Экко, любовь моя

День 24 Теперь и дома нельзя оставаться. Кто-то вломился ко мне среди ночи. Видимо, следил за мной или заметил свет от свечи, которую я вскоре погасила. Но я не спала. Я очень плохо сплю, если у меня вообще это получается. Маневренность и темнота были на моей стороне. Разобралась с нарушителем и спустила его с лестницы. Он этого наверняка не ожидал. Я тоже. Не знаю, есть ли у него дружки, и решит ли он вернуться за мной, но я не могу находиться больше в своей квартире. Можно пожить у Экко, но мне там становится плохо. И у меня недостаточно сил, чтобы выломать чужую дверь. Только если окно разбить, так многие делают. Но я не хочу к кому-то подселяться. Это не жизнь. Сегодня я собрала вещи. Проверю свои силы — как далеко смогу зайти одна. Хотя одиночек сейчас я не встречала. Все сбиваются в стайки. Как минимум три человека. Я никому не доверяю. Не хочу становиться одной из «диких». Когда все закончится, я должна считаться добропорядочным гражданином. Этого можно добиться только, если жить в Убежище. Я постоянно об этом думаю. Это мой запасной вариант. Или все-таки основной. Я должна найти его. Но вряд ли я смогу сделать это, пока так слаба. Не думаю, что смогу пройти больше двух кварталов. Я даже не знаю, где искать. В последнее время я плохо питаюсь, как и все. Просто ем неприготовленную крупу и запиваю ее водой. От остального меня выворачивает. Еды слишком мало, но мой глупый организм отторгает все, что я ему даю. Пока я еще могу драться, но скоро совсем ослабну. Именно поэтому надо идти сейчас. Нужно посмотреть своим врагам в лицо. Весь Готэм — это враг. А потом я вернусь. Гордон обещает еду и лекарства. Не могу не признать, что последнее привлекает меня больше всего. День 26 Ik doen alsof ik niet bij mijn zinnen ben!* Нет ничего тупее, чем выбираться на дикие территории в одиночку с минимумом оружия и почти без сил. Спасибо хоть у меня есть какие-то дополнительные резервы энергии, которые активируются, когда дело совсем дрянь. Бегаю я все еще быстро, несмотря на мои короткие ноги и старые раны, которые вечно ноют. Я помню тот день, когда Дж. решил сыграть со мной очень злую шутку. После очередного собрания в одном из заброшенных зданий, в котором полно тупиков и опасных мест в полу, куда можно провалиться, он предложил поиграть. Все уже разошлись, даже Анна, которая все тянет до последнего, потому что у нее вечно дохера очень важных вопросов, и их нужно задать вот прямо сейчас. На него это совсем не похоже, но тогда, он, очевидно, был зол на всех, потому что люди не очень-то хорошо выполняли свою работу. Игра была простая: я убегаю, он догоняет. Могу прятаться, где хочу. Но если он догонит, то мне будет крышка. Я в жизни так никогда не бегала, но у меня не было времени прятаться. У этого ублюдка один шаг равен четырем моим. Конечно же, он поймал меня. И так крепко сжал, что я почти услышала, как под его руками ломаются мои кости. Его зубы оказались в опасной близости от моей шеи. Терпеть не могла, когда он так делал. Я была напугана, потому что я знаю, что его угрозы не бывают пустым звуком. Но все, что он мне тогда сказал, это: «В следующий раз ты будешь бегать лучше». БЕГАТЬ ЛУЧШЕ? Да пошел ты к черту, мудак! Я чувствовала себя зайцем, за которым гонится волк, и это отнюдь не приятное ощущение. Еще чуть-чуть, и он бы меня сожрал. Но в итоге просто поставил на беговую дорожку. Не знаю, почему я так испугалась тогда, действительно решила, что он сделает что-то плохое. Он постоянно проявлял агрессию, я ходила вся в синяках, и все равно он тогда меня не тронул. Зато на тренажере точно заставил меня расплакаться, но пощечин за слезы давать не стал. Я заявила, что это всего лишь пот, и его бледной заднице пора отъебаться от меня. Ладно, я не так сказала, но сейчас мне никто не запретит говорить то, что я думаю. Не знаю, как мое сердце тогда вообще не остановилось после таких нагрузок. Он считал, что поступает правильно. Я после этого пол пузырька успокоительных себе на руку высыпала, и только здравый смысл заставил меня остановиться. Ну и зачем я на него бумагу трачу?.. Благодаря его издевательствам я смогла быстро добежать к Экко, но… Не буду сейчас писать об этом. Стараюсь вообще об этом не думать, как-то не очень плакать на глазах у «диких». Я заметила людей в очень странных нарядах. Одеты покруче джеромовских. Одни женщины в каких-то старинных платьях с корсетами. И размалеваны хуже некуда. Так же передвигаться неудобно! Где они достали этот антиквариат? От них сбежать было не трудно, они стараются девушек не трогать и приглашают в свои ряды. Чем больше банда — тем больше шансов выжить. Но голодать будешь сильнее. И конечно же они назвались как-то типа «отряд Виктории». Скука. А вот от банды мужиков убежать было сложнее, но их было мало. Все одеты в кожу и считают себя крутыми. Откуда у них у всех так много оружия? Я по глупости потратила все свои патроны в перестрелке, хотя так и не поняла, кто в меня вообще стрелял и зачем. Сейчас прячусь в доме. Здесь уже кто-то побывал до меня. Наверное, как и я, бродяжничает. Дверь была взломана. Третий этаж. На четвертый я уже не стала подниматься. Соседей нет, разве что тараканы, и из еды тоже они, но я подвиг Дж. повторять не собираюсь. Еще здесь есть просроченный кетчуп. И ручки. Отлично, потому что несколько моих уже закончились. Небезопасно таскать с собой и дневник, и мою Экко. Пока не знаю, куда все положить, когда закончу. Я бы арендовала ячейку в банке, но банки сейчас не работают. Мой выход в город официально можно считать неудачным. Я так ничего путного и не узнала, только увидела парочку банд, каких тут, если верить слухам, много. Они вечно нападают друг на друга, но есть и мирные горожане, которые не хотят ни с кем сражаться. Я видела, как те крадутся к участку, в основном ночью. Я скоро пойду обратно и маскировки лучше не придумаешь, чем притвориться одной из них. Я не знаю, как меня воспримут. Сейчас во мне говорит адреналин после недавней погони, ведь я была на волоске от смерти, но очень скоро вновь превращусь в унылое дерьмо, которое только и может, что жалеть себя… Уже превращаюсь. Меня ждет очередная бессонная ночь. День 27 Не знаю, что это — трусость, слабость или здравый рассудок, но с сегодняшнего дня я прячусь в Убежище. Вещей у меня с собой немного — канцелярия, записи, бесполезное без патронов оружие, одежда, которая точно понадобится, средства личной гигиены, все такое. Жаль все-таки, что мой дом далеко от защищаемой территории. Тут быстро построили большой забор, так что на территорию никак не зайти, нужно стучаться в ворота. За ними стоят два охранника. Меня сначала не узнали. Приняли за обычного беженца. Я сейчас мало похожу на себя прошлую. Волосы немного отрасли, а краска из них частично вымылась. Они теперь не черные, а какие-то грязно-коричневые. Истинный цвет выдают только корни. Я жутко похудела и, если верить зеркалу, в которое я, правда, смотрелась давно, выгляжу я хуже некуда. Я все еще бинтую плечо, хотя этого уже не надо делать. Просто занимаюсь самообманом. Так будто бы меньше болит. Заодно и грудь бинтую, так что ее не видно. Мне легко сойти за ребенка или за мальчишку. Я пришла не одна, а вместе с мужчиной и женщиной. Они, кажется, пара. Выглядели очень изнуренными. Сказали, они с территории, захваченной Фризом. Там в принципе неплохо, но очень холодно. Мало кто захочет там жить, так что банды на это место не претендуют. Почти рай для мирных, но если у тебя нет теплой шубы, то лучше туда не соваться. Эти двое предпочли более опасное место, зато с теплым климатом. Сейчас май, очень тепло. Конечно им не захотелось жить там, где царит вечная зима. Там наверняка вода в трубах замерзла и вообще никаких удобств. Если бы я могла выбирать, то точно не зону, где орудует этот мистер Морозильник. А прямо по соседству с ним живет Светлячок. Я видела ее работу, она совсем поехала на огне. Возможно, стоит искать Дж. там, но это очень далеко. Сначала надо раздобыть побольше патронов, но еще лучше узнать все наверняка. Я не могу так рисковать. Один из двух охранников вызвался нас проводить и болтал всю дорогу. Я поняла, что много интересного могу узнать у местных, особенно у тех, кто прибыл недавно, главное осторожно всех порасспрашивать. К моему удивлению, Гордон старается сам курировать все дела, связанные с Убежищем, и он лично принимает новых людей. Он даже пожал каждому новоприбывшему руку, и мне в том числе. Вокруг него такой ореол… Не знаю, надежды. И надежности. Как будто все точно будет хорошо. Ему хочется верить, однако я не наивная дурочка. Но его старания, признаюсь, оценила. Его рука очень теплая и сильная, а еще он смотрел каждому в глаза и… ну, разумеется, он понял, кто я. А по его взгляду и другие полицейские поняли. Они все внимательно следят за каждым его шагом, так и ждут команды. Я видела не так уж и много диких, и пока большинство людей выглядят прилично, однако полицейские, пожалуй, выглядят лучше всех. Их одежда чистая и выглаженная, прически уложенные и они делают вид, будто все идет по-старому. Те, кто в Убежище изначально, наверное, тоже так думают. Боюсь представить, что на самом деле творится в самом пекле. Но здесь можно почувствовать себя в безопасности. Нас распределили по домам. Около участка, в защищенной зоне, есть несколько зданий, туда и селят людей. Женщина-полицейский смотрит списки, кто где заселен, и есть ли пустая комната. Некоторые беженцы возвращаются обратно в покинутые дома, потому что боятся оставить их надолго, а кто-то слышит про «более хорошее место» и уходит туда, но все-таки большинство остается здесь. И все время приходят новые. Пока свободное место есть, но неизвестно, что будет дальше. GCPD могли бы отвоевать больше домов... Хотя я все равно не собираюсь оставаться здесь надолго, мне бы только набраться сил. И, честно говоря, я больше не могла терпеть одиночество. Стены и тишина на меня давили, а постоянные выстрелы нельзя назвать приятными звуками. Иногда еще что-нибудь на улице как рванет! А потом огонь видно за мили. Здесь все это тоже видно и слышно, но почему-то все равно спокойнее. Наверное, я даже смогу заснуть. Пара с территории Фриза показалась мне милыми людьми, но их отправили в другой дом. Я пока попросила дать мне свободный стол в участке, чтобы записать первые впечатления. Этим я сейчас и занимаюсь. Честно говоря, не терпится увидеть, с кем я буду жить. Надеюсь, они будут хорошими, как эта пара. Только главное, чтобы меня никто не узнал. Я уже по реакции врачей в больнице поняла, что меня считают виноватой. Но они не могли отказаться меня лечить, клятву же давали. Некоторые полицейские настроены против меня, и я не знаю, почему. Да, я говорила от лица Дж., но я — не он. Я не виновата, что все провалилось. Это было почти месяц назад. Дж. договорился с полицией, что поговорит с Джеромом и остановит его, но сами копы будут только мешать, так что лучше пусть не появляются на оговоренном месте и никакого переговорщика с террористами от своего имени не посылают. Гордон никогда не любил обоих братьев и наверняка с самого начала считал, что они заодно, но все равно не воспрепятствовал этой встрече. Ну и кто тут виноват? Точно не я. И хотя некоторые бомбы заложила все-таки я, мои как раз не взорвались. Думаю, надо еще раз поговорить с полицией, объяснить им как следует, а то в прошлый раз у нас было не так много времени, и я просто ушла, хотя было нельзя. Гордон явно готов меня выслушать, только он ушел по каким-то делам, а с другими я общаться не хочу. Они на меня косятся и переговариваются между собой. Мне это не нравится. Позже Здесь есть что-то вроде своего Устава и распорядка дня. Отбой в десять. Никто после него не должен выходить из домов, даже покурить перед входом. И так до шести утра. Никто не должен подходить к воротам и пытаться выйти без предупреждения. Полиция должна заранее знать о всех твоих передвижениях по территории. Нельзя дебоширить, драться, оскорблять друг друга, использовать огнестрельное, холодное и иное оружие. Естественно, на этой территории действует закон, так что никаких убийств, краж, разбоя и всего такого. Вполне разумно. Еще здесь есть правила на случай, если на территорию нападут. Если коротко — прячься и не мешай полиции делать свою работу. Но ведь полицейских меньше, чем мирных жителей… Кто-то же может помочь. Но нельзя. Хотя я, конечно, не рвусь в бой, просто не понимаю этого правила. Еду здесь выдают в определенное время, тоже в участке. Приходишь со своей кружкой и тарелкой. Мне уже все выделили. Тарелка обычная, белая, а вот кружек было много на выбор, и я взяла серую с котиком. Я пропустила завтрак и обед, но надо мной все-таки сжалились и я получила свою порцию. Как же я удивилась, когда поняла, что мне дали котлету. Откуда тут такая еда? Жаль, не могу нарезать себе бутербродов. Вкуснее них только тефтельки Эк... Экко. В кружке обычный кипяток. Но я довольна. Давно не видела горячей воды, у меня ее не было. В Убежище можно принять нормальный душ. Мне начинает здесь нравиться, но я помню, что я тут ненадолго. Пока нужно внимательно слушать и все подмечать. Поговорю с людьми, вдруг они видели Дж. День ?? Приди я в маске, они не отличили бы меня от миллиона других фриков, которые, между прочим, гораздо хуже меня. Они здесь целыми днями что-то кричат, буянят, требуют и вообще ведут себя, как животные. А ведь это Убежище. Самый цивилизованный клочок земли на этом острове. Что знают полицейские — знают и остальные. Здесь сложно от кого-то что-то скрыть. Так что мне здесь не рады. Как я и думала. День 33 Перед тем, как прийти в Убежище, я полностью прочитала книгу про сдерживание эмоций... по диагонали, но я честно пыталась вникнуть. И в ней был параграф о том, как управлять негативными эмоциями. Ничего нового я не узнала, но поняла, что все-таки не стоит жить одной только местью. Книга посоветовала мне зацепиться за что-либо еще — неважно, приятное или нет. Главное, чтобы это удерживало меня здесь. Первые дни в больнице были очень тяжелыми. Я кричала о том, что Дж. жив и забрал мою подругу. Меня привязывали к кровати и давали снотворное, не желая со мной возиться. Возможно, они с радостью положили бы меня в дурку, но Аркхэм, во-первых, частично разрушен, а во-вторых, сейчас не функционирует. Когда врачи поняли, что на меня уходит много лекарств, то выперли меня. И мне больше некуда было идти, только домой. Действие лекарств закончилось, и я начала понимать, что все действительно изменилось, и я теперь совершенно одна. У меня постоянные перепады настроения. В какой-то момент все еще кажется терпимым, а в другой хочется реветь целыми днями и разрушать все вокруг. Я пришла в Убежище с надеждой, что у меня все наладится, что мне поверят и примут меня, но это место оказалось ничем не лучше ни больницы, ни дома, в который мог ворваться кто угодно и сделать со мной все, что захочет. Я заметила, что здесь не особо любят следовать Уставу, особенно, если среди полиции есть единомышленники. Значит, можно делать все, что угодно, да? Даже не боятся, что я могу спереть достаточно патронов, и ни один Устав меня не остановит. Я знаю, где и что лежит, полицейские не особенно внимательные. Часть из них считает меня в лучшем случае безобидной сумасшедшей, а другая пытается вместе со всеми отыграться за то, что я якобы разрушила множество семей и устроила тотальную разруху в Готэме. Нет, это была не я, конечно, всего лишь мой сраный босс, но я же такая же, как и он, да? Больная сучка, которую нужно наказать. Гордон пытается остановить это, и пока все еще терпимо, но я не знаю, как будут развиваться события дальше, если меня уже успели довести всего за несколько дней. Даже недели еще не прошло. То ли я такая чувствительная и моментально реагирую на все взгляды и колкости, то ли они действительно захотели меня со свету сжить. Я могла бы причинять этим людям боль, сейчас это сплошь и рядом, и можно даже сделать все так, чтобы остаться безнаказанной, но я не хочу. Слишком много боли, слишком много крови. Так когда-то сказал м. У., хех. Я не хочу преумножать кровь в городе. Я не такая плохая, как про меня думают, но меня пытаются убедить, что на самом деле они правы. Откуда они знают? Почему считают, что видят меня насквозь? Про м. У. в полиции тоже говорили, что он плохой, но тут они точно ошиблись. Рано они повесили на него ярлык злодея. Он ведь не был таким. А я не стану. Я сменила множество соседей, потому что никто не хочет со мной нормально сосуществовать, зная, кто я такая. Слухи расходятся быстро, причем не всегда правдивые, так что даже самым спокойным людям не по вкусу мое присутствие. И моим словам, естественно, никто не хочет верить. Парней здесь стараются селить с парнями, девушек — с девушками, а меня поселили где-то посередине. Здесь на этаже есть все. По большей части старики и всякие немощные люди, но еще тут молодежь. Ребята лет 12-15, очень шумные и агрессивные. Они мало что понимают в происходящем, но спокойно могут меня освистеть или толкнуть, когда я спускаюсь по лестнице за своей порцией еды. Я стараюсь держать достоинство, но мне, если честно, очень обидно. Я ничего им не сделала. От их тычков боль в плече усиливается, а это и так нелегко терпеть. Я показала полицейскому, заведующему припасами, выписку из больницы о характере моего ранения, но, так как я не истекаю кровью и не мечусь в лихорадке, мне ничего не положено. Придется добывать лекарства другими способами, и я уже увидела одну возможность… Сейчас я живу с девушкой, у которой грудной ребенок. Она плохо слышит. Ха... Ze is zo doof als een kwartel!** Ее, кажется, вообще ничего вокруг не волнует. Ее ребенок постоянно кричит, спать просто невозможно, и работать над рукописью тоже. Я должна ее закончить, а шум мне мешает. Хожу туда-сюда в поисках другого места, желательно, в доме по другую сторону от участка. Слышала, там спокойнее и вроде освободилась одна комната, надо разузнать. До этой глухой тетери я жила в одной комнате с пятью женщинами, и это было гораздо хуже. Я оказалась моложе них всех, они ко мне относились свысока, как те курицы с моей работы, которых я всегда терпеть не могла. Эти вечно делали мне гадости. Здесь довольно скучно, ведь нет ничего скучнее ожидания. Так что они искали козла отпущения, а я вроде бы и так виновата, значит, можно вырывать мне волосы, плевать мне в еду, портить мои вещи, закрывать меня в кладовке с выключенным светом. После такого я даже в обмороки перестала падать, потому что боюсь даже на секунду остаться перед ними незащищенной. Ну, хотя бы очки мне не сломали. Даже физроствор не тронули, и на том спасибо. Я пока донашиваю линзы, все равно скоро выкидывать, но было бы неприятно, если бы эти прикоснулись к ним. Чувствую себя девочкой-подростком, которую пытаются затравить более старшие дети. Я старалась следовать советам из книжки, старалась быть хорошей, но какой смысл притворяться? Одну я в итоге так уделяла, что она захлебывалась собственной кровью, а остальные смотрели на меня с немым ужасом. Даже не вступились за свою подружку. Не думали, что я действительно на это решусь, я же на территории Убежища. Я им сказала, что не буду больше никого трогать, если они дадут мне спокойно уйти. Удивительно, что они не оказались крысами. Мне не стыдно, что я так поступила. Я просто защищалась и все. Может, чуть более жестко, чем надо. К счастью, эти дуры не добрались до моих записей и не разорвали мои тетради. Они могли. Я видела, как одна пыталась повредить ручку, чтобы ее чернилами потом заляпать мою одежду, она и до дневника бы легко добралась. После них были еще парочка мест, но я там и на день не задержалась. А теперь я с этой глухой тетерей. Пока только первый день, но уже прочувствовала все прелести. День 35 К нам постоянно в дверь стучатся сапогами с криками, чтобы мы заставили ребенка замолчать. Иногда я беру его на руки, и он перестает кричать. Кажется, понимает, что я — единственная, кому здесь не все равно. Дети — это другое. Маленькие еще никому не причинили зла, они чистые. Ребята чуть постарше тоже ничего. Кто-то меня боится, кто-то смотрит с любопытством. Спрашивают меня, каково это там, снаружи. Придумываю страшные истории. Иногда пересказываю то, что слышу от других. Но на самом деле ничего не знаю, о том, что там. Я была там меньше месяца. У Гордона есть карта, на которой он отмечает потихоньку все территории. Надо бы ее изучить. Пишу это, а мелкий лежит у меня под боком и спит. Сейчас он не так меня раздражает, хотя, боже, как же от него много шума и дерьма. Его мать, кажется, мне благодарна. Хорошо, что она понятия не имеет, кто я, иначе она бы и на шаг не подпустила бы меня к своему ребенку. Вспомнилась опять почему-то Моника. Точнее, одна из ее подружек. Все время ходила нарядная и хвасталась очередной приобретенной побрякушкой. Никогда не обращала на нее внимание, пока не услышала кое-что. Она возмущалась, что ее сын съел свой подарок на Рождество, даже не поняв, что это он и есть. У нее дохрена денег, она постоянно что-то себе покупает, но все, что приготовила в подарок своему ребенку — это баночку арахисовой пасты. В итоге выпросила у кого-то старую настольную игру, чтобы не пришлось ничего ему покупать. Если бы у меня были дети, я бы все свои сбережения тратила на них и ничего не оставляла бы себе. Надеюсь, меня не отправят в Блэкгейт или в Аркхэм… Я хочу нормальную жизнь. Даже готова после завершения своего плана ни на кого не нападать и вести себя тихо. Ну все, маленький проснулся. День 36 В доме есть окно, из которого видно ворота и всех, кто в них входит. Обычно там стоят люди, которые ждут появления своих родственников. Или те, кто ожидает нападения. Я жду любых новых людей, от которых можно узнать информацию. Стоит мне увидеть, что кто-то входит, я сразу иду туда. Жду, пока в участке новичкам все объяснят, а потом незаметно присоединяюсь и задаю вопросы. Все еще ничего стоящего. Мелкие сошки меня не интересуют, группировок слишком много, чтобы их все запоминать. Самое веселье, кажется, у Джерома. У него изначально было достаточно людей для отвоевывания и защиты территории. Думаю, к нему присоединились те, кто сошел с ума после того, как он воспользовался газом. Я смогла прояснить этот момент: механизм вроде как заклинило, и газ перестал поступать. Гордон считает, что это диверсия. Пока неизвестно, чья, но позже, наверное, выяснится. Подозреваемых много, но сейчас не до этого. Полиция уже разобралась, как уничтожать подобные вещества, да и антидоты изготавливать наловчилась. Об этом можно не переживать. Они смогли бы излечить Дж., если бы я вовремя сообщила им о том, что произошло? М. У. мог бы быть еще жив?.. Конечно же доблестная полиция держит все под контролем. А еще много информации утаивает, но я все равно все узнаю. Попробую сегодня тоже. За место у окна, правда, приходится драться, но меня уже знают. С «той самой больной сучкой» шутки плохи. Я заметила, что некоторые люди уходят и возвращаются назад с полными мешками. Интересно. Позже Я ПОЙМАЛА БРЮСА УЭЙНА. Он конечно не собирался со мной разговаривать, но я его заставила. Надавила на жалость. Мол, ты обязан меня выслушать, так как ты — единственный, кто знает меня более-менее хорошо. Ты должен за меня заступиться и сказать, что я говорю правду, ты же чертов Уэйн. Он попросил меня подождать и целый час проторчал у Гордона. О чем с ним можно так долго говорить? Но я дождалась. Сначала говорили на отвлеченные темы. О благополучии Готэма и все такое. Брюс предположил, что уже скоро это все закончится. Я только поддакнула, хотя ни он, ни я на самом деле так не считали. Просто так надо. Он спросил меня, как я поживаю. Как мое плечо. Я спросила, как там Селина. Как только она выписалась из больницы, сразу ушла к своим Сиренам, там и осталась. Бросила его, получается. Неловко получилось. Значит, неприступное сердце богатого мальчика вновь свободно. Дж. эта новость бы обрадывала. Брюс тоже уверен, что Дж. мертв. У него на лице было написано: «Прости, но ты очень многое пережила, ты — сумасшедшая». Прямо уж я так безумна. Надоело всем доказывать обратное. Правда с ума сойти что ли? Внезапно Брюс спросил меня, был ли Дж. таким с самого начала. Я не сразу поняла, о чем он. Потом только дошло, что малыш Уэйн ни черта не знал настоящего Дж., только его маску умненького и добренького парня. И я все ему рассказала, ни капли не жалея его чувства и глядя ему прямо в глаза. Конечно, Брюс ни в чем не виноват, но если бы он в открытую отверг чувства Дж., а не молча терпел бы их как последний баран, Экко сейчас была бы жива. Это я ему тоже сказала. Прямо Америку открыла. Он сразу сделал такое лицо, будто ему надо выпить полный бокал виски. Я бы и налила, но у меня его не было. А у Гордона просить как-то неудобно. Брюс реально не понимал, что у Дж. к нему есть ЧУВСТВА. Кажется, я случайно его сломала. После нашей беседы он ушел задумчивым и пообещал, что когда придет в следующий раз, обязательно со мной обо всем поговорит. А пока ему нужно все это переварить. И сколько мне еще его ждать? Еще чуть-чуть, и меня доведут до ручки, а он был единственным нормальным собеседником. Кажется, Брюс теперь вдвойне переживает из-за смерти Дж. и винит во всем себя. Ну и тупица. А на Экко ему насрать. Определенно, не стоит ему уделять в рукописи много внимания. День ?? Какого нахрен гребаного хера кто-то пускает про меня слух, что я была подстилкой рыжих ублюдков? Да еще и со всеми грязными подробностями?! Кто-то по морде давно не получал?? Я вычислю этого мудака. День 42 Мне нужны медикаменты, и я узнала, как можно получить к ним доступ. Парни собираются в рейды, чтобы найти в городе что-то полезное, и я напросилась к ним. В Убежище есть сильные, крепкие мужчины, но их мало. Некоторые остались для того, чтобы защищать свои семьи, кто-то — бывший полицейский, а кто-то просто трус. Я знаю, кто из них кто, они ничего не могут от меня скрыть. Не всем им можно доверять, но и они мне не доверяют. Я — единственная девушка в их отряде, но они берут меня, потому что я маленькая и могу везде пролезть, а еще я очень быстро бегаю, спасибо м. У. Я молчалива, в отличие от других, умею слушаться приказов, мной очень удобно помыкать. Наш главный бывал на войне, у него что-то не так с лицом. Кажется, плохо срослось после прошлой травмы, поэтому оно совсем перекошено. Я знаю, что ему около пятидесяти, он остался ради своей дочери, жена его бросила уже давно. Не знаю, почему дочь не смогла эвакуироваться. Мы никогда не говорим об этом. Кажется, она уже умерла. Хотя нет, наверное, просто долго болеет. Он мне нравится. Говорит только по делу, хорошо нами управляет. Был бы кто-то другой, я бы действовала в одиночку. Он не хотел меня брать, поэтому я его избила. Тогда он согласился. Особо не сопротивлялся — боялся, наверное, дать сдачи, но я его впечатлила. Назвал меня безголовым смельчаком. Я не похожа на мальчика, но иногда меня так воспринимают. И он тоже. Говорит мне «сынок» и хлопает по плечу. Я не против. Благодаря нему меня не трогают, но некоторые хотят мне навредить. Я вижу это по их глазам. Я ношу одежду, которая полностью скрывает мою фигуру, поэтому никто не смотрит на меня липкими взглядами. Официально рейды запрещены полицией. Убежище — место, в котором еще работает закон, а расхищение складов и магазинов — это преступление. Но людям это нужно, поэтому на это закрывают глаза. Охранники у ворот впускают нас и выпускают. Я ходила уже три раза. Мы ходим небольшими группками, пешком. Состав группы меняется, людям надо отдохнуть, а я не хочу оставаться в такой обстановке, так что ходила несколько дней подряд. Это очень опасно, напасть может кто угодно. Настоящее оружие только у полицейских (которые с нами не идут, видимо, боясь развязать конфликт с дикими), поэтому парни тут кто с ножами, кто с битами, а кто-то бахвалится, что ему хватит своих кулаков. Я стараюсь пока не принимать, но иногда не сдерживаюсь. Когда мы что-то находим, я могу прикарманить пару таблеток. Один парень это заметил, но ничего не сказал. Видимо, он понимает, что мне это нужно. Я знаю, какие будут последствия, но… Мне плохо и с ними, и без них. Чуть истерику не закатила, когда местные врачи мне отказали. Дальше будет только хуже. Мы не только за медикаментами ходим, за едой тоже. И за всем, что может пригодиться, но много на себе не утащишь. Мы ходили всего три раза, но нас уже успели раз пять напасть. Некоторых ранили, двое мертвы. Это опасно. Я должна беречь себя, но я не хочу. День ?? Кстати, ура, за этот месяц я поправилась! Кости не выпирают, и я могу спокойно есть, зная, что вся еда не выйдет обратно. Еще я могу немного припасти с рейдов. Чувствую себя полной сил. Жаль, их недостаточно, чтобы избить кого-нибудь до полусмерти, но у меня есть свои способы, как заставить человека сделать то, что я хочу. Пара патронов у меня в кармане. День 46 Отношение ко мне немного улучшилось. Гордон всегда чествует погибших из Убежища, даже если это не полицейские, и во время этой небольшой печальной церемонии он упомянул, что благодаря мне в Убежище появились важные лекарства, которые помогли другим раненым в рейде восстановиться. Гордон — мой ангел-хранитель, не иначе. Сегодня я постаралась быть милой, и другие натянули фальшивые улыбки. Я подарила каждой женщине из тех, с которыми жила в первые дни, по их небольшому портрету. Сказала, что мы просто друг друга немного не поняли и извинилась. Они тоже извинились за то, что портили мне вещи. Они сломали несколько карандашей, которые подарила мне Экко, не мудрено, что у меня тогда случилась истерика. Конечно же они испугались меня. Я слышала, как одна прошептала другой, как воспользуется моим подарком. Ну да, ну да, подотри им свой огромный зад, если тебе так хочется. Я же зря все это рисовала в единственное время, когда маленький нормально спит, пропустив свой обед (который мне конечно никто не восполнил!). У меня же, черт возьми, так много лишней бумаги. А ведь они не знают, что случилось с той миленькой девушкой с хорошей фантазией, которая любила поболтать. Думаю, ближайшие недели две она будет занята попыткой очистить рот от всего дерьма, что ей, бедненькой, пришлось тщательно прожевать. И я не заставляла ее глотать, между прочим. День 49 Вчера случилось несчастье. Один парень не выдержал крика и выкинул ребенка моей соседки по комнате в окно. Меня не было рядом, иначе я бы его остановила. Он просто выломал дверь и сделал это. Маленького спасти не удалось. Оливия не понимает, что случилось, а может, понимает слишком хорошо. Бездумно качает «чучело» из одеял, как будто это настоящий ребенок. Если такое происходит здесь, в Убежище, то насколько все ужасно в других местах? Я не могу с этим смириться. Она сошла с ума, но ее некуда девать. Она безобидна, так что ее отправили к другим, чтобы ей не было одиноко. Нашу комнату сейчас отдали мужчинам. Мне снова нигде нет места. Мне кажется, он сделал это специально. Его посадили в камеру, чтобы одумался и раскаялся, но это вряд ли как-то поможет. Он крепкий, может помочь Убежищу в случае осады. Наверняка его потом отправят в самое опасное место для защиты, и его там либо покалечат, либо убьют. Но я не могу ждать так долго. Все ропщут на Гордона. Здесь слухи распространяются быстро, все уже все знают, требуют ответа. Он уверяет, что сделает все ради того, чтобы такого больше не происходило, но я ему не верю. Мне здесь не нравится. Здесь одни лицемеры, а там люди хотя бы не скрывают, что могут принести зло. Мне здесь тоже делать нечего. Я не знаю, отомщу я ему или нет. Точнее, не знаю, как и когда. Мне нравился этот ребенок. У меня опять отняли того, к кому я привязалась. Мне нельзя привязываться. Это слишком больно. Пытаюсь отойти. Достала бутылку хеннесси. День ?? Меня все время что-то тревожит. От таблеток только плохо, иногда мне кажется, что я тупею. С моими чувствами что-то происходит. Я все время злая. Возможно, это из-за людей, которые меня окружают. Они вечно всем недовольны. И вечно причиняют мне боль. Или все-таки дело во мне. Я ненавижу себя за то, что не могу ничего изменить. Я тоже всем недовольна. Иногда я едва могу заставить себя вообще что-то написать. День ?? Ха-ха-ха, ты думал, тебя это спасет? День 54 Я нашла себе тихое место и буду писать чаще. Теперь я живу с девушкой (женщиной?), которую не любят еще больше, чем меня. Не думала, что такое возможно, пока сама ее не увидела. Она такая сука, что я точно к ней не привяжусь. Гордон рад, что я утихомирилась, и на меня больше не поступает жалоб. Теперь не надо искать для меня комнату с соседями, готовыми меня терпеть. Я тоже этому рада. Пару раз меня чуть не раскрыли, а для меня это не выгодно. Он постоянно вызывает меня в свой кабинет, как нашкодившую девчонку. Кажется, он забыл, сколько мне лет, и что я прекрасно себе отдаю отчет в том, что делаю. Хотя иногда я нарываюсь специально, чтобы потом прийти к нему. Здесь иногда бывает просто невыносимо, с кем мне еще разговаривать? Он сказал, что снял с меня все обвинения, и после того, как Готэм соединится с материком, я не буду считаться преступницей. Это хорошая новость, главное, чтобы он не узнал, что мои преступления не закачиваются работой на Дж. Энни я ничего не сделаю. Она старается задеть меня своими словами, но это уж точно не может причинить мне боль. Я понимаю, что есть вещи гораздо больнее слов. Наконец-то я могу говорить все, что захочу. Когда она просыпается, сразу начинает гнать на меня бочку. Наоремся, выпустим пар, и дальше занимаемся своими делами. Она покачивается из стороны в сторону и курит, я пишу. Хе, она знает, что я сейчас пишу о ней. Смотрит на меня. Глаза у нее все время красные, вечно все сосуды полопаны. Все тело обезображено из-за огня. Она лысая, у нее всего пара волосков торчит. А еще не хватает передних зубов — предыдущим соседям не особо нравился ее крутой нрав. Из-за ее внешности трудно определить возраст. Но я ее знаю. Это не мешает мне с ней ругаться. Никто о ней не позаботился после взрыва, никто ее не спас. Теперь Убежищу приходится тратить лекарства на нее. Не знаю, где она добыла сигареты, но скоро они у нее кончатся, и тогда ей будет несладко. Я не злорадствую. У меня у самой полно ран, которые постоянно ноют. Я вся пропахла дымом, но мне это нравится, тоже помогает немного расслабиться. Теперь я целыми днями работаю. Никаких пьянок, драк, рейдов и прочего. Пишу и пишу. Иногда переписываю старые записи. В рукописи у меня полная каша, но я оставляю примечания, в какой последовательности что читать. Потом перепечатаю на машинке, если будет возможность. Но не думаю, что протяну так долго. Если бы не рукопись и не рейды, я бы умерла со скуки. На самом деле, здесь НИЧЕГО не происходит. Ничего хорошего точно. Говорить не о чем. Читаю первые главы рукописи, иногда смеюсь, иногда выдаю что-то похожие на слезы, но так, чтобы Энни не заметила. Не хочу давать ей больше поводов для издевательств, она и так ведет счет. Все мои первые главы такие сырые и такие наивные, что меня тошнит. Вечно тряслась из-за всего подряд, а жизнь проходила мимо. Хочется встряхнуть саму себя из прошлого, а лучше дать пару подзатыльников, но я не уверена, что она не заплачет. Саму себя не особо хочется обижать, это и так делают все, кому не лень. А еще в записях многовато описания одежды и косметики. Это все вообще не важно. Раздумывала переписать все к чертям, но решила оставить. В конце концов, я когда-то такой была. Такой дурой. Да и сейчас не сильно что-то изменилось. На самом деле, я бы и сейчас не против приодеться, но вокруг слишком много голодных мужчин. Такое могут себе позволить только Сирены. Потом расскажу немного о них, сейчас уже поздно. Ровно в десять выключают свет, а свечей у меня нет. На улице еще светло, но глаза ломать не хочу. Не могу поверить, что все в Убежище держится на гребаном генераторе Дж. Стараюсь не писать об Экко здесь. Не хочу думать о ней, как о мертвой. Для меня она жива — в моих рассказах. Все свои воспоминания и все слова я придерживаю для рукописи. У меня все получится. Закончу и свалю из этого сраного гадюшника. _______________________ *Ik doen alsof ik niet bij mijn zinnen ben (гол.) — я поступаю так, будто сбрендила. **Ze is zo doof als een kwartel (гол.) — если дословно: "она глуха, как перепел". На русском аналог перепелу — тетерев.