Экко, любовь моя

Прежде, чем начать писать это, я привела в порядок все предыдущие записи. Подходить к концу не так-то и просто… Но я понимаю, что это он. Черт. Уже минут пятнадцать тупо сижу и смотрю на эти строчки. Даже не знаю, что сказать. Смешно. У меня нет никого желания возвращаться к этому дню. Я, наоборот, пытаюсь его забыть. Описывать отношения с Экко… или даже с мистером Уайльдом… Было гораздо легче. Я обнаружила, что очень мало рассказала о Джеремайе. Потому что не хочу. Может показаться, что месяц — это не так много. Что он мог сделать со мной за месяц? Но меня тошнит от каждого воспоминания, и мне приходится прикладывать большие усилия, чтобы написать хоть что-то. Галлюцинации, припадки, судороги, фантомные боли — это все из-за него. Нервные срывы. Иногда я включала душ на полную и кричала. Временами Экко даже это слышала. Наверное, поэтому смогла спасти меня вовремя, когда я слишком сильно полоснула лезвием. В тот день я вела себя слишком тихо. Джеремайя, он… Самый страшный ночной кошмар, от которого невозможно проснуться. Но постепенно я к нему привыкла. Когда происходит одно и то же, ты уже знаешь, как реагировать. И уже не боишься. Прошло столько времени, а я… даже в личном дневнике до сих пор ничего не написала. Я избегаю упоминания его имени. Забавно, правда? Как будто, если я назову его, он придет. При том, что я желаю этой встречи. Сейчас… я думаю, я к ней готова. Но тогда… я не знала, что произойдет. И как мне об этом рассказать? Кажется, я вновь убегаю от самой себя. Я не смогла заглянуть в свои собственные глаза раньше, не смогу и теперь. Единственное, к чему я никогда не буду готова — это ко встрече со своей душой. Если она у меня, конечно, еще осталась. Но если я не расскажу, никто вам не расскажет. Когда закончится война, ее наверняка будут проходить в школах. Дети будут смотреть вырезки из старых новостей, читать хронику последних недель… Они будут знать о Джероме и Джеремайе. О Брюсе Уэйне, в конце концов. Но они ничего не будут знать об Экко. Как будто ее вообще никогда не существовало. Она не была значимым лицом в противостоянии Валесок. Она почти не мелькала на телевидении. Никто даже не догадывается, что она внесла свой вклад в накаливание обстановки. А если бы знали, сказали бы, что она — просто ревнивая девушка главного злодея. И ничего больше. Никто не рассматривал бы ее отдельно от него и от ее поступка. Никто никогда не знал Экко по-настоящему. Я писала эту рукопись не для того, чтобы объяснить причины, из-за которых началась война. Не для того, чтобы документально зафиксировать это время. Не для того, чтобы запечатлеть фигуры Валесок. Не так уж и много я о них написала, хотя про взаимоотношения Джеремайи и Брюса — ха! — я могла бы рассказать гораздо больше. А это точно интересует моих гипотетических читателей сильнее всего. Но, к счастью, над моей душой никто не стоит и никто не диктует, как мне нужно писать. Я обращаюсь к вам, как будто знаю точно, что есть люди, которые это откроют, кроме меня, но на самом деле это — ничто иное, как разговор со своими демонами. Попытка их утихомирить. Показать, что я ни в чем не виновата, а если и виновата — то только чуть-чуть. Но я-то на самом деле знаю, что демоны лучше всего чувствуют ложь. И мне не отвертеться. Я пишу это, потому что больше никто не расскажет вам об Экко. Я пишу это, потому что никто не расскажет мне обо мне. В тот день все шло наперекосяк. Джеремайя приказал ей прибыть в его квартиру — там она нас и ждала. Абсолютно спокойная и невозмутимая, с высоко поднятым подбородком, она даже не сразу обернулась, хотя прекрасно слышала, как мы вошли. Я сразу же сделала несколько шагов по направлению к ней, но остановилась, закусив губу. Здесь нужно было играть по правилам Джеремайи, и я не должна была вести себя так, будто в сложившейся ситуации я на стороне Экко. Хотя он и так об этом знал, но предпочел больше не думать об этом, когда вывихнул мне несколько пальцев на левой руке, а затем вправил обратно; если я причиняла ему боль своим поведением, то наверняка он считал, что мы квиты. Правда, я так не считала, но на отыгрыш пока не было времени. Я ждала, что Джеремайя спросит, зачем она это сделала, как ей только в голову такое могло прийти. Понимала, что он не будет кричать, а значит, выплеснет гнев другим способом. Но он просто стоял, смотрел ей в глаза и молчал. И она тоже молчала — между ними велся диалог без слов, который я, увы, не слышала. Только мне нужны были слова, а они прожили вместе слишком долго. Джеремайя первым прервал молчание. — И давно ты решила, что больше мне не нужна? — Сегодня определилась точно. — Значит, ты готова умереть только из-за того, что я уделял тебе недостаточно внимания? Это больше похоже на поступок Ники, чем на твой. Я фыркнула. Что бы я, и из-за него-то, стреляла в Селину, пытаясь навредить Брюсу? Ну уж нет. Хотя Селина мне не особо нравилась, она была стойкой девушкой, настоящим бойцом. Как бы она меня не раздражала, я ее уважала. На расстоянии. И я слишком много времени проторчала в разных магазинах, подбирая для Брюса подарки. Джеремайя его ими просто закидывал, я уже со счета сбилась. То за какое-то удачное дело, то в честь нового изобретения, то за то, что суд снял с Джеремайи все обвинения… Брюс был слишком вежливым, чтобы отказать, и слишком недогадливым, чтобы понять: Джеремайя тут не шутки шутит и соблазнить его пытается. Вот только все не выходит да не выходит. В общем, даже если бы у меня были чувства к моему боссу, что просто смешно, я все равно не стала бы трогать этих двоих. И, как я считала до этого дня, Экко их тоже трогать бы не стала. Тогда что случилось? Экко как будто с катушек слетела. И в сердце похолодело, когда я на секунду, всего на одно мгновение, подумала о том, что на месте Селины могла быть я. Но спешно отбросила эту мысль. Подруга ни за что бы так не поступила. Экко смотрела холодно, прямо, она словно не видела никого, кроме него. А затем широко и жутко улыбнулась, заставив меня отступить на шаг назад. Это была не моя Экко. Но кто? — Помнишь, что ты сказал, Джеремайя? — спросила она. Даже голос у нее был другой, ниже, злее. Она постучала пальцем по виску. — Что я больше ни на что не гожусь. Что я сломана. Ты больше не хотел меня никуда брать. Думал, если из меня вытащили чип, я растеряла все навыки? Как видишь, я еще многое могла бы сделать, — она усмехнулась. Но он не повелся на эту очевидную провокацию. Только молча ожидал, что она скажет дальше. По его лицу невозможно было ничего прочитать, но и так было очевидно, что ему все это не нравилось, и он хотел бы покончить с этой щекотливой ситуацией как можно скорее. Будь на месте Экко кто-то другой, она уже была бы мертва. Но в случае с ней Джеремайе нужно было время, чтобы подумать. А времени у нас было не так много. Видя, что он внимательно ее слушает (возможно, впервые он действительно слушал именно ее, а не очередной доклад о проведении какой-либо операции), Экко продолжила уже более миролюбиво: — Но не буду. Мне это больше не нужно. Теперь ты слушаешь меня, и я задам всего один вопрос… — она подошла к нему вплотную, смотря ему в глаза. — И кого же ты выберешь: Брюса, который с такой легкостью от тебя отвернулся, стоило мне лишь слегка продырявить его подружку, или меня, кто всегда служил тебе верой и правдой и готов так же верно служить и впредь? И в этот момент мне захотелось уйти. Выбежать вон, сесть на первый попавшийся транспорт и уехать в неизвестном направлении. Возможно, далеко. Возможно, навсегда. Вероятно, так и следовало тогда поступить. Я смотрела на нее и понимала: еще немного, и я не выдержу, разревусь, как последняя дура, прямо на этом месте, и они посмотрят на меня, как на полную идиотку, кем я и являлась, и попросят немедленно привести себя в порядок. Вся эта история — она всегда была только между ними двумя, и в этот момент я почувствовала себя такой ничтожной и ненужной. Жизнь резко потеряла все краски, мне хотелось пробить головой стену или удавиться, но я старалась держать спокойное лицо, потому что никогда нельзя срываться, никогда нельзя плакать — Джеремайе это не понравится, он снова ударит и скажет, что я его разочаровываю, а я не хотела его разочаровывать, даже когда ненавидела его и хотела от него сбежать. — Экко… Не надо… — прошептала я, опустив голову. Не знаю, услышала ли она меня. — Прости, дорогая, — проговорил Джеремайя и мягко заправил ей за ухо выбившуюся прядь. Я никогда раньше не замечала за ним таких простых нежных жестов, и это сделало мне еще больнее. Я знала, он был в ярости, но не собирался ей этого показывать. С ней он старался сдерживаться. А со мной — никогда. Поэтому, наверное, и любил меня больше, если можно отнести слово «любить» к такому чудовищу, как он. Я позволяла ему быть настоящим. А он позволял мне ненавидеть его и при этом оставаться рядом. Весьма сомнительное удовольствие. Лучше я бы умерла, чем испытывала такое. — Я знаю, ты рассчитываешь на другой ответ. Но я ничем тебе не обязан. Для исполнения нашего договора ты больше не подходишь. Кто угодно может выносить моего ребенка, уж я позабочусь об этом. Как боец ты тоже уже не на первом месте. Я с легкостью справлюсь и без тебя. Я оставил тебя по старой памяти, но ты и здесь показала свою некомпетентность. Зачем мне нужна сумасшедшая, которая устраивает диверсии за моей спиной, пытаясь мне что-то доказать? Ты просто жалкая, Экко. Я надеялся, что ты мне все объяснишь, найдешь рациональное объяснение всему происходящему, и я прощу тебя. Но, увы. — Он отошел от нее, ставя точку в разговоре. — Я выбираю Брюса. Во мне мгновенно поднялась волна ярости. Как он мог говорить такие вещи? Даже после того, что она сделала, вот так просто отмахиваться от нее, как… от ненужной игрушки. Каждое его слово камнем ложилось ей на плечи, и вот она уже отступила, низко опустив голову. Конечно же она не испытывала никакого раскаяния, считая, что поступила верно, и если у нее была бы возможность повернуть время вспять, уверена, она сделала бы то же самое. На что она надеялась? На понимание? На то, что Джеремайя оценит ее выше, чем Брюса? Если бы она соврала, что Селина снова задумала что-то против нас, подделала бы доказательства — он бы и проверять не стал! Но она решила сказать правду, сделав опору на чувства, обнажившись перед ним… Ох, Экко… Он же тебя не пощадит! Я не выдержала, сделала шаг к ней, чтобы крепко обнять, но услышала строгий окрик Джеремайи: — Ника! — его голос заставил меня замереть на мгновение, но я все равно упрямо подошла к ней, опустив руки. Мы смотрели друг на друга, и я видела, что она устала, она смирилась, и ей почти что — почти что — все равно. Джеремайя повернулся к ней и равнодушно сказал: — Убирайся. И больше ничего. Ни что с ней будет дальше, ни можно ли нам поддерживать связь. Я знала, чем подобные случаи обычно заканчиваются: смертью. Но Экко — это ведь исключение, верно? Я взволнованно посмотрела на нее, а она — улыбнулась. Всего на мгновение, но я увидела победу в ее глазах, как будто все шло по плану. Я до сих пор так и не поняла, что это значило. Как только она вышла за порог, я подошла к Джеремайе и постаралась, чтобы мой голос не дрожал: — Ты не можешь убить ее. — Я не буду обсуждать это с тобой. — Джеремайя, она моя подруга… — Именно поэтому я и не буду говорить с тобой об этом, Ника. Ты эмоционально вовлечена и не можешь судить непредвзято. Мне не нужно, чтобы ты закатывала тут истерику. — Значит, ты эмоционально не вовлечен? — возмущенно переспросила я, чувствуя, что он прав: вот только моей истерики сейчас не хватало. — Можешь судить непредвзято? Ты же злишься на нее и наверняка сейчас желаешь ей смерти. — Ты мыслишь в правильном направлении, — заметил он. Сердце мое пропустило удар. После паузы он продолжил: — Я очень зол, и твоих попыток меня успокоить будет недостаточно. Я посмотрела на свои истерзанные руки, которые были спрятаны под перчатками. Они — самое некрасивое, что есть во мне, кроме, разве что, души, и все благодаря нему. Он разрушал и уничтожал все, что у меня было. А я этому не препятствовала. Нельзя позволять себе говорить на эмоциях или пытаться манипулировать им, подталкивая его к определенному решению. Он этого терпеть не мог. Пришлось сжать кулаки и собраться. Только доводы разума, и ничего больше. Хотя вместо разговоров я бы предпочла хорошую такую пытку… Привязала бы его, как тех бедолаг, что оказывались передо мной на лабораторном столе, и показала бы ему все приемы, которым он меня обучил. Жаль только, что он и сам бы был не против. Как все-таки тяжело работать с мазохистами. — Давай рассуждать логически, — начала я, глубоко вздохнув. Он не стал меня перебивать. — Она — моя подруга, и, что бы она не натворила, я буду ее выгораживать. Ты на нее зол, поэтому будешь действовать необдуманно, как бы ни пытался себя контролировать. Но тебе все эти разборки сейчас не нужны, правильно? После взрыва всех зданий ты хочешь стать спасителем Готэма, тебе нужна поддержка простых людей и Брюса. Ты хочешь наказать Экко — предоставь это закону. Брюс поверит тебе, если я подтвержу твои слова, найду доказательства, что она провернула все в одиночку, и если Экко сознается в преступлении на суде. Ее ждет тюремный срок за угрозу жизни… Но не смерть. Ты будешь доволен тем, что она будет наказана, а я буду рада, что она осталась жива. И Брюс снова к тебе вернется. Черта с два я позволю засадить Экко в тюрьму. К тому моменту, когда он опомнится, мы будем уже далеко отсюда, и ни он, ни полицейский департамент Готэма ничего не смогут предпринять. Но он-то об этом не знает. Я затаила дыхание в ожидании его ответа. Джеремайя молчал очень долго и глядел в пустоту, видимо, советуясь со своими голосами в голове. Интересно было бы познакомить их с моими голосами, но не думаю, что они подружились бы. Я оказалась в подвешенном состоянии, потому что на мои предложения Джеремайя всегда реагировал нетипично. Иногда он прислушивался ко мне, иногда нет, и я не знала наверняка, к каким выводам он придет. Мне было страшно думать о том, что будет, если он со мной не согласится. Смогу ли я вступить в прямое противостояние? Я терпела его так долго и теперь даже не могла представить, как высказываю ему в лицо все, что о нем думаю. Неужели я действительно смогла бы его обездвижить? Сдать его в руки полиции? Нет, не смогла бы. Тогда — не смогла. Потому что воспоминания о мистере Уайльде еще были живы. Потому что я испытывала что-то к Джеремайе — даже к такому. И не могла вот так просто через все это переступить. Мне еще только предстояло разобраться в себе и понять, что нужно было задавить все свои чувства на корню. Но как же я люблю вставать на одни и те же грабли. Если бы мистер Уайльд не аннулировал мой опыт, я, возможно, была бы не так сильно привязана к нему. Как у психиатров называется это расстройство? Надеюсь, не тот самый синдром, о котором я даже упоминать не хочу. Наконец, он молча кивнул, соглашаясь со мной. Всего один жест, даже без слов, а сколько принес успокоения. Джеремайя не будет трогать Экко… Какое счастье! Даже после всего, через что я прошла, в некоторые моменты я оставалась чересчур наивной. А все потому, что временами старалась мыслить излишне позитивно. К тому же… не только Джеремайя не видел дальше своего носа. Очкарики особой дальновидностью никогда не отличались. Стоя в огромной благоустроенной квартире с видом на башню Уэйна, глядя на статуэтку какого-то бога, которую в качестве дорогущего сувенира предоставил Джеремайе Брюс, я с холодным удовлетворением подумала о том, что собралась разрушить жизнь Джеремайи до основания. Теперь у меня были все шансы это сделать, а после тех ужасных вещей, которые он наговорил Экко, желание его наказать только усилилось. И все же… я не была до конца уверена, что поступаю правильно. Мне нужно было на сто процентов в этом убедиться. — Создатель?.. — протянула я голосом маленькой девочки, выводя его из задумчивости. — Когда все это закончится, мы же больше не будем никого убивать? Ни конкурентов, ни людей Джерома, ни мирных жителей… Или будем? — голос опустился на тон ниже, лишившись детской непосредственности. Я знала, что я больна. Бесповоротно запуталась, пытаясь все сделать по совести. У меня было два выхода — предать Джеремайю и сбежать вместе с Экко из города, как я первоначально и намеревалась. Или — остаться с ним, потакать всем его прихотям и каждую неделю навещать Экко в тюрьме. И какая-то моя часть… самая ужасная… Нет. Забудь об этом. Выход всегда был только один — тирания Джеремайи должна была, наконец, закончиться. И будет лучше, если именно я ее прекращу. Большая ладонь в красной перчатке опустилась мне на голову. Джеремайя смотрел на меня тяжелым взглядом, его пугающие бесцветные глаза словно светились внутренним светом, который легко мог меня уничтожить. Казалось, он видел меня насквозь. И все же — даже не догадывался, кто стоял перед ним. Стань демоном, и другой демон тебя признает. Я твердо посмотрела на него в ответ. — Мы будем делать это вместе, Ника, — проговорил он глухим голосом. — Всех неугодных, всю грязь этого города. Мы очистим Готэм от гнили, — его рука опустилась ниже, взяв меня за подбородок. — Ты рада? Я привстала на цыпочки, сокращая расстояние между нашими лицами. — Что угодно во имя Джеремайи Уэйна. Что угодно… Например, смотреть, как дымится земля, под которой раньше был расположен бункер. Джеремайя на камеру причитал, что брат и здесь успел до него добраться, еще повезло, что его самого не было внутри. Я же стояла вдали, не желая привлекать к себе излишнее внимание. Дым отражался в стеклах моих солнечных очков, и курящая рядом дама очень хорошо вписывалась в общую атмосферу. Мне хотелось стрельнуть у нее сигарету, но Джеремайя бы ни за что этого не одобрил. Ругаться с ним при камерах? Конечно! Чтобы потом весь Готэм запомнил мое лицо. Я и так старалась оставаться инкогнито. Вообще бы не приехала, если бы это место так не притягивало. Я должна была с ним попрощаться. Опять подумала о мистере Уайльде. Его невозможно было представить без этого бункера. И, думается мне, он бы уже никогда из него не выбрался. Теперь он был похоронен под грудой земли и обломков — все его мысли, планы, мечты. Там же была похоронена и значительная часть меня. Девочка, которая ходила за ним хвостом. Которая восхищалась им и просила научить ее драться. Девочка, которая до последнего верила, что, несмотря ни на что, мистер Уайльд — хороший человек, просто никем не понятый. Почему я всегда верила в людей? Наверное, это у меня от матери. А она не всегда была права. Встав поближе к курящей даме и с наслаждением вдыхая почти ставший привычным запах никотина, я набрала Экко, понимая, что Джеремайю еще надолго задержат, и он даже не заметит, что я отлучилась. Девушка ответила не сразу. Хорошо, что она взяла телефон с собой и решила не сбрасывать мой звонок, а то кто ее знает. — Экко? Ты как? — обеспокоенно поинтересовалась я, краем глаза следя за боссом. Все-таки неприятности мне были не нужны, вряд ли он был бы рад, услышав, с кем я говорю. Я надеялась, что он не успел послать за ней киллера. Мало ли. Хотя Экко, думаю, легко бы справилась с любой угрозой. Она показательно стукнула бокалом об бутылку, чтобы я смогла услышать и понять, как она проводит время. Черт, это было не очень хорошо. Хотя вряд ли она стала бы перебарщивать. — Не налегай, — посоветовала я. И перешла к волнующей меня теме: — Слышала новости? — У меня нет телевизора, — ответила она. Ага, значит, дома. Вот это уже хорошо. Даже отлично. — У тебя же есть ключи от моей квартиры, зайди и посмотри. Там бункер показывают… взорванный. И наверняка покажут кое-что еще, — я сделала паузу, давая ей время понять, на что я намекаю. На запись «Джерома», конечно же. Джеремайя решил все ускорить, а значит, и меня время поджимало. — Ну и тебе после случившегося стоит проверить, не просочилась ли информация наружу… — Об этом не стоит беспокоиться, — заметила она. Голос у нее был спокойным, как будто и впрямь ничего особенного не случилось. Или так выглядело смирение. — Я готова. — К чему ты готова?! — получилось чуть более агрессивно, чем я рассчитывала. Пришлось несколько раз вдохнуть и выдохнуть. Кричащий человек обращает на себя внимание, а его в моем случае стоило избегать. — Того, что он сдаст тебя в полицию? Потому что я уже поговорила с ним на этот счет, и это лучшее, на что мы пока можем рассчитывать… Я не позволю этому случиться. Пожалуйста, скажи хотя бы, что уже собираешь вещи! — она не отреагировала. — Экко… — Сейчас начну, — сдалась подруга. — Позвони мне, когда закончишь с делами. Постарайся осуществить задуманное раньше, чем Джеремайя тебя раскроет. Поторопись. И положила трубку. Это был один из самых странных и непонятных телефонных разговоров. Даже не верилось, что Экко сейчас соберется, и все это закончится. Мне осталось всего ничего — добраться до участка, а оттуда, решив вопрос с Джеремайей, сразу же ринуться в сторону мостов. Совершить быстрый, трусливый побег, и больше никогда не оглядываться назад. Сердце быстро забилось в предвкушении. Об этом страшно было даже мечтать! Но пока все не было исполнено, еще рано было радоваться. Я не знала, в каком состоянии пребывала Экко. В конце концов, Джеремайя в довольно жесткой и категоричной форме ее отверг. Считай, что уволил. Мне сложно было представить, что она в тот момент чувствовала, ведь он был смыслом всей ее жизни. Она столько времени на него потратила и, в отличие от меня, совершенно не собиралась его бросать. Все это было неправильно. Он должен был оттолкнуть меня, а не ее. Мне бы было не так обидно. Может, стоило поменяться с ней планами? Правда, не уверена, что смогла бы навредить Селине. У меня все-таки были принципы. Я напала бы на нее только в том случае, если бы она напала на меня первой. «Черт, — подумала я. — Неужели придется идти к ней в больницу и извиняться? Я даже не знаю, куда ее положили… И вряд ли она захочет меня видеть». Каким-то образом Экко действительно знала, что я собираюсь предпринять. Возможно, в очередном припадке я проговорилась ей, а потом забыла об этом. У нее было много времени на то, чтобы сдать меня, однако она этого не сделала. Значит, она защищала меня до конца? Только бы увидеть ее… Только бы увести подальше от Готэма… Потом у нас будет так много времени, чтобы все обсудить! Она обязательно все мне расскажет, и мы решим, как нам жить дальше. А пока… Во имя Джеремайи Уэйна и блага Готэма я незаметно ушла. Под предлогом, что хочу переждать бурю в более безопасном месте. В отеле, разумеется, ведь слишком много людей знали, где я живу. Пройти проверку взглядов-ренгенов, сесть в любимую ауди и — умчаться в указанную сторону. Все необходимое действительно поджидало меня в отеле. Не могла оставить такие важные документы дома. Я надеялась, что смогу войти в участок как триумфатор, но, стоило мне услышать несколько взрывов, как я поняла, что все пропало. И теперь соображать нужно было очень, очень быстро. Я вбежала по ступенькам и рывком открыла дверь. Стоило мне оказаться внутри, громко цокая каблуками, в мою сторону повернулось сначала несколько голов, а затем и все. И некоторые полицейские направили на меня пистолет. — Это подружка Валесок! — вскричал один. — Та, психованная? — уточнили сзади. Им, видимо, меня было не видно. — Нет, другая. Та, что по телику. Я прижала к себе бумаги, не понимая, что происходит. Почему они меня так назвали? И причем здесь телевизор, я же старалась не участвовать в интервью и у бункера, а точнее, у того, что от него осталось, меня точно никто не снимал… Они бы просто не смогли меня узнать под той тонной косметики, которую перед приходом в полицию пришлось смыть. Но в чем тогда дело? Я перевела взгляд на работающий экран и чуть не уронила все, что держала в тот момент в руках. — Сукин сын… — непроизвольно вырвалось у меня. Джером не собирался отдавать ту запись с поцелуем Джеремайе. Он передал ее полиции, чтобы меня подставить! — Я бы сказала, что все объясню, но у меня нет на это времени, просто поверьте, что мне это не особо понравилось. И вообще там видно, что я против. — Сами разберемся, — грубо бросил полицейский, уже готовя наручники. Ой-е-ей. Не такого приема я ждала. — Зачем ты пришла? Я попыталась принять независимый и уверенный вид. Мало ли, что они видели. У них не было никаких оснований меня арестовывать. Там же прекрасно видно, что запись сделана в тот период, когда я была похищена, и мои показания об этом у них есть. Ну да, я умолчала некоторые детали нашего с Джеромом общения, но я имела право на свои тайны. — Можно быть немного повежливее? — поинтересовалась я, вздернув подбородок. Роль стервы у меня никогда не получалась, однако я не могла позволить им унижать меня. — У меня важные данные для Гордона. Это касается планов Джеремайи… и Джерома. Они действуют заодно. По рядам прошлись шепотки. «Так и знал!». «Да это было очевидно…» — Даже если бы капитан Гордон не был сейчас занят, мы бы все равно тебя к нему не пустили. Ты работаешь на преступников! Я закатила глаза и выдохнула сквозь сжатые зубы. Почему-то мне казалось, что все будет гораздо проще. — Если Гордона нет… — пошла я на компромисс, — мне нужен тот, кто разбирается в бомбах. У меня с собой чертежи, на которых показано, как они устроены. Я знаю все здания, в которых были установлены бомбы. И у меня есть запись с личной встречи Джеремайи и Джерома, где Джером… Внезапно, проворно растолкав столпившихся полицейских, вперед вышел Буллок, взволнованно поправив шляпу. Он ее вообще никогда не снимал. Не думала, что когда-нибудь скажу это, но я была рада видеть знакомое лицо. Он хоть немного, но знал меня, а значит, доверял мне больше, чем остальные. — Карту Готэма, быстро, — скомандовал он. Увидев, что никто не двигается с места, он раздосадованно воскликнул: — Пошевеливайтесь, сардельки на ножках, вы не слышали что ли? Эти психи сейчас все уничтожат! И позовите кто-нибудь Фокса… — Я уже здесь, — откуда-то сбоку здания появился уже знакомый мне темнокожий мужчина в опрятном костюме. Увидев меня, он улыбнулся: — Добрый день, мисс Уайльд, это из-за Вас тут такой переполох? Люциус Фокс собственной персоной? Здесь? Я вздохнула с облегчением. Уж он-то точно разбирался в строении генераторов лучше, чем я, он ведь изучал и проверял рабочий прототип. Я сразу же протянула ему чертежи. На них было, увы, недостаточно информации, и незнающему человеку было бы трудно разобраться. Но он-то уже все знал. Слава Богу… Честно говоря, я была приятно удивлена, что он меня запомнил. Мы ведь поговорили всего ничего, к тому же, с тех пор мой внешний вид несколько… изменился. Хотя, если подумать, большинство тех, кто интересовался Джеремайей, следили и за мной. Как и за всеми моими изменениями. Буллок быстро всех организовал, и полицейские, наконец, дали мне все рассказать. Гордон действительно отсутствовал, но ему уже позвонили и предупредили, что я в участке передаю важные сведения. Множество полицейских уехали на вызов, а в скором времени их должно было уехать еще больше, если ничего не предпринять. Братья бы не остановились в попытке разрушить Готэм, и сложно сказать, у кого это вышло бы лучше. Мы шли на опережение. До моего прихода у полиции были данные только о том, что Джером решил что-то подорвать, но они даже не предполагали, какого толка эти бомбы, и что это может быть как-то связано с Джеремайей. Хотя, стоило им получить злополучную кассету, они увидели, что какая-то связь есть… Я ведь работала на него. И если я так «самозабвенно» целовалась с Джеромом (запись, кстати, была зациклена, и понять, что все происходящее мне не нравится, было весьма проблематично; постарался на совесть, засранец), при этом работая на Джеремайю… Все очень плохо. Но полицейские, к моему облегчению, быстро и думать об этом забыли, стоило им понять, что сейчас есть дела поважнее, чем мои «любовные отношения» с этими двумя. Боже, дай мне сил. Я заявила, что по карте, которую они мне дали, сразу не сориентируюсь, поэтому для начала использую бумагу и карандаш и нарисую все по памяти. И вот тут я обнаружила то, о чем не подумала заранее — у меня не выходили прямые линии. Как и вообще что-либо. Я тихо выругалась. — Хей, все в порядке? — поинтересовался Буллок, который навис над листом, видимо, чтобы лучше видеть. Пока он разговаривал со мной, Фокс возился с чертежами, пытаясь понять, что он раньше упускал из виду. Другие внимательнейшим образом прослушивали запись переговоров. Некоторые до конца не верили, что оба Валески могли действовать вместе. Они же были такими разными! И репутация у Джеремайи сложилась хоть и неоднозначная, но хорошая. Даже несмотря на то, что он какое-то время провел в тюрьме. — Да, все хорошо, — соврала я, сильнее сжав карандаш. Руки у меня немного подрагивали. — Это все от нервов. Не каждый день сдаешь своего босса. Голова начала все сильнее болеть, особенно после этих слов. Краски потускнели, стало слишком темно, и я поняла, что еще чуть-чуть — и упаду в обморок. Но надо было держаться. — Я понял кое-что, — заметил мистер Фокс. Я подняла голову, радуясь, что он отвлек от меня внимание. — Все эти бомбы связаны между собой, верно? — Мм… — я напрягла память. — Я этим не интересовалась. Но могу рассказать, как я их устанавливала. — Нам не нужно знать расположение всех бомб, — заметил мужчина. — Достаточно обезвредить одну и цепь прервется. Я задумчиво посмотрела на все еще пустующий листок бумаги. — Я что, зря все это запоминала? Буллок постучал по карте двумя пальцами. — Может, все-таки сможешь сориентироваться? Я вздохнула, сильнее опираясь на стол. — Попробую. Первым делом я указала на дома, которые точно знаю. Затем — на все остальные. Вокруг бегали полицейские, собираясь в отряды. Я устало опустилась в предложенное кресло, хватаясь за голову и прикрывая глаза. Я принесла им все данные, которые у меня были, рассказала все, что только возможно. Неужели они не справятся? — Где Джеремайя сейчас? — настойчиво поинтересовался голос детектива. — Нужно поймать его прежде, чем он выкинет что-нибудь еще. И как мы можем найти Джерома? По моим рукам ползло что-то мерзкое, липкое, и самое ужасное, что я никак не могла это с себя стряхнуть. Нужно было успокоиться. Все хорошо, не нервничай, ты все сделала правильно, ничего страшного не случится, ты в безопасности… — Принесите воды! Девочке плохо! — Все хорошо, хорошо, — я тяжело дышала, стараясь, чтобы крик не вырвался наружу. — Пожалуйста, дайте мне какие-нибудь лекарства. Успокоительные, обезболивающее, неважно, любые. — Талидомид подойдет? — Мне сейчас нельзя спать! — Резерпин? — Джо, это транквилизатор, мы не можем его ей дать… «Спокойнее, спокойнее… — тихо проговаривала я про себя. — Дыши медленней…» Я залпом выпила предложенную воду. Кто-то умудрился налить ее в грязную кружку, и на дне плескалась кофейная муть. Неважно. Постепенно наваждение смогло меня отпустить, и я подняла тяжелую голову. С усилием улыбнулась. — Все в порядке, — вновь повторила я. На этот раз это почти было похоже на правду. Все еще трясущейся рукой я написала все адреса, где предположительно мог находиться Джеремайя, но уже знала, что его не будет ни в одном из этих мест. И что теперь, когда он поймет, что все раскрылось, и на него ведется охота, Экко в большой опасности. Сколько у меня времени было теперь? Собрала ли она чемоданы? Знакомые полицейские уже исчезли (любопытно, что мистер Фокс работал одновременно и на полицию, и на Брюса Уэйна), а остальным было мало дела до меня. У них заметно прибавилось работы. Я начала взволнованно звонить Экко. К счастью, она подняла трубку сразу же. — Ты в порядке? — дрожащим голосом спросила я. — Все хорошо? Ты собралась? — Да. Ты все закончила? — Можно сказать и так… Экко была дома и категорически отказывалась уходить. Заявила, что все не должно выглядеть так, будто мы сбегаем. Здравый смысл ей совершенно отказал. Поэтому я поторопилась на выход. Если бы Джеремайя заглянул в мою квартиру, то не заметил бы ничего особенного. Все выглядело так, будто я просто побросала коробки и ушла, даже не думая их распаковывать после так называемого «переезда». На самом деле, я уже собрала рюкзак со всем необходимым. Больше мне не было нужно — не так-то много можно было унести с собой в новую жизнь. А денег на первое время должно было хватить, у меня ведь официально был доступ к банковским счетам Джеремайи, и у Экко тоже. Нужно было только незаметно перевести все в другое место, пока он ничего не заметил, но это потом. Столько всего важного я отложила на потом… Полицейские пытались остановить меня. По сути, мне вообще нельзя было покидать участок до прихода Гордона, но у меня не было времени его ждать. Меня пытались запугать, предупреждали, что гораздо безопаснее оставаться внутри. Мне не было до этого дела. Даже если бы вокруг все взрывалось и падали здания, а участок был бы единственным неуязвимым местом во всем городе, я бы все равно пошла. Расстояние между участком и моим домом было не такое уж и большое, ничего не должно было случиться по пути. По крайней мере, я на это очень сильно надеялась. Я просто сбежала от них. Какие-то служители закона не могли меня остановить. Но стоило мне лишь на немного отойти от участка, как за мной сразу же последовала подозрительная машина. Я не успела ничего сделать: она заехала на тротуар, преграждая мне дорогу. Дверь со стороны пассажирского сиденья открылась, и знакомый голос приказал: «Залезай». Стоит ли упоминать, что выбора у меня не было? Цепкие пальцы вцепились в руку и втянули внутрь. Как только хватка Джерома ослабла, я вырвалась и со всей дури влепила ему пощечину. Он расплылся в широкой улыбке. В глазах, как и всегда, плясали бесенята, и выглядел он, в общем-то, совершенно довольным жизнью. На мой выпад он даже не обиделся, как будто знал, что так будет, и даже ждал этого. — Ух, как я люблю горячих дамочек! — с энтузиазмом заявил он, пододвигаясь ближе. Создавалось впечатление, будто он подставлял вторую щеку, но мне и одного удара хватило. — Какого хрена ты отправил ту запись полиции? — прошипела я, хватая его за лацканы пиджака и притягивая к себе. Глаза на свету казались серыми и напоминали те, другие, которые я больше никогда не смогу увидеть. Но иллюзия быстро разбилась благодаря шрамам и множеству мимических морщинок — Джером улыбался гораздо чаще своего брата. Я не разбиралась в марках машин и не знала, в какой мы ехали, но она была вполне просторной, и на заднем сиденье можно было устроиться с большим комфортом, что Джером и сделал, с наслаждением вытянув длинные ноги. И задевая ими меня. Сиденья были обтянуты кожей кремового цвета, на Джероме же был надет пиджак в тон, из-за чего он сливался с салоном. Его это нисколько не волновало, а вот мне, как художнику, сразу бросилось в глаза. Я знала, где у него лежал пистолет, и если бы он попытался его достать, я бы это заметила и успела бы добраться до своего. Так что за свою жизнь я пока не переживала, хотя в машине помимо нас был водитель и еще один человек, который сидел рядом, но я не успела его разглядеть. Все мое внимание было поглощено Джеромом. Не думаю, что они стали бы вмешиваться без его прямого приказа. Которого так и не последовало. — Прикинул, что ты попытаешься выбраться сухой из воды. Где же тогда веселье? Теперь все знают, как ты со мной связана, — он придвинулся и чуть наклонил голову, улыбаясь и дыша мне в губы. Одну руку он положил мне на талию, и я схватилась за нее, удерживая от блужданий по моему телу. Хотя братья выглядели, говорили и двигались по-разному, если бы я закрыла глаза, то не смогла бы отличить их руки. — Тебе будет не так легко очистить свою репутацию, Бэмби. От меня просто так не отделаешься. Я оттолкнула его и отодвинулась на максимальное расстояние, прижимаясь спиной к двери. Уже знала, что тянуть ее бесполезно, потому что, стоило ей за мной закрыться, как послышался характерный щелчок. Водитель ее заблокировал, и выйти из машины было невозможно. Если только разбить окно. И броситься на дорогу на полном ходу. — Это совсем не весело, — я поджала губы. — Из-за тебя все будут думать, что я — какая-то проститутка. А я, заметь, ни с одним из вас не спала. — Ну, это можно исправить, — он подмигнул. — Обойдешься! — припечатала я. А ведь его слова вполне походили на реальную угрозу. Хотя, конечно, на самом деле он просто издевался надо мной, прекрасно видя все мои слабые места. — Зачем ты меня похитил? Мне, вообще-то, нужно идти. — Так я тебя задерживаю? — я кивнула. И тут же поняла, что признавать этого не стоило. — Отлично, тогда я точно тебя не отпущу! — Я могу тебя побить, — вполне серьезно заявила я и как бы невзначай достала кастет. Все-таки угрожать сразу пистолетом не стоило. Если хочешь победить в битве с Джеромом — смеши его, а не запугивай. К тому же, вряд ли существовало на свете хоть что-то, чем можно было его испугать. Я нахмурила бровки и приняла утрированно-боевую позу, насколько это позволяло окружающее пространство. Мой маневр удался: Джером рассмеялся. Мне же действительно ни капли не было смешно. Я, черт возьми, опаздывала. — Один мальчик не знал, кто нравится девочке — плохие парни или романтики. Поэтому он ударил ее кастетом, на котором было выгравирано сердечко… Знаешь этот анекдот? Убери свою игрушку, — Джером, успокоившись, махнул рукой. — Просто захотел увидеться с тобой в неформальной обстановке. А то мой братец все время лезет, куда не просят, как будто боится, что я тебя у него отниму. Наблюдать за вами так любопытно. Ты выглядишь все хуже и хуже с каждым днем. — Ты об этом собрался со мной говорить? — я нахмурилась. — Захотел надо мной посмеяться? Знаешь, мне Джеремайи вполне хватило. Джером какое-то время молча меня разглядывал. От его взгляда не укрылся ни один замазанный синяк, ни одна подозрительная царапина, которая, конечно же, могла быть оставлена только лезвием. И раз уж даже он заметил изменения, которые со мной произошли, значит, я действительно хреново выглядела. Отстой. — Посмеяться над тобой я всегда успею, — заметил он. — Ты забавная. Такая нелепая и… — он вновь весело подмигнул, — опасная! Готов снова подарить тебе свой нож, если ты попытаешься мне им угрожать. Хотя нет, не люблю, когда повторяются. Мне хотелось ударить себя рукой по лбу. Конструктивный диалог с Джеромом не выходил, он мог бесконечно ходить вокруг да около со своими шуточками. В этом плане Джеремайя мне нравился больше. Никаких лирических отступлений, все четко и по делу. Правда, если выбирать, кто из этих двоих был невыносимей… Наверное, занудство Джеремайи все-таки перевешивало. Джером хотя бы иногда смешил. Когда объектом его шуток не являлась я, конечно. — Как интересно… — высоким голосом протянул он. И сделал паузу, специально для того, чтобы я повелась и подтолкнула его к продолжению. — Ну чего? — устало поинтересовалась я, стараясь опустить рукава блузки как можно ниже. Когда он уже наконец перейдет к делу? Я отчетливо слышала, как стрелки моих наручных часов отсчитывали секунды. Хотелось посмотреть на них так же, как смотрел Джеремайя, когда старался намекнуть, что Джерому стоит поторопиться. Но этот говнюк явно данный жест во второй раз не оценит. — Ты совсем меня не боишься. — Боюсь, — не согласилась я. И подумала — да, действительно, в этот момент я его не боялась. Он не вызывал у меня ничего, кроме раздражения. Моя голова была забита другим. Вот как непредсказуемо все обернулось. Когда-то я ненавидела его и пыталась убить, винила его во всем, называла монстром. А потом… мне стало совершенно не до него. Если уж на то пошло, из двух братьев он начал казаться мне самым адекватным. Настолько у меня уже поехала крыша. — Нет, не боишься, — упрямо повторил он. — И никогда не боялась. Ну, или не так сильно, как остальные. Давай, сядь ко мне поближе. Не укушу. А Джеремайя укусил бы. Я покачала головой и бросила взгляд в окно. Мы уже уехали далеко от дома. И уезжали все дальше. Я только помогала Джерому тянуть резину. А время даже не думало замедлять ход. — Что тебе нужно? — снова спросила я, надеясь, что у меня получится перевести диалог в правильное русло. — О чем ты говорила со стариной Джимбо? — ответил он вопросом на вопрос. Он действительно не знал или хотел, чтобы я сама ему сказала? Я понятия не имела, где в этот момент находился Джеремайя. Знал ли он, что я его подставила, желал ли меня найти и поквитаться со мной. Но уж как-то слишком «вовремя» Джером отправил полиции весточку в виде кассеты. Думал, я побегу жаловаться на его брата? Даже не знаю, что хуже — быть в его глазах трусихой или крысой. — Ни о чем, — я фыркнула, не желая ничем с ним делиться. — Его там не было. — Да, я знаю, — Джером пожал плечами. Было видно, что его жутко веселит вся эта ситуация. — Я его отвлек. Ну, не я лично, конечно… — он вздернул брови вверх. — Но ты поняла. А ты, как я заметил, отвлекла всю остальную часть полицейских… Участок сейчас такой беззащитный. Не напасть ли на него, как думаешь? — Это будет скучно, — заметила я. — Там даже побить будет некого. А если попытаешься его взорвать, то все припишут Джеремайе. Он же устроил взрывы. Отберет у тебя всю славу. — Ха! — хмыкнул Джером и, развернувшись корпусом к водителю, постучал того по плечу. Водитель, видимо, был человеком опытным, так что ни в какую канаву мы от этого движения не съехали. — Слушай, а девчонка-то смышленая. Я бы в этот момент легко могла обидеться, посчитав, что до этого момента он недооценивал мои умственные способности, но реагировать на слова такого человека — себе дороже. Когда у меня зазвонил мобильный, Джером без особого труда его отобрал и разломал на две половинки. Экко больше не могла со мной связаться… А ведь она наверняка волновалась, я уже давно должна была подъехать к ней! Теперь она никак не могла узнать, что со мной. Догадается ли она спрятаться в более надежное место? Дожидаться меня — слишком опасно. Но что-то мне подсказывало, что эта упрямица будет ждать до последнего… — Знаешь, — Джером вновь повернулся ко мне. — Мои много о тебе говорят. Одному после тебя руку ампутировать пришлось, так что он тебя запомнил, — увидев, как вытянулось мое лицо после его слов, он рассмеялся. А я не могла понять, шутил он или говорил правду. Спешно начала перебирать в голове последние события. Не все последователи Джерома, которых мы с Джеремайей пытали, потом оставались с нами, а за их дальнейшей жизнью мы не следили. Выходит, у этого человека началось заражение, и он вовремя не обратился в больницу. — Это не я, — в ужасе проговорила я. И сразу как-то сдулась, растеряв все силы. Потому что чувствовала, что он меня не обманывал. — Ну зачем же отнекиваться? — добродушно спросил Джером. — Мы тебя не виним. Просто тебе стоит время от времени оглядываться, он малый обидчивый. Когда я увидел все своими глазами… Я даже не сразу поверил! Чтобы ты, и так жестоко пытала! «Бэмби не могла такого сделать, — сказал тогда я. — Этот олененок и мухи не обидит». Я низко опустила голову. Не желала все это слушать. Зачем он все это говорил? И почему настаивал на том, что все делала именно я? Я ведь была не одна. Мной управлял Джеремайя, я просто выполняла все его приказы. Ну, может не всегда… Почему этот чертов ублюдок говорил обо всем этом с таким восхищением? — А потом ты вырезала одному парню слово «шлюха» на руке, и я подумал: «Ха-ха, а это смешно. Она точно одна из нас!». Оливер, ты там как, не заскучал еще? Я резко вскинула голову. Пассажир, сидевший рядом с водителем, повернулся в мою сторону и весело помахал мне рукой. Я встретилась взглядом с уже знакомыми мне черными глазами. — Если честно, я начал дремать, — заметил он. — Так скуууучно сидеть тихо и слушать вашу болтовню. Рад снова встретиться, леди Палач. После такого обращения захотелось как можно сильнее дать ему в морду. Ненавидела, когда меня так называли. Он словно специально выслуживался перед Джеромом, подтверждая его слова обо мне и пытаясь таким грязным методом ему понравиться. Говорила я, от Шлюхи жди одних только неприятностей. Черты его лица стали более плавными, нос — короче. Значит, до этого он накладывал на себя грим, чтобы выглядеть иначе, однако, этот наглый взгляд не узнать было невозможно. Я не могла понять, почему Джером взял его с собой. Ведь он мог выбрать любого другого парня, хотя бы Кайла (ему я бы радовалась больше... хотя бы попрощались по-человечески), но нет, в машине с нами ехал именно этот. И сидел слишком неподвижно для того, кто раньше пытался сыграть роль гиперактивного. Все это было одним сплошным притворством. Даже сейчас. — Малыш Олли — профессиональный подражатель, — довольно заметил Джером. — Живет только тем, что копирует других людей, и иногда у него это неплохо получается. Ну-ка, скажи что-нибудь по-джеремайевски! Оливер выпрямился. Взгляд его мгновенно стал отстраненным и презрительным. — Прекращай этот цирк, Джером, — проговорил он надменным и скучающим тоном. — Ника уже давно поняла, что ты просто пытаешься запудрить ей мозги. Она почти поверила, но я знаю свою девочку. Она легко разглядела меня под этой маской. — И потянул свою кожу, как будто действительно хотел снять ее. Только ничего не произошло. Я тупо смотрела на него, не зная, как реагировать. В какой-то степени у него и правда получилось похоже, но все равно чувстовалось, что он просто выделывается. Профессионалом его не назовешь, а вот занозой в заднице — очень даже. — Видишь, видишь? — Джером несколько раз громко похлопал в ладоши. — Отлично вышло, а? Я специально отправил его к братцу, чтобы он набрался у него манер. Он еще не опытный, но был готов всему научиться. Как я мог отказать ему в такой просьбе? Увы, он перестал попадать в образ. И чаще всего просто копировал меня. Ему почему-то кажется, что это смешнее, — Джером резко перестал улыбаться и вытащил пистолет. — Но я ненавижу подражателей. И выстрелил без промедления, не моргнув и глазом. Водитель, в свою очередь, даже не шелохнулся. Я тихо вскрикнула и вновь прижалась к дверце машины, желая оказаться в любом другом месте, только бы подальше от него. Теперь план с разбитием стекла и выпрыгиванием через него не казался мне таким уж абсурдным. Это было так неожиданно… Что я не смогла себя к этому подготовить. И отвернуться — тоже. Тело Оливера начало заваливаться, и Джером быстрым движением одной руки устроил его поудобнее. Еще секунду назад он был жив, а теперь буравил пространство пустым взглядом. Почему эти бесконечные смерти все никак не заканчивались… Почему нельзя было просто его отпустить? В чем он был виноват?! Пуля пробила лобовое стекло. От небольшого отверстия поползла тонкая паутинка. Я обнаружила, что смотрела на него минут пять, и Джером меня не отвлекал. По крайней мере, давал время прийти в себя. — Это же кожа, босс, — вздохнул водитель, невозмутимо следя за дорогой. Странно, что после выстрела за нами не поехал патрульный автомобиль. — Как от нее потом кровь оттирать? — Пардон, — Джером пожал плечами. — Но пусть с этим разбирается хозяин машины, если он, конечно, еще жив, ехех… — он, скалясь, повернулся ко мне, и низким голосом произнес: — Вот теперь тебе страшно? Ему даже не требовался мой ответ. Я вся дрожала, крепко держа пистолет обеими руками. Но Джером его как будто не замечал. — Что говорит одна стенка другой стенке? — внезапно спросил он. Я испуганно покачала головой, не зная, что на это ответить. Причем здесь стенка? С каких пор Джером подменял Загадочника? — Не волнуйся, у тебя есть время придумать ответ, — Джером перевел взгляд на Оливера. — Люди возвращаются другими после смерти, ты никогда не замечала? Даже я не тот, что прежде. С потусторонними силами лучше не шутить. Мне повезло, что я уже безумен. О чем он говорил? Какие потусторонние силы? Почему ему повезло? Не слушай его, это какой-то бред сумасшедшего, он просто тянет время, пытается сбить тебя с толку… Нет, все-таки, лучше разговаривать с Джеремайей. Он тоже иногда говорил очень странные вещи, но если вслушаться, то вполне можно было его понять. Понять же Джерома — невозможно. — Видишь ли, — внезапно начал он, забыв, о чем говорил до этого, — все мы по-своему уникальны. Но, стараясь быть похожими на кого-то, мы утрачиваем свою суть. Оливер быстро мне наскучил. Он мог только повторять за другими. Личность из него была, скажем прямо, такая себе. И ты тоже можешь очень быстро мне наскучить, если не перестанешь повторять за другими. Я попыталась спросить, о чем он говорит. Не успела. Джером резко выбил у меня из рук пистолет и больно схватил одной рукой сразу два моих запястья, обездвиживая. Навалился сверху и приставил оружие к подбородку. Взгляд у него был совершенно невменяемый, и страх полностью меня парализовал. Я не могла даже пошевелиться, не то, что попытаться высвободиться. — Думаешь, ты самая умная? — прошипел он. — Покрасила волосы, надела линзы и решила, что мой брат на это клюнет? Я не спорю, я тоже принимаю его за идиота, но все же он не настолько тупой, — Джером отпустил мои руки, но только для того, чтобы слегка придушить меня освободившейся рукой. — Пошла сдавать его планы полиции, футы-нуты, недостаточно хороша для крови? Ты что, пытаешься выставить себя героем? В Готэме нет героев, и ты уж точно никогда не станешь одним из них. «Ты больной на всю голову!» — хотела закричать я. Но выдать ничего, кроме хрипа, не получалось. Наверное, это даже хорошо, потому что проворцировать его еще больше было слишком опасно. Наконец, он отпустил меня и слегка отодвинулся, давая мне возможность отдышаться. Я закашлялась и начала потирать горло, испуганно глядя на него. Джером был совершенно непредсказуемым, и теперь я не была уверена, что он не убьет меня. Я никогда раньше не видела его таким. Чем была вызвана эта внезапная вспышка ярости? Какое ему вообще было до меня дело?! Мы, по сути, даже не были знакомы. Ну, проявила я по глупости к нему симпатию в самом начале, но это ведь было давно. А теперь он нес какую-то чушь, пытаясь меня в чем-то убедить, и считал, что я сразу все пойму. Я жестоко ошибалась. Нельзя было даже мысленно принимать сторону одного из братьев — они оба запугивали меня, уничтожали, втаптывали в грязь. Они оба совершенно слетели с катушек. Нужно было дать Джеремайе его убить!.. Джером сел ко мне полубоком, опираясь одной рукой на спинку пассажирского сиденья, а другой задумчиво помахивал пистолетом. Который все еще был заряжен. — В тебе есть потенциал, — заметил он. — Ты — не такая, как большинство жителей этого города. Братик двигался не в том направлении и чуть все не загубил, — Джером развел одной рукой, картинно закатив глаза. — Он всегда плохо разбирался в людях, что с него взять. Я вдруг подумал — а почему бы не дать тебе свободу? Ты, как и другие, заперта в тюрьме собственного разума. А у меня, так уж вышло, нашелся от нее ключик. Я села ровнее. Сердце начало постепенно успокаиваться. Хотя я каждую секунду была настороже, я хотя бы могла говорить. Логика Джерома мне была совершенно непонятна. Он, как и Джеремайя, жил по законам собственной вселенной. Точнее, не признавал никаких законов вообще. Нужно было как-то его обхитрить, обманом заставить себя отпустить. Пусть думает, что хочет, но ноги моей больше не будет в Готэме. Подальше, подальше от этих психов. На другой континент, туда, куда ни он, ни его прихвостни никогда не смогут добраться. Почему всем вокруг было что-то от меня надо? Если Джером так хотел, чтобы я была самой собой, мог бы не наставлять на меня чертову пушку и не убивать чертового Оливера. — Ключик — это токсин безумия? — насторожилась я. Голос у меня был тихим и хрипловатым. — Ты хочешь свести меня с ума? — Весь город сегодня сойдет с ума, — Джером пожал плечами. — Я хочу, чтобы ты почувствовала это первой. Ему было совершенно плевать, какие сведения я принесла полиции. Значит, он изначально наврал Джеремайе, и мое присутствие на «переговорах» было бессмысленным. По моей вине полицейские были дезинформированы… И я даже не могла предупредить их об этом! — И какой в этом смысл? — как можно равнодушнее спросила я. Не хотелось вновь натыкаться на его вспышку злобы, но он, кажется, уже успокоился. На полу, в самом углу, лежала небольшая сумка, и Джером быстро вытащил из нее баллончик кислотно-зеленого цвета и протянул его мне. — Смысл? — переспросил он, усмехнувшись. — Это особая формула. Я попросил Пугало немного поколдовать. В первый раз он облажался, но, думаю, на этот раз коктейльчик получился что надо! — Джером поднял два больших пальца вверх и передал мне баллончик. — Понимаешь, мне захотелось чего-то более… изящного. Боюсь, некоторые люди сегодня окончательно превратятся в овощей, хотя я не уверен, что они вообще жили до этого дня. В одном мы с братишкой полностью сошлись. Некоторые слишком скучны и бесполезны… От них нужно избавляться, и тогда мир будет цвести. Ха-ха, цвести, ты поняла, да? Стоит меньше проводить времени с Айви. Но ее растительный отвар очень хорошо успокаивает, а кого-то — и упокаивает… Я держала в руках смертельное оружие. Его можно было использовать против Джерома. Что будет, если чистое безумие наложить на уже имеющееся? Вряд ли его мозг выдержал бы такую перегрузку. Джером пускал бы слюни вплоть до самой своей смерти. Но чей это был бы поступок? Ники, которая пытается быть хорошей или Ники, которой доставляет удовольствие причинять другим боль? И кто эта такая, вторая Ника? Действительно ли она жила внутри меня с самого начала, или Джеремайя создал ее из ничего? Как самый настоящий Бог. — Признайся, ты хочешь избавиться от моего брата, — внезапно сказал Джером. Он всегда слишком быстро перескакивал с одной мысли на другую. — А я хочу увидеть, сможешь ли ты зайти дальше… — заглянув мне в глаза, он противно протянул: — Знаю, что смоооожешь. Поэтому беги скорее, Бэмби, если хочешь успеть к первому акту. — К первому акту?.. — сердце снова забилось чаще, на этот раз — из-за внезапно накатившего чувства тревоги. Я крепче сжала в руках баллончик. — О чем ты? Он ухмыльнулся. И я сразу все поняла. Боже, Экко… — Что говорит одна стенка другой стенке? — Пошел к черту! Машина резко остановилась. Двери разблокировались, выпуская меня на волю. И я побежала, забыв обо всем, даже не зная, где я нахожусь и в какую мне нужно сторону. Бежала под громкий истеричный смех, который звучал мне вдогонку, и который я не смогу забыть никогда. — Не думай, что знаешь обо всех бомбах! — крикнул Джером. Для него нет ничего смешнее, чем смотреть, как прямо на его глазах рушатся жизни. Ведь человеческие жизни — для них обоих, — ничего не значили. Из-за каблуков ноги выворачивались под неестественным углом, и я сорвала с себя туфли и побежала босяком. Преодолела так, наверное, два квартала, пока мне не удалось наконец остановить машину и заставить водителя отвезти меня домой. Как я позже узнала, многие стремились уехать из Готэма, и этот был не исключением. Но на его пути встала я. Мной двигал только страх, а не разум. Вполне возможно, что все это подстроено, что все это — лишь ловушка, и никакая Экко меня не ждет, и никогда не ждала. Нет-нет-нет, нельзя так думать, надо спешить, лететь к ней навстречу как можно скорее! Я приставила к голове водителя пистолет, и мне плевать, что хорошая Ника так бы не поступила, что это неправильно. Плевать, что водитель со страху чуть не врезался в другой автомобиль. Бежать-бежать-бежать-бежать. Я выскочила из машины и метнулась к дому, проклиная Джерома, сломавшего мой телефон. Я никак не могла узнать, что с Экко, и единственная возможность — бежать, бежать быстрее, наплевав на боль в боку, на легкие, куски которых, казалось, вылетали из меня вместе с кашлем, на ноги, которые отказывались меня держать. Никогда еще поднятие по ступенькам не было таким тяжелым. Я висла на перилах, подтягивая себя руками, потому что только в руках оставалась еще сила, и последние ступени казались самыми ужасными и непреодолимыми… Вот уже знакомая дверь, и я вижу, что она открыта, и я хватаюсь за ручку, дергаю ее на себя и вваливаюсь в комнату, едва не падая, и только благодаря двери я еще могу стоять, чуть свесившись вперед… Экко сидит за столом. В руке у нее бокал виски, в глазах — недоумение. Она неторопливо делает глоток, давая мне время отдышаться. Как бы спрашивает: «Куда ты торопилась? Видишь, я все еще здесь, я никуда без тебя не уйду». В левом углу комнаты стоит собранный чемодан. Ярко-красный — ни с чем не перепутаешь. Ее. Она отодвигает бокал в сторону, медленно встает, отряхивая одежду. Сейчас дойдет до чемодана, возьмется за ручку и подкатит его ко мне. А дальше — такси, мост, Метрополис, потом — аэропорт и чертова Антарктика, где живут сородичи Освальда Кобблпота. Потому что там ни Джером, ни Джеремайя точно не смогут нас достать. Я успела… Господи, неужели я действительно успела?! Спасибо-спасибо-спасибо… Делаю шаг навстречу к ней — и слышу голос, от которого у меня падает сердце. — Тебе понравилось? Экко кивает, в последний раз посмотрев на бокал с недопитым виски. — Крепкий. Бодрит. Не зря так дорого стоил. — Не хочешь попрощаться с Никой? Экко смотрит на меня. И улыбается. В ее карих глазах столько тепла и любви, что кажется, будто мое сердце остановится прямо сейчас от этой острой, давящей боли. — Джеремайя, пожалуйста… — шепчу я, но голос меня не слушается. — Я ни о чем не жалею, — твердо говорит подруга, продолжая смотреть мне в глаза. Я не могу двигаться, поэтому она сама идет на встречу ко мне. Осторожно закрывает дверь, затем отводит меня за руку ближе к центру комнаты. Со стен на нас смотрят наши улыбающиеся фотографии. Невыносимо. Я крепко обнимаю ее, пряча лицо и чувствуя, как надвигается неизбежное. — Почему? — глупо спрашиваю я, вновь превращаясь в маленькую девочку, которая видит, как постепенно угасает свет в глазах ее мамы. — Экко, почему… — Это последний твой шанс сказать ей, Ника, — замечает Джеремайя.

Что говорит одна стенка другой стенке? Встретимся в уголке.

Он тенью стоит в углу, у окна, и кажется, что все это нереально. Это не может быть реальным, это всего лишь одна из моих галлюцинаций. Но Экко тоже его слышит. И подчиняется ему. В руках Экко так уютно и тепло. Она еще никогда не была такой теплой. В последние дни она была сама себе на уме, отталкивала меня, не желая втягивать в свои проблемы. Сейчас же она была той Экко, что и раньше. Моей. Самой любимой. Я не замечаю, как по щекам текут слезы. Чуть отстраняюсь от нее, чтобы посмотреть ей в глаза. — Экко, — шепчу я, — любовь моя… Один непослушный локон опять выбился из прически. Нежно поправляю, улыбаясь сквозь боль. Я не чувствую запах сигарет, только родной запах «опиумных» духов. Она все так же собранна и строга, но теперь я вижу, что она любит меня. Очень сильно. Это происходит неожиданно. Просто я привстаю на цыпочки и тянусь к ней вперед, а она — наоборот склоняется ниже, и наши губы встречаются в прощальном поцелуе. Поверхностном, горьком, и я хотела бы углубить его, но не могла — она первая отстраняется и осторожно гладит мою щеку кончиками тонких пальцев. — Ты была самой лучшей подругой, — говорит Экко. — Прости, что никогда не показывала тебе, как ценю тебя. Но ты поймешь это, — она склонилась к моему уху и прошептала так тихо, что даже если бы Джеремайя стоял рядом, все равно не смог бы разобрать ни слова: — Я дарю тебе жизнь. Вот бы этот миг никогда не кончался. Она рядом со мной, и время словно остановилось… Я дорого бы заплатила, чтобы оно навсегда прекратило свой ход. — Вы закончили? — презрительно интересуется Джеремайя, выходя на свет. Его лицо свело так невовремя, и на нем застывает пугающий полуоскал. Джеремайя ничего не может с этим сделать, но кажется, будто он скалится специально. Я сильно обнимаю Экко, не желая ее отпускать и наивно надеюсь, что смогу его остановить. Но Экко была выше меня, и ее голова не была защищена. Выстрел. Она медленно оседает у меня на руках. Я падаю на колени, придерживая ее, шепчу какие-то глупости, не переставая, о том, что все будет хорошо, что я вызову скорую, она приедет и спасет ее, и все наладится. Я не знала, что в это время на улицах шла эвакуация. Что всех вывозили, и никто даже не догадывался, что далеко не все смогут спастись. Потому что я не знала обо всех бомбах. И полиция не знала о том, где на самом деле хранились баллоны с газом безумия. Мне было плевать на весь мир. Всем миром для меня была Экко. Я целую ее руки, трясу ее, как будто надеясь на то, что это приведет ее в чувства, прижимаюсь щекой к ее щеке, стараясь сохранить остатки ее тепла, но они ускользают от меня вместе с ее жизнью, ничего после себя не оставляя. Джеремайя одни рывком поднимает меня и дает затрещину. Я перестаю трястись и прихожу в себя, но еще не осознаю до конца случившееся. — Нам надо уходить, — твердо говорит он. — Я и так потерял кучу времени, пока ждал тебя. Это была ее последняя просьба. Она не хотела умирать, не увидевшись с тобой. В этот момент меня переполняет чистая ненависть, которая так идеально сочетается с горем. Разум полностью отключается, и я даю волю чувствам, наплевав на то, кто стоит передо мной. — Ты!.. — издаю я злобное шипение, сжимая кулаки. — Ты, сука, подонок, ебаный пидорас… — я могу перечислять до бесконечности, но он ударяет меня снова. Так, что я падаю. И у меня совершенно не остается сил на то, чтобы встать. — Пошли! — рычит он. Я не понимаю, что он от меня хочет. — Скоро здесь будет полиция, они ищут нас. Мне некогда терпеть твои глупые выходки. Я лежу на полу и истерично смеюсь. И так же истерично плачу. — Господи, да убей ты меня уже! — кричу я, захлебываясь в слезах и крови. — Почему ты не хочешь убить и меня тоже?! И снова он резко поднимает меня. Я бьюсь в его руках, пытаясь вырваться, но он держит крепко, пока я совсем не остаюсь без сил. Я слышу, как полицейские останавливаются за окном и требуют что-то в рупор. Я не могу разобрать слов. — В последний раз говорю, — шипит Джеремайя. — Идем со мной! Если ты откажешься сейчас… — Почему ты убил Экко?! — кричу я. — Ты не должен был!.. — Я думал, ты уже поняла, — говорит он тихо. Так тихо, что я перестаю биться. Я рада, что не вижу его лица. Не хочу больше видеть его никогда. У меня ведь есть пистолет, я могу… — Она сдала все наши планы полиции, Ника! Она разрушила нашу жизнь. Но я дожидался тебя. Ты должна была увидеть ее. Теперь… — он сжал мое плечо. — Мы остались одни. И нам надо уходить. Быстрее. Он не знал. Он ничего не знал. «Я дарю тебе жизнь»… Экко взяла всю вину на себя. Как я должна была распорядиться ее подарком? — Ты остался один. Без «мы», — я закрываю глаза. И говорю медленно, четко, зная, что причиняю ему боль. — Освободи меня. Он не дышит. Не верит, что я это сказала. Что я, его творение, его дочь, единственный человек, который у него остался, отворачивается от него так же, как и все остальные. Мистер Уайльд боялся этого всю жизнь. Джеремайя все еще был мистером Уайльдом. Он резко срывает с меня чокер и бросает его на пол. Надавливает на плечи, заставляя сесть перед ним на колени. Достает револьвер, вытаскивает несколько пуль, затем прокручивает барабан, возвращает его на место и направляет оружие мне в голову. — Я обещал тебе, что не дам тебе умереть, — говорит он, — если это будет в моих силах. Сейчас все решает судьба. Четыре выстрела. Он приставляет револьвер вплотную к моему лбу. Щелчок. Пусто. Он приставляет револьвер к моему животу. Щелчок. Пусто. Он приставляет револьвер к моему левому плечу. Щелчок. Щелчок? Пусто. Он приставляет револьвер к моему правому плечу. Щелчок. Выстрел. Я кричу. Падаю. — Будь благословенна, Мерриет, — выдыхает он. — И больше никогда не появляйся на моем пути. Бросает револьвер рядом со мной. Переступает через мое тело. И уходит, не оборачиваясь. Тени окутывают меня со всех сторон. Я слышу их голоса. Раньше я боялась их, но они всегда были рядом. И никогда не были настроены против меня. Они чувствуют мою боль, они хотят помочь мне все исправить. Они придают мне сил, чтобы я смогла подползти к сумке. Вкладывают баллончик мне в руки. Тянут меня вперед, к Экко. Осталось совсем немного... Это должно помочь... Люди возвращаются другими после смерти. Плевать! Я выпрыскиваю на нее все, что есть. А затем. Я теряю сознание.

Конец рукописи "Экко, любовь моя"

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Мы были знакомы с Экко ровно 7 месяцев и 1 день. За это время я успела потерять ее несколько раз. Я любила ее. Как подругу, как сестру. Любила. И люблю. Я обязательно должна отомстить за нее. Но не уверена, что выберусь живой. Вместе со мной умрет моя память. Кто-то должен помнить Экко и любить ее помимо меня. Я рассказала нашу историю. Мое время вышло. Пора отправляться в путь. Пугало пошел против Джерома. Газ безумия был распылен только частично. Лишь несколько людей успели пострадать. Бомбы, о которых говорил Джером, были в мостах. Они взорвались, и теперь мы отрезаны от мира. Я не знала. Я предала Джеремайю. Но это не сделало меня счастливой. Уже ничего не сделает меня счастливой. Только если я достигну цели, но месть никогда не приносит ничего, кроме горя. Я учусь на чужих ошибках. А затем повторяю их. Я веду дневник обо всем, что происходит. Возможно, когда-нибудь он будет лежать рядом с рукописью. А может, затеряется на улицах Готэма. Если кто-то дочитал до конца... Спасибо. Теперь вы все знаете. И простите, что не могу сказать больше.

Искренне ваша,

Девушка без имени.