Архонт

      Они говорили, что «спасли» меня.       Нашли меня. Забрали. Вернули… ложь! Ложь! Память не врет, нос не врет – Пепел-на-ветру помнит запах крови, запах железа! Помню ладонь Снега-летом, придавившую голову: «Сиди тихо, детеныш. Сиди тихо…»       Я еще успела мельком увидеть знакомую с детства белоснежную шерсть прежде, чем мне накинули мешок на голову, спасаясь от бесполезных, мелких, тупых зубов.       Трусы!       Они не пришли, когда Скачущие Гадюки были сильны, когда каждую весну рождались новые щенки. Они не бросили вызов, как альфа альфе, как сильный сильному – подстерегли и ударили в спину, призвали камень и заставили его переломать нам ноги, после чего ходили и добивали копьями – Последыш визжит, насаженный на железный наконечник, хрипит и харкает кровью, а Крадущаяся-в-тростниках тянется к своему детенышу, царапая землю когтями, с перебитым хребтом, с отнявшимися ногами – Пепел помнит! Помнит!..       Они увели меня с собой, как трофей, как забавную зверушку в человеческом обличье, вырванную из когтей зверолюдов, посадили в клетку и дразнили обглоданными костями. Свою первую дань с них я взяла только через четыре дня плена, когда юркая девчонка из Бегунов Полумесяца на спор пролезла между прутьями решетки и подошла ко мне ровно на два шага. Снег-летом была бы горда терпеливой ученицей: Пепел даже не взвизгнула, когда ее пнули в бок тяжелым сапогом. Она лежала тихо, смирно, совсем как мертвая. Сжимала кулаки. И когда глупая дичь, смеясь, коснулась ее, чтобы тянуть и рвать, чтобы отрезать себе в качестве трофея клок спутанных серых волос…       Я была готова умереть в тот день. Я желала смерти. Кровь девчонки с разорванным горлом оказалась сладкой до помрачения, и мне хотелось еще, еще, еще! – а не издыхать от голода, сидя в вонючей клетке. Хотелось вцепиться в мягкую плоть, оторвать от костей, расколоть череп и жадно съесть еще пульсирующий жизнью мозг. Скачущие Гадюки выли со склонов Бесконечных Гор, вздымающихся выше этого мира, и Пепел знала, что ее примут в охотничью стаю, если она сможет принести в племя достаточно кровавой пищи.       Сидя над трупом своей первой жертвы, Пепел улыбалась, глядя на сужающийся вокруг клетки человеческий круг. Но когда сквозь ряды обозленных Опальных, как хищная рыба сквозь косяк мальков, пробрался высокий мускулистый человек в крови и тьме, со сверкающей на груди бронзой – она сразу поняла, кто тут настоящая альфа. Поэтому не выказала неуважения. Не зарычала – повернулась лицом.       Ее звали Вершительница судеб Нарей, и она прибыла расследовать дело об убийстве другого Вершителя, который был в тот день среди зачищавших стоянку Скачущих Гадюк. В официальных отчетах говорилось, что его разорвал зверолюд, но Нарей что-то не понравилось в показаниях Опальных, поэтому она повелела освободить меня из плена как единственную выжившую свидетельницу, не связанную клятвами верности с Грэйвеном Аше и его фанатичным Легионом. Опальные, естественно, были недовольны, но с Вершительницей спорить не стали, видимо, понадеявшись, что я сама разберусь с их проблемой одним свирепым укусом…       Глупые. Глупые.       Пепел никогда не стала бы атаковать альфу.       Сильную. Свирепую. Вязкую, жгучую, пряную – как плоть самца-оленя, разорванного на части после гона, как шерсть зверолюда, забрызганная свежей кровью. В ее словах звучала сила, в ее движениях сквозила опасность – она была как будто больше зверолюдкой, чем человеком, и Пепел послушно вжалась брюхом в землю, отворачивая голову и подставляя горло. Альфа могла легко убить ее, но то была правильная альфа, не отравленная людским безумием: она не стала рвать глупого щенка…       Вместо этого она, схватив меня за шкирку, протащила на вытянутой руке до ближайшей купальни, где и швырнула в воду, после чего спихивала обратно до тех пор, пока я окончательно не выдохлась и не заскулила в полный голос; лишь тогда Нарей скинула одежду и, ничуть не стесняясь пялящихся на нее солдат, лично занялась «очеловечиванием» дикого ребенка. Сам процесс я помню смутно, потому как пришла в себя уже остриженной практически наголо, завернутой в чистую рогожу и настолько несчастной, что явившийся в палатку командир лагеря как-то быстро сдулся и даже пообещал «разобраться» с подчиненными, додумавшимися посадить ребенка в клетку для военных преступников. Нарей милостиво приняла его заверения, покивав головой и согласившись пока не докладывать о произошедшем в Суд…       …но, стоило расслабившемуся гладкошкурому выйти, как приветливая улыбка сменилась яростным оскалом – быть охоте! – и Пепел затрепетала до кончиков пальцев, когда альфа присела рядом с ней на корточки, так же, как сидели Снег-летом, Крадущаяся-в-тростниках, Ветер-с-гор. Протянула огромную ладонь, на которой почти можно было разглядеть острые когти, и опустила ее на голову, придавливая к земле: «Сиди тихо, детеныш. Сиди тихо…»        – Ну что, малышка, поработаем вместе?