Don't bless me father for I have sinned

Мои запястья болят, а чувствительная кожа покраснела и раздражена. Такого не было даже прошлым летом, когда я практиковала жёсткое рабство с Харпер и Фокс. Было приятно, по крайней мере, сначала, но через пару дней стало немного скучно. Это должно было стать сигналом, тогда я перестала поддаваться лечению. Я сделала слишком много невероятных вещей. Нет, никаких извращений, что достаточно странно для меня, и это расстраивает, бесит. Тем не менее, впервые за несколько месяцев я действительно взволнована. Девушка с голубыми глазами и длинной, длинной гривой светлых волос… — Ауч! — мои ногти такие длинные, что я поцарапала себя. Я даже не осознавала, что прикасаюсь к себе. — Лекса! — отец неоднократно барабанит в дверь. Прямо как пещерный человек. — Открой дверь, ты знаешь, что не должна закрываться даже в ванной! Я осмотрела себя, открыла дверь, не отходя от раковины, и вытерла губы тыльной стороной ладони. Определённо мне стоит подстричь ногти, прежде чем идти ва-банк и трахнуть её иначе всё веселье превратится в резню в Техасе. Угрюмый отец стоит на пороге и смотрит на меня, его бритая голова сияет под мягкими лучами утреннего солнца. Может быть, резни не будет, и я буду убита первой. Будет глупо, если меня убьют за то, что я хочу много секса, для меня это недопустимый конец. Это было бы как, я не знаю, словить шальную пулю из ниоткуда. Его глаза осмотрели меня от макушки до кончиков пальцев ног, прежде чем он развернулся, открывая вид на массивную татуировку на затылке, и пошёл на кухню. Я иду за ним, я знаю, что он хочет, чтобы я шла за ним. Мама ещё в постели, сейчас слишком рано. Я не знаю, что он хочет от меня в этот безбожный час. — Никакого завтрака, — говорит он, прежде чем я успела сесть. — Готовься, мы уходим. — Куда? Об этом я узнала достаточно быстро. Бег. Он хочет, чтобы я выпустила пар, как раз то, чем я и занималась в течение долгого времени, до того, как они вмешались в моё лечение. Они как будто изобрели колесо. Они думают, что они такие умные, что заставят меня мириться со всем этим бесчеловечным дерьмом. Они думают, что это моя вина. Тем не менее, у нас сделка. Я беру на себя ответственность за свою проблему, и за то, что я сделала и сделаю со своей жизнью, а они будут продолжать оплачивать мои счета. По крайней мере, у меня полная стипендия в Гарварде, это они не могут отобрать. Давайте будем честны, найти работу, чтобы оплачивать аренду будет…неудобно. — Давай, Лекса! — кричит он, на несколько шагов впереди. Мы бегали почти три часа, и хотя я атлет и хороший бегун, мой отец считает, что я один из его солдат. Я потная, пахну, а мои лёгкие и тело горят совершенно не сексуально. Вау, возможно у него получилось. Я не чувствую возбуждения, прямо сейчас я бы себя не трахнула. Мне больно это признавать, но это факт, и это побуждает меня бежать немного быстрее. Нет, плохая идея, отстой, я хочу умереть прямо сейчас. О, он остановился. Папа передо мной, его руки на коленях, а лысина блестит от пота и сияет под солнцем. Теперь я рада, что на мне только спортивный бюстгальтер и шорты, я промокла и задыхаюсь. Чёрт, кажется кружится голова. — Ты… в порядке? — спрашивает он и глубоко вздыхает. Без завтрака, без сна, без секса и много упражнений. Нет, чёрт побери, я не в порядке. — Да… — как я вообще ещё жива? Не знаю, я не чувствую циркуляцию воздуха в лёгких. — Завтра я не смогу двигаться. — Начинай идти, давай, — легче сказать, чем сделать, но я сделала это. В прошлом я много времени провела на коленях, но никогда они не болели так. Наконец, мы дошли до церковной площади и спрятались от солнца под крышей. Вот и всё, я прижалась к стене, чтобы не упасть на землю. — Сначала ты должна размяться, начинай, солдат! — кричит он, а я фыркаю. Недавно я была не солдатом, я была командующей. Но я сдаюсь и выполняю его приказы. Не понимаю, как конечности реагируют на мою волю, но они реагируют, и вскоре я снова начинаю чувствовать своё тело…что нехорошо. Всё болит с головы до ног, и я уверена, что у меня сгорели плечи и скулы. Я ненавижу это место, я могла бы загорать на пляже Санта-Моники с какой-нибудь красоткой, но вместо этого я покрыта собственным потом, противным потом и голодная до чёртиков. Я хочу вафлю утопленную в шоколадном сиропе. — Доброе утро, Титус! — как раз в тот момент, когда я начала думать, что это утро настоящий ад, с небес приходит хриплый голос, чтобы спасти меня. Он идёт от дверей церкви и доходит до моих ушей, как кавалькада музыки, она проходит через моё уставшее тело и доходит до единственной точки моей анатомии, которая не болит. Или пока не болит. Дерьмо. Папа оборачивается раньше меня, что даёт мне время сделать серьёзное лицо. Я всю ночь думала об этой игре, и пришла к выводу, что если это будет моё прощание, то оно должно быть ГРАНДИОЗНЫМ. Было много вариантов, чтобы приблизиться к цели…много, но, конечно, выбрать надо один, и как я могу сопротивляться игре в невинную, наивную и непослушную девочку, которая соблазняет священника? Сама мысль об этом мочит мои шорты. Я не ношу нижнее бельё, мои родители отобрали его, и большая часть отдыха испорчена из-за моего постоянного потока. Да, у меня закончились штаны. Если бы они были на мне сейчас, они бы тоже испортились. — Доброе утро, матушка, — странно слышать, как отец называет её так, ей за двадцать или тридцать. — Гуляете? — Да, — она кивает и, наконец, подходит так близко, что я могу смотреть в эти пронзительные голубые глаза. Чёрт, на самом деле на улице холоднее, чем ощущается, эта белая рубашка показывала её соски. — На утренней пробежке? — священница улыбается, посылая дрожь по позвоночнику. Я слишком гейская для этого. — Просто тренируемся с дочерью, — отвечает он и вытирает капли пота со лба. — Лекса, познакомься с Кларк Гриффин, нашим новым, многообещающим священником. Её голубые глаза перестают смотреть на моего отца и, наконец, смотрят на меня. Даже в этом изнеможённом состоянии, я чувствую, что смогу оттрахать её у стены, на которую сейчас опираюсь. Сфокусируйся, Лекса, игра уже началась. Мои уставшие руки покидают стену и сжимаются в кулаки. — Простите, — говорю я с застенчивой улыбкой, отводя взгляд на руки. — Я бы пожала Вам руку, но я …, — и вздыхаю, простое невинное дыхание, но достаточное, чтобы её взгляд перешёл от моего лица к шее …, — мокрая, — я улыбаюсь очаровательной улыбкой, но я не хочу, чтобы папа стал подозревать что-то. Кончиками пальцев я вытираю пот от точки пульса до ключицы, и наслаждаюсь, тем как она борется, чтобы не проследить весь путь глазами. Попалась. Видите? Это не моя вина, людей всегда так просто ослепить, что это почти смешно. — Всё в порядке, — матушка Гриффин прочищает горло, а я смотрю на выражение лица отца, в поисках каких-либо признаков подозрения. Нет, всё хорошо. В конце концов, если я собираюсь переспать с кем-то, то почему он думает, что эта богиня не в моём меню, он слепой? — Хорошо, не буду вас отвлекать. Увидимся в церкви, — добавляет она и разворачивается, а я понимаю, что отец доверяет ей. Мне нужна эта девушка. — Приятно познакомиться, Лекса. О, дорогая, обещаю тебе, что очень, очень скоро станет намного легче. Так каждый день. Каждое утро этой чёртовой недели происходит одно и то же. Папа развязывает меня ещё до восхода солнца, я умываюсь и готовлюсь к аду. Мы бегаем три часа и возвращаемся домой, где я вынуждена принимать душ с широко открытой дверью, даже если чёртов Мёрфи (протеже отца) бродит рядом и видит меня голой. Отвратительная маленькая девственная крыса. Когда я, наконец, могу позавтракать, наступает очередь мамы везти меня куда угодно. Однако, у этого есть хорошая сторона. Больше я не видела Кларк по утрам, но мама много времени проводит со своими приходскими знакомыми, организовывая Летний фестиваль в Тондиси, и конечно, как глава хора, она всегда там. Мы немного разговаривали, шутили в основном над тем, что я должна называть её «матушка» хотя она примерно моего возраста. Она, наконец, сдалась и попросила меня называть её по имени и боже, мне нравится, как оно скользит по языку, обжигая. Кларк. Кларк. Оно определённо подходит для того, чтобы кричать его. Кларк. Я уверенна, что то, как я произношу его — заводит её. Неотразимый священник пытается скрыть, что она чувствует что-то ко мне, но, детка, я не вчера родилась, и ты разговариваешь со мной. Я чувствую это в своих пальцах, когда её хриплый голос шепчет рядом с моим ухом, я вижу это в её прекрасных голубых глазах — она хотела бы заманить меня в свою спальню по каменной лестнице и заставить увидеть самого бога. Однако, у этой маленькой игры есть свои правила, и я их создаю. Никаких прикосновений, даже к себе, даже если она захочет просунуть руку под мою юбку и …. Дерьмо. На самом деле, я немного борюсь с собой, со всей этой подготовкой, мне кажется, будто я дразню себя, и у меня нет шансов увидеть моё столь желанное освобождение. Я клянусь вам, моё влагалище становится разумным органом и живёт своей жизнью, потому что я чувствую, что оно в последнее время открывается, закрывается и делает все виды странных вещей. Однажды, я найду его, вне моего тела, за просмотром сериала в гостиной. Но сейчас у меня есть цель, поэтому мне нужно набраться терпения, и подождать ещё два дня. Я бы подождала до воскресенья, но если мой первый подход не сработает, я хочу, чтобы у меня были в запасе несколько дней, чтобы оттрахать её до потери сознания, прежде чем начать лечение в понедельник. Всё должно начаться в понедельник, потому что это первый день недели. Тем не менее, я думаю, что одурачила священницу, и она думает, что я наивная, провинциальная девственница, и, как я уже говорила, я уверена, что мысль о том, как она берёт меня, делает её более влажной, чем я сейчас. Пульсация увеличивается. Могу поспорить, она трогает себя, думая обо мне… — Лекса думает о сексе, — смеётся Мёрфи, и моя мама бьёт меня по затылку. — Ай! Мама! — я потёрла место удара. Я уже чувствую запах блинов, но не могу думать о них сейчас, я слишком занята, бросая убийственный взгляд на Джона и пытаясь сосредоточиться на нём настолько, чтобы проделать дыру в его маленькой тупой голове. — Я не думала. — Да, ты думала, — грёбаный подросток. — Ты уже намочила штаны, да, Нимфо? О ком ты думала? О той девушке из группы сексоголиков? — конечно, ты бы хотел это знать. Какой наивный мальчишка, всё ещё живущий в прошлом. Не думаю, что он когда-нибудь станет популярным или сексуально активным, чтобы понять, что подлизываться — это то, что лижешь столько раз, сколько сможешь за одну ночь и переходишь к следующему этапу. Он фыркнул и положил в рот целый кусок бекона. — Только ты из всех этих шлюх могла всё испортить… — Папа… — Мёрфи, заткнись, — вот что он сказал, он слишком занят чтением газеты, чтобы защитить свою дочь. — Но это правда! Они застукали её в ванной с этой девушкой Блейк… — И моим наставником, — добавила я скучающим тоном и налила немного сиропа на башню из блинов. Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на него с ухмылкой и продолжить: — Одновременно, — и получаю ещё один удар. Чёрт, мама! — Здесь нечем хвастаться, Лекса, — я смотрю на Мёрфи. Он хотел бы улыбнуться, но не может, не может, потому что знает, что будет дальше. — Я не хвастаюсь, я просто подкармливаю любопытство девственного подростка, мама, — это была стрела с ядом, мне нравится видеть, как она проникает в его грудь. Но мне не нравится снова страдать от маминых ударов. По ним я точно не скучала. — То, чем ты занимаешься нельзя назвать сексом. Никакой пластиковый пенис никогда не сможет… — я знаю, куда он ведёт, он хочет спровоцировать меня, но у него не получится, даже если мои родители буквально ничего не делают, чтобы он замолчал. Гет команда, всегда вместе, никто из мои родителей не остановит его, потому что они уже выбрали сторону. Хочу сказать, что эта ситуация многократно повторялась. Если бы они не были такими религиозными и думали, что я мерзость, я не уверена, что они бы были достаточно заботливыми, чтобы оказать мне какое-либо лечение. Потому что, конечно, мы, лесбиянки, не трахаемся. Сейчас я могу притвориться дурой и сказать что я никогда не занималась сексом и не думала о нём, хотя я часто занималась сексом и много думала о нём, но это приведёт к неприятным взглядам и более строгому надзору, я должна быть хорошей. Или настолько хорошей, насколько получится. — Верно, — я перебиваю его, и он замолкает. — Мы девочки, не можем заниматься сексом, мы просто чистим ауры друг друга. На самом деле, я не знаю, что я здесь делаю, у меня нет никакой зависимости. Думаю, я могу собрать вещи и провести остаток лета в Лос-Анджелесе, как и планировала… — Попробуй ещё раз, — говорит отец из-за газеты. Только Мёрфи улавливает мой сарказм, что само по себе иронично. — Чёртова шлюха-наркоманка, — шепчет он себе под нос и берёт ещё кусочек бекона. — Знаешь, с таким отношением Эмори никогда не даст тебе даже отстойную, грустную мастурбацию, — вот так, я встаю, оглядывая всех. Мои родители хотят что-то сказать, а Джон уже покраснел и взбесился, его язык оказался быстрее. — Что ты сказала грёбаная просветительница ебли?! — кричит он, а папа открыл рот. Сейчас. — Ты слышал меня, — я обхожу стол, беру тарелку с блинами, пропитанными кленовым сиропом в одну руку, а в другую вилку. — Я буду в своей комнате, пока не понадоблюсь, мама, — и прежде чем выйти: — Ему тоже стоит держать дверь в комнату открытой, его звуки больного астматика и хрюканье, пока он трахает свою руку… или подушку — убивают моё либидо. Только я пересекла порог, как услышала несколько громких звуков. Грёбаный подросток попытался пойти за мной, но папа остановил его. Наконец-то, спасибо. Я знаю, что им было бы легче мириться с распутной гетеросексуальной дочерью, увлечённой сексом, чем с лесбиянкой. Они не понимают меня, они не видят меня. За эти пару недель я много думала о том, пытаются ли они излечить мою сексуальную зависимость или моё лесбиянство. По какой-то причине эта мысль заставляет меня ещё больше хотеть трахнуть их любимого священника. Я бы сделала это посреди мессы, перед всеми, на алтаре. Я бы заставила её стонать и молить, я хотела бы делать это всё перед богом, пока все эти лохи смотрели и восхищались моим произведением искусства. Я заставлю её молить о спасении души, я покажу ей небеса, а затем опущу в самые глубины ада. Блять, я снова мокрая. Ну, по крайней мере, у меня есть блины. Я ем их, стараясь не ассоциировать их с влагалищем, поскольку игра с сиропом неоднократно отвлекала меня. Только когда остался последний кусочек, я оказалась в безопасности и облегчённо вздохнула. Почему я вообще это делаю? О, верно, это моя подготовка, это правила. Я должна сыграть невинную роль.