Don't bless me father for I have sinned

Я жду её после мессы. Извинившись перед матерью, я отошла в самый тёмный угол нефа, как и всегда, вдали от любопытных взглядов этих придурков. Как тень. В конце концов, это то, кем я и являюсь. Я рассматриваю красные следы на запястьях, непрофессионально замазанные косметикой. Сойдёт. Кларк знает, что я жду её, и всё же она, кажется, не замечает меня, ну, я так думала, пока она не посмотрела на меня, в середине своего, возможно, неинтересного разговора с миссис Арбор. Она намеренно заставляет меня ждать. Может, это её месть, но я не могу винить её, особенно после того, как я перешла все границы. В каком-то смысле это справедливо. Возможно. Я прислоняюсь к стене, острые камни вонзаются в спину, как гвозди. Я не против, правда, мне почти это нравится. Я терпеливо жду, пока старуха скажет ей свои последние слова, полные надежды и обожания, как будто Кларк божество, как будто она ангел, которому стоит поклоняться. Она качает своей светлой головой и хихикает над чем-то, показывая свою добрую и тёплую улыбку, которая заставляет вас чувствовать себя важным и слушать… Знаете, в таких ситуациях я жалею, что мама забрала у меня телефон. Может, попросить её вернуть его. Нет, определённо нет, не после того, как маленький кусок дерьма Мёрфи начал болтать обо мне. Грёбаный мудак… — Лекса, — внезапно раздался голос Кларк, я подпрыгнула и слегка покраснела. Кажется, пора. Я медленно приближаюсь к ней. По какой-то причине я чувствую, что должна быть осторожна в её присутствии. На её спокойном лице есть что-то, что не соответствует волнению в её глазах. Не знаю, стоит ли мне бояться, но я иду за ней в спальню, как зачарованная дурочка, иду по коридорам, поднимаюсь по опасной лестнице, всё уже становится мне знакомым. Я просто описываю своё оцепенение, не похоже, что у Кларк есть какая-то власть надо мной. Не сказав ни слова, Кларк закрывает за мной дверь и только после этого она осмелилась заговорить. Точнее, отдавать мне приказы. — Раздевайся и ложись на кровать на живот, — ладно, это было очень неожиданно. Затем она закрывает занавески и начинает зажигать свечи, расставленные по всей спальне. Они повсюду, меня начинают захлёстывать эмоции…это горячо, очень горячо. Чёрт, я уже промокла. Спасибо Kotex за эти супер-впитывающие прокладки. — Мне это уже нравится, — комментирую я, снимая футболку. Я люблю запах дыма, смешивающийся с благовониями медленно заполняющий комнату. — Секс-терапия? — Никакой секс-терапии, — отвечает она холодным голосом и складывает мою одежду, аккуратно оставляя её на стуле. Снять лифчик? Чёрт, да! Я знаю, как это выглядит. Тем не менее, я контролирую себя настолько, что не бросаю его. Я просто прохожу мимо Кларк в одних трусиках, наклоняюсь над ней и оставляю сложенный лифчик на горе одежды. Свет свечей освещает её так, что у меня сводит живот и сжимается челюсть. И на мне белые хлопковые трусики для старушек. Я хочу спрятаться в пещере и никогда оттуда не выходить. — По крайней мере, дай мне помечтать, — шепчу я, почти невнятно произнося слова, пробуя их на вкус, и Кларк закатывает глаза. О, детка, твоя жажда проявляется, просто отпусти её. Она настолько предсказуема, что я знаю, что смогу воплотить всё о чём она думает прямо сейчас. Тем не менее я сказала, что буду вести себя прилично, повинуясь ей я ложусь на кровать на живот, используя свои руки в качестве подушки. Нет абсолютно ничего плохого в её подушке, она удобная и мягкая, просто… она пахнет Кларк, а я уже изо всех сил пытаюсь контролировать свои импульсы и быть хорошей девочкой. Чёрт, я не могу перестать воображать себя трахающей Кларк в этой кровати. Это будет во время какой-нибудь мессы или праздника, и ей придется кусать подушку изо всех сил, чтобы заглушить стоны. Чёрт… чёрт, чёрт. — Итак, — говорит Кларк между металлическими звуками, которые, к счастью, привлекают моё внимание и останавливают моё разгорячённое воображение. Кто знает, что она приготовила для меня? Если честно, ребята, мне немного… не по себе. Да, «не по себе», это идеальный способ описать моё состояние. — Не могла бы ты рассказать мне о других случаях, когда ты пыталась… реабилитировать себя? — Это зависит от того, сколько дней ты хочешь провести здесь. — У меня есть всё время на свете, — прямо отвечает Кларк, и я чувствую, как матрас проваливается под её телом. Она сидит рядом со мной, достаточно близко, но не настолько, чтобы дотронуться до меня. Да ладно, всё просто кричит о том, что это секс-терапия… — Тебе повезло, — фыркаю я. — Сколько ты зарабатываешь за работу священника? — Лекса. «Наверняка, больше, чем многие…» — Лекса, — на этот раз её голос грубее, почти повелительный. — Ладно, — сдаюсь я. Ну, не полностью. — У меня блестящая идея. — О боже, SOS, я в ужасе, — шутит она. На самом деле она смеётся надо мной, и я, вероятно, должна быть оскорблена, но это такая редкая ситуация, что я просто расслабляюсь. — Пожалуйста, просвети меня. — Давай сыграем в вопрос-ответ. Говорить правду обязательно. — А почему ты думаешь, что я соглашусь на это? — вот опять её дерзость. Я почти соскучилась по ней за эти несколько дней. Я с трудом вдыхаю и выдыхаю, не только из-за своего положения. Это будет слишком эмоционально, и мне не нравится драма. Я сглатываю комок в горле, прежде чем произнести слова, которые я ненавижу по многим причинам. — Пожалуйста, Кларк, так мне было бы гораздо удобнее, — нет, я не играю с ней и ничего не пытаюсь сделать. Я просто очень… плоха, совершенно плоха с чувствами и раскрытием себя… Вы уже видели это раньше, я просто… Это настолько личное, мне кажется, что я сдираю с себя кожу. Это не так просто, ясно? Кларк некоторое время молчит. Она, должно быть, размышляет над этим, это хороший сигнал и большие перемены, понимаете? Когда с вами обращаются как с человеком, а не как с заразой, это много значит. Чёрт, о чём она думает? Мне бы очень хотелось посмотреть на неё прямо сейчас, но что-то подсказывает мне, что она не позволит мне обернуться. — Хорошо, — наконец говорит она, и что-то в моей груди расслабляется. — Но сначала ответь на мой вопрос. — Справедливо, — вздыхаю я и устраиваюсь поудобнее на кровати. — Хочешь узнать о программе для сексоголиков? Мои родители отправили меня к психиатру, который хотел впихнуть в меня странные лекарства и… ну, он закончил тем, что отправил меня в эту программу, — я жду её реакции, но единственное, что указывает на то, что она всё ещё здесь, это запах миндаля. — Программа, в которой я участвовала, в основном все эти программы религиозны, — я фыркаю, но от одной мысли об этом у меня мурашки по коже. — Что случилось? — я чувствую её руки на своей спине. Они маслянистые и тёплые и… она делает мне массаж? Определенно, это будет секс-терапия. — Они хмм… — я сглатываю, она убивает меня. — Целью при входе в программу A.L.I.E. было воздержание от одного или нескольких конкретных сексуальных поведений. Но в отличие от программ для алкоголиков или наркоманов, анонимные сексоголики не имеют универсальных определений воздержания, — её руки ласкают мою спину вверх и вниз, оказывая нужное давление на мышцы для расслабления. Но мой клитор совсем не расслабляется. — Очевидно, что у меня нет никакого желания перестать быть сексоголиком. Я бы сказала, что у меня проблемы не с самим сексом… — когда тебе приходится подавлять стон, во время рассказа о том, какой ты сексуальный наркоман, ты понимаешь, что проёбываешься. — Это трудно объяснить. Нам говорили, что это скорее зависимость от определённого сексуального поведения, — руки Кларк перестают бегать по моей спине, я знаю, о чём она думает. — Да, я тоже удивилась. Во всяком случае, они сказали, что смогут определить, какое поведение вызвано зависимостью, а какое нормально, — я всё ещё помню лицо Джахи в первый день, мне тогда не показалось, что он излучает сектантские флюиды. — Но они не должны были диктовать нам, что было и не было аддикцией. Каждый участник должен был сам определить это, — руки Кларк снова начинают двигаться, это очень приятно, но я хочу, чтобы она заговорила. — Пожалуйста, продолжай, — это всё, что она говорит. — У нас были шаги, которые мы должны были выучить наизусть и достичь, меня бесит, что я всё ещё помню их, — я делаю глубокий вдох. — Во-первых, мы должны признать, что бессильны перед аддиктивным сексуальным поведением, что мы не управляем нашей жизнью, — в основном это правда. — Во-вторых, мы должны прийти к тому, что сила, превосходящая нас, может вернуть нам рассудок. И тут я должна сказать тебе большое спасибо, я не просто поехавший ёбарь, мат… — Кларк шлёпает меня по заднице. — Продолжай, — я так хочу на неё посмотреть. Я начинаю злиться. Я, наверное, заслужила… нет, не заслужила. Она их защищает? — Тогда мы должны были принять решение передать нашу волю и наши жизни, — мне надо вдохнуть, чтобы не засмеяться, — на попечение бога или на то, что в нашем понимании бог, — я хихикаю и оборачиваюсь, чтобы посмотреть на неё через плечо. — Тебе бы там понравилось, — сильная рука толкает меня назад, это больно, но я смеюсь. Она такая чувствительная. — Следующий шаг — провести тщательную и бесстрашную моральную инвентаризацию самих себя. Конечно, я облажалась до того, как добралась до этого шага. Я не дошла даже до третьего, потому что была очень занята, трахая своего наставника в ванной. — Как это случилось? — Подожди, я ещё не рассказала тебе о шагах, — я прочищаю горло и продолжаю повторять шаги, как старую религиозную песню или молитву. — Пятый шаг — признание богу, себе и другим людям истинную природу наших заблуждений. — Ну, ты вроде как делаешь это прямо сейчас, — единственное, что до сих пор удерживает меня здесь, — это её руки на моих плечах, развязывающие все узлы и бегущие к моей шее. Её гребаные руки. Я стону в ответ на её комментарий. — Только тогда мы будем полностью готовы к тому, что бог устранит все эти «недостатки характера». Вроде лазера, но ещё дороже, — я слышу её смех, не знаю почему, может, ей понравилась моя шутка? — Мы должны смиренно просить бога устранить наши недостатки. Если бы я была таким доктором как ты, я бы обиделась, — на этот раз она никак не реагирует, просто продолжает делать массаж. Если бы не боль между ног, я бы действительно расслабилась. Её руки пробегают по моим плечам, вверх и вниз по шее. Медленно. Они совершают круговые движения вокруг моих лопаток и спускаются к рёбрам, к бёдрам и снова вверх, находя друг друга в середине верхней части спины и разделяясь, чтобы снова достичь моих плеч. Каждое прикосновение, каждое давление, каждый раз, когда она приближается к линии моих штанов или вниз по рёбрам, кончиками пальцев лаская основание моей груди. Что она со мной делает? Она мучает меня, вот что она делает. Я уже чувствую пульсацию, а кровать не даёт мне расслабиться. Почему я всё ещё здесь? — Как только мы… разберёмся с шагами, нам придётся составить список всех людей, которым мы причинили вред, и быть готовыми загладить свою вину перед всеми, если бы это было возможно, — она смазывает мне спину маслом и больше ничего. — Мы должны были извиниться перед всеми людьми, если это возможно, за исключением тех случаев, когда это могло повредить им или другим… я не понимала эту часть, — я пожимаю плечами и почёсываю нос. — Мы должны были продолжать проводить самоинвентаризацию и, когда мы ошибались, быстро признавать это, что очень глупо для шага, и моё любимое: через молитвы и медитации мы должны были улучшить контакт с богом. Молить бога о знании, воле и силы. Последний шаг говорит о том, как похищать людей для их секты. — Не понимаю. — Что именно? — Зачем ты туда пошла, если ты не верующая? Конечно, она не понимает, в конце концов, она священник в Тондиси. Я отвечаю не сразу — вместо этого даю себе минуту, чтобы насладиться её массажем. Я позволяю себе немного утонуть в её прикосновениях, потому что эта ситуация умственно выматывает, и это только начало. Я знала, что это будет трудно и больно, но я никогда не думала, что раскрытие себя после всего этого времени будет таким ужасным, таким разрушительным. Мы едва начали лечение, а я уже на грани плача или крика или от того, чтобы обернуться и трахнуть её жестко и… Лекса! Я вдыхаю и выдыхаю. — Ты знаешь, что я получила полную стипендию в Гарварде? — Это почти всё, о чём говорила твоя мать с тех пор, как я её знаю, — хихикает она, но я не могу сдержать саркастического фырканья, просто не могу. — Что? Это правда. — Довольно трудно получить эту стипендию, ты, должен быть, очень умным, — вспыхивает мой нарциссизм, игнорируя её комментарии. — Однако главная хитрость заключается в том, чтобы держать свои оценки достаточно высокими, чтобы показать старым ворчунам в совете, что ты достоин стипендии. Делать это в Гарвардской юридической школе — сложная работа, — я вздыхаю и немного смещаюсь, пытаясь сосредоточиться на лёгкости в мышцах, и на её прикосновениях. — Тебе нужно время, которого у тебя нет, количество кофе, которого нет на земле, и нечеловеческая устойчивость и всё же этого будет недостаточно, особенно если у тебя есть зависимость, которая потребляет много времени, как у меня. На какую-то долю секунды я чуть не разрыдалась от мысли о том, что придётся вернуться к этой рутине. Тем не менее, я спешу стереть эти мысли из своей головы, потому что у меня есть прекрасный месяц, чтобы насладиться жизнью. Или его остатки. Чёрт побери, как бы мне хотелось, чтобы руки Кларк опустились. — Дело в том, — продолжаю я, прижимаясь головой к мягкой подушке, позволяя рукам обмякнуть с обеих сторон тела, — что в это же время тебе нужно успевать жить и всё такое. Тебе нужно покупать продукты, книги, тетради, ручки, маркеры, одежду… и нужно платить за электричество и т. д. Тебе нужны деньги. — Это условие твоих родителей, — заканчивает она за меня, и я рада, что она наконец уловила мысль. — Бинго! — я вздыхаю, но остаюсь неподвижной под её прикосновением. — Мы хммм… в программе A. L. I. E. мы должны были определить нашу мммм… «трезвость», у нас была система кругов. Мы нарисовали три концентрических круга, состоящих из внутреннего, среднего и внешнего. С помощью нашего наставника или других людей, находящихся в процессе выздоровления, мы должны были записать различные модели поведения в каждом из трех кругов, — объяснять это другим так… странно. Очень неловко, может быть, я должна нарисовать их ей, но я действительно не хочу двигаться сейчас. — Во внутренний круг мы помещаем сексуальное поведение, от которого мы хотим воздержаться, то, что мы считаем «разыгрыванием». Это поведение, которое мы определили под руководством нашего наставника как вызывающее привычку, вредную или неприемлемую для нас. — Ты можешь привести мне пример? — Ты можешь дать мне закончить? — она давит на плечи, и это больно. Я даже не съёживаюсь; я не покажу ей этого, даже если заслужу это за свою грубость. Я просто не хочу сейчас в это вдаваться, это не то, чём я… неважно. — В средний круг мы ставим поведение, которое может привести ко лжи, или к тому в чём мы не были уверены, а во внешний круг мы ставим здоровое поведение, которое должно было улучшить нашу жизнь и наше выздоровление. — На самом деле это действительно хороший способ. — Это единственная хорошая вещь в этой программе, поверь мне. — Что случилось потом? — её руки оставляют мою спину, и следующее, что я чувствую, это влажное полотенце, удаляющее остатки масла с моей кожи. — Случилось то, что я и так знала, — а если серьёзно, кто-нибудь ожидал чего-то другого? Как они неопытны. — Как я уже говорила, нам нужна помощь наставника и других людей из программы, но они не рассчитывали мою сексуальность, поэтому… — Неужели? — я пытаюсь повернуться, чтобы она увидела, как я киваю. — Ты трахнула своего наставника? — И другую девушку, — я слышу, как весь воздух выходит из лёгких Кларк. — Это было предрешено. — Ты действительно так думаешь? — это беспокойство в её голосе или мне показалось? Мне не нужна её жалость, я не могу с этим справиться. — А потом мама с папой решили, что мне нужно более суровое лечение, и вот я здесь, в церкви. — Это «тяжелее» для тебя? — забавно, она даже немного обижена. — Нет, но быть связанной каждый день и ночь, чтобы я не могла прикоснуться к себе, это жестоко, — она молчит, и я чувствую, что не могу пошевелиться. Я рада такому положению, потому что не уверена, что смогу посмотреть ей в глаза. Юмор — мой ход в таких ситуациях. — Деревенщины и их рудиментарные методы, знаешь ли. Внезапно я снова чувствую её руку на себе, на этот раз ласкающую мои бёдра. Она пытается меня переубедить? Да, но я не хочу. Неееееееет… однако, я не говорю ни слова, пока моё тело начинает двигаться, как омлет на сковороде. Да, я голодна. Я не осмеливаюсь смотреть на неё, пока не соберу достаточно сил. Только когда я закрыла дверь перед всеми этими эмоциями, я, наконец, смотрю ей в глаза. Пока я не почувствовала себя в безопасности. И спасибо тому, кто там есть (если там, кто-то есть), что я это сделала. Вы когда-нибудь смотрели на кого-то, и единственное, что бы вам хотелось сделать, это обнять и раствориться в человеке? Вы когда-нибудь смотрели на солнце и желали сгореть? Вы когда-нибудь видели, как вас обнимает взгляд незнакомца? Эта девушка вообще реальна? Почему эти голубые глаза так на меня смотрят? Как будто ей не всё равно, и не от жалости, а от возмущения. Истинной ярости. Подождите, я чувствую смущение, что я сделала не так? Я хочу сказать, что чувствую себя немного дезориентированной, и я обычно не так медленно соображаю, клянусь. Чёрт, я хочу исчезнуть внутри неё.… — Это правда, Лекса? — и всё же она спрашивает. Конечно, я не совсем надёжный человек, я почти забыла. Кларк умная женщина, это точно. Почему она тратит впустую своё время, пытаясь помочь мне, рискуя запятнать себя в процессе? Она такая хорошая. Что я вообще здесь делаю? И без бюстгальтера. На мой вкус, здесь недостаточно секса. Что я с ней сделала? Мне пора. — Этого больше не повторится, обещаю. Я поговорю с Тарой, как твой духовный наставник, они больше не будут делать этого с тобой. — Не делай того, о чём потом пожалеешь. Хотя, я думаю, уже немного поздно для этого. В комнате воцаряется напряжённая тишина, согретая теплом множества свечей. Я должна дать своё непредвзятое мнение и сказать, что её спальня выглядит красиво. Мы могли бы легко погибнуть в огне, но эта красота неоспорима. Рука Кларк покидает мои бёдра и опускается к ноге. Она не жаждет этого, хотя, она… я оборачиваюсь, у нас ещё много дел, и теперь моя очередь спрашивать. — Нууу… — я не могу скрыть улыбку, уверена, она догадывается. — О чём сначала спросить тебя? — Это и есть вопрос? — мастер Гриффин снова наносит удар. — Мне просто интересно, расслабь свою вагину, — Кларк обиженно выдыхает, а я не могу удержаться и хихикаю, как идиотка. — Итак, ты сказала, что ты доктор. Как… настоящий доктор в белом халате? — Да, у меня медицинская степень и несколько месяцев ординатуры за плечами, — эти слова тяжело звучат. Могу только представить. — Впечатляет, Кларк, — она не отвечает, но я чувствую, как дерьмовая ухмылка появляется на её лице за моей спиной. — Итак, если бы ты работала и… скажем… случилась чрезвычайная ситуация, как будто в кого-то попали шальной пулей… в живот, ты бы смогла спасти жизнь? — Если не терять время, конечно, что это за вопрос? — О! Что это тут у нас? Гордость. Это грех. — Просто вопрос, расслабься. — Если ты ещё раз скажешь «вагина», я надавлю так, что, уверяю, это тебе не понравится, — это было страшно. Я, наверное, заслужила это, я просто хотела придраться к ней, давайте будем реалистами. Наверное, мне следует смягчить свою тактику. — Тогда что же могло случиться такого ужасного, что заставило супердоктора Гриффин бросить свою замечательную работу? — по крайней мере, я пыталась. На вопрос мне отвечают молчанием. Чёрт, Лекса, у тебя чувствительность, как у кирпича. Нет, брось, Гриффин. Если я собираюсь открыться, то точно не буду единственной, кто это сделает. Вы можете быть удивитесь, но я хороший слушатель. Кажется, у Кларк также много багажа, и не думайте, что я забыла её счастливое упоминание о попытке самоубийства. Она не должна нести его в одиночку, и я действительно думаю, что только её бог может ей помочь. Было бы хорошо, если бы она поговорила с кем-то, даже если этот кто-то испорченная-нимфоманка-Лекса, может, это не такая уж хорошая идея. Просто… она одна из лучших, понимаете? Лучшая. Без неё мир был бы темнее, и мне не нужно знать её много лет, чтобы понимать это. Она одна из незаменимых. Она врач-священник, чёрт возьми, если этого вам недостаточно, то я не знаю, что сможет вас убедить. — Я заканчивала свой первый год в ординатуре, — начинает она хриплым голосом. — После всех этих страданий, после всей этой боли, слёз, беспокойства, тех бессонных ночей, спешки, проектов, бесконечных ночных смен и претенциозных врачей, которые обращались с тобой, как с растением или как с рабыней, я, наконец, была принята в программу резидентуры, и я была так близка к достижению всех своих целей… Кларк делает паузу, и даже если я не вижу её, я знаю, что её разум затуманен неприятными воспоминаниями, и она действительно может взять короткий перерыв. Я хотела бы взять её за руку и успокоить. Это просто мой импульс, рождённый человеческим состраданием и сочувствием — каким-то образом я чувствую то, что она чувствовала все эти годы. — Знаешь, я тоже училась в Гарварде, — не знаю почему, но меня это не удивляет. Наш мир маленький, Кларк явно умна и… подождите, она, должно быть, немного моложе, чем я думала. Может быть, 28… Бу-ху-ху. — Ко мне поступил пациент через пару недель после неудачной свадьбы, — конечно, она не могла устроить себе передышку или отправиться в свадебное путешествие, нет, она трудоголик. Даже разбитое сердце не остановило её; думаю, это говорит о ней хорошие вещи. — Это была девушка, ей было 28 лет, и я помню, что у неё была яркая улыбка, самая красивая, которую я когда-либо видела, — у этого будет эротический финал. Мне нравятся такие истории. — Прежде всего я должна сказать, что я была ординатором внутренних болезней, мы принимаем всех пациентов, понимаешь? — ещё одна пауза. Это ещё одна история разбитого сердца? Сколько раз, Кларк? Сколько раз подряд? — Как Доктор Хаус? — я осмеливаюсь спросить в смутной попытке снять напряжение с её плеч. — Лучше, чем Хаус, — коротко хихикает она, и я присоединяюсь к ней. Затем её голос снова отражает печаль, и я чувствую её глубоко внутри себя, так сильно, что съёживаюсь. — Тогда она была ненамного старше меня. Мы виделись пару раз из-за её хронической анемии, и у неё была тяжёлая беременность, — дети всегда всё усложняют. — Когда она приехала в больницу в тот раз, я опросила её, как всегда, и мы даже пошутили над какими-то новостями или сплетнями, не помню, — Кларк вздыхает так глубоко, что я чувствую её дыхание на своём затылке. Я пытаюсь обернуться, ей, кажется, трудно дышать, но она снова останавливает меня. — Это было до тех пор, пока не пришли результаты обследования, — её рука движется к моей левой лопатке и некоторое время лежит там. — Здесь, — не понимаю. — Меланома, — уточняет она, и внезапно каждый кусочек встает на своё место. Чёрт! — Мы обнаружили, что у неё метастазы повсюду: лёгкие, прямая кишка, бёдра, мозг, почки, печень… её муж и родители были раздавлены, когда я сказал им, что у неё есть месяц, возможно, меньше, и ты знаешь, что она делала всё это время? — Что она делала, Кларк? — я спрашиваю мягким голосом, почти шёпотом. — Пока они все плакали, она держала свою 5-месячную девочку на руках и обнимала её с улыбкой, потому что именно так она хотела, чтобы её дочь помнила её — с яркой улыбкой на лице. С минуту мы сидим тихо и неподвижно. Это был поворот сюжета, которого я совсем не ожидала. Не эротическое заключение, нет… я хочу увидеть её, я хочу знать, как она. Кларк? Кларк, ты в порядке? Но мои губы запечатаны. — Дело в том, что она не запомнит, — наконец продолжает она, и её голос настолько монотонен, что очевидно, что она не в порядке. — Младенцы могут хранить воспоминания примерно с 3 лет, поэтому единственное, что она когда-либо узнает о своей матери, это то, что она умерла от рака, потому что мы поздно его нашли. Она никогда не узнает, насколько сияющей и красивой была её улыбка и насколько хороша она была в судоку. Я слышу, как она шмыгает носом, но рука на моей спине непреклонна и больше, чем когда-либо, не позволяет мне обернуться. Она не хочет, чтобы я видела, как она плачет, я уважаю это. — Такое случается, Кларк, это не твоя вина, — говорю я ей, как, наверное, ей уже говорили. Не очень блестяще с моей стороны. — Я знаю, просто я не могла справиться с этим, и тем самым я предала свою профессию. Мне пришлось уйти, — Кларк плачет, и мне становится очень неудобно быть полуголой и ничего не в состоянии сделать. Что-то, что никогда не случалось со мной раньше. — Значит, так ты оказалась здесь и стала священником. — Н… нет, мой отец умер в результате несчастного случая, затем я попыталась убить себя и, наконец, через мою бабушку я познакомилась с отцом Кейном. Он предложил мне покой, — вот так секты похищают людей. — Понятно, — что ещё я могу сказать? — Большие перемены, да? — Ты не представляешь, — хихикает она. Я знала, что эта терапия будет странной, но я не предполагала, что дойду до этого момента. — Моя очередь. — Чёрт возьми, нет. — Расскажи мне о том, что ты считаешь «разыгрыванием». — Чёрт возьми, нет, нет, нет. Если я вспомню обо всех вещах, которые сделала, и классифицировать на те, которыми я не горжусь и которые мне не нравятся, то останется не так много для того, что можно назвать «разыгрыванием». К такому выводу пришли Рейвен, Октавия и я… до того, как всё пошло не так. Тем не менее, мне действительно стыдно, и я даже не говорю о том, что трогала девушку на сеансе во время мультфильма «Головоломка», потому что думала, что это будет супер весело, хотя мы были окружены детьми — не волнуйтесь, все знают, что последний ряд для тех, кто не может отпустить детство. Я не хочу, чтобы Кларк знала, я не хочу, чтобы кто-то знал о тёмной стороне моих недостатков. Я даже не знаю, с чего начать: измена, практически самопроизвольная проституция, псевдо-инцест…? Я не лгала, когда говорила, что я плохая девочка, я просто опустила, что я отвратительна. Что я могу сделать? — Лекса, просто пример, — настаивает она. — Что? Того, что произошло недостаточно? — простите, что защищаюсь, но… я не хочу об этом говорить! — Ты чувствуешь себя виноватой? — Кларк звучит почти язвительно. Мне это не нравится, что я здесь делаю? — Я растратила впустую все годы моего наставника и друга на восстановлении, со всеми вытекающими последствиями. Так что, да, не удивляйся. — У тебя действительно есть сердце, — я снова чувствую за спиной ухмылку. — Очень мило, — Кларк хихикает, и я не нахожу в себе сил выпустить раздражение. — Моя очередь? — Давай, но этот разговор ещё далёк от завершения, — я улыбаюсь. Я и не ожидала от неё меньшего. — Значит, твоя свадьба была похожа на Красную свадьбу? — Это не смешно, Лекса, — да, мой юмор как всегда на месте. — Ну, на самом деле это не долгая история. Я пришла на свадьбу, Финн — нет, — да, это было коротко. — Позже я узнала, что он изменял мне с какой-то блондинкой, и они сбежали. Конец. — Что? И это всё? Твой бывший слепой мудак и всё? — нет ответа. — Давай, расскажи мне что-нибудь, — прошу я её. — Ты сказала, что вы пару раз расставались. При этих словах Кларк начинает вытирать мне спину чистой тряпкой и напевать. — Да, Финн… иногда он был не самым надёжным человеком, но у него было благородное сердце, — прям золотой мальчик, — думаю я, закатывая глаза. — Мы два раза делали перерыв и в обоих случаях был Беллами. — О, новый чувак! — это будет весело, это почти похоже на сериал. — Беллами был очень… как бы описать? — держу пари, что догадываюсь, как она его опишет. — Альфа-самец, — фу, нет. Я бы хотела, чтобы она увидела отвращение на моём лице прямо сейчас, хотя я уверена, что она может это представить. — У него была страсть к истории и философии, а ещё он был очень хорош… в постели. — Да, да, отвратительно, продолжай. — Он был не так уж плох, — хихикает она. — Финн был моей вечностью, или я так думала, а Беллами просто… его было недостаточно. — Мистер хороший мальчик не понимал, что ты никогда не сможешь полюбить его, — завершаю я, и она даже не потрудилась прокомментировать прозвище, что очень весело. — Он был мне как брат, а я разбила ему сердце, это не смешно. — С тобой ничего смешного, — звучит как жалоба, но на самом деле это не так. — Посмотри на светлую сторону Кларк, Финн, возможно, там один и с бушующим сифилисом. Я знала, что она посмеётся над этим. Её голос эхом разносится по комнате, как самая красивая песня, и на секунду мне приходит в голову ужасная мысль: я бы не возражала, если бы она не прекращалась. Но теперь я не могу остановиться. Что это? Нет, нет, хватит. Заткнись! Лекса, заткнись! — Он мудак; если он не видел, насколько ему чертовски повезло, он заслуживает чего-то похуже. И смех прекращается. Чёрт. Чёрт, чёрт. Я даже не знаю, что было бы сейчас лучше, эта напряженная тишина или звук её смеха, смех надо мной или моей «шуткой». Чёрт, мне нужно поскорее потрахаться, я не могу думать трезво. О! Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, заткнись! — Ты когда-нибудь была влюблена, Лекса? Я поднимаю глаза, делая вид, что задумываюсь. На самом деле ответ очень прост. — Нет, — следующий вопрос, пожалуйста. — Эй, Кларк, — похоже, мне не нужно больше привлекать её внимание. — Это было весело, но как именно ты планируешь исцелить меня? — Ну… — я слышу ещё один щелчок, похожий на то как открывается бутылка или щёлкает мышь ноутбука. — Я проводила кое-какие исследования, связывалась с бывшими коллегами и сексологом, который работал в гинекологическом отделении, когда я была на первом курсе резидентуры,  — новый запах, пахнет корицей. — Мы все сошлись на том, что лучший подход к твоей проблеме — это начать менять то, что тебя тревожит. — То, что меня тревожит? — какого хрена? — Лекса, ты можешь попытаться отрицать это, но ты не можешь лгать себе, — она издевается надо мной, это совсем не весело, и она очень грубая, я хочу уйти. — Секс — это способ избавиться от своих проблем. — Нет. — Так и есть. — Нет, это не так, — так мы никуда не придём. — Да, это так, — если бывший врач так говорит, как я могу не согласиться? — Я прекрасный тому пример. — Ничего себе, кто-то упрямый, не так ли? — фыркнула я. — Да брось ты! Мы обе знаем, что если ты потратила так много сил и времени на то, чтобы трахнуть меня и разрушить всё, что свято в этом священном месте, то это потому что ты страдаешь, вернувшись в Тондиси и тебе нужно освободиться от этой боли, напасть на неё, разрушить вещи, которые важны для этих людей, особенно для твоих родителей. Ты не такая сложная, как тебе нравится думать, преодолей это, — ого, вот это… это так… не правда и грубо. Из всех глупостей, которые я когда-либо слышала в своей жизни, это самый неточный аргумент. Как… никогда. Кем она себя возомнила? Она священник. Нет, знаете, что? Она даже не священник. И к тому же глупая, как и её аргументы. — Прости? — да, больше всего на свете мне хотелось бы, чтобы мои родители осознали, что «чистота» и «святость», которым они оба поклоняются — это фантазия. Я такой ребёнок — но между следствием и причиной есть огромная разница. — Ты используешь секс как оружие и как побег, — беспечно говорит она. Она думает, что она такая умная. — Мой язык-оружие массового поражения, ты сама знаешь, — я бы сейчас дала ей пощечину. — Не волнуйся, между сексуальными наркоманами всё нормально. Депрессия или тревога, как правило, вызваны принуждением. Кларк меня даже не знает. Что, чёрт возьми, она вообще знает? Секс-отличный способ снять напряжение, но это доставляет мне больше беспокойства! Это просто чушь! Да, я внутренне кричу, и я не собираюсь… руки Кларк снова на мне, но на этот раз массаж другой. На этот раз её прикосновения длятся дольше, её руки покрывают более широкое пространство, темп медленнее. Если она действительно думает, что это заставит меня принять такую кучу лжи, она очень ошибается. — Что? Теперь ты мой психолог? — я не влюбляюсь в её умелые руки. К чёрту её. Она считает себя умной и идеальной. К чёрту её. — Нет, — чёрт, мой клитор снова пульсирует. — Я не твой врач, я просто друг, который делится кое-какими знаниями и пытается помочь. — Друг, ммм? — это было слишком близко к стону. Не сдавайся, Лекс! — Подумай о тех временах, когда ты чувствуешь нужду, — не лучший момент для этого, когда она слегка касается основания моей груди, я не хочу сойти с ума. Но, похоже, это не её приоритет, не так ли? Я начинаю подозревать, что это просто план её личной вендетты, а я просто влюбилась в неё, как дура. — Скажи мне точно, что ты чувствуешь. — Я думаю… — её руки пробежались от шеи к затылку. Сосредоточься, Лекс. Боль усиливается каждый раз, когда она проводит вверх и вниз по спине, мой разум начинает затуманиваться ароматом корицы. — Я думаю, что ты прекрасно выполнила домашнюю работу и изучила свою красивую теорию, зачем ты вообще спрашиваешь? Это чувствует любой другой сексуальный наркоман. — Я не это имела в виду, Лекса, — её руки останавливаются, и я скрываю хныканье. Если бы Аня увидела меня такой, она бы смеялась надо мной до конца жизни. — Каждый наркоман индивидуален, я думаю, что твоя проблема заключается в стрессовой среде, так как я слушаю и наблюдаю за твоими действиями и реакциями в течение месяца. Это прозвучало как речь сталкера. Почему её это вообще волнует? В этом нет никакого смысла. Чёрт возьми, она просто то, что люди называют «хаотично добрым» человеком, я просто не привыкла к этому. Обычно я одна. Это подло, но это то, что я чувствую. Или в окружении своей семьи, очень плохой пародией Адамсов. Да, я была бы Уэндзи и всё время бы мучала Мёрфи. Это заставляет меня улыбаться, я вообще не должна думать об этом сейчас. Чёрт! Видите? Я снова это делаю. Что если она права? Возможно, она права. Или нет. Я в замешательстве. Знаете, что? Я просто дам ей возможность попробовать её метод — после всего, что я уже пробовала, это будет похоже на прогулку по берегу моря.  — Прямо как сейчас, когда ты прикасаешься ко мне, — начинаю я, и она медленно снова кладёт на меня руки, за что я благодарна. Мне это очень нравится. Я жду, что она что-нибудь спросит, но она молчит. Похоже, мне придется объясниться. — Внезапные искры обжигают мою кожу, покалывание повсюду, пульсация на моём клиторе и ушах, я вижу красный от этой невыносимой боли, — её руки касаются моей поясницы, и я вздыхаю. — Но самое худшее не в том, что тебя заводят, — чёрт возьми, нет. — Когда я получаю оргазм, делаю ли я это сама или кто-то трахает меня, это… неполно, и даже неудовлетворительно, мне всё ещё нужно всё больше и больше, и бывают моменты, когда я больше не могу кончить, но моё тело продолжает жаждать этого, и это действительно влияет на каждый аспект моей жизни, — мой голос срывается, и впервые за весь день я чувствую на себе не только её руки. Она ближе ко мне, так близко, что я чувствую её тепло. В такие моменты я рада, что она не видит моего лица. — Я перепробовала всё: БДСМ, групповой секс, секс-забеги, секс-марафоны, все формы и размеры игрушек, грубый секс, громкий секс, жестокий секс, секс с пожилыми женщинами, секс с молодыми (но всё было законно) женщинами, наблюдение, я была топом, и я была снизу, вампирские секты… — Вампирские секты? — конечно, она спросила об этом. Кларк не кажется шокированной, что приятно. Знаете, что тоже хорошо? Её чертовы мягкие руки. Этот массаж становится действительно хорошим, и я больше не могу сдерживать тихие стоны. — О, Кларк, твой светлый и наивный ум не выдержит, — она раздражённо фыркает, но не комментирует. Я люблю дразнить её, это лучшее хобби, которое у меня когда-либо было. Кроме того, я думаю, что она заслуживает немного поддразнивания, она была довольно груба для врача — и очень груба для священника. В любом случае, если она будет продолжать двигать руками, я уберу подушку и буду биться головой о стену, пока не потеряю сознание, потому что она сводит меня с ума. — Что ты собираешься делать со всей этой секретной информацией, доктор Гриффин? — Похоже, у меня есть власть, — что-то не так в её тоне, она снова убирает руки. Эй, этот звук мне знаком, это почти как… мне нужно заглянуть назад, но массаж продолжился. Она сидит на моей заднице, почему она сидит на моей заднице? На ней больше нет брюк, почему на ней нет брюк? — Мне нравится. — Кларк… — да, за этим последовал стон. Я слаба, а этого слишком много для жаждущей части меня… Эта девушка сводит меня с ума. — Ты должна научиться сдерживать свои порывы, чтобы расслабиться, и чтобы секс не был решением каждой проблемы, — ещё никогда хриплый голос Кларк не был таким возбуждающим. Чёрт. — Это первая часть терапии называется «сенсибилизация», — она может говорить всё, что хочет, но она мокрая. Кларк будет моей смертью, я это предвижу. С каждой секундой я всё больше и больше убеждаюсь, что она здесь, чтобы уничтожить меня. Это должно быть написано на звёздах или что-то в этом роде. — И… — я прочищаю горло, чтобы предотвратить новые стоны. — И как это работает? Кларк приподнимает свою задницу и устраивает колени по обе стороны от меня. К тому времени, когда я чувствую её губы на своём ухе, я знаю, что всё это превратится в мою худшую муку. — Я собираюсь кончить, трясь о твою задницу, а ты не должна шевелиться и оборачиваться, — ни за что. Я знаю, что просила светское лечение, но я не подписывалась на это. — Это не очень профессионально, — я сглатываю, от её хихиканья кожу на моей шее покалывает.  — Я уже говорила тебе, что в данный момент я не врач. Чёрт возьми, я знаю это, она знает это, мой клитор тоже, и проклятая боль, поглощающая моё тело прямо сейчас, точно знает об этом. Она хочет убить меня, вот и всё. Чёрт. Я закрываю глаза, кусаю подушку и сжимаю кулаки, я чувствую, как кровь стучит в висках и ушах, я уже вижу красное. Чёрт, я даже не могу нормально дышать. Моё тело похоже на костёр, и тонкий слой пота начинает появляться на лбу, руках и мочит кровать подо мной. Чёрт. Когда я чувствую её первый влажный шорох на себе, я не могу сдержать крика. Это не круто, нет. Я уже слышу биение собственного сердца. — Пожалуйста, Кларк, не делай этого, — умоляю я, я на самом деле умоляю. Давайте серьезно, мне это нужно. Она заставляет меня замолчать, за что я чувствую себя абсолютно оскорблённой, но больше всего меня это пугает. Я пытаюсь встать, но её безжалостная рука удерживает меня на месте. Мне это совсем не нравится. Второй раз длиннее, и в конце я чувствую её обнаженное тело на своей спине. Лифчика на ней тоже нет, а я уже зубами разорвала подушку. Она снова наклоняется к моему уху и убирает мои потные волосы. — Лекса, — на этот раз её тон мягче, она выдыхает нежность, которая немного успокаивает мою агонию. — Ты мне доверяешь? Отличный вопрос. Как ни странно, я доверяю, я кивнула и всхлипнула. Кларк начинает тереться об меня, медленно ускоряя темп, позволяя низким стонам и вздохам вырваться из груди, в это же время она каким-то образом продолжает массаж. У неё искусные руки. Мои кулаки сжимаются вокруг простыни, и я почти задыхаюсь из-за перьев, которые, кажется, повсюду. Это пытка, я заливаю матрас потом и соками. Меня лихорадит, в голове тяжесть, сердце болит и молит об освобождении. Никогда не доверяйте священникам. Я думала, что уже усвоила этот урок в какой-то момент своей жизни, но я ошибалась. Я была неправа и права, когда думала, что будет ещё хуже, и вот мне на спину льёт горячий душистый дождь. Воск свечи затвердевает на моей коже и не только не обжигает меня, но и высвобождает чувство, которое делает это желание нечеловеческим. Я просто теряюсь. Не знаю, как, но мне удаётся развернуться, не уронив её с кровати, и я нападаю на её шею так же яростно, как вампир. Кларк стонет и хватает меня за голову, растворяясь в моих поцелуях и покусываниях, пока я спускаюсь к её груди. Эти полные груди боже мой. Я беру один из её розовых сосков в рот и посасываю его, наслаждаясь её стонами удовольствия, моя рука полная отчаяния заботится о другом. Кларк дёргает меня за волосы, заставляя подняться к её губам. Я никогда не пойму её одержимость целовать меня, но я не сдамся, я нахожу немного удовольствия, не давая ей то, что она больше всего хочет. Она пытается захватить мои губы, но я с улыбкой откидываюсь назад, окутывая ими её губы, не касаясь их. Она делает ещё одну попытку поцеловать меня, и я избегаю её ещё раз. Видя, что она не сможет получить от меня то, что хочет, она насильно укладывает меня на место, моя голова ударяется о мягкую подушку. Как ей удаётся заводить меня всё больше и больше с каждым разом? Я сама охотно оборачиваюсь и позволяю ей продолжить свои махинации против моей задницы. Невероятно. Как называется чувство, когда хочется содрать с себя кожу? Как будто она совершенно неудобный костюм. Слёзы начинают заливать перья под моим лицом. Кажется, я даже проглотила одно. Я не могу этого сделать, моя голова, грудь и клитор взорвутся, и не в хорошем смысле. Мне нужно выбраться отсюда, но Кларк не даёт мне выгнуть спину, чтобы освободиться. К чёрту её и её стоны, которые только заставляют меня хотеть заткнуть уши или трахнуть её так неистово, что это пугает даже меня. Она не знает, что делает, но если она хочет замучить меня до сумасшествия, то она удивительно близка к успеху. Я чувствую, как кровь стучит по всему телу, артерии в агонии. Нет, я больше не могу, я умру. Учитывая, что рука Кларк не позволяет мне встать, я поднимаю бёдра, так чтобы она упала с моей задницы на спину, теряя весь обжигающий контакт, и чёрт возьми, я никогда не думала, что буду рада, что чья-то вагина сравнительно далеко от меня. Я не ошиблась, говоря, что Гриффин настоящий гриффиндорец. Храбрый и благородный, да, но и раздражающе настойчивый. Она делает это, и даже разорванная подушка не может заглушить мой крик. Кларк проводит своими короткими ногтями по моим бёдрам к заднице, и электрический ток подводит итог моим мучениям. Слава богу, он не работает в обратном направлении. — Кларк, — умоляю я, — Пожалуйста, не делай этого, я не могу… — конечно, она делает это снова и снова. Затем она стягивает моё уродливое нижнее белье, и я никогда не была так рада последнему дню месячных. Она делает это снова, она царапает мои бедра и ягодицы с (я уверена) коварной улыбкой на лице, и всё это заставляет моё тело взорваться. Волна удовольствия сотрясает меня, как Большой Взрыв. Никто из нас не ожидал такой реакции, и мой стон настолько громкий, что я чувствую боль в горле. По телу проходит не рябь, даже не волна, а цунами, а она даже не прикоснулась ко мне. Когда оргазм отпустил, я онемевшая лежала на кровати, а Кларк молча села рядом со мной. — Как ты себя чувствуешь? — Кларк спрашивает через пару минут, как только моё дыхание стабилизировалось. Это сложный вопрос, я лежу потная, на влажной кровати, полной перьев, что, по моему скромному мнению, супергейски. Дело в том, я не чувствую себя удовлетворённой, ещё я могла бы использовать свои пальцы, но мне это понравилось. Погодите, Кларк ещё не кончила. — Ну и? — она спрашивает, растрёпанные светлые волосы водопадом падают на грудь. Я была права, это секс-терапия.