Магазин времени не работает

Живоглот нервно молотил хвостом по покрывалу, Бродяга тяжело дышал, а Рон пялился в штору, потому что и штора, и узор на ткани, и карниз, и даже крючки имели значение, куда большее значение, чем… Взгляд все-таки дернулся, зацепил тот угол, где… Переключатель света на стене раньше был белее же? Кажется, этот пластик со временем желтеет, надо бы новый купить или какие чары обновления поискать… Бродяга фыркнул. Рон повернул к нему голову и тоже фыркнул, передразнивая пса. Тот не отреагировал, занятый тихим незаметным вынюхиванием воздуха. Серые глаза смотрели то туда, то сюда, ни на чем не фокусируясь. Он чуял, но не видел. Рон зажмурился. Его головы словно кто-то коснулся, только не снаружи, как делала Гермиона, запуская пальцы в его волосы, нет, это касание явно ощущалось как... Живоглот чихнул, Рон открыл глаза и посмотрел на кота. Рыжего, пушистого, мягкого, с этими нелепо торчащими усами, приплюснутой, как будто бы вечно недовольной мордой, и… Давление изнутри головы ослабло, но едва ли это успокоило ускорившееся сердцебиение. Сердце, блядь, словно пыталось выскочить через горло, все, что угодно, только бы убежать от этого видимого колебания воздуха в том углу… Касание. Одеяло, одеяло, мягкое и тяжелое одеяло, пахнет порошком и немного псиной. Ну, разумеется, оно будет так пахнуть, вот же псина, лежит, зевает, своими большущими зубами клацает. Опять принюхивается, переводит взгляд на штору. Штора. Штора. Што-о-ора-а. Надо бы задернуть ее получше, чтобы в эту идиотскую маленькую щель не била белизна снежного утра, не слепила глаза! Стоило было проверить, прежде чем спать ложиться, а теперь вставать надо, ну блин!.. Давление вновь опустило. Рон не смог сдержать вздоха облегчения. Контролировать мысли он еще мог, но реакции тела — нет. Легкие словно бы кто-то выжимал, как губку для мытья посуды, колени дрожали, между лопаток неприятно тянуло, а в висках пульсировало. Сквозь стены до него долетел шум воды. Гермиона. Проглотив, как ему показалось, океан слюны, Рон поднялся с кровати и потянулся, хрустнув суставами. Лодыжка все еще болела, но уже не так сильно, как ночью. Бродяга поднял голову и посмотрел на Рона большими грустными глазами, как будто бы спрашивая: «А мне-то что делать?». — Хороший мальчик, — пробормотал Рон, запустив пальцы в черную шерсть, — будешь валяться тут и быть самым хорошим мальчиком, да? Самым пушистым, самым красивым… Несмотря на некоторую угрожающую габаритность, Бродяга все-таки был очень миловидным, чудесным и самым лучшим псом на свете, так что Рону не составило труда увлечься почесыванием лохматой черной башки. Живоглот обиженно мявкнул. — Ты тоже хороший мальчик, — сообщил коту Рон. — Мой любимый рыжий кексик… Невидимый обруч вокруг головы ослаб. Блядство! В этот раз он даже не заметил!.. Лживо-правдивый прилив нежности к коту и псу смыло волной тревоги. На негнущихся ногах Рон направился в их с Гермионой спальню. Взгляд все-таки скользнул по тому месту, но Рон быстро переключился на пол, плинтус, стену, а потом рамку, еще рамку, дверь, и снова рамку… Контролируй шаг, контролируй шаг, не беги, контролируй шаг!.. Он не должен выглядеть, как пацан, боящийся возвращаться из туалета по темному ночному коридору, ведь за ним никто не следил, ведь за ним никто не шел, и на перилах не висела сохнущая простыня, похожая на маленький сгорбленный призрак, и тьма не превращала то высокое суховатое растение в шипастое многорукое чудовище, и отражение в зеркале не искажалось под влиянием бурной детской фантазии… Боль в ноге отвлекала внимание на себя, мешала доставать из головы красочные образы, чтобы заполнить ими свою голову. Путь до спальни длился часов пять, не меньше. Даже если бы он смотрел все это время на циферблат, Рон бы подумал, что часы сломались. В левом виске стрельнуло, а живот скрутило. Но эту мысль нельзя сейчас думать… Скрипнула половица. Не под ногой Рона. На мебели уже тонкий слой пыли, стоит заняться уборкой, когда будут силы и время, а еще постельное белье поменять, завтрак приготовить, снег во дворе убрать и… — Привет, — от голоса Гермионы Рон вздрогнул, — спасибо, что отнес меня в кровать. Что-то я вымоталась совсем… Не я. Сердце упало вниз и пронеслось через этаж, просочилось в подвал, зарылось в землю. — Отнес, ага, — поджал губы Рон, внимательно разглядывая Гермиону, в попытке обнаружить… что-то. Волосы возле ее лица были влажными. Гермиона, наверное, только-только проснулась и успела разве что умыться. Пижама еще была на ней, на коже местами отпечатки от подушки и одеяла. До ноздрей Рона добрался запах зубной пасты. Надо бы тоже зубы почистить… — Рон? — А? — встрепенулся он. — Ты где? Рон попытался натянуть беззаботную улыбку. Судя по выражению лица Гермионы, ему едва ли это удалось. — Задумался. — О чем? — она приблизилась и отбросила волосы с его лба. О том, что я был прав. — О всяком, — ответил Рон и закрыл глаза, наслаждаясь прикосновениями к своей голове. Лучше уж они, чем… Рон шумно выдохнул и попытался сосредоточиться на пальцах, запутавшихся в его волосах. Таких осторожных, нежных, любимых… Гермиона почесала его за ухом, как кота, погладила затылок, потом ее теплая ладонь легла на его шею. От этого прикосновения к чувствительному участку, где плечо переходит в шею, у него внутри все затрепетало. Совсем ненадолго, но эта сладкая мягкость вывела его из тьмы страхов и загонов, сделала остановку в безумном маршруте «Пиздецбург — Ебанинавилль». — М-м-м, — довольно протянул Рон и открыл глаза. Он ожидал увидеть во взгляде Гермионы тепло и любовь, но ошибся. Там была тревога. — Ты какой-то… — Уставший, — перебил ее Рон, не дав произнести другое слово. — Да, есть немного. Вчера был очень длинный день. Его вдруг посетило ощущение, что он не виделся с Гермионой года два, а то и целых три. Он мотнул головой, отгоняя прочь это странное чувство. Взгляд прыгнул. Рядом с окном. Лежанка Живоглота рядом с окном, но едва ли гад ей пользуется, говорил же Рон: надо было коробку туда поставить! Эти все красивые вписывающиеся в интерьер подушки для наивных лохов, а не котов… Давление в голове вновь ослабло. — Что там Роза? Все нормально? Рон часто заморгал, пытаясь переключиться и восстановить в голове события. Вчерашний день отказывался отображаться в его мыслях. Все путалось, смешивалось, мелькало, наверное, в неправильном порядке, и в итоге все возвращалось к тому моменту, когда… — Да, я разрулил. Договорились, что Роза будет подходить к преподавателям за дополнительным заданием или каким-нибудь проектом, если ей опять станет скучно, — затараторил Рон. — Минерва одобрила. А потом намекнула мне, что у них скоро появится парочка вакансий. — Вакансий? — переспросила Гермиона. — Не могу представить тебя преподавателем. А вот это уже обидно! — Спасибо за поддержку, дорогая! — съязвил Рон. — Я не говорила, что у тебя не получится! — возмутилась Гермиона. — Просто там слишком много бумажной работы, а я не хочу, чтобы ты чувствовал себя несчастным и… Голос доносился до него словно через стенку, хотя вот она, Гермиона, в нескольких дюймах от него. Сердце снова загрохотало в ушах, перебивая словесный поток. — …Тем более, у нас порой такие преподаватели были, что даже семнадцатилетняя версия тебя справилась бы куда лучше, что уж говорить о тебе нынешнем! Вот оно! Идеально. — О да, особенно тот нарциссичный любитель сиреневого отличился, — произнес Рон. Гермиона подвисла. Это почти никак не отразилось на ее лице, точно не для постороннего, но Рон-то знал… Черт, неужели, не помнит? Хотя странно, что он помнит про этот блядский сиреневый… — Ну, этот!.. — стал подсказывать Рон, — твой кумир и первая любовь! При всем своем несерьезном тоне, в глаза Гермионы смотрел он как раз очень серьезно и пристально, а потом… Провел указательным пальцем по своему носу. Гермиона подняла брови. Ее взгляд забегал. Рон буквально мог слышать, с какой бешеной скоростью крутятся в ее голове шестеренки. Ее рука все еще лежала на плече Рона. Он накрыл ее ладонь своей и сдвинул вниз, остановив напротив своего сердца. Зрачки Гермионы расширились, когда она ощутила его сумасшедшее сердцебиение. — А, этот? — спросила она и громко сглотнула. — Любитель сиреневого и присваивания себе чужих заслуг? Поняла. — Ага. Интересно, как он там? — спросил Рон. — Не хотелось бы повторить его судьбу… Он увидел, как Гермиона сжала зубы. Ему не нужно было прикладывать свою ладонь к ее груди, чтобы знать: ее сердце сейчас колотилось так же сильно, как и у него. Точно. Тело. Тело помнит, тело знает, тело понимает. Рон потянул Гермиону к кровати, сел сам и посмотрел на свои колени. Она проследила за его взглядом, считала намек и уселась на него сверху, вцепившись руками в его плечи. Рон обнял ее — совершенно каменную и напряженную. — Наконец-то мы с тобой одни, — шепотом соврал он, склонившись к ее уху. — Так по тебе соскучился… — Рон, я… — Давай отключимся от этой всей херни и подумаем о чем-нибудь приятном, а? — предложил он. — Помнишь, как мы летом выбрались с тобой на пикник, валялись в траве, слушали ветер, целовались, как безумные, а потом останавливались, потому что мошки щекотались и отвлекали? — Помню. Хороший был день. Голос спокойный, а тело дрожит. — День — да, мошки — нет, — пошутил Рон, пытаясь ее успокоить, расслабить. Но куда там, самого трясло, и неслабо… Рон уткнулся носом ей в шею, коснулся губами теплой мягкой кожи, чуть прикусил. Гермиона погладила его по спине, поскребла ногтями в районе лопаток. Она чувствовала, что он чувствовал чувства, которые чувствовала она. В поле его зрения зашевелилось нечто. Рон осмелился немного поднять взгляд. Сквозь пушистые волосы Гермионы было видно, как этот ебаный волнующийся воздух… — Рон?.. Он немного отстранился и приложил палец к губам Гермионы. — Не хочу ни о чем говорить, — нахмурился он, изображая усталость. — Давай просто помолчим, а? Гермиона кивнула прислонилась лбом к его лбу. — Да. Люблю слушать тишину, — прошептала она. Прежде чем закрыть глаза, Рон все равно бросил взгляд туда. Возле двери. Торшер возле двери, кажется, давно не протирали, и новую лампочку вкручивали хрен знает когда… Гермиона вдруг задержала дыхание, словно пытаясь расслышать чей-то шепот. Рон тоже перестал дышать, пытаясь понять, за что зацепился ее слух. Вроде тихо?.. Ни треска половиц, ни скрипа дверей, ни стука каблуков, ни скребущего лоток Живоглота, ни порханья крыльев. Молчание, безмолвье. Он нахмурился, не понимая, что так напрягло Гермиону. И тут!.. Звуки появились. Шелест снега за окном и тихое гудение от каких-то бытовых приборов. Гермиона громко сглотнула и немного отстранилась от него. Она, наверное, услышала, как фон приглушился, словно кто-то остановил пластинку или... наложил чары тишины. — Думаю, все, — осмелился произнести Рон после долгой паузы. Голос его прозвучал совсем сипло. Он кашлянул, пытаясь сдвинуть комок страха в своем горле. Гермиона поднялась с его коленей, застыла, скрестив руки на груди, и уставилась взглядом в пол. — Ну, раз мы еще тут в полном здравии и сознании… — Ага, — согласился Рон и шумно выдохнул. Голова кружилась от всего этого пережитого стресса. Рон откинулся спиной на кровать и закрыл глаза. Тело ужасно гудело от усталости. Матрас рядом с ним прогнулся. Гермиона села рядом. — Как ты понял? — спросила она. — Увидел. В голове вдруг четко прозвучала фраза: «Увиденного не развидеть». Одновременно с этим в висках стрельнуло. Кажется, что-то пытается прорваться через барьер его памяти… — Когда я вернулся ночью, подумал, что такое… возможно. Не знаю, почему, просто возникло ощущение, ничем особенно не подкрепленное, я просто лежал и думал обо всем этом. А потом я задремал, вырубился, на… не знаю, на несколько минут, наверное. Проснулся, а оно… — …Подкрепилось, — закончила за него Гермиона. — Да, — Рон сжал пальцами переносицу. По крайней мере, сейчас можно было не контролировать свои мысли. — Я считала, на сколько оно пропало. Рон понял, что речь о фоновом шуме. — И? — Как раз достаточно, чтобы… Выйти на улицу и аппарировать. Гермиона не договорила, но Рон догадался. — Все равно надо… Осторожничать. — Да. Не шуметь. Не произносить вслух всякие подозрительные вещи. — Ага. И не мелькать друг у друга перед глазами. Не создавать в своей памяти новых подозрительных воспоминаний. Задачка с тремя звездочками, да и те скрывали слово из трех букв — И что ты натворил? — с усталым вздохом спросила Гермиона, тронув его колено. — Понятия не имею, — ответил он, с трудом разлепив веки. — А кто имеет? Рон тяжело вздохнул и приподнялся на локтях.

* * *

— Ты. Издеваешься, — процедила Гермиона, во все глаза уставившись на черного пса. — Зефирка!.. — Мало тебе было того бродяги, так ты еще и собаку домой притащил?! Она все поняла и просто играла роль. Маленький грозный кулак ударил Рона в плечо. Очень сильно и очень больно. Ладно, может, она и не совсем играла… — Милая, не кричи, пожалуйста! — взмолился Рон. — Собаки бывают очень злопамятными!.. Бродяга ему подгавкнул. — О, ну вот пусть и продемонстрирует свою злопамятность! — воскликнула Гермиона, вновь ударив Рона в плечо. — Не думаю, что мы захотим подобное увидеть, — попытался намекнуть Рон и ей, и Бродяге, что не стоит ему пока превращаться. Пес уже вытянул вперед лапы, и Рон понял, что еще чуть-чуть, и Бродяга потеряет свой собачий облик. — Нет, плохой мальчик, плохой! — заявил он, пригрозив псу пальцем. Бродяга прижал уши к голове, заскулил, но, к счастью, вернулся в исходное положение. — Почему это плохой, он же пока ничего не сделал! — вступилась за пса Гермиона. — Вот именно, пока еще ничего не сделал! — взмахнул руками Рон, пытаясь объяснить, что не надо им никаких дополнительных зрелищ. — Дорогая, ну не тупи! Гермиона опасно прищурилась. Рон знал, что за эти слова еще получит, но сейчас ему было важнее обезопасить их, чем докопаться до правды. Да, пока за ними вроде бы никто не следил, по крайней мере, ничто не указывало на сторонне-потустороннее присутствие. Но Рон чувствовал: невидимое пятно может вернуться и вновь залезть к ним в головы. Какие-то мелочи, детали, даже сказанные вслух слова еще могут проскочить и остаться в их памяти, но визуальные образы… Как человек, который много раз копался в чужих головах, Рон знал — ищут всегда по картинкам. Они не должны видеть, как пес перестает быть псом, потому что тогда и пятно узнает. Хотя странно, что до сих пор не знает… — Мы с Гермионой завели собаку. Рон точно помнил, что говорил это Гарри. А когда он виделся с Гарри в последний раз?.. Хронология у этого произведения явно пошла по… езде. На эмоциональных горках. — Спасибо, что отнес меня в кровать. Тогда он увел свою мысль в сторону, а сейчас почувствовал себя достаточно безопасно, чтобы вернуться к ней и уже осознанно охренеть. Рон закрыл руками лицо и застонал. А хотелось орать. Но нельзя — собаки бывают злопамятны. И жены тоже. — Рон? — Часы сломались! — воскликнул он, отняв руки от лица. — Часы? Еще одна его мысль, стоявшая до этого на паузе. — Да, часы, — тяжело вздохнул он. Нет, не часы. Но что-то откуда-то оттуда-то. Почему-то перед мысленным взором появился стремный кубический человек — картинкой в какой-то книжке. Или не картинкой?.. — Рон? — М-м-м-м? — устало протянул он, выныривая то ли из своих мыслей, то ли фантазий. Или все-таки воспоминаний?.. Гермиона долго молчала, кусая нижнюю губу. — Помнишь, когда мы отдыхали в палатке?.. …И прятали ее за миллиардом защитных заклинаний. — Да, — ответил он на этот вопрос и сразу опередил следующий: — Нет. — Нет? — Думаю, это очевидно. Защитные чары на доме сравнимы с признанием, горящим как огромная вывеска: «Вас заметили». Гермиона медленно кивнула. Ассоциация зацепилась за отдых в палатке. Сердце заболело так, словно напоролось на что-то острое. Хьюго. — А та поездка в Австралию?.. — сиплым голосом начал Рон. — Все еще в силе, не волнуйся, — отреагировала Гермиона. Рон закрыл глаза и шумно выдохнул. Значит, дом Алана и Гвендолин под защитой… — Я опаздываю на работу, — напомнила ему Гермиона. — Но, думаю, успею между делами уточнить кое-какие детали по поездке, чтобы… ты не волновался. Перед глазами плыло из-за подступавшей к ней влаги. Пиздец. Какой же пиздец. Они должны надстраивать кучу херни, чтобы внезапное незапланированное общение с сыном не вызвало, блядь, никаких подозрений, чтобы это не выглядело, как резкий ничем необоснованный импульс, чтобы… — Рон? — Да? — Мы же со всем разберемся, да? — уголки губ Гермионы дрогнули. — Прорвемся? — Обычно я говорю эту фразу. — И бродяг домой приводишь тоже ты, — вздохнула она, посмотрев на черного пса, лежащего у их ног. — Ведь он же, да, мой хороший? Рот сам собой растянулся в улыбке. С Бродягой невозможно было не сюсюкаться — слишком уж смазливая морда.

* * *

В любой другой день Рон был бы не рад снегу. Особенно утром, особенно, когда надо выгулять собаку, особенно, если не успел позавтракать, а до этого еще поужинать и пообедать. Из того, что он помнил о вчерашнем чудовищно длинном дне, Рон подметил, что почти не ел, и сейчас его, честно говоря, пошатывало. Хоть бы там в холодильнике завалялось чего… Он поежился и помотал головой, отгоняя усталость и сонливость. Аккуратно достал палочку из рукава зимнего пальто и взмахом выровнял снег, заметая следы. Если кто-то захочет подобраться к нему, придется учитывать не только видимость и слышимость, а еще и давление своего тела. Здесь Рон чувствовал себя безопаснее, чем дома, хотя, когда они с Бродягой выходили, ничего подозрительного не почувствовал. То колеблющееся в воздухе пятно, наверное, не могло позволить себе сидеть в засаде слишком долго. Бродяга ткнулся мокрым носом ему в руку. Рон перевел на него взгляд. Черт, может, Гермиона права, и надо все-таки допросить пса? Бродяга точно появился у них дома раньше этой ночи, одеяло бы не успело пропахнуть псиной за такой короткий срок! При этом ни Рон, ни Гермиона не помнили, откуда и когда он взялся, кто его принес сюда и достал оттуда, где он раньше был. И Гарри… блин, Рон точно помнил, как в больнице рассказывал другу про собаку! Тот, кто удалял его воспоминания, пропустил эту деталь. И, вероятно, не только эту, просто Рон еще не отличал, что он должен отличать… — Давай кое-что попробуем? — предложил Рон, обращаясь к Бродяге. — Я буду спрашивать, а ты поворачивай голову влево, если ответ «да», и вправо, если «нет». Бродяга повернулся. Рон растерялся. — А, стоп, погоди, это мое право или твое лево? — затараторил он и посмотрел на свои руки, вспоминая, какой из них он пишет. — Короче, сюда, если «да», и туда, если «нет», понял? Лево. — Хорошо, значит, понял, — выдохнул Рон и, набрав в легкие побольше воздуха, спросил: — Как ты выбрался? Бродяга посмотрел на него с мордой морды. Рон моргнул. А потом еще раз моргнул. — Ой, ну, не хочешь, не говори! Пес фыркнул. И тут до Рона дошло, он сам с себя рассмеялся. Нервно. — Мда, мне определенно стоило перекусить перед выходом, — самокритично отозвался он. — Ладно. Да или нет, значит… хм-м... утром… утром ты случайно не?.. Бродяга, не дослушав, повернул голову влево. — Унюхал? Лево. — А вчера вечером?.. Лево. — А еще… — Рон застыл, не зная, как правильно сформулировать вопрос, чтобы пес мог ответить ему односложным кивком головы. — Не знаю, как правильно спросить… в общем, у меня создалось впечатление, что… у тебя не бывает так, что ты забыл что-то еще до того, как ты что-то забыл? Если бы собаки могли поднимать брови, наверное, Бродяга бы так и сделал. Во всяком случае, выражение его морды точно как-то неуловимо изменилось. — Да, знаю, странный вопрос, — продолжил Рон, нервно дергая ногой. — Просто… просто Гермиона, кажется, уснула в гостиной. И кто-то отнес ее в спальню. Не я. Лево. — Ты… ты видел? — хриплым шепотом спросил он. Право. А потом лево. — Не видел, но… слышал? — догадался Рон. Лево. — Он… он как-то взаимодействовал с тобой? Лево. — Но ты не видел? Право. Рон задумался. Может, этот человек перестраховался, чтобы не остаться в памяти Бродяги визуальным образом? На случай, если кто-то вдруг полезет в голову пса и начнет быстренько пролистывать события... — Он… он не желал нам зла? Право. — А утренний? Лево. Значит, Бродяга тоже чувствовал от пятна угрозу… Мерлина мать, Рон не сошел с ума! Он говорил с собакой, и она подтверждала все его догадки! Рон хмыкнул. Даже на секунду стало жалко, что никто в этот момент не пытался залезть к нему в голову и не с кем разделить всю комичность своего наблюдения. — Вряд ли это был кто-то из группы по защите свидетелей, ага? Пес быстро задышал, и Рон мог поклясться, что собачье дыхание звучало как человеческий смех. Он наклонился к псу и принялся чесать его за ушами. — Слушай, еще такой вопрос… тебя не бесит, когда тебя чухают и называют хорошим мальчиком? Право. — Слава Мерлину! Понимаешь ли, у тебя такая морда милашная, что сложно удержаться… Бродяга вдруг поднялся на лапы и лизнул Рона в нос. — Эй, эй, тихо! — засмеялся Рон. — Мое большое бисексуальное сердечко уже занято моей женой! Бродяга фыркнул и перестал лизаться, но его хвост продолжил счастливо мести по снегу. Так, хорошо. Какие-то ответы получены, осталось самое простое: спрятать их в своей же голове так, чтобы их никто не нашел. Ну, как простое… так, задачка. С тремя звездочками. Рон огляделся, пытаясь прикинуть, насколько его беседа с собакой выглядела со стороны обычно. Визуально, наверное, там точно не было ничего особенного. Снег, скамейка, хозяин сидит, питомец лежит у его ног. Хозяин чего-то бормочет, а пес вертит головой по сторонам. Если не вглядываться в это воспоминание, не останавливаться и не вслушиваться, то проскочит? Может, как-то еще его заобыкновенить? Затереть в скукотищу, наполнить бестолковыми деталями? В животе заурчало. Черт, все-таки надо было позавтракать перед выходом… Он уже всерьез думал, что где-то свалится, пока обыкновенил их с Бродягой прогулку. Времени ушло много, тем более, у Рона все еще болела хер знает где и чем поврежденная лодыжка, да и пес пока не мог проходить большие расстояния, весь трясся, бедняга, иногда даже падал совершенно на ровном месте. Об этом Рон уже решил Бродягу не спрашивать, чтобы не пришлось лишнего в голове у себя прятать. В целом, и так было ясно: оттуда, откуда пес выбрался, без последствий никак. Увиденного не развидеть. Увиденного не развидеть. Увиденного не развидеть, не развидеть, не развидеть. Откуда это? Из песни какой-то? Сердцебиение ускорилось, а коленки задрожали. Или не из песни… Но, кажется, безопаснее считать, что из.

* * *

В идеале хорошо бы принять душ, но на это у Рона уже не осталось сил. Хватило на то, чтобы поесть самому и накормить весь их зверинец, поднять Бродягу на второй этаж, снять через голову промокшую от пота толстовку, уронить на пол ее, а себя на кровать. Глаза слипались просто ужасно, тело не хотело шевелиться, чтобы достать из-под себя одеяло, а вот дурацкие мысли свою подвижность не только сохранили, а даже, сука, усилили! Особенно навязчиво в голове мелькала идея того, что пустоты в его памяти своим отсутствием могут дать больше информации, чем стиратель или даже стиратели хотели бы. Но… Мерлина мать, как же сложно отличить приколы собственного мыслехранилища от того, что ему подбросили со стороны! Так, вчера их разбудила сова Минервы. Потом у Рона с Гермионой завязался спор, как им делить родительские обязанности: кто в Хогвартс, а кто отвезет Хью к Алану и Гвендолин, чтобы он там отдохнул и перезагрузился… от чего? Рон нахмурился и попытался отмотать воспоминания назад. Хьюго… Он точно помнил, как малой запирался в комнате, лежал в кровати, пялясь в стену и почему-то сердился. А Рон как-то накосячил, извинялся, пытался наладить контакт. Но… за что? Чего такого он сделал? — То есть, Хьюго может начать задавать вопросы? Голос Гвендолин. Да, они с Роном что-то обсуждали. Гермиону, кажется? То, где Алан и Гвен ошибались, и как это повлияло на их отношения с дочерью. Стоп. Рон приоткрыл глаза и уставился невидящим взглядом куда-то на что-то там перед собой. Подушку, наверное. Не только Алан и Гвен ошибались. Гермиона тоже сделала кое-что, выбившее из равновесия отношения в семье Грейнджеров. Это один из главных ее загонов, который до сих пор не оставлял Гермиону в покое, и иногда по ночам она плакала, просыпаясь после кошмаров, а Рон утыкался носом в ее макушку и гладил по спине. Очень странно, что разговор с Гвен по вопросу родителей-детей не коснулся этой темы. Или коснулся?.. И книги эти еще, Гермиона просто так книжные шкафы не переворачивает. Она пыталась с чем-то справиться, вернуть контроль, потому что на чертовых полках она решает, как все должно стоять. Такого не бывает из-за серии маленьких бытовых трудностей. Они во что-то вляпались, да и не вчера, и не позавчера, а, возможно, сильно раньше. И Гарри в больнице. Нечто странное с той драконьей оспой: сначала симптомы были, а потом пропали. Блишвик что-то говорил про чары иллюзии, но… нет, они же там с Патрицией аккуратно действовали, на место возвращались, как-то там утрясали… Рон уже не помнил подробностей, наверное, он и не особо вникал, зная, что его коллеги осторожны в таких делах. Да, там они прибегли к чарам, чтобы целители быстрее запихнули всех в карантин, а Гарри же реально болел, а потом выздоровел. Хорошо, конечно, но с хрена ли? И та фраза про собаку, Рон помнил, как неуместно рассмеялся, пытаясь рассказать Гарри… О Сириусе. Он точно намекал Гарри о Сириусе. Это не стерли из его памяти, потому что Рон общался с Гарри шифром. Скажи он прямо, наверное, и это бы подчистили… А вот дальше в прошлом — мутная муть. Рон помнил хаос в подотделе, что они искали коллег в прошлом, потому что… Потому что часы сломались. Тридцатое октября. Дата, об которую маховики времени спотыкались и дальше не крутились. Конец света? И не только тридцатое, там было… было… что же там было? Пацан, восьми-девяти лет, худенький, невысокий. Рон вернул его в восемьдесят девятый год. На крыше, кажется, оставил. Он попробовал сосредоточиться на лице мальчика, сделать усилие, чтобы сфокусироваться хотя бы на какой-то детали его внешности. Мальчик словно бы уплывал из его мыслей, как русалка в озере. Это ненормально. Рон плохо запоминал имена, они, порой стирались из его головы ровно через секунду после того, как какой-то человек представлялся ему. Но не лица. Он хорошо помнил лица, и, если бы ему сказали вычислить даже самого первого своего подопечного, он бы выделил того патлатого мужика из толпы таких же патлатых мужиков, не ошибившись. Вот так вот, да? Он помнил человека, которого они с Уайт лет пять назад вытянули из-под бомбежки Лондона в сороковых, а пацана, которому Рон помог несколько дней назад, нет?! Ха, ну конечно, так он и поверил! Муть, муть, муть, какая же муть... И чем больше Рон цеплялся за какие-то всплывающие детали, тем больше подтверждал, что в том промежутке определенно вычистили больше всего. Конечно, Рон не всегда бывал супер-сосредоточенным на работе, но… блядь, дни не выпадают настолько бесследно! Даже когда депрессия пригвождает тебя к кровати, и тасует в твоей голове одинаковые дни, как карточную колоду, ты все равно можешь сделать усилие и как-то что-то выдернуть, переставить. А тут… мелочи, какие-то совершенно бестолковые мелочи. Стремный кубический человек на страницах книжки. И грохот, словно молнией рядом ударило. Хотя нет, не грохот. Гул. Долгий, продолжающийся гул. И Арка смерти. Или эта Арка из старого воспоминания школьных времен?.. Ну, если не из старых, то примерно понятно, откуда Бродяга все-таки явился. Вот только был ли он собакой? Или на самом деле Рон совсем крышей поехал, и пес — это просто пес? И никакие слова он не понимал, и разум у него собачий, просто он очень хороший мальчик, который тонко чувствует, что человек от него ждет? Да не, вряд ли собаки настолько умные… Насколько Рон слышал от своих друзей-собачников, эти дурики стрессуют и потом бесоебят из-за любой херни: то там на их территорию кто-то неправильно зашел; то кто-то из семьи, то есть, стаи, надолго свалил, и сразу как-то неспокойно стало; то этот дурацкий пес не успел вовремя уснуть и из-за усталости начинал носиться еще больше. Другое дело — коты. И Бродяга как будто бы больше кот, чем пес… Рон застонал. Он уже устал думать, хотел просто выключиться, пока спокойно, пока пятно не вернулось, пока не произошли какие-то другие события, которые ему потом сотрут. Надо вернуться в тело, но так, чтоб мозги не уплыли в мыслехранилище. Расслабиться, но не потерять сознание. Выдрочить из себя все загоны и страхи. Рон попробовал шевельнуть рукой, но та едва-едва дернулась. Даже одеяло сжать в кулаке не получилось, пальцы отказывались сгибаться. Что ж, этот способ разгрузки для него закрыт… Уснуть бы. Просто, блядь уснуть! Рон зажмурился и попытался закрыть свою голову от любого визуала. Он уже не выносил это обрывочное мельтешение в памяти. Уже стерли бы, блин, сразу все!.. Боль в лодыжке, как ни странно, помогла. Рон переключил свое внимание на боль, и пока он фокусировался на этом тянущем неприятном ощущении, оставил в покое этот пазл из осколков собственной памяти. Вот бы Гермиону сейчас сюда! Чтобы она просто лежала рядом, чесала ему затылок, забиралась под ворот футболки, водила бы пальцами по его спине… Тело постепенно расслаблялось, тяжелело. Челюсть каким-то чудом разжалась. Рон понял, что это его ключик к умиротворению — вспоминать прикосновения Гермионы, ее теплое дыхание, тихий смех, когда ее кожа соприкасалась с его щетиной, ненавязчивый и тонкий запах ее духов… Сознание медленно балансировало на волнах ощущений. Рон чувствовал, что его наконец-то отпускает тяжесть тревоги. Вот как будто бы ее рука путается в его волосах, пальцы делают скребущие движения, а потом спускаются вниз, массируют верхний позвонок, с силой проводят по спине, но не останавливаются на пояснице, как обычно, нет, ладонь добирается до его задницы, и одновременно с этим твердые губы впиваются в его шею. Стоп. Что?.. Гермиона же так не делает, она не давит так сильно, она не так суетлива, она не… И ее поцелуй никак не может быть, блядь, колючим! А тот, кто целовал и кусал его шею, явно был с щетиной… Рон широко открыл глаза и приподнялся на локтях, пытаясь в предметах мебели разглядеть причину такой странной фантазии. И фантазии ли?.. Он же не мог изменить Гермионе? Или мог? Или?.. Давление. Возле шкафа. Краска возле шкафа облупилась, а банку с остатками они, кажется, выбросили. Это что же теперь, надо будет мучительно подбирать тот самый оттенок в магазине, а потом перекрашивать все, потому что не угадали, и все это из-за этой маленькой трещинки?.. Невидимый кулак перестал сжимать голову Рона, но стиснул его легкие.