сумбурных излияний иссяк, оставив Рехея тяжело дышащим посреди комнаты. В воцарившейся тишине отчетливо раздался свист Мукуро. — Умеют же некоторые себя накрутить! И тут же получил возмущенный взгляд от боксера и легкий рывок за хвост от Тсуны. — Понял-понял, молчу-молчу. Однако атмосферу его вмешательство слегка разрядило. Рехей тяжело, словно разом лишившись поддерживающего стержня, опустился на стул, оседлав тот. На открытом, обычно добродушно-приветливом лице читались метания и сомнения. Разобравшись с проблемой предпочтений в одежде, старший брат приобрел новый страх — он опасался, что его нынешние чувства являются следствием изменения тела или эмоционального переноса с одного Колонелло на другого. Однако при этом считал саму мысль о возможном раннем, еще «допереходном» увлечении Колонелло предательством по отношению к глубоко уважаемому наставнику и Лар. А еще он окончательно запутался в том, как быстро сменились его предпочтения. Слишком быстро, настораживающе… и пугающе. Признаться честно, Тсуна предпочел бы второй раз сразиться с Шимон или Занзасом, нежели лезть в осиное гнездо взаимоотношений Колонелло-Рехей-Лар, каким-то чудом сохранявших хрупкий баланс долгие годы. Потому что со стороны виделось яснее. — Я всегда уважал Реборна. Ну, большую часть времени. Когда не боялся, — Хранители понимающе засмеялись, а Рехей полностью обратился в слух. — Его безжалостность и жестокость — то, что нужно для бесхребетных слабаков, любящих жалеть себя. Однако мысль о возможных отношениях с ним приводила в ужас, потому что надо обладать мазохизмом размером с континент, чтобы претендовать на наставника. Однако в то же время… Реборн был мне так же дорог, как Хранители и мама, поэтому нет-нет, да и мелькала мысль, что будь он чуточку моложе, не так опустошен, выжжен проклятием… Если бы мы познакомились при других обстоятельствах… Не будь у него Бьянки… или Лар… Рехей, зачарованно кивавший словам, как индийская кобра — дудочке, на последней фразе встрепенулся, отводя стыдливо взгляд. — Это было так заметно? — тихо спросил он. Тсуна сочувственно-понимающе улыбнулся — его собственные мысли вряд ли оставались секретом от уже его наставника. Правда, Реборн все же имел благородство никогда не упоминать периодически мелькающий в ученике мимолетный интерес, тем более, что тот был чисто умозрительным. Тсуна на самом деле не представлял себе отношений со «своим» Реборном. — К Аркобалено вообще невозможно остаться равнодушным. Как бы ни кривился Кея, Фонг для него являлся не просто родственником. Вспомни, как наш котик домогался Вайпера… — Ку-фу-фу. — …и как Ламбо почти не вылезал от Верде. У всех наших чувств к нынешним знакомым есть долгая предыстория, они выросли из привязанности к другим версиям Аркобалено, но в процессе претерпели изменения. Мы испытываем к ним то, что никогда бы не смогли испытывать к нашим наставникам, будь то любовь, интерес, насмешка или дружеская привязанность, — Тсуна тепло улыбнулся Рехею. — Ты всегда ты, старший брат. Мужчина или женщина, ты никогда бы не влюбился в того, кто этого не достоин. — Колонелло экстремально лучший! — от недостатка слов и обилия эмоций Рехей беспомощно взмахнул руками, заменяя этим жестом множество эпитетов, которыми можно было бы восхвалить Колонелло. — Ты знаешь, каков он, каким может быть, — подхватил Тсуна. — Но он не твой наставник. Это совсем другой человек. Я считаю, нам дали второй шанс не только на жизнь, но и на новое знакомство с Аркобалено, возможность узнать их такими, какими они были бы без тяжести проклятия. Реборна, чья душа не превратилась в выжженную пустыню. Колонелло, не подпитывающегося от чужого энтузиазма в стремлении заполнить пустоту в душе. Верде, живущего и исследующего не по инерции. Возможно, изначально они обратили внимание на Аркобалено именно из-за знакомства с другими их версиями, но влюбились… привлечены оказались именно к своим новым знакомым. Дочери часто выбирают мужей, похожих на отцов. Но Тсуна не солгал — они бы никогда не сумели полюбить страстно своих наставников, тут страхи Рехея абсолютно беспочвенны. Впервые за вечер лицо боксера разгладилось, в серых глазах вновь появился свет, когда он понял все сказанное и несказанное. — Спасибо, Тсуна! Ты мне экстремально помог! Со счастливыми выкриками Рехей вылетел за дверь. — Если они вдруг размножатся, — мрачно произнес туманник, — я буду винить тебя. В дверной проем просунулась голова Такеши. — Здравствуйте, доктор, к вам можно? — весело осведомился Дождь. — Проходите, больной. Очередной Хранитель вошел в спальню спокойно, с неизменной широкой улыбкой, совершенно бесстыдно, непринужденно, в лучших традициях Мукуро растянувшись в изножье кровати, опираясь на локоть. Тсуна, которому после негласного раздела остался жалкий пятачок «лежбища», с тоской вспомнил поистине королевское ложе в покоях босса Вонголы, на котором могли бы поместиться все Хранители разом, не вынуждая при этом босса несчастно ютиться на краю. — Не обращай внимания на Мукуро — он у нас сегодня часть кошкотерапии. — Ага, семпай упомянул каких-то котов. Кис-кис-кис, — Ямамото протянул руку к видневшемуся из одеяльного кокона хохолку. За что немедленно получил укол трезубцем. — Фш-ш-ш! — Злой он у тебя, Тсуна. Может, тебе его кастрировать? Говорят, помогает. Тсуна поймал веселый взгляд Такеши, многообещающий — Мукуро и покачал головой. — Вы неисправимы. — Ага, что-то в этом роде, — подросток перевернулся на спину закинув руки за голову и вперив мечтательный, далекий от реальности взгляд в потолок, как в ночное небо, но серьезность в темной глубине совсем не вязалась с юным лицом, создавая образ прошедшего войну, а потому рано повзрослевшего мальчишки. — Сегодня я общался со Скуало и… просто… не знаю! — взъерошил он челку. — С самого начала мы с нашим Скуало определили границы, которые я старался не пересекать, чтобы не беспокоить. Как и он не беспокоил меня. Мы с ним мало разговаривали о чем-то помимо боевых техник… А теперь я думаю — не зря ли? Скуало умный, веселый, с ним легко, временами он глупый и забавный. А еще он понимает меня, понимает… путь Шигуре Соэн Рю. Ямамото вздохнул, мыслями витая где-то далеко. — Я старался не переступать черту, но, возможно, мог бы дать больше? Не упустил ли я возможность узнать его лучше? Этот Скуало… он умный, но такой… молодой. Мне все кажется… — Дождь помотал головой. — Мне его не хватает. Тсуна как свою собственную ощутил грусть друга и постарался ответить на нее своим пламенем, делая боль тише, деля страдание на двоих, потому что так — легче. Сейчас Такеши напоминал того мальчишку, что играл с ними в мафию в Намимори. Оттого вдвойне печальней было видеть его тоску по несбыточному, по возможно упущенным шансам. Тсуна предполагал, что свидания вызовут волну вопросов и дилемм. Правда, не представлял, чем сможет помочь Хаято. И какие вообще вопросы могут возникнуть у Урагана. Влезать в личную жизнь Бермуды еще страшнее, чем лезть в ту же личную жизнь Реборна. Однако в данную секунду поддержки ожидал Такеши, смотрящий вопросительно и надеющийся чуть ли не на отпущение грехов. Они все приходили к Тсуне, потому что тот по-своему беспристрастен. Каждый Хранитель, вследствие активного атрибута, имел определенный перекос в характере, и только Тсуна принадлежал всем стихиям в равной степени. Как Небо, он был рожден создавать гармонию, а потому, отдавая семье всего себя, никого из Хранителей не выделял, любя всех одинаково сильно — всем сердцем и душой. Тсунаеши окутал Такеши янтарными нитями, щедро делясь собственной силой и спокойствием. — Мне кажется, ты дал ему гораздо больше, чем думаешь. Ровно столько, сколько он желал, в чем нуждался. Супербия всегда был гордым, он бы не принял ни жалости, ни благотворительности. Если он обозначил границы, значит, ровно столько мог и был согласен принять. — В любом случае, сейчас уже ничего не изменишь, — горько скривил губы Такеши. — История не знает сослагательного наклонения, да, но я уверен, Скуало ценил тебя. Дождь с теплой благодарностью откликнулся на Небо, протянул невидимые руки, обвивая оранжевые струи и позволяя обвивать себя в ответ. — Мне просто… — Ямамото вздохнул, — вдруг стало жаль упущенного времени. И глупых шуток. Мы могли бы поговорить о большем вместо этого… Столько всего… — он покачал головой. — Никто не знает, Такеши, — Тсуна сжал плечо друга. — Как однажды я уже говорил Кее, Колыбель и бунт Варии изменили отряд. Возможно, то взаимопонимание, которого нам удалось достичь, то хрупкое равновесие, установившееся между Вонголой и отрядом — это предел, потолок нашей близости. — И твои шуточки на него все равно повлияли, — проворчал Мукуро. — Мы говорим о человеке, притащившем Тсунаеши-куну тунца! — Он сделал все, чтобы ты выжил, а когда нас не стало, вместе с Занзасом принял Вонголу. Так что, думаю, ты все сделал правильно. Мы все сделали, если учитывать то, что я слышал. — Ойя-ойя, бери пример с Кеи-куна — он просто расслабился и получает удовольствие. — Тсуна, — благодарная улыбка Ямамото стала немного пугающей, — давай, я помогу тебе кастрировать этого кота. Пламя Дождя очистилось от сомнений, не до конца, но такие вещи и не проходят быстро, однако штормовой ливень серого осеннего дня превратился в дождь последних дней лета, оплакивающий ушедшее тепло. — Спасибо, Тсуна! — Такеши поднялся с кровати. — Спокойной ночи. И будь осторожен — этот котик еще не безопасен. С бодрым смехом мечник выбежал за дверь, в которую вонзилась укороченная версия трезубца. Издалека послышался задорный крик: «Следующий!» Конечно, Такеши еще не раз подвергнется сомнениям, ему о многом предстоит подумать в тиши собственной комнаты, но… уже сейчас он начинает окончательно отпускать свое прошлое. Кея с Хаято вошли ровным, строевым шагом, плечом к плечу, с такими выражениями лица, что Тсуне поневоле сделалось страшно. Ураган прислонился к подоконнику, в то время, как Облако привычно оседлал стул. — Ку-фу-фу, Хаято-о, а я сегодня котик! — пропел туманник, сверкая радостно разноцветными глазами. — Я всегда говорил Джудайме, что ты грязное, озабоченное животное, — не стал спорить Ураган, не простивший иллюзионисту своей одежды. Судя по довольному уханью, тот все понимал. И радовался еще больше. — Итак, что привело вас в мои скромные покои? — развел руками Тсуна. — Вы хотите об этом поговорить? — Не помешало бы, зверек, — кивнул Хибари. — Мы с Занзасом договорились о новой встрече, но я не представляю, куда его вести. Не в ресторан же! Да ладно?! Тсуна перевел взгляд на Хаято. Тот выглядел согласным с Кеей. И вот из-за этого стоило пугать похоронным видом?! Хотя, с другой стороны, проблема действительно серьезная. Скучные, банальные варианты не удовлетворяли одну из основных потребностей Облака — жажду вызова. Конечно, с переходом в другой мир Кея стал спокойнее, но это не значило, что он вдруг записался в домоседы или пофигисты, сколько бы ни шутил по этому поводу Хаято. — Как насчет лаборатории Верде под Миланом? В глазах Хибари загорелся дьявольский блеск. Миланская лаборатория Верде была самым известным секретом мира мафии, по сути являясь испытательным полигоном, куда Аркобалено периодически заманивал мафиози, распространяя слухи о новом оружии, чтобы проверить собственные разработки. Конечно, правду знали единицы, остальные с удовольствием велись на очередную приманку. — Позвони Верде, узнай, свободен ли его парк развлечений для взрослых мафиози. Кея коротко, благодарно, с легкой досадой из-за собственной недогадливости, кивнул и вышел, стремительно, не теряя даром ни секунды. Его не останавливал тот факт, что в столь поздний час гениальный ученый может спать. — У меня та же проблема, Тсуна, — признался оставшийся в одиночестве Хаято. — Только вряд ли Бермуду настолько волнуют сражения. И музеи с галереями тоже не вариант, как и консерватории — ему не нравятся ограничения. Значит, друг все-таки решил дать шанс новым отношениям, иначе не стал бы предпринимать ответных шагов. Что не могло не радовать Тсуну, желающего видеть членов семьи счастливыми, живущими полной жизнью. Но задача действительно… — О! — хлопнул Тсуна в ладоши. — Помнишь, мы с тобой ходили на парковые выступления? Классическая музыка, открытое небо, пледы, вино… И можно будет забежать потом в тот ресторанчик в Риме. Хаято задумчиво потер подбородок, звеня многочисленными браслетами, уже прикидывая, как организовать предстоящее свидание. Он желал не ударить в грязь лицом, придумать нечто, достойное визита в Вендикаре. — Об этом я не подумал… Спасибо, Тсуна. Тсуна помнил, как Гокудера потащил его на подобный концерт в первый же год жизни в Италии. Удивительное по своей красоте выступление талантливых, но непризнанных музыкантов, расстеленные прямо на траве пледы, вино, продающееся в уголке, но не делающееся от этого менее вкусным, сияющие вокруг огни и свечи, таинственные, не нарушающие чарующей гармонии… Несмотря на программу — классика и ее вариации — здесь полностью отсутствовала закостенелая чопорность, присущая концертным залам с филармониями. Только голое наслаждение от каждой минуты, проведенной в парке. Хаято говорил, что когда-то его мама выступала на таком концерте, познакомившись там с его отцом, с первого взгляда подпавшего под очарование юной пианистки, нежной, чистой, воздушной, словно лунный луч. — Это действительно может подойти, — забормотал Ураган, находясь уже не здесь и не сейчас. — Если взять свое вино… закуски… Не успел «психолог» и глазом моргнуть, как его Правой руки уже не было в комнате, лишь доносилось из-за двери приглушенное бормотание. Его место тут же занял Ламбо, привычно развалившись на стуле. Учитывая задаваемые днем вопросы, Тсуна честно не хотел лезть в дела Грации, но выбора не было — не отдавать же своего Хранителя на растерзание его собственной матери. — Хаято просил напомнить, чтобы ты не забыл кастрировать своего котика, — лениво протянул теленок, вознамерившись поспать. — Вот же вредная псина, — фыркнул совсем по-кошачьи Мукуро, теснее прижимаясь к Небу. — Зато память хорошая. И делегировать полномочия научился, — парировал Тсуна, переводя взгляд на вытянувшего длиннющие ноги Ламбо. — Насколько все плохо? Тот приоткрыл один глаз, а затем, увидев непреклонность босса, сильно-сильно заинтересовался стеной. — Ну-у-у-у… — без энтузиазма протянул он. — Возможно, мне потребуется политическое убежище. На ближайшие десять лет.

***

В ночной тишине жилой части лаборатории Верде, лежа на диване, лениво просматривал результаты последних испытаний. Совсем недавно он с трудом отбился от ненормального Облака Куросаки Тсунаеши, отдав на растерзание миланскую лабораторию — данные обещали быть потрясающими! — поэтому сейчас с полным правом наслаждался ласковыми прикосновениями Грации. Сидящая тут же женщина, на колени которой профессор положил голову, машинально перебирала зеленые волосы, изредка пробегаясь по вискам и лбу, занятая собственными документами. Звук входящего сообщения заставил пару оторваться от своих дел. Под любопытствующим взглядом Грации Верде, протянув длинную руку, поднял телефон с кофейного столика. Писал, как ни странно, Реборн. При прочтении зеленые брови взлетели высоко на бледном лбу, а в тишине комнаты раздалось фырканье профессора. Я тебя ненавижу.