Гнется, гнется под ветром тот бамбук, что растет сиротою, Укрепившись корнями на уступе горы великой... Мы с моим господином поженились только недавно. Повилики стеблинка в этот раз к плющу приклонилась. Цюй Юань — “Восьмое стихотворение”
Во дворце все было по-прежнему. Лицемерные улыбки, приглушенные шепотки за спиной, недовольное лицо отца — император ныне всегда был недоволен. Каким бы образом Цзинъянь не обставил доклад, он всегда находил что-то, что вызывало у него досаду и за что отчитать и наказать. Так выходило, что наказывали Цзина чаще, чем поощряли. О повышении в ранге и речи не шло. Цзин был в немилости, и это подчеркивалось всеми возможными средствами. Потому пребывание по дворце тяготило его. Он рвался обратно в гарнизон, рвался на границу, хотя бы за пределы Цзиньлина, но отец-император, словно почуяв его стремления, задержал его в столице. Цзин маялся, не находя себе места, почти не покидая резиденцию, несколько дней — пока не настала возможность навестить матушку. У него было не так много дней, в которые ему разрешалось посещать дворец Чжило, и Цзин немедленно направился к матушке, прихватив свои бесхитростные подарки: несколько мешочков лекарственных трав и простые, но изящные серьги. Матушка с улыбкой приняла и серьги, и травы. Цзин знал, что украшения она наденет, когда его не будет рядом: не ради подходящего платья, но ради возможности хоть так быть ближе к сыну. Травы же он всегда привозил по списку и неизменно радовал этим матушку. Лишенная возможности путешествовать, она тосковала не столько по лекарственным свойствам трав с отдаленных границ цзянху, сколько по запаху свободы, сопровождающему их. Однако стоило радости от встречи после долгой разлуки немного улечься, как глаза матушки погрустнели: она всегда чутко реагировала на настроение Цзина. И сейчас он не мог скрыть от нее свою растерянность и печаль. Цзин знал, что матушка всегда готова выслушать его и помочь советом, и ничего лучше ее совета он и представить себе не мог, но вокруг сновали служанки, и он только смотрел без аппетита на любимые сладости и не знал, как начать разговор. Вдруг что-то царапнуло его мысли, что-то, не так давно уже всплывавшее в разговоре, что-то, что матушка точно поймет и узнает… Он поднял голову и посмотрел матушке в глаза, а затем произнес еле слышно: — Матушка… Вы еще помните ту жемчужину, что я привез однажды из Дунхая? Матушка медленно кивнула. Затем встала и, повернувшись к служанкам, тихим голосом отослала их прочь, сказав, что дальше сама разберется. Убедившись, что девушки ушли, она собственноручно прикрыла двери и даже ставни захлопнула — от беды. — Помню, — уронила она. — Красивая жемчужина. Крупная. Ты ведь до сих пор хранишь ее? — Храню, — деревянным голосом ответил Цзин. — Матушка… Я ведь встретил того, кому следовало ее подарить. — Цзинъянь… — матушка присела на скамеечку, пристально вглядываясь в его лицо. — О чем ты говоришь? Цзинъянь поднял взгляд: — Матушка… — прошептал он, и голос его сорвался. — Что же я натворил… Матушка умела слушать как никто другой. И из сбивчивого, путанного рассказа о господине Мэй из Архива Ланъя уяснила главное. — Цзинъянь… — она взяла его руки в ладони, словно баюкая. — А после случившегося ты уже писал господину Мэй письмо? — Письмо?.. — растерялся Цзин. За все эти месяцы, в которые он готов был изгрызть себя изнутри, ему не приходило в голову, что сяо Шу можно просто написать. Архивом заведовал молодой господин Линь, и он при Цзине говорил что-то о письмах для господина Мэй. Ведь если не рисковать и обращаться к нему как к Мэй Чансу, никто ничего не заподозрит… Но даже сама возможность была скрыта до этого времени от его понимания. Цзин озадаченно покачал головой: — Нет, матушка. Я не писал ему… Да и, признаться, не думал об этом. Что толку? Разве можно исправить все тушью и бумагой? Матушка нахмурилась: — Поддельные письма и доносы — тоже бумага и тушь. Скажешь, они не имеют силы? Цзинъянь замер. Матушка продолжала: — Разве слова тепла и дружбы имеют меньший вес, чем осуждение и ложь? Разве получить весточку от друга после ссоры не то же самое, что услышать его голос и понять, что размолвка не оттолкнула вас друг от друга? Цзинъянь… Союз двух сердец всегда чем-то напоминает союз плюща и стены. Вначале — небольшой росток появляется вблизи свежей каменной кладки. Но годы идут, и надежная стена помогает плющу тянуться вверх, к солнцу и дождю. Минут годы, и под зеленью плюща уже тяжело будет разглядеть стену, но она все так же, пусть и незримо, будет поддерживать его. А когда стена — от времени или от вражеского огня — все же лишится своей силы, еще долго плющ будет поддерживать ее сам, возвращая щедро отдаренное… Ты понимаешь, что я имею ввиду? — Да, матушка… — тихо ответил Цзин. — И если дружба не пошатнулась от огня и стужи… — голос матушки на мгновение дрогнул, — твои резкие слова еще можно смягчить. — И все же я считаю, что приносить извинения за проступок, вызванный моей горячностью и досадой, стоит глядя в глаза. — Здесь ты прав. В таком случае напиши письмо и попроси о встрече. Господин Мэй не откажет тебе в такой малости. — Благодарю, матушка. Цзин поклонился в пол, благодаря за наставления. После слов матушки в сердце снова загорелся слабый огонек надежды, а с ним вернулся аппетит — он сам не заметил, как опустошил тарелку с любимым ореховым печеньем. Напоследок он поклонился еще раз и сказал: — Берегите себя, матушка. — За меня не волнуйся… — матушка улыбнулась ему и вдруг словно вспомнила о чем-то. — Цзинъянь! Говоря о вашей ссоре… Что вызвало твою досаду? Цзин вспомнил первый вечер в Архиве — и сяо Шу, ускользающего от разговора об этом все оставшееся время. Он отвел взгляд и коротко ответил: — Ничего, матушка. Возвращаясь от матери, он не удержался и сорвал веточку плюща, увившего одну из стен дворца Чжило. Матушка сказала, что плющ и стена — союз, поддерживающий и подпитывающий друг друга. Он подумал, что сяо Шу всегда неплохо разбирался в значении цветов и растений. Если он вложит веточку в письмо, может ли она послужить достаточным заверением истинности его чувств? В любом случае, здесь он ничего не терял. Гонец с письмом отбыл в Архив Ланъя тем же вечером. Цзин прождал положенное время, но ответа так и не получил. *** Император был недоволен. За годы опалы Цзинъянь выучил, кажется, все оттенки его недовольства: сильное, не слишком сильное, едва заметное, или вот как сейчас — брезгливое. Словно на месте Цзина вдруг оказалась болотная жаба, да еще и квакает через раз. Цзин едва заметно усмехнулся. Иного он и не предполагал, но промолчать, услышав, что отец готов доверить покупку лошадей из Великой Юй сыну чиновника Люя, просто не смог. Сложно было бы найти более неудачную кандидатуру! За цина Люя поручился Цзиньхуань; Цзин знал, что между Пятым братом и семьей Люй давнее знакомство, и что положению своему цин Люй обязян именно принцу Юю. Потому его ходатайство никак не убедило Цзина в правильности решения: у того не было ни навыков, ни опыта, ни простого понимания того, что в самом деле нужно армии. Ведь лошади — покупка не для дворца, а для гвардии! Однако на отца-императора аргументы Цзина впечатления не произвели. Напротив — он решил, что Цзин взял слово только для того, чтобы самому получить назначение. — Я сказал, что поедет цин Люй, стало быть, поедет цин Люй! — стукнул кулаком по столу император. — Что ты все время споришь со мной и споришь? В кого ты только уродился таким непочтительным сыном? Я устал от тебя! Как ни явишься, так лезешь в спор. Слова тебе поперек не скажи, упрямец! — Отец, ты знаешь нрав Цзинъяня... — привычно вступился Цзиньхуань, и Цзин поморщился: от заступничества Юя проблем порой было больше, чем от интриг. — И я надеюсь, что он изменится! — рявкнул отец, и прикрыл глаза рукой. — Видеть тебя не хочу. Рвешься в бой — так поезжай. Гарнизон в Ецине заждался твоей инспекции. Все лучше тебе быть там при деле, а иначе в самом деле сочтешь, что что-то понимаешь в дворцовых делах. Цзин опустился на колено, принимая решение отца-императора. Предсказать смены его настроения казалось непосильной задачей. Вот отец решает, что безопаснее придержать его при дворе, вот отсылает назад, через полгода вернет со срочным докладом - и снова останется недоволен. Цзину оставалось лишь смириться. И постараться устроить кого-то из своих людей в отряд к цину Люю, чтобы быть уверенным, что найдется хоть кто-то, кого здоровье и подготовка лошадей будет интересовать больше возможности припрятать как можно больше казенных денег в шелковых рукавах. — Выезжаем на рассвете, — бросил Цзин, спешиваясь в воротах резиденции. — Императору нужен отряд в Ецине. — Стало быть, отсылают, — вздохнул Чжаньин, принимая поводья лошади. — И в самом деле так срочно? — Да. Не успею даже матушку навестить, — в голосе Цзина промелькнули горькие нотки. — Хуже другое… Пока они шли на плац объявлять о сборе, Цзин вкратце обрисовал Чжаньину ситуацию с лошадьми и цином Люем. — Это не тот цин Люй, про которого говорят, что он взяточник и имеет своих людей на таможне? Цзин кивнул. Доказательств не было — одни слухи. — Отец и слушать меня отказался. Было бы неплохо оставить пару человек в помощь Цину Люю: чтобы сопроводили и поддержали, а то всякое бывает с такой репутацией. Генерал Ле с готовностью кивнул: — Такие люди у нас есть. Ваше высочество, не волнуйтесь: никто ни о чем не прознает. Цзин положил руку на плечо Чжаньина, на мгновение встречаясь с ним взглядом. Каждый раз он поражался тому, как быстро и легко его адъютант решал любые проблемы, с которыми им доводилось сталкиваться. Ему не было равных и в бою, и в вопросах снабжения. Никогда под присмотром генерала Ле солдаты не испытывали голода, холода и неудобств больших, чем диктовало военное время. И при этом он сам, как и Цзин, отдавал предпочтение образу жизни скромному, в чем-то аскетическому, ущемляя себя даже в том, в чем сам Цзин не стал бы ему отказывать. Так и в столице — Цзин не многое мог сделать, чтобы защитить Цзиньлин от змеиного яда, проникающего в самое сердце Великой Лян, но Чжаньин находил верных людей, готовых бороться за справедливость, и направлял их по правильному пути. Чжаньин улыбнулся в ответ на взгляд принца и шагнул назад, выскальзывая из-под его руки. — Ваше высочество, я почему спросил про срочность, — торопливо проговорил он. — Сегодня прилетел белый голубь с письмом. Я подумал, там может быть что-то важное, и осмелился прочитать. И почти сразу же вернулись вы с новостями о Ецине. — Белый голубь? — Цзин напрягся. — Неужели из…. Чжаньин кивнул. Затем достал из рукава крошечный свиток и вложил в ладонь Цзина. Замирая сердцем, Цзин поднес свиток к свету. На небольшом листе рисовой бумаги значилось одно только слово: “Ланчжоу.” — Только это? Ни сроков, ни адреса? — отрывисто спросил Цзин. Генерал Ле покачал головой. — Только это. Ваше высочество… До Ецина путь неблизкий, и погода такая плохая, дожди зарядили… День-два, и паводки размоют дорогу, лошадям будет не пройти. Я вот думаю, может, в обход поехать? Так, может, короче выйдет. Цзин моргнул. — Ты о чем? Какие паводки? Чжаньин коротко кашлянул и повторил: — Которые дорогу размоют. Так, чтобы в объезд ехать пришлось. Через Ланчжоу. — Да кто поедет в Ецин через Ланчжоу? — удивился Цзин. Генерал Ле вздохнул, взял его за руку, все еще сжимающую письмо из Архива, и накрыл своей ладонью. — Вы, — твердо сказал он. — Вы поедете в Ецин через Ланчжоу, потому что если это ваша единственная возможность снова встретиться с господином Мэй в ближайшие полгода или даже год, то вы, ваше высочество, ее не упустите. — О, — выдохнул Цзин. Мысль о том, что Чжаньин понимал его порой больше, чем он сам, и знал его самые сокровенные тайны, наполнила сердце теплом. Он улыбнулся с благодарностью и хотел что-то сказать, но Чжаньин оборвал его: — Идите, ваше высочество. Отдохните перед дорогой. Я сам займусь сборами. Отправимся на рассвете, потому вы успеете передохнуть. Не пренебрегайте сном, прошу вас: дорога длинная. Никто не знает, что ждет впереди. Уже засыпая, Цзин бросил взгляд на свиток, лежащий рядом с подушкой, и подумал, что вся его жизнь стала похожей на стрельбу из лука ?. События в ней происходят либо слишком медленно, точно лучник закладывает стрелу на тетиву, либо слишком быстро — стрела взмывает в небо и стремительно поражает цель. Вот бы наступила золотая середина, чтобы не быстро, не медленно, а так, как у всех: спокойно… Наутро служанка передала гостинцы от матушки, и вместе со сладкими пирожками и ореховым печеньем в дорогу Цзин нашел переложенный шелковой тканью росток плюща. Точно матушка, даже лишенная возможности проводить его в путь, все же нашла способ поддержать его. *** В Ланчжоу Цзин отправился вместе с генералом Ле. Отряд же расположился на привал неподалеку. Чжаньин отдал им все распоряжения относительно того, где и когда состоится следующая встреча с принцем и что следует предпринять, если непредвиденные обстоятельства задержат его высочество в пути. Цзин не вмешивался: Чжаньин знал, что делает, а все мысли Цзина уже были устремлены навстречу сяо Шу. При въезде в город он заметил двоих мальчишек. Совсем мелких — им вряд ли исполнилось и десяти лет, и они беспечно смеялись, как подобает в их возрасте, и дрались на деревянных палках. Цзин задержался на них взглядом: давно ли они с сяо Шу были так же беззаботны? Мальчишки окинули всадников взглядом и, рассмеявшись, побежали прочь, что-то весело друг другу крича на ходу. Цзин почувствовал, что улыбка против воли тронула его губы. — Не шибко вы и торопились, высочество! — раздался знакомый голос.. Цзин вздрогнул и огляделся. На пороге одного из домов сидел молодой господин Линь в дорожном платье и темном плаще. Откинув на спину капюшон, он чистил мандарин и бросал ошметки кожуры себе под ноги. — Я вас тут с рассвета дожидаюсь. Думал, сразу примчитесь, как получите известие… Цзин спешился. Генерал Ле тут же подхватил поводья его коня и отвел лошадей с дороги. — Я и примчался сразу, — ответил Цзин. — Отец-император отослал меня в Ецин. Только и удалось, что сделать крюк по пути. Молодой господин Линь неодобрительно хмыкнул: — Что ж, пусть так. Хотя будь моя воля… Впрочем, мы оба знаем, чья тут воля на самом деле, идемте. Он ждет вас. Цзин кивнул и молча последовал за хозяином Архива. Двигался тот плавно и быстро, и каждый шаг выдавал в нем умелого, сильного воина. Цзин удивился, как не замечал этого в нем раньше. Видимо, сама обстановка Архива делала его другим. Волосы свободно разметались по спине, их трепал ветер, как всегда — молодой господин Линь и не думал соблюдать приличия. Цзину не было до этого дела. Молодой господин Линь успел привести его к дому на отшибе, небольшому и скромному. Толкнув дверь, он вошел и крикнул: — Чансу! Я привел тебе добычу! Из глубины дома донесся шум, затем — торопливые шаги. Цзин зашел в дом следом за молодым господином Линем и смотрел, как зачарованный, как через стопки книг и сложенные в беспорядке свитки пробирается сяо Шу. Сяо Шу в свою очередь поднял глаза на Цзина и просиял: — Пришел! Цзинъянь! — и в два шага преодолел разделяющее их расстояние. Они замерли друг перед другом, не в силах отвести глаз. Лицо сяо Шу озарила такая счастливая улыбка, что Цзин напополам с радостью вновь ощутил прилив стыда. Шагнув назад, он опустился на колени и поклонился, упираясь лбом в пол: — Я виноват перед тобой, сяо Шу. Мой проступок ничем невозможно искупить. Сяо Шу тихо ойкнул и бросился его поднимать. — Что ты, что ты… Цзинъянь, — растерянно бормотал он. — Не тебе передо мной кланяться, ну хватит, твое высочество, ну, вставай… Добившись того, чтобы Цзин все-таки поднялся на ноги, сяо Шу закинул руки ему на шею и крепко обнял, прижимаясь всем телом. Цзин обнял его в ответ, чувствуя, как отчаяние и тревоги последних месяцев оставляют его. И приходит радость — под ладонями отчетливо прощупывались мышцы, сяо Шу окреп, пополнел и больше не был похож на тоненькую сливовую ветвь в середине февраля. Цзин отстранился, чтобы изучить его лицо: румянец на щеках и блестящие глаза говорили о здоровье, да и кожа больше не пугала землистым оттенком. Сяо Шу был нездоров — но умирать, кажется, перестал. — Я так рад тебя видеть… — сяо Шу не отпускал его рук. — Боялся, что ты решишь, что я затаил обиду, и потому не ответил на твое письмо. — По правде сказать, я так и подумал, — криво усмехнулся Цзин. Взгляд сяо Шу затуманился печалью. — Ни на мгновение, Буйвол, — ответил он. — Но меня в то время не было в Архиве. Написал сразу же по возвращении, как нашел, где осяду. — По возвращении? Откуда? — Из цзянху. Ученым положено странствовать, а Мэй Чансу — не более, чем ученый… — сяо Шу потянул Цзина за собой, туда, где в окружении горы подушек стоял чайный стол. Незаметные слуги принесли жаровню и чай. Когда и куда исчез молодой господин Линь, осталось для Цзинъяня тайной, не представляющей интереса. Важнее было другое. — Странствовать? Ты в самом деле отправился странствовать, едва только оправившись от… от… — Чэнь считает, что это даже полезно, — улыбнулся сяо Шу. — В дороге я набираюсь сил и крепну, тело исцеляется само. Он за мной присматривает постоянно, само собой. А я не могу совершить задуманное, отсиживаясь в Архиве все время. Мало писем и советов от господина Мэй Чансу, мало людей, которых он пошлет на помощь, мало информации, которой он поделится… Мэй Чансу должен лично появляться там, где нужна его помощь. Завоевывать влияние, репутацию… Мне не нужен миф, сотворенный из его образа. Мне нужна настоящая новая жизнь, понимаешь? — И что за жизнь ты себе наметил? — против воли нахмурился Цзин. Сяо Шу пожал плечами: — Стать главой Цзянцзо меня устроит, например. Достаточно влиятельная группировка, хорошие воины, но дисциплины им… Не хватает. Есть над чем поработать. — Сяо Шу… — Любой стае нужен вожак, Цзин, — сощурился сяо Шу. — Чем я хуже любого другого? — Но ты нездоров, и это просто опасно! — Конечно. Но и моя цель опасна. Все, что я задумал и о чем говорил тебе тогда в Архиве, — опасно. Когда я отступал перед трудностями? Можно найти у меня много слабостей, но вот страх… Страх мне неведом. Он поежился и потянул руки к пылающей жаровне. Цзин проводил взглядом его тонкие пальцы и вздохнул: — Я снова пытаюсь осудить тебя. Прости меня за это. Все потому, что я боюсь потерять тебя снова. — Что ж, ты всегда был прям, — остро улыбнулся сяо Шу, поворачиваясь к нему. — Как же быть? Я не могу вернуться, пока мое имя не будет очищено. Ты не можешь сделать этого за меня. — Но могу тебе помочь. — А как же нежелание быть лишь фишкой на доске? — Я и не собираюсь быть фишкой, — твердо сказал Цзин. — Я намерен быть твоим другом. В былые времена не было такого дела, с которым мы с тобой не справились бы вместе. И что бы ни изменилось теперь — твое лицо, твои убеждения, твои методы — моя дружба и чувства к тебе неизменны. Сяо Шу долго молчал, вглядываясь ему в лицо. И прошептал на выдохе: — Многое изменилось, но не мои убеждения, Цзин. Посмотри на меня, я остался верен себе. Но для того, чтобы восстановить справедливость, мне придется сломать себя. — Не надо ломать, — оборвал его Цзин. — Ты сам говорил мне про маски. Когда актер надевает маску, он же не режет себе лицо? И какие бы чудовищные рожи он на себя ни примерял, под ними он прежний. И рано или поздно возвращается к себе. Ты — мой прежний сяо Шу. И если тебе надо почаще напоминать об этом, уж поверь, я буду. — Я не желал бы ничего иного, — голос сяо Шу звучал растерянно. — Цзин… Хочешь сыграть со мной в сянци? Никакой партии, никаких серьезных разговоров. Просто дружеская игра. Цзин кивнул. Партия в самом деле шла мирно. Цзин увлекся: в прошлом сяо Шу нечасто играл с ним в сянци, находя эту игру слишком скучной и предсказуемой, предпочитая просиживать часы за вэйци. Поэтому каждая игра была в радость. Все вернулось прежнее воодушевление возможностью переиграть гениальный ум сяо Шу на своем поле. Возможно, сяо Шу не любил сянци потому, что часто проигрывал в них Цзину. Чаще, чем в вэйци. Вот и сейчас: неверный ход, и сяо Шу подставил свою ладью под удар. Так, что размен вышел бы совсем неравноценным. А вторая ладья уже давно оказалась среди фишек, снятых с доски. Цзин не выдержал: — Сяо Шу! Тебе не стоит ходить сюда ладьей. Ты просто даришь ее мне! Сяо Шу улыбнулся. — Как это похоже на тебя, Буйвол. Забывать, что иногда стоит пожертвовать сильной фигурой для того, чтобы нанести решительный удар. Цзин уставился на доску: — Да о чем ты? — Хочешь узнать? Тогда сними ладью. Слон Цзина послушно атаковал ладью и следом исчез с доски, проглоченный конем. — Мат, — объявил сяо Шу, и Цзин удивленно поднял на него глаза. Генерал и император остались друг напротив друга, никем не прикрытые. —- Хорошо, правда? Красиво. — И правда… — у Цзина вдруг засосало под ложечкой. — Сяо Шу… Когда мы достигнем цели и вернем доброе имя армии Чиянь… Скажи, что будет потом? — Потом, — задумчиво произнес сяо Шу, глядя на накрапывающий за порогом дождь. — Потом ты станешь императором. — А ты? — А я… Не знаю, — неловко пожал плечами сяо Шу. — Будешь чай? — Сяо Шу! — Цзин перехватил его руки и потянул на себя, опрокидывая доску. Сяо Шу поддался, и Цзин замер, едва касаясь губами его губ. — Обещай… — прошептал он. — Обещай мне, что, когда все закончится, ты останешься со мной. Мы слишком давно в разлуке… К чему ее длить? Не желаю ни дня прожить, не разделив его с тобой. — Цзинъянь… — в широко распахнутых глазах сяо Шу читалось ошеломленное удивление, словно он не ожидал ни этих слов, ни горячности, с которой они были произнесены. — Цзин… — Обещай мне, — Цзин прижался лбом к его лбу, затем быстро коснулся губами век. Длинные ресницы затрепетали под прикосновениями. — Когда все закончится… — еле слышно ответил сяо Шу, — давай попробуем. Я не против. Цзин покинул Ланчжоу с наступлением ночи. Как бы его сердце того ни желало, задержаться дольше не представлялось возможным. — Нам лучше встречаться как можно меньше, — сказал на прощание сяо Шу. — Письма тоже опасное дело. Никто не должен раньше времени прознать о нашей связи. Да и найти меня будет сложно. Мне предстоят долгие странствия по цзянху. Но не волнуйся: мое здоровье они только укрепят. Как и мое влияние. — Как мне найти тебя, если понадобится срочно? — спросил Цзин вслух, и сяо Шу на миг отвел взгляд, услышав совсем другое. “Как мне найти тебя, чтобы удостовериться, то ты все еще жив”. — Пиши сюда. В Ланчжоу, в этот дом, — наконец решился сяо Шу. — Человеку по имени Юнь. Так здесь знают Вэй Чжэна. Увидев, как изменилось лицо Цзина, сяо Шу быстро проговорил: — Да! Ты правильно услышал, Вэй Чжэн тоже уцелел после Мэйлин и скрылся в цзянху. Чэнь разыскал его для меня. — Я могу увидеть его? — Сейчас его здесь нет. Я отправил его помогать Нихуан в войне с Южной Чу. До меня дошли вести о том, что ей там трудно… — Нихуан… Она знает? — у Цзина на мгновение перехватило дыхание. Сяо Шу улыбнулся и покачал головой. — Нет. Цзин, ты — единственный, кто знает мою тайну. Прощальный поцелуй вышел долгим. Сяо Шу в самом деле шел на поправку — не задыхался от нехватки воздуха, не терял сознание и только крепко сжимал в пальцах полы дорожного плаща Цзина, позволяя себя целовать. Долго, медленно, насыщаясь его вкусом и запахом надолго — кто знает, насколько теперь затянется разлука? С его именем на губах Цзин отстранился и прижал к губам тонкие пальцы. Сколько бы времени ни прошло, здесь, в Ланчжоу — и совсем рядом, в горах Ланъя — в самое темное время для них найдется убежище. В Ецин Цзин отправился с легким сердцем. Душа у него пела, точно стрела, пущенная в полет — впервые за много лет. *** К концу первого года службы Цзину начало казаться, что отец-император вконец позабыл опального сына. В крепости было спокойно, гарнизон исправно исполнял свой долг, и Цзин поддерживал содержание, как мог — на скудные средства, что изредка с оказией передавали из дома. Не раз и не два он ловил на себе вопросительные, сочувствующие, заботливые и опасливые взгляды своих солдат; каждый из них был безвозмездно предан ему, и каждый из них не знал уже, чего ждать от государя. Когда одной рукой бьют, а другой милуют, как понять, что последует дальше? Цзин убеждал их, как и себя, не размышлять понапрасну о вещах, лежащих за пределами понимания. Думать следовало о вещах простых и представляющих единственную важность здесь, в отдаленной пограничной крепости: чтобы лошадь была вычищена и накормлена, доспех сверкал, меч был остер, да тетива крепка. Много ли надо солдату? Каждый воин здесь ждал возможности вернуться в Великую Лян. Многих дома ждали: кого жена, кого невеста, а кого-то и близкий друг. Цзин, заходя вечерами в дозор, отправляя своих людей отдохнуть перед новым днем,часто подолгу смотрел на юг, туда, где вздымаются невидимые глазу горные склоны Ланъя, туда, где бескрайние просторы цзянху путают следы и хранят секреты в черной влажной земле. Где-то там странствовал сяо Шу, стремясь совершить невозможное и заставить гору сдвинуться на несколько ри влево. Где-то там гора склонялась перед ним. Иногда ему казалось, что ветер доносит ласковый голос сяо Шу: — Скоро встретимся… — Скоро встретимся, — шептал он в ответ, словно ветер был гонцом или курьером или другом, которому доверили сокровенную любовную тайну. Распоряжение вернуться к Новому году пришло слишком поздно. — Придется гнать коней сутки напролет, — сокрушался генерал Ле. — И то едва успеем вовремя в столицу. Отчего гонец так медлил? — Ясно же отчего, — пробурчал командующий Фа, взнуздывая лошадь. — Чтобы его высочество принц Цзин не явился вовремя, как полагается почтительному сыну. Тогда государь снова накажет его… — Хотите знать мое мнение? Государь изыщет способ наказать его высочество, и если он поспеет в срок и исполнит все ритуалы, как полагается! — звонкий голос командующего Чу не вязался с жесткостью тона, которым он чеканил слова. — Все, что мы можем сделать — гнать во весь опор и не допустить оплошностей. — Хватит разговоров, — буркнул Цзин, проходя мимо. — Дела государя есть дела государя, и помыслы его нам не ведомы. Нам же остается лишь исполнить свой долг, как положено. Отправляемся на рассвете. Генерал Ле вздохнул. Даже сама мысль об отце-императоре стирала с лица принца Цзина даже воспоминание об улыбке. Вся затея с тайными свиданиями с господином Мэй Чансу, неожиданно занявшем все помыслы принца Цзина с момента возвращения из Архива Ланъя, все еще казалось ему безумной… Однако если господин Мэй Чансу способен не только забрать из глаз Цзина пелену скорби, но и направить его на решительный и деятельный путь…. Она стоила того, сколь бы безумной не была. На рассвете отряд принца Цзина покинул Ецин. На их счастье, дожди прошли и были в этом году милосердны к дорогам и деревням. Кони легко шли по подсохшей уже дороге, и Цзин с удовольствием наблюдал, как спокойно и даже беспечно живут люди, которых миновали наводнения и потери. Чем меньше разрушений и печалей несет с собой стихия, тем с меньшим страхом встречают люди тех, кто, по их мнению, имеет над ними власть, тем меньше хулят императора, тем сильнее их доверие к нему. Цзинъянь с теплом на сердце встречал смелые прямые взгляды. И пусть времени было в обрез, не мог отказать своим людям в привале и передышке, а крестьянам, с чистой душой предлагающим разделить обед, — в своем обществе. И эта простая пища казалась ему вкуснее любых блюд с императорского стола. Когда отряд покидал последнюю деревню, что стояла на пути к Великой Лян, к лагерю подошел человек. Он был худ и сгорблен и носил залатанный халат, выцветший до такого состояния, что невозможно было даже предположить изначальный цвет. — Который человек среди вас зовется Водяным Буйволом? — без обиняков начал он. Солдаты в изумлении переглянулись и пожали плечами. — Не знаем воина, дедушка, что прозывался бы таковым, — ответил командующий Чу. — Постой, дедушка, а зачем тебе такой человек? — спросил генерал Ле. — Есть для него послание. От главы союза Цзянцзо, что зовется господином Мэй из цзянху. Ай, какая досада, что такого среди вас нет! Велено лично передать! Лично в руки! — Говоришь, от господина Мэй из цзянху?... — медленно переспросил генерал Ле. — Ага, от него, от него самого! — закивал бродяга. — Стало быть, нет среди вас никого по прозвищу Водяной Буйвол? Жаль, жаль… — Я знаю этого человека, — генерал Ле вздрогнул, услышав раскатистый голос Цзина над своей головой. — Я передам ему послание. — Ох и влетит мне от господина Мэй, что не лично передал! — хитро прищурился бродяга и протянул плотно сжатый кулак. Генерал Ле напрягся, готовый в случае нужны бросится на бродягу, если тот задумал недоброе, но Цзин только подставил вытянутую ладонь. Бродяга разжал пальцы, и на ладонь Цзина выпала круглая фишка. Цзин некоторое время смотрел на нее, затем молча сжал кулак и, к удивлению своих генералов, поклонился бродяге так, как кланяются мудрецам и учителям. — Передай господину Мэй, что сообщение будет передано в нужные руки. — Господин Мэй в том не сомневается, — засмеялся бродяга и отправился восвояси. Цзин промолчал. Генерал Ле промолчал тоже, но потом молчание стало казаться ему невыносимо затянувшимся, и он спросил: — Кто это был? — Один человек по фамилии Юнь, — ответил Цзин. — Седлайте коней. До столицы еще двое суток. Не пожалеем коней — успеем. И только оказавшись наедине с собой в палатке, он позволил себе промедлить со сборами, чтобы еще раз взглянуть на круглую фишку для сянци и вдуматься в ее смысл. Пушка. — Стало быть, вот какую роль ты мне отвел, — пробормотал он, бережно пряча фишку у сердца. — Что ж, сяо Шу, значит, время пришло. *** Следующим назначением Цзина стал Северный гарнизон. Долгое время он приходил в упадок, находясь в руках неблагонадежного и расточительного Цяо Лишу, который проворачивал свои дела умело и тихо. Но не зря говорит молва, что шила в мешке не утаить — и доклад о проступках Цяо Лишу лег на стол императору. Государь посчитал, что лучше Цзина никто не справится с последствиями нескольких лет деятельности недальновидного господина Цяо, да и присмотреть за Северными границами не помешало бы: что-то замутило чистые раньше воды Северной Янь, не иначе, как в русле тех рек завелись карпы не по размеру. В глубине души Цзин посчитал новое назначение поощрением от отца. К Новому году он успел вовремя и исполнил свои обязанности, как положено, и даже лишний раз не навлек на себя гнев отца неосмотрительными словами, как бывало прежде. Потому отец пожаловал ему награду за службу в Ецине и назначил на год следить за Северным гарнизоном и привести его в порядок, чем вызвал удивленно-довольный взгляд Цзинъхуаня и разочарованный — растолстевшего и расплывшегося под гнетом титула Цзинъсюаня. — Подданный принял указ, — поклонился Цзин и отправился собираться в дорогу. Матушка поприветствовала его с улыбкой: — Как хорошо ты выглядишь, сынок. Неужели хорошие известия? — Отец все так же желает отослать меня из дворца, — ответил Цзин, проходя вместе с матушкой в тенистую прохладу пахнущего ароматными травами дворца Чжило. — Но нынче он посылает меня по важному и нужному делу и дает мне в нем полную свободу. Я смогу укрепить наши границы с Северной стороны и сделаю это ради спокойствия матушки и Великой Лян. — Эти известия вселяют в меня радость, — ответила матушка и подвела его к ящикам, разложенным на столе. — Жаль только, что совсем не побудешь со мной здесь, в Цзиньлине. Но я собрала для тебя в дорогу всего понемногу. Здесь лекарственные масла, а здесь пилюли, чтобы изгнать любую хворь, вызванную северным или западным ветром. Еще напекла тебе твоего любимого орехового печенья: так ты подольше побудешь дома, пусть и в мечтах. — Матушка… В мечтах я всегда дома, — ответил Цзин, чувствуя, как благодарность переполняет сердце. К благодарности в следующий миг добавились удивление и радость, когда матушка продолжила: — Этот же ящичек отвезешь господину Мэй и передашь людям, через которых вы условились держать связь. Пусть его окружают умелые лекари, но я не просто так странствовала по цзянху и думаю, мои незатейливые настойки если не помогут ему, то точно не пойдут во вред. И, может быть, заставят улыбнуться, вспоминая старые добрые времена… — О, матушка, — Цзин бережно поднял в руки лаковый ящичек. — Я уверен, господин Мэй по заслугам оценит подобный подарок. — И раз уж вы с господином Мэй снова друзья… Может быть, отдашь ему уже то, что ему давно положено получить? Цзин поднял взгляд на матушку: глаза ее смеялись. Она выложила на стол небольшую шкатулку, в которой Цзин сразу узнал ту, что выбрал для жемчужины еще в Дунхае. — Забери с собой, — подсказала она. — И загляни в Ланчжоу по дороге. Там живет тетушка Жэнь. Передай ей привет от меня. Когда-то во время моих странствий по цзянху она сильно помогла мне. — Я выполню все, как вы сказали, матушка, — поклонился Цзин, краем глаза углядев вернувшихся служанок. Верно, матушка заговорила о старой знакомой нарочно, чтобы служанки знали, зачем Цзин отправится первым делом в Ланчжоу. Так будет лучше: на случай, если отец-император вздумает вдруг сомневаться в его благонадежности — сейчас, когда уже нет права на неверный ход. В Ланчжоу было пасмурно. Цзин спешился в начале знакомой улицы, и генерал Ле привычно подхватил под уздцы его вороного коня. Цзин закутался в плащ, надвинув капюшон на лицо, и, подхватив лакированный ящичек с лекарствами за обитую набивной парчой ручку, уверенно направился к знакомому дому. Едва он зашел во двор, как ниоткуда вырос человек, всем своим видом показывающий, что не пускает чужих. — Что вам нужно? — Я ищу господина Мэй Чансу, — ответил Цзин, откидывая с головы капюшон. — Все в порядке, Ли Ган, — послышался спокойный голос от двери. — Это друг. Сяо Шу посторонился, пропуская Цзина в дом. — Не ожидал тебя здесь увидеть. Просто чудо, что ты меня здесь застал! — Случайность, — улыбнулся Цзин. — Собирался передать весточку с господином Юнем, а тут — ты сам… От поставил ящичек на ближайший столик и сгреб сяо Шу в объятия. Его волосы пахли дождем и горькими травами, и Цзин зажмурился, вдыхая запах, стараясь запомнить надолго. Сяо Шу погладил его по шее — пальцы казались ледяными. Цзин отстранился и поймал его руки, стараясь согреть в своих. — Отец отправил меня с инспекцией наводить порядок в Северных гарнизонах. — Теперь ссылка называется инспекцией? С повышением тебя, — хмыкнул сяо Шу. — Впрочем, это играет нам на руку. Я слышал, Вэй Чжэн передал тебе мой привет? — Да. И я рад, что нам представилась возможность поговорить об этом. — А ты... готов? — на лицо сяо Шу легка тень. Возможно, он вспомнил, к чему привела прошлая попытка обсудить дело, возможно, вмешались какие-то новые обстоятельства, но Цзин испытал острое желание заверить сяо Шу, что ничего не изменилось. — Я готов слушать твои указания… И действовать, как будет нужно. — Хорошо. Тогда я снова хочу с тобой сыграть, — серьезно кивнул сяо Шу и выглянул за дверь: — Ли Ган! Принеси большую доску для сянци? — Глава уверен? Тот человек сказал, что вам бы лучше лежать… — засуетился Ли Ган, но сяо Шу только улыбнулся: — Эта партия подбодрит меня, будь уверен. А что до Чэня… У него есть теперь забава поинтереснее. — Что за забава? — спросил Цзин. — А, увидишь. Чэнь решил, что к моему положению меня нужно обеспечить телохранителем. — Положению? — Цзин явно что-то упускал. Сяо Шу поднял на него лучащийся весельем взгляд. — Ну конечно. Я же теперь, в конце концов, глава союза Цзянцзо. Тот, перед кем многие великие воины склонили головы. А ты разве не знал? Сяо Шу уверенно и привычно разложил фишки на доске. — Мне черные, тебе красные — но это не имеет значения на самом деле, — бросив взгляд на Цзина, пояснил он. — Буду объяснять наглядно, чтобы ты все увидел и запомнил. И если что-то однажды пойдет не так, смог вспомнить этот расклад и сделать правильный ход. Цзин склонился над доской. Одной фишки не хватало на месте. Тогда до достал небольшой мешочек, бережно хранимый у сердца, и вытряс из него себе на ладонь недостающую фишку. — Ты отводишь мне роль пушки в этой игре? — прямо спросил он. — Почему? Я думал, я хорош как слон или ладья. Почему пушка? — Посуди сам. Слон ограничен в своих действиях. Он ходит только в одном направлении и не может перейти реку. Его траекторию легко предсказать, и он заперт в… Назовем вот эту сторону доски Цзиньлином. А эту, соответственно, цзянху. Вот тебе и левый берег. Считай, эти пешки — союз Цзянцзо… — Допустим. Почему не ладья? — По той же причине. Река ладье не помеха, но и она легко предсказуема. С прямотой и силой ладьи кто не поймет, куда она собирается нанести удар? — Разве не таким мне стоит быть? Разве не такой мой характер? — нахмурился Цзин. — А разве характер пушки иной? Разве она юлит или хитрит? Пушка бьет прямо и точно в цель. Другое дело, что перед ней обязательно должен стоять экран. Она не может встать лицом к лицу с врагом и поразить его — как и ты, пока не придет время. Я буду твоим экраном, Цзин. Я — и все наши союзники. Когда начнется борьба за трон, мы до последнего будем хранить в тайне наши намерения и цели. Ты станешь атаковать точно и тайно, а я — выставлять нужные экраны, чтобы те, кого ты намерен поразить, не высчитали твоих намерений и не догадались о них. Тебе предстоит вцепиться в Великую Лян, точно… точно плющу, а я стану стеной, что подопрет тебя и не даст упасть и проложит дорогу к мандату Неба! Глаза сяо Шу горели таким огнем, что Цзин невольно подался вперед, заражаясь им. Его Огонек был самым ярким юношей столицы, всегда в центре любой забавы — и пусть в Мэй Чансу остались лишь тлеющие угли прежнего огня, суть их была, несомненно, прежняя. Он обладал даром очаровывать и увлекать людей, заражать их своими мечтами и идеями, и его готовность идти до конца неизбежно подкупала. Молодой командующий тогда — и глаза самой большой банды цзянху теперь… Внешность могла измениться, здоровье — надломиться, повадки - стать совершенно иными, но суть осталась прежней. В сердце это все еще был сяо Шу. И ради этого огня Цзин был готов идти в бой хоть ладьей, хоть пушкой, хоть пешкой из цзянху — лишь бы принести победу к его ногам. — Смотри дальше: здесь император. Эта фишка неизменна. Министры же будут меняться. Одно запомни: они всегда идут парами. Император обрушил баланс, и теперь любыми средствами силится его изыскать. Первая пара, конечно же, Юй и Сянь. И от них избавляться мы будем с самого начала. Я вступлю в игру, воспользовавшись их желанием занять драконий трон. Подброшу им загадку, разгадкой которой стану сам. — Это не будет опасным? — Все будет опасным, Цзин, — ответил сяо Шу. — Мы задумали смертельно опасное дело, но назад дороги нет. Убедить двух глупцов, что им нужен гений цилиня, чтобы занять трон — несложно. Сложнее не дать им разглядеть за моей спиной тебя. И вот здесь у тебя важная задача. Самая сложная из всех, что я ставлю перед тобой… — Какая? — Как только я сойдусь с кем-то из принцев… Неважно, будет то принц Юй или принц Сянь… Ты должен будешь возненавидеть меня, Цзин. Потому что я стану всем тем, что ты так сильно презираешь в людях. Кем-то, кого ты ни за что не захочешь видеть рядом с собой. А потом я приду к тебе снова. Цзин замер, занеся руку над доской. Сяо Шу немедленно перехватил его руку и крепко переплел пальцы: — Таков Мэй Чансу, гений, отмеченный цилинем: путем интриг и нечестных методов добивается своей цели, используя людей, точно камни на доске. Может ли такой человек стоять рядом с тобой, Цзин? Но может отвести от тебя все пороки… — Я не хочу даже вдумываться в твои слова, — выдохнул Цзин. — Но надо, — коротко отозвался сяо Шу и вернулся к доске. — Вторая пара здесь, конечно же, императрица Янь и супруга Юэ. Хотя на женской половине со временем развернется своя война, в которую нам нет хода… Мы не можем совсем отвести от них взгляд. Они начнут действовать, используя сыновей в качестве пешек, стремясь удержать и усилить свое влияние на императора. И здесь они уничтожат друг друга — надо будешь лишь подтолкнуть их. В голосе сяо Шу звучали незнакомые, жестокие нотки, глаза потемнели, и Цзин задумался вновь, глядя на него — насколько Мэй Чансу маска, а насколько — новая личность для сяо Шу? Личность, которой не будет места в мире после того, как месть совершиться. Что будет после?.. Что тогда случится? Сяо Шу, всегда легко читавший в его лице любые тревоги, мягко позвал: — Цзин… Не думай о том, что будет. Слушай меня. И Цзин слушал. Слушал, запоминал, смотрел как движутся по расчерченному на квадраты полю круглые фишки. Министерства, разделенные по три между Юем и Сянем, — тоже министры. И рано или поздно обернутся во вред императору, помешав ему вовремя сделать единственный спасительный ход в пределах “кабинета”. — Но для того, чтобы все получилось, нам надо заменить этих людей своими. И это тоже не быстрый путь. Прежде чем придут честные, верные люди, чье сердце беззаветно отдано служению подданным и закону, пройдут дни, а может, даже и годы… — Неужели хозяин Архива Ланъя не составит для тебя какой-нибудь список лучших людей страны? — не удержался Цзин. Сяо Шу, улыбаясь, покачал головой: — Конечно, такой список есть. Неужели ты думал, что нет? Только иметь список одно дело, а воплотить его в реальность совершенно иное. Чтобы эти люди незаметно и надолго встали у власти, требуется некоторое время покормить саранчу. Потому я считаю на много лет вперед. Ничего не происходит быстро, Цзин. Кроме смерти. В голосе сяо Шу рассыпалась печаль. Цзину захотелось немедленно прервать партию и увести сяо Шу на воздух, где пройдет дурнота от мрачных и болезненных воспоминаний, но стоило ему привстать с подушек, как сяо Шу остановил его: — Дослушай, Цзин. Пожалуйста. Времени уже очень мало... И Цзин снова слушал. И слушал. И слушал. Пешка на правом берегу реки станет пешкой на левом. Где Сяо Цзинжуй, там и Янь Юйцзинь, и дружба с обоими принесет свои плоды. Дороги в дома Се Юя и хоу Яня будут открыты для Мэй Чансу. Один падет, а другой возвысится, история стара как мир. Люди на доске — лишь фишки. Люди в Цзиньлине — орудия. Не убивает нож, убивает рука. Если нож все равно уже скован — не лучше ли самому выбрать, в какие руки его вложить? У Цзинъяня голова шла кругом. — Твоим экраном стану не только я. Суть партии в том, что между тобой и императором до конца будет находиться кто-то. Кто-то, кто собьет внимание, отведет глаза, заставит не видеть в тебе угрозы. Кто-то, что заставит забыть, как важны для тебя армия Чиянь и Линь Шу. Тогда в решающий момент мы уберем с доски одну пушку… — фишка Се Юя покинула доску, — А затем другую — Ся Цзяна. И останемся только мы. Мы — и справедливость. Взгляни-ка сюда… Сяо Шу быстро переставил фишки на доске. Император в центре, и двое министров, перекрывшие ему пути к отступлению. Слоны, мешающие идти назад и ладья, возвышающаяся за ними как сказала — Великий Мэн и его армия. — Другую же ладью мы назовем старшей принцессой Лиян, — тихо и как-то устало договорил сяо Шу. И за ней будешь стоять ты. Атакуя. Готовясь поразить. И когда императору все станет ясно… Когда он все про тебя поймет… Ты сделаешь шаг сюда. Цзинъянь завороженно смотрел, как тонкие пальцы сяо Шу подцепили фишку и переставили на шаг в сторону. Открывая прямую дорогу на другую сторону доски. Подставляя императора под прямой удар вражеского генерала. Генерала, о котором он, увлеченный сражением, развернувшимся на своей стороне доски, напрочь успел позабыть. Генерала — молодого командующего армии Чиянь, который нанесет решающий удар и поставит мат императору, закончив партию так, как полагается во имя чести, верности и справедливости. — Понимаешь теперь? — хрипло спросил сяо Шу и, словно обессилев, уронил голову на руки. Некоторое время он сидел не шевелясь, похожий на мраморное изваяние, и только часто и хрипло дышал. Цзин не трогал его, не осмелился нарушить его покой, только смотрел и сдерживал желание схватить, обнять, закинуть на коня и увезти за три моря в Восточную Инь, или Когурё, неважно куда, лишь бы подальше отсюда, подальше от безумия и войны, что грозит обернуться куда более жестокой, чем какая-либо до этого. Но понимал, что для сяо Шу больше не было другого пути. Вспомнилось, как матушка рассказывала сказку о девушке, что похоронила возлюбленного на другой стороне моста. Кажется, она пела мосту и речке, текущей под ним, песню о вьющемся плюще, скорбящем о потерянной любви — ах, если бы сделала она ее возлюбленного бессмертным! Возлюбленный вернулся — по мосту времени и горя, по следам вздохов и бесчисленных слез, потому что мертвые могут вернуться только той дорогой, которой ушли. В сказке девушка сохранила дорогу и оберегала ее и от людей, и от духов, много лет. Пока однажды возлюбленный не пришел. И не забрал ее с собой. Не потому ли матушка заговорила про плющ, что вспомнила эту сказку? Цзин протянул руки ладонями вверх и сяо Шу, не глядя, накрыл их своими. — Я все понял, — твердо сказал Цзин. — Можешь не волноваться. Я пройду с тобой до конца. Плечом к плечу: разве может быть как-то иначе? Сяо Шу? — Спасибо, — сяо Шу потянулся вперед, опрокидывая доску, и не обращая на это никакого внимания. Он уткнулся лицом в плащ, который Цзин так и не снял с дороги, и шепнул еле слышно: — Прости. — Мне не за что прощать тебя, сяо Шу, — Цзинъянь поцеловал его в висок и крепче прижал к себе, успокаивая и скрывая от всего мира — на долю секунды, на мелькнувшее мгновение это все-таки было в его силах. — Тогда… — сяо Шу закинул руки ему на шею, — не уезжай сегодня. Останься. Пожалуйста. Разве мог Цзин ему отказать? *** Цзин покинул Ланчжоу с первыми лучами солнца. Генерал Ле — верный Чжаньин! — поджидал в условленном месте и ни слова не обронил про задержку почти на сутки. Отряд был отправлен вперед, в гарнизон, но двое всадников на полных сил конях легко наверстают их. День был долгим. А утром… Утром сяо Шу провожал его в гарнизон. С тем же ласковым жадным ожиданием в глазах, с которым когда-то обещал ждать из Дунхая — и это сходство напомнило Цзину о том, с чем он приехал. И если лекарственный ящичек сяо Шу принял с благодарностью, принимая знак расположения и поддержки от тетушки Цзин, то при виде жемчужины замер, оцепенел, протянул руки — не осмелился коснуться, и только ресницы дрожали. — Ты… — едва проговорил он. Цзин не торопил. Эту жемчужину он вез сяо Шу в то время, когда у них был дом, и мечты, и планы на будущую жизнь. Сейчас есть дом — тот, в котором живет сяо Шу в Ланчжоу, и дворец Чжило, да и армейская палатка чем не дом? И планы на будущее есть. Отомстить и вернуть доброе имя армии Чиянь. Позволить семидесяти тысячам душ упокоиться с миром. А что до мечты… Цзинъянь взял жемчужину из шкатулки, вложил ее в ладонь сяо Шу и плотно сомкнул его пальцы: — Я должен был отдать ее тебе шесть лет назад, — прошептал он, касаясь губами губ. Сяо Шу ответил: — Ты привез ее вовремя. Фишку от сянци Цзин увез с собой, сохранив, как и прежде, у сердца. Северный гарнизон — хорошее место службы, там круглый год бушуют ветра, выдувая из головы лишние мысли. Лицо становится жестче, сердце — крепче, и чем дольше человек противостоит им, тем тверже стоит на земле. Когда-нибудь — очень скоро — наступит час, когда на земле надо будет стоять очень твердо. Даже если она будет рушиться и крошиться, не оставляя ни малейшего шанса на спасение — придется стоять до конца... *** Цзин вернулся в комнату следом за сяо Шу и огляделся. Здесь сяо Шу первый раз разложил партию в сянци. Здесь они поссорились — чтобы следом помириться. Многое минуло с тех пор. Сяо Шу скользнул к нему в объятия, и Цзин замер — как всегда замирал рядом с ним, не в силах насмотреться на него, живого, хрупкого, настоящего, несгибаемого, сильного… Его огонь сейчас горел ярче, чем в юности, намного ярче, готовый сжечь любого, кто посмеет встать у него на пути. Цзин наклонился и мягко накрыл губами его губы. — Отец ждет меня с докладом к концу осени, — выдохнул он в поцелуй. — Скоро встретимся. — Скоро встретимся, — эхом отозвался сяо Шу. — Сети расставлены, птица бьется в силках. Не пройдет и пары месяцев, как принц Юй и принц Сянь окажутся здесь, заглотив наживку. Пришло время мне вернуться в Цзиньлин. — Чтобы ни случилось… — начал Цзин, и сяо Шу прервал его, прижимая пальцы к губам: — Думай о цели. О следующем ходе. О том, что ты должен сделать. Я буду направлять тебя. Цзин поцеловал его пальцы, не торопясь размыкать объятий. И снова подумал о матушкиных зароках, о сильной стене и льнущему к ней плющу, о луне, которая еще долго будет идти по небу, и о времени, которое течет, подобно воде, и кажется неудержимым, но порой его — ненадолго — все-таки можно остановить. *** Молодой господин Линь вышел проводить его до дороги. — Надеюсь на ваше благоразумие, высочество, — нахмурился он. — Помяните мое слово, добром это дело не кончится. — Он достаточно окреп? — тихо спросил Цзин. Молодой господин Линь хмуро покачал головой: — Он никогда достаточно не окрепнет. Ну зачем вы заставляете меня объяснять вам заново очевидные вещи? От вас нужно мало. Быть хорошим принцем там, где надо, и не быть упрямым буйволом, где не надо, и не давать ему нервничать хотя бы по-вашему поводу, и иногда — но только иногда! — напоминать Линь Шу, кто он такой. Будьте с ним рядом, будьте ему другом, возлюбленным, кем угодно — только будьте. Иначе, боюсь, когда все закончится, он однажды выдохнет из груди весь воздух и больше не сможет вздохнуть. Цзин молча кивнул. Он знал это… Все знал. Но волнение хозяина Архива за эти годы стало его волнением. Будет ли сяо Шу зачем жить после того, как семьдесят тысяч душ будут отмщены? Цзинъянь окинул взглядом бескрайние просторы, открывающиеся с высоты горы Ланъя. Где-то там простирался мир. Целый мир — живой, постоянно меняющийся мир добра и зла, черных и белых камней, добрых сердец и змеиных душ, целый мир, в который сяо Шу только предстоит вернуться по тонкому шаткому мосту. Хозяин Архива первым нарушил тишину. Достав из рукава парчовый мешочек, он протянул его Цзину: — Возьмите-возьмите. В конце концов, это ваших рук дело. — Это общее дело, — улыбнулся Цзин, качая головой. — Дело армии Чиянь. — Дело, может, и общее, — стукнул его веером молодой господин Линь и вдруг подмигнул. — А стихи сочинили вы. Увидимся, высочество. Берегите себя. Ворох белого шелка скрылся в сумерках. Цзин одним прыжком оседлал коня и тронул пятками гнедые бока. — Вперед, — сказал он. — Вперед. Шелковый свиток в парчовом мешочке он спрятал глубоко под одеждой. Такой же вскоре получат принц Юй и принц Сянь. Тот, о ком говорится в нем, со дня на день вступит в игру. Первый ход, решающий направление партии. Первая фишка, выложенная на доску умелым игроком. Первый в Списке Архива Ланъя — господин Мэй из цзянху.Всегда погруженный в свои размышления В своем поведении холодный, как снег, Он — тонкий аромат, блуждающий Над ветренными водами реки Лин, Знающий пути всех героев этого мира, Защитник союза Цзянцзо, Господин Мэй.