Don't bless me father for I have sinned

Когда я была маленькой, родители брали меня в этот парк с зелёной лужайкой и ржавыми качелями перед церковью. Мы жили в маленьком городке Тондиси, месте, полном стариков, деревенщин и коз, там было много коз, в основном в глуши. Это то место, до которого, похоже, никогда не дойдут технологии и медицинские достижения. Место, застывшее во времени. Почти как у амишей, но с одеждой получше и не с таким запахом конюшни. Родители, бабушки, дедушки, братья или сёстры приводили каждого мальчика или девочку в этот крошечный парк, чтобы поиграть там днём после мессы по воскресеньям. Вообще-то парк был очень красивым, единственное не уродливое место в этом городе, хотя и было старым и ржавым. Качели, песочницы скрытые в тени деревьев… Я до сих пор в восторге от того, что там остался песок, помню, как моя двоюродная сестра Аня заставляла меня его есть, до тех пор, пока мы не достигли подросткового возраста. У меня была прекрасная компания друзей, мы называли себя Трикру: Линкольн, Индра, Густус, Роан, Аня, Луна, Карис и я. Мы часто играли на качели-качалке. Боже мой, как я любила качель-качалку. Тогда всё и началось. Это было воскресенье (святой день), как обычно после церкви мы играли в парке, пока наши родные разговаривали. Старый священник Маркус, только закончил вещать о милосердии и о том, как нужно подставлять другую щёку, тогда Густус и Линкольн решили, что сейчас самое время начать практиковать это учение, поэтому стали бить друг друга. В это время мы играли на качалке; Роан, я, Индра и Карис передо мной, Аня и Луна за мной. Когда взрослые обратили внимание на нас, мои друзья спрыгнули, и качалка упала вместе со мной. Мне было шесть, почти семь лет, и для того, чтобы по моему позвоночнику пробежали мурашки, достаточно было дотронуться до нужного места. Какое это было чудесное и новое ощущение для маленькой меня. Помню, как я замерла на несколько секунд, пытаясь понять, что только что произошло. Потом я сделала это снова, хотя во второй раз было не так круто, поэтому я не стала продолжать. Мне было восемь, когда какой-то мальчик, не из Трикру, и по этой причине я не считаю его имя достаточно значимым для запоминания, мечом ранил меня в бедро. Было больно. Очень больно. Густус и Аня остались разбираться с мальчишкой, а Линкольн, Луна и Карис повели меня домой, всю мокрую и грязную от слёз, не помню, где были Индра и Роан в тот момент, но это не важно. Что действительно важно, так это то, что произошло позже. Мама и тётя усадили меня на кровать, начали потирать бедро, припевая какое-то заклинание, чтобы боль прошла. Помню, была тихая ночь, я лежала в своей постели, лунный свет освещал комнату, а моя нога всё ещё немного болела. На следующий день я обнаружила, что на ноге появилась огромная припухлость, поэтому я начала потирать её, как сказала мама, чтобы облегчить боль. Сначала мои движения были сконцентрированы на одном месте, но потом я увеличила радиус, и вот мои пальцы ласкают промежность. Было интересно. Несколько недель спустя моя нога зажила, и я попробовала снова. Должна сказать, что это было более чем приятно. Ну, а что? Мне было очень любопытно, я никогда не задумывалась над тем, что там «внизу», как это любят говорить взрослые. И когда я обнаружила что-то новенькое, я почувствовала необходимость поделиться с этим, по крайней мере, с Аней. Три недели спустя её родители застукали её с поличным и поговорили насчёт этого с моей матерью. Я навсегда запомнила жжение на лице после того, как мама дала мне пощёчину, и боль на крошечной руке, когда отец ударил меня с криком: — Леди никогда не прикасается к себе там! Это грязно, это грех! И тогда я пообещала себе, что буду держать это втайне, и достигла этой цели. Или я так думала. Когда мне исполнилось пятнадцать, мои «позывы» стали невыносимыми. В моём приходе была девушка, её звали Костия. Она была на два года старше меня, у неё были великолепные губы, которые сразу привлекли моё внимание, но больше всего меня впечатлили её ноги. Чёрт возьми, эти длинные загорелые ноги под юбкой в пол, могли убить меня. В этом возрасте я была настолько слепа и наивна, но такой жаждущей, что в какой-то момент, меня просто притянуло к коленям. Блин, сексуальным коленям. Как-то она застала меня стоящую на коленях, когда я читала несколько псалмов на одном из собраний молодёжи в церкви. Я думала, она засмущается, но вместо этого она слегка покраснела и подняла юбку, раскрывая великолепную кожу. Я никогда раньше не видела, как выглядят возбуждённые люди, мне понравилось это, да и до сих пор нравится блестящая кожа возбуждённых девушек. Вскоре после этого мы стали встречаться в домике рядом с парком. Сначала было здорово, это было новое захватывающее приключение. Мягкие прикосновения её рта и языка к моему разжигали дикий пульс между моих бёдер, но вскоре этого стало недостаточно, мне нужно было прикоснуться к ней, я жаждала попробовать её. Первые несколько раз у нас не получалось, но до конца недели она была мокрой и готовой ко мне. И вид, о, этот вид, он был захватывающим и опьяняющим. Я хотела поглотить её целиком, мне это было нужно физически. Юбка, брошенная на пол, как мусор, её мокрое нижнее бельё, свисающее с одной ноги, расстёгнутая рубашка, две груди светящиеся от пота со стоящими сосками и лифчик под подбородком вздымался от её дыхания. Она ждала. Ждала меня. Я исследовала её, тонула в её сладком запахе, запоминала слабые места, те после прикосновения, к которым она издавала звуки, подпитывающий мой пульсирующий центр, но этого было недостаточно (снова), мне нужно было больше. Я много раз прикасалась к ней в том домике, а как она великолепно кончала. Я была удивлена! Её стоны, её оргазм, на что это похоже? Я никогда не позволяла ей трогать меня, по крайней мере, не в первый в год, потому что всё ещё боялась, что со мной случится что-то плохое, и до того дня, как мне исполнилось шестнадцать, я не опускалась на колени. Результат оказался лучше, чем у маминого морковного пирога. Этот день был особенным: я не только открыла для себя амброзию, но и решила попробовать себя во время дегустации. В тот день у меня не было моего первого оргазма, но было чувство облечения. Нет, мой первый оргазм был позже. Костия уехала в колледж, оставив меня позади. Было тяжело, но я не возражала, на эмоциональном уровне я никогда не чувствовала никакой связи с ней или с кем-либо до сего дня. Мои опасения, что её больше не будет в моей жизни, были связаны с чем-то другим. За два года я привыкла заниматься сексом хотя бы один раз в день и немного чаще касаться себя. Чтобы почувствовать удовольствие, а не оргазм, хочу вам напомнить. Это сдерживало мысли и давало мне время сосредоточиться на учёбе. И вот, когда Костия уехала, всё вышло из-под контроля. Я не могла перестать думать об этом; о своём языке, бегущем по мокрой плоти, о капающей вагине, открывающейся для меня. Вспоминала, фантазировала. У меня появилась боль между ног, и там даже не нужно было представлять лицо, я просто хотела этого. Мне это было нужно, как пища, чтобы жить, эта одержимость билась в моей промежности, и это было больно, она всегда просила меня прикоснуться к ней, поэтому я так и делала. Я делала это, потому что, мне нужно было выполнить домашнее задание, мне нужно было готовиться к экзаменам, мне нужно было заткнуть это чувство, чтобы я могла находиться в одной комнате со своей семьёй и друзьями и не беспокоиться о том, что я слишком промокла или неосознанно касаюсь себя перед ними, и впоследствии наказана или избита за это. Это был адский год, к тому времени мне было семнадцать. Я делала домашнюю работу в постели, на животе с подушкой под собой, медленно притираясь к ней. Это был один из тех дней, я занималась математикой, полагаю это был март, моя двоюродная сестра Аня пришла ко мне, не позвонив перед этим. Я до сих пор не могу поверить в свою удачу: я была голой по пояс, разбирала интегралы в своей кровати, и открылась дверь, но это была не моя мать. Я самый счастливый человек, говорю вам. Аня долго смотрела на меня с широко раскрытыми глазами и открытой дверью, а я молча молила, чтобы она закрыла её. Даже сейчас я не знаю, что она делал в моём доме — возможно, принесла варенье, которая передала тётя моей маме, или, возможно, она просто хотела немного поболтать, но вот дверь за ней закрылась, и она подошла ближе к моей кровати. Я так нервничала, руки вспотели, а голова потяжелела. Я села и поспешила схватить своё нижнее бельё, ранее брошенное под кровать, но она остановила мою дрожащую руку с широкой улыбкой на лице, которая поднимала острые скулы (о, эти скулы могли резать алмазы) и она опустилась передо мной на колени. Выражение её лица, когда она раздвинула мои ноги, было бесценным, это был первый раз в моей жизни, когда кто-то так смотрел на меня. Она провела руками вверх и вниз по моим бёдрам, как будто ей нужно было ещё больше меня завести, хотя я уже намочила простыни под собой. Её губы слегка коснулись моих внутренних бёдер, я использовала локти, чтобы удерживать себя, как раз вовремя, потому что появился её язык. Она лизала меня, это было приятно и щекотно, и горячо. Да, это было горячо во всех смыслах. Жар волнами распространялся по моему телу, сверкая на коже. Это было взрывоопасно, помню, как я думала, что если это то, что чувствовала Костия всё то время, что я делала с её телом, то я чертовски крута. Я гордилась собой, очень гордилась и тонула в этом чувстве и удовольствии, которое пришло ко мне, тяжело и быстро, мне пришлось сжать зубы вокруг руки, чтобы не насторожить весь этот проклятый дом. Я помню звук тетради и карандаша, падающих с кровати, когда я упала с высоты. Лицо Ани снова появилось между моих ног, нос и щёки были покрыты мной, а на губах появилась самодовольная ухмылка. Она понятия не имела, что только что сделала. Даже тогда этого было недостаточно. Даже после этого опыта мне пришлось уложить её на кровать и покататься по её лицу раз за разом из-за беспокойства и волнения, что мои родители могут застукать нас. Да, по крайней мере, четыре раза, пока я не почувствовала себя довольной, но не удовлетворённой. В тот день я не ответила взаимностью, но следующую ночь мы провели под деревьями в парке, а затем в домике. Это определённо стало официальным любовным гнёздышком в Тондиси. Мне нужно кое-что прояснить, или, по крайней мере, я чувствую, что должна. Я не хотела никого трахать. Я имею в виду, я хотела много трахаться, и я была очень, ОЧЕНЬ легкомысленной девушкой, но это не значит, что другие девушки моего возраста не думали о том же, о чем и я, они просто никогда не озвучивали этого и тем более ничего не делали. Для меня это было настолько очевидно и со стороны выглядело совершенно нелепо. Я видела, как девушки в городе смотрят на мускулистых Линкольна и Роана или на Густуса с его густой бородой — я слышала, как они хихикали, когда мы проходили мимо. Они бы отсосали им, если бы им предложили, но не без фальшивого сопротивления. Хотя, я сама…я сама никогда не интересовалась этим. Это было тем, что как-то гарантировало мне, что я не сумасшедшая, что я не вышла из-под контроля. Но, в конце концов, я сделала это. Я имею, в виду отсосала член. Это был преподаватель на моём факультете, он испортил мои безупречные оценки, поэтому предложил это, и мне было…интересно? Во всяком случае, член выглядел смешно, это первое, что мне не понравилось, но когда он во рту точно не скажешь, верно? Нет, у меня проблемы не только с членами, а с тем, что с ними связано. Мужчины — самые антиэротичные существа. Их тела, звуки похожие на астматических быков… Я бы предпочла трахнуть астматического быка, даже медузу. Но все мы получили то, что хотели. Ему сделали минет, я получила свои 100 баллов, а его жена и директор получили не очень хорошую фотографию того, как он делает гадость со своей студенткой. Гарвардской комиссии, похоже, не нравятся такие неосторожности со стороны одного из преподавателей, по крайней мере, если это выходит в свет. В конце мы все победили. Плюс ко всему, я наконец-то получила то, что меня не возбуждает, мне был двадцать один год, за моими плечами были оргии, грубый секс, вампирские секты (только однажды, это было довольно захватывающе, но я не люблю шрамы) и МНОЖЕСТВО упражнений, мужские стоны оказали на меня антивозбуждающий эффект. Я слишком гейская для этого. Так что я скачала кучу гетпорно, извлекла оттуда аудиодорожки и закачала их на Ipod и всю оставшуюся часть учебного года просто включала в нужный момент и слушала. Это был первый раз за многие годы, когда я могла учиться, читать и гулять без этого пульсирующего ощущения и мягкого щекотания моей кожи. Тогда я больше контролировала себя, чем могла представить. Хотя моя семья бы не согласилась с этим утверждением. Забавно, что после всех бурных вечеринок, секса с неприличной частотой с неприличным количеством девушек и в местах, где это должно быть (а так и было) незаконно, единственное, что смогло меня остановить — это звуки мужских стонов. Забавно, верно? Родители с каким-то удовольствием выкрикивали мне слово, которое я считаю несколько оскорбительным. Нимфоманка. Даже врачи не называют это так, они называют мою болезнь «гиперсексуальным расстройством». Так круче. Врачи, многие из них — отправили меня в группу, что-то вроде анонимных алкоголиков, но для сексоголиков. У меня даже был спонсор, это как наставник, который должен был поддерживать меня и провести через долгий путь к выздоровлению. Её звали Рейвен Рейес, она была всего на три-четыре года старше меня, но эта девушка участвовала в программе с тринадцати лет или около того, и она вела нормальную жизнь в течение пяти лет. Это было вдохновляюще. Тем не менее, это не сработало, как я и думала. Бросить меня в кучу таких же наркоманов было всё равно, что претендовать на оргию. Не волнуйтесь, этого не случилось. Когда я впервые приехала туда, помню, как думала, что почти никто не привлекателен и не просто хорошо выглядит, чтобы иметь проблему с сексом, что, возможно, было ужасно для меня. Но, по моему опыту, тебя слишком легко трахнуть, если ты хорошо выглядишь. Любопытно, что большинство людей в группе были мужчинами, что значительно уменьшило опасность рецидива — мои родители, конечно же, этого не знали, хотя и узнали, когда их план развалился на части. Что подводит меня к настоящему моменту. Я вернулась в старый, ржавый Тондиси. Когда мои ноги касаются земли, издавая раздражающий звук, который я не хочу помнить, я чувствую слабость, зуд, даже осмелюсь сказать тревожность. Внешне на мне это не отражалось, никто этого не заметил, и многие старушки, почти три года не видевшие меня, подходили и здоровались, не зная о том, что я делала, почему я здесь и кто я. Нет, никто не мог сказать, что я провела самую ужасную неделю в своей жизни, даже хуже, чем в тот раз, когда у меня была сыпь…это была не моя вина… Ну, это была моя вина, потому что я не подумала о защите, ну вы знаете, для лесбиянок, и она поклялась богом, что чистая, что позже стало очевидным, не была. Я не верю, ни в одного бога, особенно после того, как на этой неделе была привязана к кровати, без возможности получить хоть какое-то освобождение. «Трудный путь» — так это называл отец, и я клянусь, это сводило меня с ума. Возможно, за целую неделю я поспала четыре часа, и мне хотелось умереть. Но, наконец, эта неделя закончилась, и наступило воскресенье, день церкви. Ура… На самом деле я чувствую себя хорошо, по крайней мере, в отношении моей проблемы, но не очень хорошо справляюсь с бессонницей. Может быть, это самое долгое время, когда я оставалась без секса, даже дольше, чем во время терапии (я говорила вам, что всё прошло, не очень хорошо), и поскольку сейчас первое июля, всем нужен летний отдых. Я отбрасываю эту проблему. Что я могу сказать? Мне скучно. — Лекса, эта юбка слишком короткая для церкви, ты должна переодеться, — говорит голос матери, а я смотрю вниз. Белая юбка до колен, я давно её не носила, со времён школы. Боже мой, я сняла форму пожарного, которая намного короче этой юбки. Неееет, Лекса, нет, сфокусируйся. Глядя на меня люди чувствуют три вида эмоций: первый — любопытство; второй — зависть (что я могу сказать? Я чертовски красива, и они это знают) и последний тот, что в глазах мужчин — похоть. И не дай бог в этой дыре быть гомосексуальной… А вот это уже положительно, Лекса. Ты на лечении и ты даже думать не должна о женщинах. Я осматриваю окрестности, когда мы приближаемся к этому пугающему каменному зданию. Мать нашла соседей, чтобы посплетничать стоя в очереди, перед тем как войти. Вот он, парк. Качель-качалка. Мой клитор снова пульсирует, вчера вечером — или этим утром — я думала, что это, наконец, прекратилось, но это не так, он просто спал, а теперь снова проснулся, и я сжимаю руки в кулаки, чтобы не дотронуться до юбки. Раздражение — это то, что я сейчас чувствую. Тот факт, что я не такая мокрая, но всё же есть крошечная пульсирующая точка между моих ног просящая освобождение, невыносимо. Я пытаюсь воспроизвести мужские стоны, в своей голове, но, как и многие другие вещи, они исчезли, и я могу только слышать, тихие, возбуждающие стоны девушек, умоляющих меня трахнуть их, шепчущих мне на ухо нечестивые способы, которыми хотят, чтобы я трахнула их. — Чёрт возьми, Иисусе, — шепчу себе под нос и получаю толчок в рёбра от мамы, когда мы идём. Но, как благодать с небес, шум церкви перекрывает звуки в моей голове, и я наконец-то могу обрести покой. Я смотрю на свою мать, она так похожа на меня, и всё же мы такие разные. Я ни разу не слышала, чтобы она занималась сексом с отцом. Возможно, если бы я услышала или увидела их, это травмировал бы меня, и позволило бы мне ненавидеть секс или, по крайней мере, не любить его так, и всё, что я хотела бы делать — это тусоваться с какой-нибудь девушкой, есть мороженое на кухонном столе. С её кожи… Лекса, ради всего святого! Я оглядываюсь вокруг, все эти пожилые люди пахнут серьёзным отсутствием секса, что я, вероятно, не должна интерпретировать, будто что-то не так. Наверное. Церковь маленькая, но достаточно высокая, чтобы наши шаги создавали эхо, мы садимся в первом ряду, потому что мама не хочет пропустить ни слова. Я начинаю фыркать и дальше сидеть на этой неудобной скамейке. С обеих сторон церкви и над алтарём есть небольшие витражи с религиозными сценами и крестами. Я помнила это место менее скромным, но я не была здесь более четырёх лет, так что могу и ошибаться. Мне нравятся цветы, изящные лилии. Пианино выглядит новым. Хорошо, а то я боялась того, что придётся мириться с тем старым плоским монстром. На кафедре наклеена бумага с надписью: «Вдохновлённый расти. Послание Филиппийцам 1:3-11, от Луки 1:26–38». Хреново. Это совершенно несправедливо, что папа и маленький мужичонка могут остаться дома, а я должна была прийти сюда, чтобы слушать эти глупости. Не могу вспомнить, сколько длится это дерьмо. Полчаса? Час? Надеюсь, что не намного больше, хотя слушая эту ерунду, мой разум отвлечётся, я не хочу, чтобы он плыл по опасным водам… Чёрт, я уже такая мокрая… Внезапно весь шум исчез, а возле алтаря начали появляться идеальные линии, а вслед за этим появился ангел. Длинный, золотистый водопад, спадающий на плечи почти до пояса, и два пронзительных голубых глаза, от которых у меня перехватывает дыхание. Венера одета в белую тунику, которую я никогда раньше не находила такой эротичной, но это правда, что нет никакого сравнения между этой женщиной и Кейном. Я знала, что отец Маркус стар, но не знала, что его заменила эта богиня. Женщина священник. Я почти предвкушаю, как запоёт хор, как в современных церквях. Это вообще законно? Что бы ни делала англиканская церковь в современном мире, мой разум в последние годы был озабочен другими более приятными темами, там не было места для запоминания глупой, бесполезной информации. Она начинает говорить, и все встают, чтобы снова сесть. Глупый ход, моя вагина приземляется на скамейку сильнее, чем должна. Как на качели-качалке. Как я могу помочь своему перерождению? Моему исцелению? Хриплый голос женщины поджигает мою юбку, и мне приходится мысленно выругаться, потому что мама не позволит мне скрестить ноги, а я чувствую, как жар уже жжёт мою кожу. Согласно приказу матери, мои ноги должны быть неподвижны, но одна рядом с другой, и я схожу с ума здесь. Я не должна смотреть на неё, но я смотрю, я знаю, я точно знаю, что хочу этого ангела. Я хочу, чтобы она упала с небес на колени и вылизала меня всю. Чёрт возьми, в основном я представляю себя рядом с этим алтарём, рву на ней одежду и прижимаю к себе, чтобы жёстко оттрахать её, показать ей Олимп… Думаю, я смешала религии, но суть остаётся. Эти волосы сами по себе являются грехом. Я хочу видеть, как они смотрятся на её обнажённой груди. Священник с сиськами, это похоже на вызов, или это играет мой больной разум, но я не могу сдержать улыбку. Наши взгляды встречаются на пару секунд, и дальше я не слышу ничего из того, что она говорит, но я ловлю подсказку. «Хорошо, Лекси, это последний раз и в следующий раз ты займёшься сексом через год». Это я говорю себе, но почему-то это звучит так же пусто, как в те моменты, когда я приближаюсь к физическому истощению и обещаю себе, что это в последний раз, но этого никогда не случается.