Зодиак

      Олегу нравилось много вещей: музыка, концерты, семья, друзья, кожаные куртки, Дрэйк, оладушки, которые готовил Даня…       Своего парня он любил больше всего. Такой светлый, нежный, вдохновляющий и такой его.       Терновой помнит, как впервые увидел его на прослушиваниях: мальчишка смеялся, хоть и нервничал. Еще тогда он обратил внимание на его яркую улыбку, которую, кажется, он никогда не забудет. Теперь он наблюдает ее каждый день. Он смотрел в его зеленые глаза, глубокие, безумно красивые. Олег никогда таких не встречал. Волосы Бурцева очень мягкие, шелковистые, он любил зарываться в них носом, вдыхая родной запах. Данины губы пухлые, мягкие, он любил их целовать. Он помнит его неловкое «П-приятно познакомиться, Даниил Бурцев», сказанное с запинками. Но ведь это было так мило.       Наконец, как они сдружились на проекте. Терновой действительно привязался к нему. Многие говорили: «Олег, ты же понимаешь, что он еще совсем малыш, ты испортишь ему жизнь». Поначалу он действительно боялся этого, ведь сам-то он не ребенок. Ему уже третий десяток, как же жизнь примерного семьянина? Он верил, что все пройдет, что эта воздушная, сладкая, словно мед, влюбленность исчезнет. Но с каждым разговором, прикосновением, пожеланием спокойной ночи, с каждой улыбкой, в это верилось все меньше.       В турах им часто доставался совместный номер. Терновой прекрасно понимал, что он обязан вести себя правильно, но как? Как можно было держать себя в руках, смотря на такого Даньку? Такого домашнего, заспанного по утрам, мурлычущего, словно кот, когда Олег гладил его по волосам, укладывая их. Он буквально впитывал каждое движение зеленоглазого, боясь, что потом это все исчезнет. Рано или поздно все должно было измениться: концерты, творчество, разные графики. Это должно было быть так захватывающе, но одновременно с этим пиздецки страшно.       И однажды все и вправду изменилось.       Когда они, уставшие после концерта, ввалились в номер, сразу же упав на кровать. Когда Бурцев обнял его, пробурчав что-то невнятное. Когда Олег попытался его накрыть одеялом. Когда Даня поцеловал его.       Так нежно и невесомо, отчасти даже лениво, так медленно. Но так, блять, невероятно. Казалось, что все внутренности решили дружно станцевать ламбаду.       Тогда Терновой понял, что хер он сбежит от этого русоволосого чуда, сопящего ему в плечо.

***

      Помимо Даньки Олег любил концерты. Любил зажигать, отрываться так, чтобы слушатели выкрикивали любимые строчки из песен, посвященных его главному фанату, готовящему в это время материал дома, ведь «мы же не можем постоянно ходить вместе, нас и так уже все шипперят».       Терновой любил возвращаться домой безумно уставшим, но таким счастливым. Когда сил не хватало буквально ни на что, хотя энергия появлялась как только он слышал бренчание тарелок, только войдя в квартиру. Именно в этот момент Бурцев должен был выбежать из кухни, накидываясь на него с поцелуями, обнимая его, водя по спине и плечам руками, испачканными в муке.       А Олегу, кажется, было похуй, ведь Даня был таким сладким и таким родным, что тот был готов подхватить его на руки, отнести в спальню и исполнить все свои грязные желания. Ну, наверное, не стоит говорить, что они все претворялись в жизнь уже ночью, а все почему? Потому, что Данечка у нас любил нечаянно нагнуться, максимально оттопырив свой зад, то облизнуться, то увлечься, покрывая поцелуями шею Олега, то выйти из душа в одном полотенце… Да, блять, нельзя же быть таким горячим, ну!       В этот раз Бурцев почему-то не выбежал навстречу Терновому, отчего тот нахмурился. В квартире было необычайно тихо, а потому кареглазый не на шутку испугался. Тоненькая полоска света просачивалась сквозь дверь кухни. Глубоко вздохнув — ибо он же мужик, бояться это не его профессия, он же, сука, рэмбо — Олег медленно повернул ручку, входя в помещение.       Весь страх как рукой сняло, когда он увидел танцующего возле плиты Бурцева. Этот «танец сломанной лапки»… Мечта любой маленькой девочки, ну и Олега. Он оперся плечом о дверной косяк, наблюдая за происходящим со стороны.       — Говори не о любви, а о чём угодно… — Даня неожиданно запел, вызывая улыбку своего парня, даже не подозревая о его присутствии.       Терновой готов был растаять прямо на месте, где бы он ни находился, а все потому, что Бурцев начинал напевать строчки из его песен. Его нежный, такой прекрасный голос, как и сам русоволосый, заставлял Олега каждый раз растекаться лужицей, настолько это было мило. Кто бы мог подумать, что такой брутальный рэпер и любитель косух будет млеть и улыбаться, как дурак, когда его мальчик поет?       Кареглазый уже и позабыл о своей усталости, наблюдая за осторожными движениями своего парня, готовившего его любимые оладушки. Время, сука, час ночи, а Данька кружится, аки юла, чтобы порадовать Тернового, который, кстати, часто ругался на то, что тот так себя загоняет. Да и вообще, он же как-никак форму спортивную поддерживает, протестует каждый раз, отказываясь от «вредной» еды, несмотря на то, что Бурцев говорит, что «не разлюбит его, даже если тот превратится в стокилограммового сумоиста».       Наконец, не выдержав, он осторожно подошел к Дане, обвивая его поясницу руками, забираясь под футболку, водя ладонями по прессу, изредка задевая резинку спортивных штанов. Терновой опустил подбородок ему на плечо, наблюдая за оладушками, жарящимися на сковородке.       — У нас с тобой один вайб, мне с тобою легко. Без тебя я, как будто в черно-белом кино. — Пропел Бурцев, улыбнувшись.       — Я, как будто немой, может это любовь? Только, когда рядом ты, я могу быть собой. — Закончил кареглазый, уткнувшись носом в шею Дани.       — Привет, Олежка, — выдохнул он, поворачиваясь к своему парню, нежно целуя.       — Я скучал, Дынька, — оторвавшись от него с негромким чмоком, прошептал Терновой.       — Прости, я тебя не заметил, — с виноватым видом произнес Бурцев.       — Ну ты чего, солнце? — Олег вновь обнял его.       — Устал? — Обеспокоенно спросил Даня, сжимая излюбленную толстовку кареглазого.       Хм, косухи и розовые кофты? Добро пожаловать в мир брутального Тернового. Как же русоволосый любил это в нем, такие противоречия. Он может яростно кричать, злиться, а спустя минуту они уже нежатся друг у друга в объятиях, целуясь долго, нежно, так много, что губы становятся красными.       — Сегодня был просто какой-то пиздец, — устало выдохнул Олег. Бурцев успокаивающе погладил того по спине.       — Блин, сгорит, — резко отстранился зеленоглазый, отворачиваясь к плите, чуть не сказав пресловутое «блять», отчего Терновой широко улыбнулся.       — Ну чего ты убиваешься, Данька? Ты давай, прекращай, я не хочу чтобы ты кружился тут ради меня, уже поздно.       — Ты так каждый раз говоришь, Олеж, — пробубнил тот, — и вообще, ты чего тут над душой стоишь, а ну быстро иди, мой руки!       Вот чего-чего, а отрывать Бурцева от готовки было строго противопоказано, ибо тут действовал суровый принцип: не лезь, а то зашибет. Да, милашка Дэни превращался в злобную фурию, норовясь «зажарить своего оладушка».       Именно поэтому Терновой решил быстро смыться от греха подальше, так сказать. Плевать, что сил вовсе не было, ради своего мальчика он был готов открыть в себе трехсотую чакру богов, чтобы помыть руки, переодеться в его любимую майку и спортивные штаны.       Буквально влетев в спальню, Олег наткнулся на небольшую аккуратную стопочку из его домашней одежды, лежащую на уже расправленной кровати. Так же быстро, ну насколько это было возможно, он переоделся, возвращаясь на кухню.       — Ты лучший, Дынька, — выпалил Терновой, накинувшись с поцелуями на прифигевшего парня.       — Ты чего, Олеж?       — Просто знай это, — улыбнулся тот, наблюдая за покрасневшим Бурцевым.       Они вместе уже долгое время, а русоволосый все так же смущается, словно школьник. Уже столько пошлых шуточек было, прикосновений, бессонных ночей, да что уж там, однажды он сам буквально затолкнул своего парня в кабинку примерочных в каком-то магазине одежды. А как потом весело было наблюдать за пунцовым Данечкой, пытавшимся изобразить полное спокойствие, проходя мимо консультантов, странно смотревших на них.       — Чай будешь? — Спросил он, поправив свои черные очки, глянув на Олега.       — Конечно, — улыбнулся тот.       Уже спустя пару минут возле Тернового стояло две кружки зеленого чая, а также тарелка с тремя оладушками, политыми сметаной, ибо «так вкуснее», а сам Даня умостился на его коленях, уткнувшись носом в его шею, приятно пахнущую парфюмом.       — Будешь? — Спросил Олег, накалывая кусочек на вилку. Бурцев отрицательно покачал головой. Терновой усмехнулся и, надкусив оладушек, притянул парня к себе, целуя, — ведь сам же не возьмешь.       — Вкусно, — смущенно ответил Даня.       — Согласен, — широко улыбнулся кареглазый. Он вновь наклонился к Бурцеву, чмокнув того в губы, — сметана осталась.       — Иди ты! — Воскликнул тот, стукнув Тернового по колену.       — Ай, блять, Дынька, ты что творишь?       — Олеж, — он в миг стал серьезным, — можно вопрос?       Сказать, что тот безумно боялся этой фразы, значит не сказать ничего. После подобного вопроса следовало либо что-то страшное, либо безумно смешное. Чего в этой ситуации ждать от Дани — неизвестно.       — Я про твою новую песню, — Терновой кивнул, продолжая смотреть в бездонные зеленые глаза сидящего на его коленях парня, — я тут подумал…а ты бы сказал обо мне, если бы мог?       — Конечно, — он кивнул, — но ты же знаешь, нельзя…       — Да-да, но все же, что бы ты тогда написал?       — Про близнецов?       — Про меня, — прошептал парень.       — Что ты — солнышко, — расплылся в улыбке Терновой. Бурцев покраснел, вновь уткнувшись носом в плечо Олега.       — А как ты думаешь, мы с тобой совместимы? — Спустя некоторое время спросил он.       — Что? — Олег опешил.       — Ну мне просто интересно. Подожди, я сейчас телефон принесу! — Вскочил Бурцев, не дожидаясь ответа.       — А почему это ты об этом подумал? — Спросил Терновой, отхлебнув чая.       — Да просто, Олеж, просто, — протараторил Даня, вновь усевшись к нему, принявшись гуглить нужный вопрос.       — Ну что там? — Заволновался кареглазый, посмотрев на молодого человека. — Эй?       — Всего сорок процентов, — расстроился Бурцев.       — Дынька, ты чего? В эту ерундистику веришь?       — Если бы это было так, ты бы не посвятил этому песню, — грустно отозвался он. Олег покачал головой, вновь откусив оладушек, в который раз целуя своего мальчика.       — Сладкий, — прошептал Терновой ему в губы.       — Олежка…       — Чтобы больше не накручивал себя, — он сжал поясницу Бурцева, притягивая к себе, — а то накажу, — прошептал он, наклонившись, чуть оттянув зубами мочку уха.       — Как? — Выдохнув, спросил Даня.       — Ты уверен, что хочешь это знать?       — Не очень, — тихо сказал русоволосый, поправив свои очки.       — Вот и нечего, — покачал головой Олег.       — А в инсте лейбла сказано, что мы друг другу подходим! — Воскликнул парень, — я же говорил, а ты…       — А что я? — Пожал плечами Терновой, — мне в любом случае с тобой хорошо!       — Ой, ну прикольно, — довольный какой. И милый. Безумно.       — Дань? — Олег пригладил его волосы, — ты знаешь, что ты лучшее, что со мной случалось?       — Ты чего это?       — Люблю я тебя, Дынька, вот чего, — робко сказал Терновой.       Сука, вот когда бы еще он смущался. Это все солнечное чудо, сидящее на его коленях.       — И я тебя люблю, Олежка, — расплылся в улыбке Бурцев, целуя его. Так, как умел только он, — очень. А поэтому я хочу, чтобы ты уже наконец пошел спать.       — Я без тебя не усну, — пробурчал тот.       — Я быстро, — улыбнулся русоволосый, чмокнув Тернового в нос.       Как он может быть таким? Как ему можно отказать? Как его можно не любить?       Никак.

Гороскоп — это игра или это закон? Мне сворачивать дела или всё ставить на кон? Может, ты опасный Лев или ты Скорпион? Пускай астрологи твердят мне, что я просто влюблён. Пускай астрологи твердят…