Последний Путь

      

Я иду, словно в бреду, в глубь вражеского тыла, мне некуда идти, дома ждут скотины. Может это облегчит мою печаль от столь зверского люда? Они запачкали мрамор заморский подошвою галош своих. Пропали картины изящные, об них табак потушили. Союзники мне помогают с другой стороны боя, но я уже не намерен воевать, нет мне покоя. Заменили меня красные крысы, которые в подвалах ютились, теперь моим там скрываться осталось от жестокого презрения. Прохожу через дым горелый и сразу пуля в плечо, но задела лишь малую часть. Ликовать или что? Всё равно не долго быть на этом, уже грязном, свете. Бегу через пыль и окопы, они заметили меня. Я ринулся скитаться по переулкам в их мирном городишке, кажись, потеряли, вот потеха.        Ворвался к тебе без приглашения, но ты и не был против. Немец смотрит на меня надменно, как на слабую, еле живую тварь. Народ от меня ждёт мира, хватит голодом страдать, как будто без войны будет покой. Я донёс его целым, свеженаписанным, договор. Мне некуда больше податься, живу из последних сил до последней капли крови. Всё же решаюсь на спасительный ход, свою честь промятная. — Я к тебе по делу мира на твоих условиях — Смолвил я и ожидаю твоего ответа. Ты был удивлён таким необычным решением, сколько помнится, русские никогда не делают просто так. Они настолько безумны, что готовы собственную столицу поджечь, да стоять до последнего. — С чего такое решение, русс? — недоверчиво спросил немец. — Это успокоит меня и тебя, даже если ты не примешь, то к тебе они придут — Ты прекрасно понимаешь о ком идёт речь. После долгой минуты, договор был подписан. — Мир на моих условиях, не так ли? — язвительно мурлычет немец. — Да, конечно, без вопросов — Я уже не боюсь подвохов, мне нечего терять, а что было, то уже потеряно. — Так позволь утешить нас — Ты встаёшь из своего строгого стола и подходишь ко мне, играешь с моей повязкой на глазу, прижимаешься ко мне. Я молчу, не подавая раздражения из моих уст. Эта война нас сильно утомила, а всё из-за конфликта Сербии и АвстроВенгрии. Германская Империя даёт своим рукам волю и снимает с меня мундир, после чего, я остаюсь в рубашке, ты обвиваешь моё тело и ведёшь в тёмную почевальню, кружа в мимолётном поцелуе. Я невольно вспоминаю те времена, когда мы были замужем друг на друге и вместе посещали пиры да балы. Ты заразил меня тобой, мне некуда деваться. Ни сколько не протестуя, обхватываю своего успокоителя в ответ. Мы добиремся до двери, досадно разорвав наш танец, открываешь проход в чарующую комнату в тёмно-тёплых тонах, увешанную занавесками, колыбель нашего упоения. Приглушённый холодный свет мало освещает помещение, что очень по душе нашим сердцам. Ты понимаешь, что это последний раз, когда мы можем насладиться друг другом в таинственных занавесках, делаешь всё возможное, чтобы моё последнее воспоминание о тебе было без боли. Достаёшь из ящика бинты и растворы, прячешь меня на мягком занавешанном диване от всех бед, что мне довелось повстречать. Не чувствую свою боль в плече, но ты даже не забинтовал её. Я уже пережил много боли, чтобы это считать таковой, и ты — моё сладкое успокоительное, которое делает всё ни по чём, забываясь в туманных мыслях о тебе.        Нас прервал звонок из прихожей, ты ушёл ответить на него, а я, проснувшись от сладостных раздумий, погрустнел без вида твоего, молча сидел в полумрачном шатре. Немец вернулся, закрыв дверь на замок, снял свою форму и странно замолк. Теперь мне ясна моя роль в нашем успокоении. Я уже не напуган, позволяю взять своё тело.